— Эвальд, — осторожно дёрнула ведьмака за рукав Бейн. — Погляди-ка. Это тоже мог быть наш милый друг-накер?

Главное, что незнакомка оказалась вполне в его вкусе.

А вот женщины, способные разрубить паука на парочку частей, на дороге не валяются.
Правда, судя по тому, насколько быстро подействовал укус — это временно.

Он давно привык к тому, что те люди, что давали ему кров, что улыбались в лицо и нехотя отсчитывали заработанные два десятка монет, плюют ему в спину и считают выродком. Он давно привык, что дом — один, и он очень далеко.

А ещё он привык к стуку по утру. Ведь ни к одному ведьмаку смерть еще не являлась в постель.

Если бы тварь способна была к размышлениям, так сразу бы ему имя дала: Завтрак.

Но чтобы кого-то сожрать, думать не обязательно.

Всё пройдет. Кровь, упавшая на илистую почву, взойдет осокой-травой, высоким стеблем упрется в небеса. По стеблю пробежит проказник-жук, взмахнет со стебля бабочка, вспорхнув к небу. И всё пройдет.

Позабудется, притупится боль. Затянутся раны, сойдут на нет синяки и ушибы. На месте обломанных когтей и поломанных зубов появятся сглаженные углы. И всё пройдет.

Людская молва, клеймящая и возносящая, наврет с три короба, сама себе не поверит и выдумает историю заново, переиначив всё случившееся, называя другие имена и путаясь во времени. И всё пройдет.

Вина — странное чувство.

Приходит, когда не звали. Метит поглубже. И зубы у нее... Маленькие, но острые. Рвет на живую, не зная жалости.

Впрочем, разве не все чувства такие? Их не ждешь, их не хочешь, а они все равно лезут, настырные и жестокие. Добрые ли, злые... а все равно лишние, ненужные, негодные. И нет от них спасения.

Ведьмак не стал объяснять. Волчица не стала спрашивать. Никакие слова не помогут избавиться от привкуса чужой крови и от крепкой хватки маленьких зубов, впивающихся в нутро.

Правда бывает разной.

Горькой, еще долго терзающей полынным послевкусием.

Легкой и невесомой, словно птичье перышко.

Тяжелой, неподъемной и необъятной, словно руины Каэр Морхена.

И этот мир правдой полнился. Прав был ягненок, что хотел жить: скакать по изумрудному лугу, носиться взад-вперед за бабочками, жевать одуванчики и весело прыгать через ручей.

Права была и лисицы, у которой в логове пищат трое голодных лисят.

Он конечно вернется обратно. Не привык бежать от трудностей, не страшится смотреть в лицо опасности. Да и мочиться против ветра — дурная привычка — никуда не делась с годами.

Но всё это будет позднее, когда боль утихнет, рана перестанет кровоточить, а затравленная волчица, оказавшаяся человечнее многих из рода людского, окажется в безопасности.

Она, конечно, вернется обратно. Не привыкла прощать обиды и оставлять врагов за спиной. Да и отцовский лук — единственная нить, которая связывала с прошлым, — остался где-то в многочисленных комнатах поместья. Льена находила его в необъятных лесах. Разве может позволить себе бросить прощальный подарок брата в каком-то маленьком городке?

И ни один чародей не сможет ее остановить.

Но это будет потом. Когда уйдет слабость и затянутся раны. Когда ведьмак, который был должен убить чудовище — или поймать его в клетку, — но не сделал этого, будет подальше от загребущих лап Веранйа Гейе с его иглами, проникающими в разум, и сладкими речами. Когда он будет в безопасности

Иногда ложь — последнее средство. Меч — последнее средство всегда.

коники с пикинёрами, долбят друг друга

мы русские, с нами борх

Мне вампиры ни к чему. Ни высшие, ни низшие.

Чёртов скупщик — теперь мне хочется перерезать ему глотку и вырвать через рану язык...

На безрыбье и жопа — воробей

не задержись он на пару часов дольше, поддавшись на невербальные уговоры, оголённые плечики, вздымающиеся груди и раздвинутые ноги под томное «нет-нет, только не сейчас!», «никак нельзя!», «о нет, молю, уйдите!», «стойте!»