Aen Hanse. Мир ведьмака

Объявление

Приветствуем вас на ролевой игре "Aen Hanse. Мир ведьмака"!
Рейтинг игры 18+
Осень 1272. У Хиппиры развернулось одно из самых масштабных сражений Третьей Северной войны. Несмотря на то, что обе стороны не собирались уступать, главнокомандующие обеих армий приняли решение трубить отступление и сесть за стол переговоров, итогом которых стало объявленное перемирие. Вспышка болезни сделала военные действия невозможными. Нильфгаарду и Северным Королевствам пришлось срочно отводить войска. Не сразу, но короли пришли к соглашению по поводу деления территорий.
Поддержите нас на ТОПах! Будем рады увидеть ваши отзывы.
Рейтинг Ролевых Ресурсов - RPG TOP
Наша цель — сделать этот проект активным, живым и уютным, чтоб даже через много лет от него оставались приятные воспоминания. Нам нужны вы! Игроки, полные идей, любящие мир "Ведьмака" так же, как и мы. Приходите к нам и оставайтесь с нами!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Aen Hanse. Мир ведьмака » Здесь и сейчас » [21 ноября, 1271] - По следу волка


[21 ноября, 1271] - По следу волка

Сообщений 1 страница 29 из 29

1

imgbr1
Время: 21 ноября, 1271.
Место: Горс Велен, Темерия. Гостиница "Серебряная цапля".
Участники: Цири, Йеннифэр, Геральт.
Предисловие: Они не видели друг друга три года. Вначале - она не помнила его. После - он не помнил никого. Но стоило ему вернуть свою память, Геральт получил письмо следующего содержания:

Дорогой друг!

Ужаснейше рада слышать, что ты вернул себе ту маленькую мелочь, которую отобрали наши общие знакомые в призрачных доспехах. Давно было пора. Прошу простить мою краткость, но до смерти хочу увидеть тебя лицом к лицу. Приезжай туда, где я со своей маленькой спутницей некогда останавливалась перед тем, как отдать ее в школу. Ты сам знаешь, какую, и сам знаешь, чем это кончилось. Спеши. Я буду ждать.

Твоя дорогая подруга.

Письмо пахло сиренью и крыжовником.

Отредактировано Йеннифэр (16.07.19 14:58)

+4

2

Так бывает, что жизнь похожа на дешевую пьесу из проезжего балаганчика, написанную на потеху пьяной толпе. И ты, как главный герой, вынужден плясать, дергаясь на ниточке под разномастный хохот. Кукловод дергает, и ниточки тянут тебя то вверх, то вниз, то в стороны, пока пьеса не будет окончена. И ты несешься дальше: меняются города, меняются лица, но пьеса остается неизменной.
Так продолжается бесчисленное количество раз. И ты привыкаешь. Миришься со своей судьбой, позволяя кому-то незримому, большому и всесильному решать за тебя.
Но что будет если обрезать ниточки?
Ты упадешь?
Или останешься на своих двоих?
Письмо, которое пахло сиренью и крыжовником, перебило ниточки Геральта из Ривии единственным точным ударом.
И он устоял. Пока устоял.

Он чувствовал себя голым.
«Серебряная цапля» всё еще оставалась одним из самых престижных и дорогих постоялых дворов во всех северных королевствах. Чувствовалось это в вычурной вывеске, в благородном парадном крыльце, в резных витражных окнах, в запахах, доносившихся из кухни. Ощущалось это и в цепком взгляде, которым Геральта из Ривии наградили при входе.
Разумеется, потребовали сдать мечи, что ведьмак сделал, скрипя сердцем.
И сейчас он, лишенный оружия, ошарашенный, сгорающий от нетерпения, чувствующий подвох в каждом взгляде, в каждом вздохе, чувствовал себя совершенно голым.
С плаща, который повесили поближе к камину, стекала вода – на улице мело. Ноябрь вышел теплым, но снежным.
- Милсдарь что-то желает?
- Женщина. Темноволосая. Властная. Пахнет сиренью и крыжовником. Видала такую?
Подавальщица многозначительно улыбнулась, но не ответила, поспешила упорхнуть от столика прочь.
- Эй, подожди!
Та даже не обернулась.
Ведьмак скрипнул зубами.
Чувство, что он лично влез в западню, не покидало его ни на минуту.

+2

3

— Прекрати дергаться. — строго сказала чародейка, водя частым гребнем по пепельным волосам Цири. — Знаешь, мне кажется, ты в своих путешествиях совсем забыла о наших уроках. Ты хоть иногда практикуешься? Или этот... эльф уже наговорил тебе всяких глупостей?

Йеннифэр посмотрела в изумрудные глаза Цири. Она так быстро выросла: округлилась где надо, утончилась, где положено. Но ее глаза, эти два драгоценных камня, сиявших всем волшебством мира, оставались глазами все той же тринадцатилетней девочки, которую взяла под свое крыло чародейка из Венгерберга.

Потеряв на мгновение мысль, Йеннифэр наклонилась к ней, и крепко-крепко обняла.

— Ты же не позволяешь ему собой командовать? — не отрываясь от Цири, спросила она не своим голосом: несвойственная ей опека, будто та была квочкой-наседкой, сквозила из каждого слова. — Он тебя не обижает?

Видел бы кто их со стороны, никогда бы не подумал, что именно Йеннифэр из Венгерберга, чародейка с ледяным сердцем и бездушным взглядом, хлопотала вокруг молодой, но уже достаточно зрелой девушки. Но она об этом не думала: перед Цири держать образ она уже давно перестала.

В дверь прихожей арендуемых ими комнат постучали. Чародейка обернулась.

- Госпожа Йеннифэр, к Вам пришли. - поклонившись, проинформировала подавальщица. Как и все в этом месте, даже эта девочка выглядела ухоженно. - Как Вы и предупреждали, госпожа.

Чародейка кивнула, жестом отпустила ее.

Они с Цири переглянулись.

- А вот и наш милый друг. - Йеннифэр неспокойно улыбнулась, поднялась на ноги. - Я дам тебе знак, как договорились. Если будет сильно невтерпеж, можешь подслушивать.

Улыбка женщины стала теплой. Она знала, что Цири не видела Геральта с того дня, когда спасла его из Дикой Охоты: больше шести месяцев назад. Также чародейка знала, что девочка умирала от нетерпения встретиться с ним все это время.

Но было нельзя.

Как нельзя было видеться ему и с Йеннифэр.

Выходя из комнат, она осмотрела себя в большое, украшенное витражами, зеркало. На ней было тонкое шелковое платье, с тугим корсетом и красивыми распашными рукавами, скатывавшимися до локтя, если чародейка поднимала руки. Белые оборки вокруг декольте напоминали разлегшиеся на обсидиане лепестки белых лилий: нежных и утонченных.

Отбросив за плечи неукротимый вихрь тщательно созданной прически, чародейка спустилась по длинной винтовой лестнице в фойе гостиницы.

Не заметить его было невозможно. Белые волосы, кошачьи глаза. Одежда, будто он только что соблазнил кикимору. Его невозможно было пропустить в любом помещении: он выбивался из антуража как элитной гостиницы, которой и была "Серебряная цапля", так и сельского трактира, наполненного пьяным сбродом.

Геральт был единственным в своем роде.

Она смотрела на него через зал, и впервые за долгое время не находила, что сказать. "Здравствуй"? "Давно не виделись"? "Ты нисколько не изменился"? Это было банально и глупо. Йеннифэр не была ни банальной, ни глупой.

Несмотря на то, что они с Цири распланировали для него целый сюрприз, Йеннифэр не знала, что делать.

Но длилось это всего долю мгновения.

Она вышла на свет, зная, что он услышит ее раньше, чем увидит.

- Выгляну в оконце, - старая детская загадка сама собой пришла на ум, - там лежит суконце. Хоть всю зиму там лежит, но весною убежит.

Йеннифэр склонила голову на бок: она улыбалась одними глазами. Ей было чертовски приятно видеть его в живую.

- Я рада, что ты приехал, Геральт. - сказала она, подойдя ближе. Он действительно нисколько не изменился.

Отредактировано Йеннифэр (28.07.19 12:00)

+3

4

Ведьмаки.
Бесчувственные. Безжалостные. Бессердечные. Големы, повинуемые приказам колдунов, чародеев и бесов, которым исправно и безропотно служат не жалея своего поганого живота. Мутанты, в которых не осталось ничего человеческого.
И все светлое, все чистое, все искреннее для них чуждо.
Ведьмаки.
Машины для убийства чудовищ. Меч в руках людских. Орудие для свершения великих целей.
Точное. Холодное. До самого последнего удара.
Лишь трое из десяти мальчиков переживают трансмутации орагнизма и лишь один становится ведьмаком. Но ведьмаку никогда не стать человеком.

***

Он не находил себе места.
Готов был слоняться по зале от стола к столу, сносить на своем пути табуреты и скамьи, выглядывать в окна, спрашивать у каждого встречного, задавать нелепые, неудобные вопросы.
Готов был выхватить меч. Быть готовым к любой подлости. Оскалить стальные клыки. Рычать в пустоту.
И признать собственное бессилие. Собственную беспомощность.
Он проиграл эту схватку, но все еще не мог в этом признаться самому себе.
Но последний оплот обороны рухнул, стоило услышать её голос.

***

Чародейка не изменяла себе. Те же цвета. Тот же спокойно-надменный взгляд. Тот же голос. Та же тонкая линия губ, готовых в одно мгновение расплыться в улыбке, а затем оскалиться хищным оскалом. Геральт из Ривии помнил, что она может быть другой. Но способна ли она на это снова?
Минули годы. Многое изменилось. Кто-то потерял память. А кто-то... быть может, успешно прикинулся, что потерял, помня всё случившееся.
Сбитый с толку, обескураженный, не верящий в происходящее, Геральт был бы трижды рад, чтобы встреча в "Серебряной цапле" оказалась западней. Проще встретить врага с мечом, чем проиграть без единого удара.
Он проиграл.
- Йен...
Он не скрыл удивления. Не смог. Не получилось, хотя очень пытался.
- Я думал...
Она прекрасно знала, что он думал. Когда. О чем. О ком. Прекрасно читала его, спустя многие годы, словно они никогда и не расставались. Ведьмак заткнулся.
- Я боялся, - признался он, - что никогда тебя не увижу больше.
Язык непослушно касался неба раз за разом извлекая хриплые звуки из пересохшей глотки.
Что он желал спросить? Почему она не нашла его раньше? Почему скрывала тот факт, что жива? Почему...
Так много почему для одного глупого ведьмака.
Так мало для одной чародейки.
- Цири... Цири тоже здесь?

+2

5

- Боялся? - раздался женский голос. - А по твоим приключениям не скажешь.

Чародейка усмехнулась, добавляя в голос ровно столько издевки, чтобы дать понять, что она знает. И о потерянной памяти, и о убийствах королей, и о том, кто согревал его постель долгими ночами.

Она подошла ближе, источая запах фирменного парфюма, остановилась так близко рядом с ведьмаком, что кончики ее буйных локонов, разлившихся по плечам и груди вниз до самой талии, щекотали одежду Геральта. Йеннифэр подняла руку, прикоснулась доверчиво раскрытой ладонью к его щеке. Прикосновение чародейки было теплое и, вопреки ее же словам, ласковое.

- Ты совсем не изменился. Все время думаешь не о том. - сказала она.

Близость Геральта поднимала в ней привычное, и одновременно почти забытое чувство, будто она вернулась домой. Место, образ которого всегда возникает в сознании в чужих и негостеприимных далях.

Чародейка медленно кивнула, пряча довольную улыбку в темных ресницах. То, что даже после столь размытого и завуалированного приглашения ведьмак догадался, что Цири тоже была с ней, приносило Йеннифэр странное ощущение комфорта и единства. Пусть между ними с Геральтом и были недопонимания, пусть они не всегда соглашались друг с другом, и даже пусть порой и не подходили друг другу в крайности, они всегда были едины, когда это касалось девочки с пепельными волосами. Девочки, которая была ему предназначена, и девочки, которая стала ей дочерью.

- Выходи, утенок. - громко сказала чародейка, совсем не сомневаясь, что Цири воспользовалась данным ей разрешением, и ждала за дверью, ловя каждое произнесенное слово. - Похоже, нашего ведьмака не так просто застать врасплох.

Она сделала шаг в сторону, открывая Геральту направлении, откуда должна была появиться Цири. Ей не надо было использовать магию, чтобы знать, что воссоединение Волка и Ласточки будет бурным, и давала им возможность поздароваться, как они захотят. На губах чародейки играла улыбка: тихая, спокойная и умиротворенная.

Будто она снова нашла свое место.

Будто жизнь снова сложилась как она была задумана.

Йеннифэр хотела тем днем думать о плохом: ни о том, как время их изменило, ни о том, что поменялось для них с того дня, как Дикая Охота похитила ее с Острова Яблок. Она не была наивной: без памяти и привязанностей, для Геральта открылся целый новый мир, который он имел роскошь интерпретировать но-новому. Избавиться от предрассудков. Сбросить былые зависимости. Все могло поменяться - для них всех.

И все же, в тот день чародейка отказывалась решать проблемы будущего дня. Она наслаждалась моментом, который не будет длиться вечно - а от того был в наивысшей степени бесценным.

Отредактировано Йеннифэр (15.08.19 16:30)

+2

6

Цири была терпелива. Ей, неусидчивой, вечно вертящейся волчком и куда-то спешащей, сложно было усидеть спокойно, но она честно старалась. Все хотелось возразить, что она ничуть не дергается, но споры с Йеннифэр для нее редко заканчивались победой, да и, по правде, она действительно немного дергалась, не слишком привычная к тому, что ее волосы расчесывает кто-то другой. Ей было приятно, но этот, казалось бы, простой и привычный многим ритуал, навевал воспоминания: мама, которую она почти что не помнила, Мистле, которую помнила слишком хорошо… Та же нежность в движениях, то же шутливо-ласковое «не дергайся» — вот что превращало рутинное действие в нечто особенное.
Цири молчала. Йеннифэр говорила с ней об Аваллак’хе — говорила одна, расспрашивала, и в этих вопросах сквозило материнское беспокойство. Это заботливое беспокойство уже стало частью их разговоров, ответы уже были высказаны не раз — и вслух, и мысленно, но вопросы повторялись сызнова, будто бы Йеннифэр хотела в очередной раз удостовериться, что ничего не изменилось, что Цири не угрожает что-то новое, что у нее все хорошо и в порядке. Все было в порядке.
Цири улыбалась. Их встреча здесь, в «Серебряной цапле», их уединенные посиделки и предвкушенное ожидание будущей встречи согревали ей душу. Она, казалось, тысячу лет не видела Геральта, и две тысячи — их с Йеннифэр вместе. Чувствовалось в этом что-то неправильное и неестественное, будто тысячу лет не видеть ни солнца, ни луны, ни звезд, будто жить в мире под небом, вечно затянутым облаками. И вот, скоро, буквально через считанные часы, эта несправедливость будет исправлена, они снова окажутся вместе, втроем, как когда-то, и никто-никто не сможет им помешать.
Цири кивнула, когда Йеннифэр, выслушав сообщение служанки, начала превращать их маленький заговор в жизнь. Выждав немного, она накинула плащ, укрыла голову капюшоном, скрывая лицо, и прокралась в зал, где вместе, совсем рядом стояли ведьмак и чародейка. Она бы распознала и нашла их даже с закрытыми глазами — от них веяло живым теплом, пульсирующим, будто сердце в ее груди. Они говорили о чем-то, не слишком громко, с расстояния слышно не было, и Цири, осторожничая, подобралась ближе — не для того, чтобы уподобиться шкодливому ребенку и подслушать разговор взрослых, но чтобы прочувствовать те яркие искорки, те крепкие нити, натянутые между ними и звенящие радостью. Если бы даже они не проронили ни слова, она все равно догадалась бы, что они хотели сказать.
Цири приготовилась, ожидая сигнала, — несколько шагов вперед, обойти стол, сбросить, наконец, капюшон и влиться в их островок тепла, добавить свое собственное, свою радость и немного крепки объятий. Она уже готова была сделать шаг (приглашение выйти на свет скорее почувствовала, чем услышала), когда дверь отворилась и с грохотом захлопнулась, а в зале появился мальчишка-конюшонок, раскрасневшийся и запыхавшийся.
— Дядя ведьмак, дядя ведьмак! — бросился он к Геральту. — Вы ведь ведьмак, правда? — затараторил. — Тетя Вариха сказала, что вы ведьмак! Дядя, спасите Маришку! — мальчишка уцепился ему в рукав, начал трясти за руку — Спасите! Ее огромная крыса утащила в погреб. Спасите Маришку, дядь, она хоть болтливая и иногда такая… такая… — он дышал тяжело и, кажется, готов был расплакаться, — такая дурацкая, а все же… сестренка…
Цири замерла. Сглотнула вязкий комок в горле. Их встреча пошла далеко не по плану. Радость, которую она предвкушала уж несколько дней загодя — которую они с Йеннифэр вместе планировали — враз сменилась гложущим желудок волнением. Не до объятий им теперь должно быть, не до наслаждения родным теплом и нежностью. Она все же шагнула пошла вперед, как собиралась, обогнула стол и сбросила капюшон, но на лице ее уже не было той счастливой улыбки, сиявшей еще пару мгновений назад.
— Геральт? — произнесла она тихо и взволнованно, будто спрашивала: «что будем делать?», потом бросила робкий взгляд на Йеннифэр, извиняясь: «прости, выходит не так, как мы хотели».

+2

7

Говорят, что ведьмаки напрочь лишены эмоций. Что в сути своей они есть бесчувственные големы, бессердечные создания, не способные на простые человеческие радость и горе. Что чужды они всего человеческого, а всё человеческое никогда их не примет, не простит.
Но вопреки всем разговорам, всем досужим пересудам и логическим цепочкам, Геральт из Ривии застыл, чувствуя, как всё его тело наливается свинцом. Как немеют руки. Как сердце отказывается подчиняться его воле, а все мутации, что давали ему преимущества перед противниками все эти годы, обратились против него самого.
И, самое страшное, что подобное с ним уже происходило. Однажды. Давным-давно, в другой жизни. Ещё до его смерти, до Острова Яблок.
Тогда по высокой траве Заречья, едва не путаясь в подоле залатанного кметского платьица, навстречу Белому Волку бежала пепельноволосая девочка. Его Предназначение. А он, не помня себя, позабыв обо всем на свете, бросился ей навстречу, словно увидав самое дорогое, самое драгоценное, что только имел, но давно потерял.
Так случилось бы и в этот раз. И не беда, что девочка давным-давно выросла. Не беда, что Белый Волк давно постарел, пусть и не утратил былой прыти.
Но все испортил случай. Точнее, мальчик. Точнее, чудовище. Или очередная глупая городская байка о крысах-переростках.
Всё это было неправильно. Несправедливо глупо. Нелепо. Совершенно.
Сердце ведьмака забилось вновь, подчинилось Белому Волку. Его пульс успокоился, стал едва различимым, ровным. Его дыхание стало ровным, плавным. Он вновь стал ведьмаком - бессердечным, холодным и спокойным. Чуждым для этого мира и всего человеческого.
Он позволил себе подарить Цири всего одну улыбку: мимолетную, неумелую, неловкую, а затем сухо кивнул мальчонке.
- Веди.

+2

8

Йеннифэр поджала губы, сложила руки на груди. Опять Геральт бросался в подвалы ловить огромных крыс, что обязательно должны унести чью-то дурацкую сестренку. То ли удача у ведьмака была столь ироничная, то ли притягивал Геральт заказы себе на нос, как мед мух, но ничего, действительно не менялось.

Но в этом не было его вины - как не было и вины мальчонки в том, что его сестра попала в неприятности. Йеннифэр знала, кем на самом деле был Геральт - тот ведьмак, которого называют бесчувственным монстром, способным лишь убивать. Она знала, что в глубине души - это его судьба, спасать маленьких девочек из страшных подвалов. Вытаскивать побитых жизнью кметов из наводненных кикиморами болот. Расколдовывать принцесс, кто множество лет воют на луну в облике ужасного монстра, и уже даже не надеются на спасение.

Их единственной надеждой был он - ведьмак без сердца и души. Монстр, обитающей в ночи, и убивающий таких же монстров. Монстр, в котором было слишком много добра и сочувствия, чтобы отказать мальчику, который так трогательно боится за свою сестру.

Йеннифэр перевела взгляд на Цири и легонько кивнула. "Иди, дочка. Я же знаю, что ты хочешь."

Она так была на него похожа. Будто маленькая карбоновая копия мужчины, заменившего ей отца - они были созданы для того, чтобы стать друг другу семьей. Йеннифэр не надеялась когда-то войти в эту священную связь между Предназначением: это было их, отдельное, свое.

Чародейка нашла свою участь. Наставника, попечителя. Поддержки и, возможно, матери. Она не хотела разрушать их идиллию, поэтому осталась там, в холле роскошной гостиницы, в которой надеялась положить конец создавшейся между ними неловкости. Она села на стул - совсем на краешек, забросила ногу на ногу, и нетерпеливо принялась выстукивать рваный ритм ногтями о подлокотник. Ритм, отражавший ее сердце, взволнованное и любознательное.

Ей до страшного хотелось знать, что происходит там, внизу, среди темноты и винных бочек, где ведьмак и ведьмачка пробирались сквозь паутину и пыль, чтобы помочь незнакомке, которая ничего не сможет дать им в ответ.

Незнакомки, ради, которой они, как всегда были готовы рискнуть своими жизнями - потому что это то, кем они были. И то, во что верили.

Отредактировано Йеннифэр (10.10.19 16:21)

+2

9

Сколько бы Цири не пыталась бежать прочь из мира в мир, из истории в историю; сколько бы не притворялась кем-то другим, кем-то чужим, кем-то, кем она не являлась; сколько бы не желала закрыть глаза и отвернуться, ей это никогда не удавалось. Предназначение, некоторыми воспринимаемое как выдумка, глупый предрассудок, твердой рукой вело ее к назначенной цели: многие годы назад из королевского замка в далеко несказочный лес, позже — из горящей столицы порабощенного государства по пути беженцев, дальше — в крепость, давно забывшую шум моря, а из нее в — храм, все еще помнящий любовь Матери, в омытый волнами город и волшебный остров, сквозь окропленный чужой кровью портал, опаленные солнцем пески, усеянные гнилыми трупами земли, мимо могил утерянных друзей, сквозь чужие миры, чужие мечты и сказки, в замок смерти, к новым слезам и утратам. Через годы она прошла, чтобы оказаться снова в этом городе у моря, рядом с теми, кого почти потеряла, но смогла вновь отыскать, и знать: Предназначение никогда ничего не забывает, не бросает своих ведомых, мягко сжимая плечо и шепча на ухо: «это твое».
Она видела, как подобрался Геральт, как из растерянного и ошарашенного счастьем встречи простого человека (будто бы он мог когда-то быть в ее глазах или в глазах Йеннифэр «простым»!), уставшего от пути, измотанного годами, он превратился снова в героя легенд и баллад — сосредоточенность в остром, внимательном взгляде, скупые, спокойствие излучающие движения, неумолимая целеустремленность, обещание смертельной опасности для всех тех чудовищ, что скрываются в темных подвалах и в потемках человеческих душ. Она видела, как Йеннифэр, лучащаяся невообразимым, невероятным материнским теплом и ласковостью возлюбленной, той, что не более получаса назад расчесывала косы своей дочери и ждала встречи, взблеснув — острым взглядом ли, или острыми гранями обсидиана, согретого теплом ее кожи — скрылась под покровом своего коронного чародейского спокойствия, о котором слагали все меньше баллад и все больше ехидных присказок.
Цири кивнула в ответ: «спасибо». Спасибо, что понимаешь; спасибо, что не злишься на нас непутевых; спасибо, что ты есть. Сжала ладонь чародейки в кратком прощании на недолгий срок. Слова были излишни, их взгляды говорили сами за себя, их мысли читались на их лицах — никакая тут телепатия не вровень их взаимопониманию, рожденному из взаимной любви и уважения, из тяжелого и длительного пути, который каждый из троих прошел к этому мигу. Пусть их воссоединение оказалось таким скомканным и прерванным чужой бедой, пусть они не успели порадоваться вдоволь обществу друг друга и вынуждены были снова разделиться, но это все ненадолго, какой-то миг в сравнении с годами ожидания, прошедшими до этого момента. Цири это знала, Йеннифэр это знала, Геральт тоже знал.
Веди — говорил Геральт мальчишке, их невольному источнику беспокойства и заминки в семейном воссоединении, а тот только стоял и смотрел, хлопая глазами, будто не верил своим ушам, будто сейчас не откликнулись на его просьбу вместо одного ведьмака — двое. Шмыгнул носом и, наконец, крутанулся на пятках, рванул мигом на улицу, через плечо оглядываясь — поспевают ли за ним. Цири вдохнула решительно и бок о бок с Геральтом —и наставником, и собратом, близким своим человеком — зашагала следом за мальчишкой, навстречу работе, которая, чтобы там ни говорили о постепенном исчезновении чудовищ, никогда не заканчивается.
У входа им вернули оружие — Геральтов ведьмачий меч и ее собственную, пронесенную через года и невзгоды верную Ласточку. Не спрашивали ничего о том, куда так внезапно, вооружившись, спешат гости: взывавший о помощи мальчик, видно, не к одному мастеру ведьмаку прибегал весь в слезах. Цири почудилось, что в глазах у отдававшего ей оружие охранника брезжило какое-то беспокойство, окропленное брызгами надежды, смешанное с брезгливостью, будто он хотел им сказать: «наконец-то вы, ведьмаки, сделаете свое дело, мы хотим уже спокойно зажить». Ее затошнило от мысли о том, что маленькая Маришка не первой была из тех, кого та крыса уволокла в погреб, но первой, на кого кому-то было не наплевать.
— Что думаешь, Геральт? — спросила она осторожно и тихо, огибая здание гостиницы и выбираясь на задний двор, где под сенью старой ивы и был устроен погреб. Кошачий медальон у Цири на поясе начинал вибрировать, подсказывая присутствие магии. Конюшонок, потерявший сестрицу, боязливо мялся поодаль от зияющего темнотой проема уходящей под землю прохладной «норы» погреба. — Крысолак, может, завелся? Или… — поглядела на мальчишку, вспомнила свои недавние мысли. — Скажи-ка, парень, пропадал ли кто-то еще помимо твоей Маришки? Другие дети, может быть, взрослые?

Отредактировано Цири (08.09.19 19:42)

+2

10

Однажды у них будет время, чтобы побыть полноценной семьей: как тысячи других семей, со своими дрязгами, сутолоками, маленькими радостями и приятными воспоминаниями. Однажды настанет такой день, когда бесчисленная вереница трактов, дорог и путей, которые вела их судьбы то параллельными, то пересекающимися линиями, наконец сойдется в одной точке и останется там навсегда.
Это будет прекрасное время. Спокойное и теплое даже в самый сильный, трескучий мороз. Это будут великолепные дни, где за их головы не назначена награда, а за углом не поджидает очередной покоритель времен и пространств.
Однажды Геральт из Ривии повесит мечи на стену и оставит ведьмачье ремесло.
Однажды Йеннифэр из Венгерберга обретет желанный внутренний покой.
Однажды Львенок из Цинтры перестанет бежать от призраков чужого прошлого.
Но пока это не случилось, пока этот миг не наступил, будут урочища, будут тракты, будет пляска во тьме, блеск меча в отсветах луны, всполохи заклинаний. Во благо их светлого, прекрасного, великолепного будущего.
Ножны меча привычно легли на спину. Добротная перевязь пересекла грудь через правое плечо. Ведьмак подтянул пряжку и вышел прочь из таверны, стараясь ни на миг не отстать от мальчишки.
Странно, что в таком большом городе никто не поднимал шума, не стремился помочь чужой беде, которая слишком быстро могла стать бедой общей. Странно, что никто, казалось, не замечал пропаж людей, а уж огромные крысы...
"Крысолак? Здесь? Одиночка?!"
Погреб под сенью старой ивы выглядел неуютным и заброшенным: вваленная внутрь дверь на скрипучих петлях покрылась мхом, изнутри тянуло сыростью даже отсюда. Им не пользовались?
Не успел ведьмак удивиться, подойти к дереву, как медальон друг задрожал, предупреждая об опасности. А в следующее мгновение ива, зашумев кроной, вдруг изогнулась, распушилась, хлестнув изо всех сил гибкими ветками-лозами.
Геральта спасли рефлексы, приобретенные в ходе мутаций и тренировок. Но даже их не хватило: на лбу его вмиг расцвел след от близкого знакомства с недружелюбным деревом.
Ведьмак отскочил назад, зашипел сквозь зубы, прикрывая лоб рукой.
Высунувший на задний двор трактирщик сочувствующе присвистнул.
- Оно у нас заколдовано!
- Что?!
- Года с два назад тут друид проходил. Ему то ли эля дерьмового налили, то ли в похлебку плюнули. Так он весьма обиделся, и заколдовал нашу ивушку! С тех пор в подвал и хода нет - она каждого норовит приголубить!
Ведьмак сдержался. С трудом.
А затем, не замечая трактирщика, не замечая вышибалу, попытавшегося встать у него на пути, ворвался в таверну.
- Нам нужна твоя помощь, Йен.
"Мне нужна твоя помощь".

+2

11

Ожидание томило. Утекало, словно между пальцев время; проходили, будто не знали, мимо люди. Йеннифэр ждала прилежно, терпеливо, в одной позе сидела, и смотрела на закрывшиеся за двумя самыми любимыми людьми двери, будто в каждое мгновение они могли вновь распахнуться, и вернуть ей долгожданный миг покоя и радости.

Тонкие пальцы выстукивали рваную дробь. От нетерпения чародейка все время сбивалась, фальшивила, будто впервые ритм нащупать пыталась, но все равно продолжала, отвлекая себя от тянущегося ожидания.

Она ничуть не сомневалась, что все с Геральтом и Цири будет в порядке. Она даже не думала, что может быть иначе. Ее девочка в надежных руках ведьмака; ее ведьмак в надежных лапках цинтрийского Львенка. Они смогут защитить друг друга от любого утопца; разобьют наголову любого гнильца. Вместе они смогут одолеть хоть стаю волков, хоть кикимор толпу. Вместе ведьмак и ведьмачка способны перевернуть горы.

Йеннифэр не рассчитывала увидеть Геральта столь скоро. Он прибежал, просил о помощи, и чародейка поднялась на ноги, готовая броситься в бой по первому зову.

- Что случилось? - спросила она, идя за белым волком.

Цири ждала у могучего дерева. Йеннифэр нахмурилась, и подходить близко не стала.

- Магия. - констатировала она, присмотревшись к иве детальнее. Чародейка чувствовала заклятье, наложенное на бедное растение, но еще не знала, как именно оно работает. Одно неловкое движение - и чародейка узнала, лишь в последний миг успев выпустить в летевшей в лицо ветки лозы.

Отойдя обратно на безопасное расстояние, Йеннифэр посмотрела на ведьмака: чуть дольше, чем положено. И чуть теплее, чем привыкла.

- Это займет некоторое время. - предупредила колдунья. Ей не нужно было слышать, чего они хотят: вход в погреб давал понять, что именно там скрылась сестренка попросившего о помощи мальчика. - Я временно сниму заклинание, это будет несложно. Но… пока мы не знаем, что по ту сторону, я не стала бы снимать его полностью. Все же, - чародейка на мгновение замялась, - возможно, эта ива больше защищает, чем калечит.

+2

12

Мальчишка молчал, таращился на Цири испуганно, а потом перевел взгляд на Геральта, вздрогнул — ровно за миг до того, как тяжелая ветка, изогнувшись по воле неведомых чар, отвесила ведьмаку затрещину. Было что-то зловещее в неестественном изгибе напружинившегося ствола, в шевелящихся без ветра ветвях, готовых к новой атаке, безлистыми губами шепчущих: «не подходи».
Тайна молчания, виноватых взглядов, которыми их провожали из трактира, вышла на свет, грязно-серым, пыльным облаком слетела с языка трактирщика. В горле у Цири загорчило, запершило. Кто б мог подумать, что друид станет проклинать мирных горожан, что за простую обиду обречет на опасность чужие жизни? Колючая ненависть пожирала сердца человеческие и нечеловеческие, добралась и до тех, кто клялся использовать свою силу лишь для защиты. Что будет дальше? Когда уж, наконец, мир взглянет в глаза собственной гибели, перепутав небо с глубокой ямой, собственноручно вырытой в поисках сокровищ?
Цири злилась. На трактирщика, на мальчишку, на друида, на мир, на себя.
— Говори.
Хотелось встряхнуть конюшонка за плечи, напугать, вынудить рассказать всё, что тот скрывает — всё, что все здесь скрывают. Но злость порождает злость и страх, а в страхе слишком мало правды. Ласково положила ладонь ему на плечо, тихим, уверенным голосом повторила:
— Говори, ничего не бойся. Мы спасем Маришку, но ты должен помочь нам…
Мальчишка молчал, качал головой: мол, не знаю; и поглядывал искоса на трактирщика, столбом стоявшего во дворе. Тот был взволнован, да не настолько, как должно при пропаже ребенка, и встрепенулся, когда из трактира появилась Йеннифэр.
— Бросьте, мастер ведьмак, госпожа чародейка… — замешкался, глянув на Цири, будто не знал, к какому сословию ее причислять, — мазель… Бросьте эту затею. Девчонку жалко, хорошая она была, да только если она как-то в погреб попала, то назад ей ходу нет.
Он говорил, и чесал затылок, смотрел куда-то в сторону — врал, не иначе, или недоговаривал. У Цири в груди жгло и теснилось целое солнце, готовое взорваться обжигающим пламенем. Мир продолжал закрывать глаза на несчастье и горе других, на алтарь богам возлагая дары вымаранными в нечистотах руками, погрязал в молитвах о том, чтобы лихо обошло стороной их самих.
Безразличие удушало, отравляло.
— Мне все равно! — выпалила. — Йеннифэр, снимай заклятье, прошу! Я пойду в этот треклятый погреб, верну девочку и наподдам всем тамошним крысам. И друидам вместе с ними.

Отредактировано Цири (02.10.19 16:50)

+2

13

В северных королевствах много городов, подобных Горс Велену: серые дома, серые улицы, серые люди с серыми помыслами. Здесь норовят плюнуть в похлебку и разбавить пиво, здесь не поскупятся обсчитать на медяк и потратить последние гроши на бессмыслицу. Здесь зачастую форма ушей, цвет волос и рост определяют отношение общества к тебе. Здесь судят по платью, а провожая сыплют проклятьями в спину. Здесь встречаются заколдованные ивы, которые, казалось, только для подобного и проросли на злой, серой почве.
Холодных серых городах не было место для ведьмаков, не было места для чародеек. И тем более там не было места для Цинтрийского Львенка, который давным-давно вырос, а его смелость и отвага были грозой всех местных грызунов. Они были чужие для этого спокойного серого города.
И только заколдованное дерево, зареванный мальчишка и существо, что скрывалось где-то в глубине темного подвала доказывали обратное.
Геральт спокойно взглянул на дерево. Его длинные, словно плети, ветви двигались неестественно, непривычно, и если бы не оплошная поспешность, то ведьмак бы никогда не попал впросак. Затем Белый Волк сделал шаг вперед, подбирая с земли глиняный черепок - вероятно, давным-давно кто-то умудрился рассадить здесь горшок, а прибрать за собой не стал.
- Я брошу в крону. Этого будет достаточно, чтобы ты попыталась.
Он не пояснял. Он не обращался к кому-то конкретному. Ведьмак знал, что Цири его поймет правильно. Ведьмак знал, что Йеннифэр не разучилась читать его как открытую книгу.
Он на это не надеялся.
Он в это верил.
Сделав шаг вперед и отведя руку, Геральт неожиданно выпрямился, выстрелил, словно сжатая пружина. Глиняный осколок стремительно исчез в кроне заколдованного дерева.
Зашумели ветлы, посыпались листья. Обезумевшее древо нещадно принялось хлестать вслепую, от всей своей древесной души.

+2

14

Чародейка кивнула: и ведьмаку, и ведьмачке. Им не стоило расточаться словами, чтобы друг друга понять, не стоило и тратить времени зря, когда очередная чужая жизнь стояла на кону. Промедление - сродни убийству; отказ - равен предательству.

Никогда в этом мире не перведутся напасти. Даже в самом тихом уголке, даже на райском острове - все равно найдут их несчастья. Не свои - так чужие; но разве меняет что-то когда беда не твоя, но маленького мальчика, потерявшего сестру? Разве дает тебе право безразличия, когда не твои губы дрожат от страха, и не твое сердце безумно мечется в груди?

- Будьте готовы. - сказала она. - Цири, когда вам надо будет выйти - ты знаешь как дать мне знак.

Йеннифэр подняла руки; Геральт бросил черепок. Ива захлестала ветвями.

"Нет - не дает тебе права оставаться безучастным." - подумала чародейка и зашептала заклинание. - "Потому что ты не тот, кто может смотреть на чужую боль, и ничего не сделать, чтобы хотя бы попытаться ее унять. Не такая и твоя дочь. Наверное, за это я тебя и полюбила тогда, много-много лет. Потому что как не пытался, ты не можешь пройти мимо зла; и она тоже."

Она дала им ровно десять ударов сердца.

- Cáelm!

Дерево застыло; ветви замерли в неестественном положении, будто прерванные посреди движения, в воздухе. Йеннифэр прикрыла глаза, концентрируясь. Несмотря на внешнее спокойствие, для снятия заклинания, даже на столь короткий срок, ей требовались большие силы. Если бы все было иначе - проклятье с дерева уже давно сняли бы.

Чародейка осталась позади: с выставленными вперед руками, обращенными к иве раскрытыми ладонями. Несколько мгновений - и дерево вновь пришло в движение.

С этой секунды Геральт и Цири были заперты внутри.

Вместе с тем существом, которое утащило деревенскую девочку под землю.

+3

15

Мир завертелся и переменился, движения обрели четкость, мысли — сосредоточенность. Из воссоединения их семьи эта встреча превратилась в нечто большее, в единое, объединенное усилие для достижения важной цели. Если поначалу казалось, что несчастье, приключившееся с сестренкой конюшонка, все разрушило, то теперь стало понятно: так и должно быть, так предназначено, им не убежать от самих себя.
Цири кратко кивнула: они с Йеннифэр нашли способ общаться на расстоянии без телепатии, недоступной самой Цири. Для нее это была большая радость и большое спасение — возможность слышать Йеннифэр и самой говорить с ней, не полагаясь на шаткие и зыбкие сны; знать, что всегда может найти поддержку и позвать на помощь.
Все происходило так медленно — или, может, так быстро? — что ей показалось, будто она не удержалась и совершила прыжок во времени. Вот только что Геральт поднимал с земли черепок, бывший когда-то горшком или кувшином, а вот уже Цири чувствовала, как сила заклинания ударяет в непокорное дерево и связывает его волей чародейки. Казалось, стоит еще раз прикрыть на миг глаза — и вот они уже с Геральтом будут выходить из погреба вместе со спасенной девочкой…
Стоило только моргнуть на миг, и наваждение рассеялось, осталась только реальность: неподвижно замершее дерево, Йеннифэр, сдерживающая чужую магию, решительно шагнувший в погреб Геральт, неровные ступени под ногами. Еще миг — и ветви, вновь ожив, грозно засвистели позади, угрожая нарушителям болезненной трепкой. Цири решительно зашагала вслед за Геральтом вниз; сотни мелких зубок на рукояти из кожи рыбы-ската нежно и бережно впивались в ладонь.
В погребе было тихо, неестественно тихо: ни шорохов, ни писков предполагаемых крыс, ни хныканья бедной девочки, только едва слышимый звук шагов ведьмака и ведьмачки, вторгшихся в подземное царство. Медальон, притороченный к поясу, тоже молчал. Запах зато стоял странный, сладковато-дурманящий, удушливый. Погружаясь все глубже обволакивающее теплом нутро погреба, Цири надеялась, что ведьмачье чутье Геральта поможет услышать, увидеть, почувствовать что-то неразличимое для ее человеческих чувств.
Свет от входа за спиной меркнул, глаза привыкали к полутьме, и когда Цири с лестницы сошла на пол, мягкий и податливый, поросший тут и там узловатыми корнями (не той ли самой ивы, что стережет вход?), в слабом свечении усеявших стены и пол грибков-светляков она разглядела свернувшийся калачиком силуэт девочки.
— Геральт, смотри… — она медленно и осторожно приблизилась, опустив меч, присела рядом.
Девочка была жива, дышала и, казалось, спала, удобно устроившись на мягком полу. Цири, пожалуй, ее понимала: она так устала от дороги, от ожидания, от этого дня, что с удовольствием погрузилась бы в сон. На мягком, теплом, удобном полу, в тишине и безопасности этого славного погреба…
Цири прикрыла глаза всего на миг и отпустила рукоять — оружие ей ни к чему; меч упал, не издав почти ни звука, а она вдохнула глубоко и наклонилась к девочке ближе. Усталость наливала тело тяжестью, ноги подгибались, заставляя пасть на колени, руки тянулись обнять спящую, а голова клонилась к груди. Сон туманил сознание и утягивал прочь от все происходящего — от стоящего совсем рядом Геральта, от оставшейся наверху Йеннифэр, от почти позабытого всеми друида, от воинственной ивы, от пропавшей (и найденной) девочки, и таинственно мерцающих в полутьме грибов.

Отредактировано Цири (30.10.19 18:03)

+2

16

Так много пройдено дорог.
Так много повстречавшихся чудовищ.
Но истина всего одна - ты не можешь быть готов ко всему в этой жизни.
Даже если ты - знаменитый Белый Волк, ведьмак из Ривии.
Самые непобедимые воины рано или поздно встречают того, кто окажется быстрее, сильнее или капельку удачливее.
Самые искусные шулера рано или поздно познают фатальную горечь поражения.
Самые талантливые стратегии и опытные тактики видят разгром собственных армий.
Вот и Белый Волк получил чувствительный щелчок по носу.
В подвале не было чудовищ страшнее человека, опаснее ведьмака. Тут не водилось гнильцов, не гнездились гули, не рыли свои норы наккеры. Здесь не было крысолаков или вампиров, не пряталась от солнечного цвета стрыга.
Здесь, среди стебельков-грибов, освещавших всё вокруг холодным голубым светом, уютно дремала маленькая девочка - та самая, которая стала заложницей проклятого подвала. Такая спокойная.
На лице малышки застыла довольная улыбка, словно она видела какой-то невероятно прекрасный сон - ведьмаку было совестно её будить.
Наоборот.
Приятное свечение грибов, тишина и покой словно приглашали сложить оружие и лечь рядом. У него был такой долгий путь, и пара минут сна не повредят. К тому же приятный запах обещает несказанно прекрасные сны.
Ведьмак сдался. Практически.
Дал слабину. Успокоился слишком рано. И только Цири, на которую дурман подействовал раньше, заставила сознание Геральта зацепиться за реальность.
Запах... запах... запах...
Белый Волк дернулся. Провел по лицу ладонью, словно снимая липкую, плотную пелену. Сердце стремительно забилось, гоняя по жилам всё новые и новые порции адреналина. Организм приспособился к проклятому токсину, заставил ведьмака захрипеть.
И он увидел...
Мертвенно-бледные стебельки нежно касались девичьих щек, лба, шеи, рук. Припадая на мгновение и отдаляясь всего на миг, словно для глотка воздуха, они обнажали маленькие, едва заметные алые пятнышки - словно небольшие, комариные укусы, которым не было числа.
Чуть поодаль беспечно спавшей девочки белели кости прошлых посетителей чудесного подвала - грибница почти не освещала их, и Геральт догадался. Понял.
- Не смей!- Волк поймал ведьмачку за локоть. Бесцеремонно дернул на себя, толкнул в сторону выхода. - Это всё грибы! Их запах!
А затем, не дожидаясь возмущения давно повзрослевшей ведьмачки, рванулся к спящей девочке, подхватывая её на руки. Вырванные из грибницы стебельки пристали к её лицу, одежде, но лишь на мгновение, стремительно опадая вниз.
Заколдованная ива заходила над ними ходуном, затряслась, словно не желая выпускать.
Геральт, прижав к себе ношу покрепче, крикнул, не особо веря в то, что его услышат:
- Вытаскивай нас!

+4

17

Терпеливость не была одной из сильных чародейских благодетелей. Будто взращивая ее противоположность с малолетства, магия давала неоспоримые преимущества, недоступные для простых смертных - и зачастую давала очень легкие выходы из не самых простых ситуаций.

Пусть Йеннифэр из Венгерберга и не была тому исключением, работа в магических лабораториях и на полевых испытаниях открыла цену терпению и способности к ожиданию. Ни один из опытов, которые ставили чародеи в своих исследовательских центрах, не проходил мгновенно. Большинству требовалось множество попыток, чтобы хотя бы на шаг приблизиться к их цели.

И даже когда сама задача лежала очень близко к душе и сердцу, никакая работа не могла сравниться с тем моментом.

Над головой нависло тяжелое осеннее небо. Словно наблюдая за тревожно расхаживавшей из стороны в сторону чародейкой, оно нагнетало серые дождевые тучи, превращая не самый светлый день в подступающие раньше времени сумерки.

Ровно на расстоянии безопасности, на землю опустились тяжелые ивовые ветви, когда зачарованное дерево, наконец-то, нашло покой. Его никто не трогал - и оно не реагировало. К нему не приближались, и оно не угрожало никому другому.

"Есть в нем что-то трагичное." - думала Йеннифэр, вспоминая, как ведут себя больные животные. Часто дикий и озверевший дворовой кот нападает не из-за того, что у него дурной характер. Часто он кусает и царапает своих хозяев не из-за того, что ему чуждо добро и ласка.

Бывает так, что животному больно - и боль его усиливается от нежеланного прикосновения. Поэтому он шипит и щетинится, бросается в драку лишь бы его не трогали. А потом забивается в самый дальний угол в надежде, что сможет залечить свои раны прежде, чем они его убьют.

Этой иве так же было больно. Йеннифэр ощущала это на том ментальном уровне, который был недоступен ни простым людям, ни даже ведьмакам. К сожалению, теперь дерево было врагом - пусть и временным, но за его смертельно опасными ветвями скрылись два самых дорогих чародейке человека, и она была готова сжечь страдающее растение дотла, если его проклятье встанет между ней и ими.

Когда колдунья накрутила уже с два десятка кругов, дерево внезапно вновь пришло в движение. Рядом никого не было: не подошел сельской паренек, навсегда убежавший в спасительную безопасность дома, не рычала привязанная к двери в соседнем дворе шавка, не пролетала над головой стая перелетных птиц. Все было спокойно, и это могло значить только одно - движение шло изнутри.

Йеннифэр напряглась, вслушиваясь в резкий свист пролетающих веток, но подойти ближе не могла, не попав под их гибкие розги. У нее было сверхъестественного хищного слуха, каким обладал Геральт, и ничего кроме дерева она не слышала.

Но тревога, тот инстинктивный, простой и животный страх, который невозможно снять ни заклинанием, ни праздными увещеваниями, стал столь велик и отчетлив, что чародейка мгновенно вскинула руки в воздух, сложив пальцы в магический знак.

— Cáelm! - прокричала чародейка, и голос ее прозвучал зло и испуганно.

Она не была уверена, что увидит по ту сторону, когда ива на мгновения, скованная ее волей, замрет. Возможно, никого не было бы по ту сторону - а, возможно, ее инстинкты оказались правы.

На выходе из погреба показался Геральт. Йеннифэр выдохнула с облегчением, когда его глаза встретились с ее, но вскоре чародейское сердце замерло, когда увидела, что он нес их дочь на руках.

- Сюда! - крикнула она, будто ведьмак и сам не понимал, что Цири нужно перенести в безопасность. - Сейчас же!

Поддерживать сдерживающее заклинание становилось все сложнее. Концентрация Йеннифэр стала рассеиваться едва она увидела закрытые глаза Цири, и материнское беспокойство вступило в неравный бой с магией за внимание чародейки.

- Что случилось? - спросила Йеннифэр, опустившись на колени перед Цири, когда ведьмак и ведьмачка оказались за пределами поражения веток, а те вновь засвистели в воздухе.

В первую очередь чародейка нащупала пульс девочки, потом, приблизив ладонь к лицу Цири, проверила дыхание. Когда оба оказались в норме, Йеннифэр обратила пристальный взгляд фиалковых глаз на Геральта.

- Ты в порядке? - спросила она, прикоснувшись рукой к его кисти, пробираясь пальцами под наручный доспех. Пульс ведьмака был учащен - даже для ведьмака - но говорить этого она, конечно, не стала.

Отредактировано Йеннифэр (22.11.19 17:44)

+2

18

Во тьме перед глазами плясали разноцветные круги, кровь в ушах громыхала кузнечным молотом, голова была тяжелой, будто свинцом налитой, а тело — вялым и непослушным. Собственное дыхание казалось Цири сопением сказочного дракона, почивающего на грудах сокровищ; только сокровищ у нее и не было… или были?
Воспоминание ускользало из рассеянного сознания, усталость проникала глубоко в кости и лишала воли. Она уже ничего не могла и ничего не хотела, даже если бы помнила, что должно делать.
Свернувшись клубком, она впитывала в себя окружающее тепло и спокойную, умиротворяющую тьму. Было так хорошо — ни забот, ни переживаний, только она одна, в покое и безопасности, вокруг нет… кого нет?
Тоже не помнила.
Но это неважно.
Как и неважно то, что все ее простые мысли обрывались одна за другой и терялись где-то в глубине окружавшее ее теплой тьмы. Даже цветные всполохи успокоились, сдались перед ее настойчивой нежной опекой и выцвели, растворились в черноте.
Цири готова была тоже в ней раствориться: «иду», — думала, чувствуя, как тьма лижет ей пальцы; «сейчас», — подставляла щеку под ее пряный поцелуй; «уже», — и позволяла запускать коготки глубоко под кожу, под мышцы, до самого медленного бьющегося сердца.
А потом все пропало, исчезло. Громыхнуло, завертело ее и оборвалось так резко, что ей стало больно — будто рассталась с частью себя, с отнятым пальцем или вырванным зубом.
Воздух, забивший дыхание, был холодным и тяжелым, покалывал кожу и заставлял дрожать. Тело ломило, как после длительной и не щадящей тренировки; голова саднила, будто Цири, оступившись или поскользнувшись, упала, вот только она не помнила, как падала.
В себя ее привел взволнованный голос Йеннифэр.
«Мама! Мамочка, что со мной?»
Цири болезненно застонала и перевернулась со спины набок, потом попыталась подняться. Перед глазами все плыло, воспоминания тоже плыли, но потихоньку выстраивались в стройный ряд: конюшонок, воинствующая ива, девочка в погребе и…
— Геральт! — ей казалось, она кричала, но слова были едва громче шепота. Взгляд беспокойно блуждал, перебираясь с бледного лица ведьмака к зияющему темнотой входу в погреб. — Что с девочкой?
Ответ был очевиден: она осталась там, внизу.
Цири не стала расспрашивать, почему Геральт решил вытащить ее, а не Маришку. Она понимала и была благодарна — для него бы наверняка сделала бы то же самое. Но при этом ее не горькое осознание пожирало ее изнутри: они должны были сделать больше; она не должна была поддаваться слабости и заставлять его выбирать.
Пошатнувшись и прогоняя бессильное головокружение прочь, она прикрыла глаза — это несложно, совсем несложно! — и шагнула через толщу пространства ровно настолько, чтобы оказаться в погребе снова. Задержав дыхание, чтобы не поддаться новой волне опасной сонливости, подхватила с земли свой брошенный меч, а потом подняла на руки девочку и шагнула еще раз — теперь на открытый воздух.
Вместе с ношей рухнула наземь. Боль в спине — небольшая плата за неосторожность.
— Йеннифэр… — прошептала, сжимая Маришку в объятиях, — скажи…  с ней ведь все будет хорошо?..

+2

19

Выбор. Не у каждого он бывает в трудную минуту, а те, кто был удостоен встречи с ним, нередко открещиваются, отказываются его совершать. Так непросто, так трудно сделать шаг в неизвестность, зная, что он повлечет за собой череду непредсказуемых событий. И этот самый шаг - незаметный, очередной, отделяет человеческую молву от желания наградить тебя или спасителем, или чудовищем.

Геральт из Ривии сделал выбор, принял меньшее зло. Выбирая между Цири и девочкой, угодившей в лапы грибов-паразитов, ведьмак выбрал своё Предназначение не раздумывая, не сомневаясь, не колеблясь ни на мгновение. Не потому, что знал наверняка, что девочку нельзя спасти. Не потому, что был зол, попав в коварную западню.
Геральт просто знал, что не сможет спасти двоих, как бы он не старался. И сделал свой выбор.
Его выбор, оказавшись в относительной безопасности, принялся спасать других и становиться героем на час. Геральт этому не противился. Белый Волк слишком устал: надышался проклятых спор, пережил слишком много неожиданных встреч за сегодняшний день. Он лишь удивился, когда Цири словно растворилась в его руках, упорхнула неуловимой чайкой, чтобы появиться вновь, с несчастной Маришкой на руках.
Кто-то из толпы зевак охнул. Кто выругался. Поспешила залаять дворовая шавка, но, быстро получив пинка, замолкла.
Ведьмак наклонился, тронул свое Предназначение за плечо, помог подняться на ноги, успокаивающе прижал к себе.
- Тише. Успокойся, - шепнул ведьмак чуть слышно. - Позволь Йен её осмотреть.
Он слышал об уникальности Цири, но подобное видел впервые. Если, конечно, не вспоминать об острове Яблонь, который или был, или не был наяву.
И это, наверное, его напугало.
- Ты в порядке?

+2

20

Геральт самозабвенно проигнорировал все слова чародейки, не ответил о своем состоянии, и, казалось, даже не заметил, что она совершенно без такта и стеснения прикасалась к нему, пусть и с очевидной медицинской целью. Все его внимание было поглощено лежавшей на земле девушкой - той, которая спала, и никак не могла проснуться.

Йеннифэр не стала настаивать. Все же, прошло больше двух лет, и он не обязан отчитываться перед ней, пусть и это может стоить ему здоровья. Геральт был не только крепким мужчиной, но и ведьмаком: его выносливости мог позавидовать любой человек, даже чародей.

Что было, тем не менее, более неприятным, Йеннифэр по-прежнему не знала, что произошло. Ей не дали ни ответа, ни намека на то, почему Геральт повел их дочь в загадочный погреб живой и здоровой, а вернул - в необъяснимом бессознательном состоянии.

Йеннифэр не стала дожидаться, пока ведьмак удостоит ее своим вниманием, и принялась за поддерживающую магическую терапию. Она положила руки на подвижную нижнюю часть грудины девочки, будто собиралась предпринять непрямой массаж сердца, и закрыла глаза, медленно подавая Цири жизненную силу, и стараясь идентифицировать клинические отклонения.

Вдруг Цири застонала, и чародейка знала, что та пришла в себя естественным путем.

- Осторожно... - пробормотала колдунья, но своевольная девица пожелали перевернуться на бок, и Йеннифэр ничего не оставалось, как только поддержать ее, и продолжать пытаться хоть немного улучшить ее состояние магией.

Не получив никакого внятного ответа от ведьмака, Цири телепортировалась прямо из рук Йеннифэр, и вскоре вернулась с потерявшейся девочкой.

- Прекрати баловаться, Цири. - строго приказала чародейка, хоть в глубине души знала, что ее девочка не могла поступить иначе. Это было в ее крови - искать себе неприятностей, и жертвовать собой ради блага других. - Послушай Геральта.

Ни для кого не было секретом, что Цири уже давно вышла из того возраста, когда к ней можно было бы относиться как к ребенку, но для Йеннифэр она всегда была и будет той маленькой девочкой, к которой чародейка приехала в Храм Мелитэле, чтобы помочь справиться с ее внутренней магией. Девчонкой, которую она полюбила, и которая, положив руку на сердце, была ей дочерью.

Поэтому привычки сложно искоренять; даже когда мелкой пигалице уже девятнадцать, а вместо того, чтобы гонять гусей по храмовому двору она путешествует между пространством и временем.

Йеннифэр усадила все еще прижимающую к себе Маришку Цири, не позволив подняться, и принялась водить руками в воздухе, повторяя очертания молодой фигуры, инициировав диагностику повреждений.

"Я не знаю." - подумала чародейка, когда Цири спросила ее, будет ли Маришка в порядке, и просто промолчала.

- Что случилось? - повторила свой вопрос Йеннифэр, но уже намного строже. Сколько же она была рада видеть Геральта, столько же ей не нравилось видеть Цири в таком состоянии. - Рассказывайте уже, что воды в рты набрали.

После недолгих манипуляций, колдунья вынесла вердикт, что Цири будет жить, пусть и теперь ей хотелось прибить обоих на месте.

Все так же ожидая ответов, она поспешила к Маришке, которая, в отличие от львенка, в сознание приходить не спешила, и выглядела намного более истощенной. То, что с момента ее пропажи и до такого состояния прошло столь недолгое время, подталкивало Йеннифэр к неутешительным прогнозам - но она все равно подняла над малышкой руки.

+2

21

— Маришка! Маришка! — голосок конюшонка звоном раздался в ушах.
Парнишка, кажется, хотел броситься к сестре, но кто-то из толпы его одернул за шиворот и не дал приблизиться. То ли из страха перед только что произошедшим, то ли из боязни помешать тому, что еще только собиралось случиться.
Все, что Цири хотела сейчас услышать, — заверения в том, что с девочкой все будет в порядке, что они не зря подвергали свои жизни опасности, спускаясь в таинственный погреб, а она не зря рисковала, несясь сквозь пространство, пренебрегая расстоянием. Но ни Геральт, ни Йеннифэр, как и никто из зевак, окружавших их любопытной стаей, — никто не сказал ей того, что она хотела услышать.
Геральт уверенно сжимал ее в объятиях и просил успокоиться, Йеннифэр сосредоточенно колдовала, зеваки глазели на них, перешептываясь. А Цири хотелось топать ногами, бросаться чем ни попадя в свору этих псов, голодных до будоражащих кровь событий, и кричать, чтобы все они заткнулись и убирались прочь.
Цири хотелось мстить.
Кому-то. Кому-нибудь. Кому угодно. Всем. Лишь бы кто-то заплатил за ее собственное бессилие и невозможность что-то сделать и за чужое окутанное праздным любопытством безразличие.
Люди годами жили рядом, смирившись, допуская существование этой ивы и этого погреба, а вместе с ними — тех смертоносных грибков, пожравших не одного ребенка и оставивших груды костей на полу, укрытому обманчиво мягких мхом. Такие люди вызывали у нее только ненависть и ни капли сожаления.
Но Геральт был прав. Ей стоило успокоиться, не давать воли чувствам. Он годами, даже десятилетиями, проведенными на Пути, стыкался с человеческой глупостью, равнодушием, жадностью, а для нее все это было слишком свежо, слишком больно и слишком обидно.
Цири вздохнула, стряхивая злость и раздражение с плеч, будто пыль. Отошла от Маришки, давая пространство для Йеннифэр, которая своей дело знала и свою долю волнения уделяла, хоть и делала вид, что судьба девочки ей безразлична.
— Там, под землей, грибы какие-то, — начала рассказывать Цири, достаточно громко, чтобы дать окружающим новый повод для перешептывания. — Раньше я таких не встречала… — она посмотрела на Геральта: уж он-то видал очень многое за свою жизнь, и если ей счастливилось побывать во многих мирах и ухватить только по ничтожно малой крупице знаний из каждого, то ему хорошо было знакомо и известно многое из того, что существовало в их родном мире. — Ты их узнал, Геральт? Что это такое было? — поняв, что отвлеклась, тряхнула головой, и снова вернулась к рассказу. — Они выделают споры, которые если вдохнуть, вызывают сонливость и апатию. Меня они почти свалили с ног. Геральта, верно, охранили его мутации. А вот Маришика… — взгляд невольно скользнул к девочке, все еще недвижимо лежащей на земле, — она там пробыла достаточно долго и, видимо, погрузилась в сон очень глубоко. Эти грибы… они ее почти поглотили, — Цири обвела взглядом зевак: те, как она и предполагала, взволнованно зашептались. — Я бы сказала, что надо эту мразоту сжечь. Дотла.
Волнение среди стоявших вокруг усилилось.
— Помилуйте, мазель, — отозвался трактирщик. — Как же это — сжечь? Имущество ведь…
— Сжечь! — повысив голос, отрезала Цири, и стукнула кулаком по ладони. — Там, внутри, я видела кости на земле, много костей. Не один человек там уснул вечным сном. Но вы ведь это и так знаете, правда?
С грозным видом она шагнула в сторону бедняги-трактирщика, тот даже дернулся, будто пытался избежать удара, которого с ее стороны не последовало.
Были бы у нее сейчас былые магические способности, она тут же излила бы всю свою ярость и весь огонь, пылавший в ее душе, на то треклятое дерево и трижды треклятый погреб.

+3

22

Этот мир полон жестокости, кошмарных созданий и не менее ужасных поступков. Этот мир — бесконечно несчастный, несправедливо заклейменный суровым, терпел и пролитую кровь, и оброненные слёзы, и нелепые смерти. Этот мир изнывал от разумности некоторых своих обитателей и жалел лишь о том, что в свое время пустил их в свои владения.

Люди навсегда останутся людьми. И их жадность, их трусость, их страх останутся самыми страшными чудовищами. Безжалостнее притаившегося в зарослях папоротника волколака. Омерзительнее дремавших в старых некрополях трупоедов. Намного безжалостнее саблезубого мантикора.

Именно жадность, трусость и страх правили бал испокон веков, и люди послушно следовали этим трем порокам. Именно эти три столпа сплотили жителей Горс Велена. И пострадали невинные.

Геральт никогда не видел подобных грибов. Ничего не знал об их свойствах, и только внутреннее чутье да опыт подсказали ему, что делать.

Ведьмак никогда не встречал подобных мест, но таких людей навидался за свою жизнь предостаточно. Напыщенно правильных, но трусливых и жалких в своем страхе, что смотреть тошно.

— Ты права, – сказал он чуть слышно, — мы должны сжечь этот погреб. А вместе с ним и дерево.

Но что-то еще было не закончено. Что-то тревожило и заставляло ведьмака сомневаться в происходящем.

Взгляд желтых, словно расплавленное золото, глаз отыскал мальчишку. Того самого, что просил их о помощи для своей сестры.

— Ты сказал, что Маришку утащила в подвал огромная крыса. Но ведь это не так. Не было никакой крысы. И так просто в подвал не попасть.
Мальчишка испуганно пискнул и попытался спрятаться за чужой спиной. Тщетно: ведьмак выдернул его за шиворот.
— Смотри на меня, — процедил он холодно.

Перед лицом мальчишки вспыхнул знак Аксий. Кто-то в толпе выругался, заволновался. Если бы не присутствие Йеннифэр, то наверняка бы повторились события Ривии.
— Что произошло? Почему Маришка отправилась в подвал?
— Она сама, — взгляд мальчишки был стеклянным, — мы поспорили, что она туда не войдет. А она вошла. Прошептала что-то дереву, и то её пропустило. Она — чудачка. Всегда говорит с птичками, жучками и цветочками. Вошла внутрь. И пропала. Я её звал. Звал. А потом испугался.
Конюшонок всхлипнул. Из ясных глаз покатились слёзы.
— Я испугался, что она ушла навсегда.

Железная хватка ослабла. Конюшонок еще постоял несколько мгновений, так и не поняв, что стал свободен.

Ведьмак решительно обернулся к трактирщику.

— Сжечь.
— Это самоуправство! Я буду жаловаться!
— Ты же не хочешь, чтобы ипат узнал о твоем чудесном подвале? — яростный шепот ведьмака резал без ножа. — О том, сколько костей там хранилось? Поверь, все может измениться, а у моих спутниц переменится настроение. И быть беде. Сожги этот подвал. Сейчас же.

+3

23

Рассказ Цири не внушал оптимизма, а сведения, добытые Геральтом из глупого мальчишки, спором вынудившего девочку пойти в этот погреб, добавлял больше сожаления в произошедшее. У Маришки наверняка был дар, раз она смогла успокоить дерево, и пройти безвозбранно в его глубь.

Не так, как Йеннифэр - не грубой, хоть и изощренной силой; Маришка знала тайну, которой подчинилась ива. Это многого стоило.

Конфликтом с местными жителями чародейку хоть и заботил, но находился не на первом месте. Возможно, ей стоило бы вмешаться - послужить медиатором, который смог бы успокоить толпу, и не навлечь на Цири и Геральта неприятности. Но на ее руках была маленькая девочка, которой тоже была нужна помощь - такая хрупкая и тонкая, почти как Цири, когда они познакомились в Храме Мелитэле.

Йеннифэр закрыла глаза, прислушиваясь к организму девочки. Отсекла все прочее, оставив проблемы людей на ведьмака и ведьмачку, а дела магии забрала себе. Положила раскрытую ладонь на лоб Маришки, запрокинула ее голову.

Она не дышала. Чародейка с силой нажала на ее грудь, пропуская магический импульс сквозь кожу, под ребра, в сердце, которое не пульсировало кровью. Одно усилие - один толчок для циркуляции крови. Второй импульс на следующий удар.

Без изменений.

"Не чувствую пульса. - подумала чародейка, продолжая искусственную стимуляцию сердца. - Но активность есть... Все равно плохо. Нельзя шокировать."

Маришке нужны были лекарства. Не те настои от походных неприятностей, которые были в снимаемой чародейкой комнате наверху, а настоящие целебные препараты. Те, которые можно найти только в сумках практикующих целителей; те, что наделены не только корешками да травками, но и целенаправленными ингредиентами.

Будет счастьем, если девочка выживет.

Йеннифэр прекратила поддерживать девочку, мягко опустила ее податливое худенькое тело на мрачную промерзшую землю. Поднялась перед ней на колени и сложила пальцы обеих рук в магические символы.

Шепча заклинания, чародейка, низко склонила голову, борясь с накатывающим волнами головокружением. Ее тело пронзила судорога, онемели ноги, но Йеннифэр не опустила рук. Ей страшно не хотелось расстраивать Цири - и Геральта. Все же, они бросились за этой маленькой безобразницей в смертоносный погреб.

Они вздохнули одновременно: Маришка, мягко, легко - будто посреди луга цветов. И Йеннифэр - резко, конвульсивно. Пошатнулась, успела подставить вытянутую руку и упереться во влажную землю.

Маришка не открыла глаз, а Йеннифэр этого и не ожидала.

- Вызовите целителей из Аретузы. - громко приказала она, прерывая бесполезный спор зевак и ведьмака. - Если вы продолжите стоять здесь, и защищать погреб, убивающий людей, вместо того, чтобы спасти эту девочку, будьте уверены, что бургомистр Горс Велена узнает о ваших приоритетах.

Йеннифэр обвела жестким взглядом присутствующих.

- Будьте уверены. И унесите ее в тепло.

Оставив девочку на друких, чародейка подошла к Цири и Геральту. Ее ноги все еще ныли, но она не подавала виду. Негоже уважающей себя чародейке жаловаться на недомогание, когда за ней пристально следят.

- Мне сжечь эту мерзость, или ваша честь? - спросила она.

+3

24

Они знали, что следует делать, и Геральт, и Йеннифэр. Цири ни мгновения в них не сомневалась. Они поддержали ее решение, несмотря на все протесты со стороны. И она была им благодарна — не за поддержку, но за то, что они мыслили точно так же, как она, за то, что понимали причину ее злости. За то, что видели угрозу в том же, в чем видела ее она.
— Сделай это, Йеннифэр, — кивнула она чародейке. — Сожги содержимое погреба и клятое дерево, а потом нам нужно будет поговорить.
Цири видела, как Йеннифэр, приводя девочку в сознание, на миг пошатнулась, выказывая слабость. Она понимала, что чародейка устала и вымотана сложной магической процедурой. Но знала, что никто лучше не справится с этой задачей, что никому больше нельзя доверить ее исполнение. Только Йеннифэр могла позаботиться о том, чтобы те чудовищные грибы и та диковинная ива никому больше не причинили зла. И только Геральт мог быть с ней рядом и проследить за ее безопасностью. Столпившиеся вокруг местные жители были взбудоражены и напуганы, но не настолько, чтобы ведьмаку понадобилась помощь ведьмачки в их усмирении. Цири здесь была не нужна.
— Я буду наверху.
Кивнув им, двум своим самым близким людям, и давая понять этим кивком, что всецело им доверяет исполнить необходимое, она пошла прочь. Люди посторонились, пропуская ее, все еще шокированные решением и угрозами чужаков, которые осмелились диктовать свои правила в их родном городе.
Она поднялась в их с Йеннифэр комнату, в которой они всего пару часов назад наслаждались спокойствием и болтали о жизненных глупостях в предвкушении воссоединения с Геральтом. Кто мог знать, что все так закончится? Кто мог знать, что только наконец-то встретившись с ним, ей придется снова поспешно думать о том, чтобы исчезнуть?
Присев у туалетного столика, она рассмотрела разложенные в очень правильном и родном беспорядке разнообразные инструменты создания красоты — эльфские косметические краски и кисти для их нанесения, флакончики, баночки, кремы и порошки, украшения и духи. Взяла в руки гребень, которым Йеннифэр совсем недавно расчесывала ей волосы и почувствовала, как сильно ей будет этого не хватать, когда она снова пуститься в путь, когда побежит в очередной раз от опасности, грозящей не только ей, но и всем окружающим.
Она ни мгновения не сожалела о том, что воспользовалась своими способностями, тем самым давая Дикой охоте возможность ее выследить. Не сожалела, потому что сделала это ради спасения девочки, которой иначе грозила окончательная и бесповоротная смерть. Сможет ли она выжить сейчас —  другой вопрос. Если к ней приведут целителя, как приказала Йеннифэр, если тот окажется достаточно сведущим — может быть. Но здесь Цири уже ничего не могла поделать, ее роль в жизни Маришки закончилась тем, чтобы добыть ее из темного, душного погреба и отдать в руки той, кто сможет о ней позаботиться.
Распустив волосы, Цири задумчиво провела по ним гребнем. Станет ли Йеннифэр заботиться о Маришке, как заботилась когда-то о ней? Обучать и любить, словно дочь? Станет ли Геральт любить и опекать другую девочку, которой нужна помощь? Горько было не осознавать ответ, но понимать, что ее гложет ревность и зависть к девчушке, у которой единственная беда была в том, что она поддалась на подначивание братишки. Девчушке, которая останется, когда ей, Цири, придется поскорее уехать, чтобы не подвергать тех, кого она любит, и весь Горс Велен опасности.
Она твердо решила, что уедет. Но перед этим проведет еще хоть немного времени с ними. Ведь она заслужила немножко счастья и спокойствия. Все они заслужили.

Отредактировано Цири (29.06.20 22:23)

+2

25

Корчмарь вился угрём между двух огней.
– Да разве то можно?! Разве так делается?
Но его мольбы и взывания к совести были тщетны. Погреб, укрытый заколдованным древом, занялся алым пламенем. Сначала нехотя, осторожно, словно боясь гнева проклятья. А затем его кинжальные языки принялись беспощадно облизывать ствол дерева, плясать на позеленевшей меди петель и засовах.

Заколдованное древо зашумело, засвистело своими ветлами, но всё тщетно. Неповинное ни в чем, обреченное на подобную кончину, оно погибало: неотвратимо, мучительно, стеная от жаркого пламени. Крупные капли сока побежали по гладкому стволу, испаряясь со змеиным шипением.
– Милсдарь, хотя бы вы остановите это!

Корчмарь было бросился к ведьмаку, но, остановленный бездушным взглядом, замолчал, беспомощно махнул рукой. Геральт повернулся к столпившимся дворовым:
– Приготовьте воду и землю. Не дайте огню распространиться на ближайшие постройки. Как только прогорит - тушите.
– А енто, – один из конюших, что встречал его у ворот, вытер чумазый нос рукавом, – оно не заразно?
– Оно станет не заразно, если вы дадите ему хорошенько прогореть. Поторопитесь раньше времени, и та пакость, что пряталась внутри, появится вновь.
Люди нехотя поползли исполнять его указания. Так странно, что дельные советы обычно они принимали с большей неохотой, чем что-то зловредное.

Оказавшись наедине среди пожаров и смертей, он дотронулся до острого локотка. Ожидал легкого покалывания, как от мороза; обжигающего жара, как от драконьего пламени, но почувствовал только тонкую ткань рукава.
– Мы должны будем уехать. Уехать отсюда побыстрее. Ты же понимаешь, что подобное привлечет так много ненужного внимания.

Он никогда не любил находиться в центре событий. Их гуща сдавливала грудь. Мешала дышать. Их суета навевала мысль о пчелином рое. О чародейском братстве - таком важном, жужжащем о собственной важности, гордящемся собственной важностью, но при этом пустым и бесполезным настолько, что у них под носом кровожадные грибы воровали души невинных горожан.
– Мы должны...

Ведьмак замолчал. Они никому не были ничего должны, кроме самих себя. И Цири.
– Поднимемся наверх? У вас много вещей?

Отредактировано Геральт (29.06.20 22:26)

+2

26

Она не пошевелилась, когда он к ней прикоснулся; не одернула руки, не прижалась ближе - даже не обернулась, хоть и каждая частичка ее тела вздрогнула внутри, перевернулась, сделала сальто, и ударило в сознание.

У них будет время на разговор, думала чародейка. И на прикосновения. И на все на свете.

Йеннифэр смотрела на полыхающее уже без ее содействия дерево, и знала, что оно сгорит дотла. Не оставит ни единой веточки, не скинет ни одного листочка. Каждая его частичка, уносимая холодным ноябрьским ветром, превратится в прах дерева, которое, возможно, никогда не должна была постичь такая участь.

Если бы не чье-то проклятье. Если бы не чья-то злая воля. Такие вещи - не происходят сами по себе, как бы не хотели жители этого безумного мира винить высшие силы. Бог не мог заставить это место стать последней усыпальницей стольких людей.

На то, чтобы разбираться с причинами, тем не менее, у них не было времени. Геральт был прав - им нужно было уходить, и чем раньше, тем лучше. Чтобы избежать гнева толпы, чтобы не вляпаться в очередную историю, на сей раз - с людьми.

- Пойдем. - согласилась чародейка под злыми взглядами. Вокруг засуетились, несмотря на явное нежелание выполнять приказы заезжей колдуньи, отнесли бессознательную девочку куда-то вдаль; не бросились с ведрами и водой, не стали тушить гибнущую в агонии иву. Стоило им отдать должное, выполнять указания они умели.

Йеннифэр перевела взгляд на небо.

- Идет непогода. - она неосознанно потерла занывшие, будто знающие что-то неведомое пальцы. В том месте, где их ломали подчиненные Вильгефорца в замке Стигга.

Они вернулись в гостиницу, быстро, торопливо, не обранив ни единого слова. Прислуга "Серебряной цапли" отшатывалась от них, как от проклятья, прятала взгляды, будто это могло стать для путем для чародейки прочитать их мысли. Они не знали, что для этого ей даже не обязательно на них смотреть.

Йеннифэр провела Геральта в снимаемый ею номер, и никто не встал у них на пути. Разбежались по углам даже домашние коты - известные чувствительностью к магии.

Когда дверь за их спинами закрылось, чародейка прочитала заклинание приватности.

- Мне нужно будет отлучиться утром, - сказала она после, - необходимо уведомить хозяйку "Цапли" о случившемся. Цири, - колдунья перевела взгляд на дочь, - ты куда-то собираешься?

Она сама не знала, что натолкнуло ее на эту мысль. Не то ли, как Цири сидела, не то ли, какие у нее были глаза. Каждый раз, когда она уходила, она всегда так смотрела - словно немножечко извиняясь. Возможно, Йеннифэр сама себе это придумала.

Сейчас, когда они, наконец-то, были рядом, - все трое, будто она давно сломанная, но такая же ценная семья, - чародейке не хотелось терять этот момент. Но она никогда не стала бы держать Цири тогда, когда она хотела уйти - это было не только не в ее власти, но и не в ее праве.

+3

27

Задолго до того, как Геральт и Йеннифэр оказались в комнате, Цири услышала их шаги. Всегда тихие и осторожные шаги ведьмака, неуловимые для слуха многих, но так хорошо знакомые ей, что она могла их услышать и узнать среди десятков других. Мягкие и уверенные шаги чародейки, всегда и при любых обстоятельствах ступавшей гордо, вызывая неуемное восхищение своей выдержкой.
Цири повернулась, когда они вошли. Отложила гребень, оставила недоплетенной косу — пепельные пряди, перемеженные слишком рано настигшей ее сединой, медленно рассыпались, покидая ничем не закрепленную форму. Как рассыпалась ее жизнь каждый раз, когда ей приходилось бежать.
— Да.
Краткое слово — все, что она смогла из себя выдавить, а ведь хотела им рассказать о том, как ей тяжко их оставлять, но как это необходимо, чтобы уберечь всех вокруг. Но горло у нее сжалось, не давая выдать ни звука. Цири прикрыла глаза, отвернулась. Ухватилась снова за гребень, будто он мог ей в чем-то помочь.
— Вы сделали? Все кончено?
Говорить о чем-то другом, казалось, будет легче. О погребе, об иве, о Маришке. Только не о предстоящем расставании. Но голос предательски дрогнул, а вопрос ответа не требовал: поглядев им в глаза Цири видела по их выражению, что все и правда закончилось, что ей не о чем беспокоиться.
А ведь беспокоиться было о чем.
Она поднялась с места, неловко переступила с ноги на ногу, не решаясь говорить. Горло все еще давил спазм.
— Геральт, ты помнишь о Дикой охоте? Помнишь, как я тебя вытащила?
Помнил ли он? Йеннифэр говорила, что память его восстановилась. Иначе они не решились бы на встречу с ним, опасаясь резким потрясением от столкновения с прошлым разрушить тонко устроенное сознание, несмотря на все мутации, все еще человеческое.
— Они тогда снова меня заметили. Снова сели мне на хвост. И до сих пор пытаются меня поймать.
Эта нескончаемая погоня однажды уже следовала за ней, четыре года назад. Тогда все закончилось, догнать ее не смогли, потеряли надолго. Но после, когда она рискнула всем, ради Геральта сунувшись в само логово Красных всадников, началась вновь. И на этот раз у них было какое-то преимущество, которого не было раньше. На этот раз они находили ее в реальности, не в снах, и значительно быстрее.
— Не волнуйся, им меня не получить, — она улыбнулась, грустно и горько, потому что радости от чувства собственной неуловимости не было. — Я научилась хорошо убегать и скрываться. Но сейчас… Йеннифэр, ты ведь знаешь, — глянула на чародейку, надеясь, что та все понимает, как и всегда, — я не смогу остаться. Мне нужно уехать. Как можно скорее.
Разум подстегивал мигом собирать свои нехитрые вещи, седлать Кельпи и мчаться, куда глаза глядят, подальше отсюда, уводя за собой погоню. Но сердце стучало и ныло в груди, и заставляло нерешительно топтаться на месте. Еще пара часов, просило оно, еще немножко, до конца дня, до ночи, до утра. Один день ничего не решит. Один день подарит позабытое ощущение тепла и радости от присутствия рядом близких людей, пусть и недолгое. И она, поддавшись самой себе, улыбнулась снова, грусть затаилась только в самых уголках глаз.
— Но сегодня останусь.

+2

28

Дело сделано. И как бы не был бы Лютик против такого плебейского отношения к языку и небрежному разбрасыванию тавтологиями, из песни не выкинешь слов, а горящая ива была ярким памятником человеческой глупости. Жители Горс Велена столько лет жили бок о бок с заразой, что забирала их родных и близких, что иначе как преступной глупостью это и нельзя было назвать. Если только не искать следов чего-то похуже.
– Не беспокойся, с этим покончено.
С ивой. С плотоядными грибами. С жителями, что обманывали самих себя и тешились нарочитой безопасностью. Цири не стоит думать обо всём этом. Как не станет думать об этом ведьмак. Как не станет вспоминать об этом Йеннифэр.
– Девочку отправят в Аретузу. Думаю, её дара будет достаточно даже в такие тяжелые времена. Никто не откажется от способной ученицы.
Сердце предательски дрогнуло, а руки непроизвольно сжались в кулаки. И хоть проклятая ива пылала красным огнём, хоть грибы-паразиты погибали в горниле пламени, Цири беспокоилась. И тревога её была иного толка.
– Я…
Помнил ли он? Всё то, что случилось. Всё то, что он сделал, будучи в рядах Алых Всадников. Помнил, как призрачная кавалькада пронзила небо, как холод подстегивал лошадей, как пригибался к взмыленной шее гнедой Лето, матерясь на чем свет стоит. Помнил, как без устали сверкали ведьмачьи мечи, как лилась кровь, как многочисленны были умиравшие Всадники. И помнил, что случилось потом.
– Это не может продолжаться вечно. Рано или поздно они окажутся на шаг впереди, отрежут тебе путь. И тогда…
Чего добивается Дикая Охота от Цири? Зачем им одинокая ведьмачка с пепельными волосами? Что преследуют они в своей бесконечной погоне на звёздном небосклоне?
Власть и богатство. Каждый из тех, кто искал Цири, жаждал власти и золота. Короли и чародеи, наёмники и бродяги. Всякий искал Ласточку, чтобы обуздать Колесо Истории. И по каждому из них оно проехалось с характерным хрустом.
– Тогда ты не будешь одна. Мы будем рядом.
Побелевшие пальцы разжались. Ведьмак наклонил голову, словно вновь смотрел на совсем ещё юную Ласточку, подбитую и неокрепшую.
– Мы всегда будем рядом, Цири.

+2

29

Цири уходила. Опять - уходила в даль, в туманы, за горизонт. Туда, куда Йеннифэр никогда не смогла бы за ней последовать, и где не смогла бы ее защитить. Там Цири была сама по себе; там была ее судьба - и только ее.

Взгляд фиалковых глаз погрустнел, но чародейка молчаливо кивнула: едва заметно, но уверенно. Вопрос был решенный, и она не давала себе возможности усомниться в решениях дочери. Она уже была не малолетней послушницей Храма Мелитэле; Цири могла решать за себя сама, и мать ей для этого была не нужна.

Йеннифэр стояла, смотрела на них - только воссоединившихся, друг другу предназначенных, но вновь обреченных на скорое расставание. Это не было справедливо ни для одного из них, но справедливость никогда не была частью этого сурового и безжалостного мира.

- Мы будем. - подтвердила чародейка слова Геральта, подарив ему благодарный взгляд. Ее сердце радовалось, что он все понимал. Не винил. Она обратилась к Цири. - Ты знаешь, как со мной связаться, когда будешь в безопасности и мы сможем встретиться. Сколько бы не понадобилось времени, мы будем ждать от тебя весточки.

Не сдержавшись, она подалась к дочери. Притянула ее к себе, обняла - ласково и нежно. Вновь посмотрела на ведьмака. "Подойди. - говорил ее взгляд. - Не бойся."

Тот вечер они провели вместе, как и обещали. Говорили до самого утра, делились приключениями и жизнью, которую провели вдали друг от друга. Пили терпкое вино, отвоеванное чародейкой у того самого, ненавидевшего их корчмаря. Ели свежезапеченного поросенка. Шутили. Смеялись. Грустили.

Ночь, которой у них никогда раньше не было, в кругу семьи, части которой, наконец-то, сложились воедино.

Они уснули там же, на подушках дивана самой дорогой комнаты "Серебрянной цапли", ставшей на одно короткое мгновение домом для них троих.

Наутро Геральт проснулся один.

Цири ушла, не терзая души болезненными прощаниями - ведь они обязательно встретятся снова.

Йеннифэр вернулась немногим позже, удовлетворенная разговором с хозяйкой гостиницы, которая заверила чародейку, что постоялый двор всегда встретит каждого из них раскрытыми дверьми, горячей пищей и свободной комнатой. Как и любые уважающие себя женщины, они нашли способ договориться.

Затяжной дождь еще долго хлестал по красной черепице крыши, стекая крупными каплями по запотевшим окнам, но в душе у Йеннифэр было необыкновенно тепло.

Будто она снова знала, что делать в этой жизни.

+2


Вы здесь » Aen Hanse. Мир ведьмака » Здесь и сейчас » [21 ноября, 1271] - По следу волка


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно