Иногда не слишком искушенные по части неприятностей и страданий люди использовали такое не слишком осмысленное, но крайне поэтичное выражение: «Место, где умирает надежда». И эта фраза как нельзя лучше описывала треклятую тюрьму.
Сырые коридоры, низкие потолки, покрытые плесенью камни – солнечный свет последний раз касался этих стен, когда в чертовой яме, наверное, надстраивали крышу. Или же и вовсе никогда, если её копали. Тусклые факелы отбрасывали на камни прыгающие оранжевые пятна и больше коптили, чем давали свет. Застоявшийся воздух казался густым и липким, не говоря уже о дивной комбинации запахов, от которой неискушенного человека могло тут же вывернуть наизнанку.
Это место возводили со знанием дела, так сказать.

Как ни странно, в этот день «постояльцев» в дивном заведении было удивительно мало. Поэтому компанию тухлому воздуху составляла практически звенящая тишина, нарушаемая только не слишком ровным топотом бродившего по коридорам стражника. Проходя мимо одной из камер, стражник вытянул руку и от души прошелся навершием весьма дрянного меча по железным прутьям. По коридору эхом прокатился отвратительный лязг. В самом темном углу камеры что-то слегка вздрогнуло. Стражник, очевидно рассчитывавший на большее, фыркнул и скрылся в коридоре.

Человек, скрывавшийся в тенях, проводил нарушителя спокойствия блестящими в свете факелов глазами, а затем снова свернулся в клубок, прижимаясь спиной к каменной стене. Стоявшая у решетки железная миска с каким-то мутным супом осталась нетронутой – от одной мысли о еде подкатывали рвотные спазмы. А страже не было никакого дела до того, что там себе думали заключенные. Ещё заботиться о чувствах того, кто по факту был уже мертв.

А ведь начиналось всё не так уж и плохо. Точнее, всё начиналось отлично. Власть, возможности и чувство собственной безнаказанности пьянят лучше самого отменного хмеля.
Особенно когда забываешь, что на любую рыбу всегда найдётся рыба побольше.
Нашлась. Господин Расмуссен, видный вельможа и успешный купец, оказался не тем бесхребетным неженкой, коим виделся на первый взгляд, и совершенно не проникся тем фактом, что перешел дорогу неправильным людям. Вполне продуманный, простой и эффективный шантаж возымел прямо противоположное действие, милсдарь Расмуссен подергал за ниточки и организовал обидчикам достойную встречу, по итогам которой исполнители остались гнить в канаве, а организатора благополучно скрутили живым, предварительно намяв ребра и поставив под правым глазом сочный синяк.

Нужно признать, этот организатор оказался типом крайне буйным, мигом внесшим оживление в сонный тюремный мир. Выделенные ему апартаменты сей индивид не оценил от слова совсем, зато обладал прекрасным словарным запасом, и в итоге поглазеть на происходящее стеклись стражники со всего подземелья. Заключенный же не стеснялся описывать все те кары, которые обрушатся на головы стражей правопорядка и всех, кто вообще посмел к нему прикоснуться. Некоторые виды потенциальных наказаний для зрителей были настолько в новинку, что появились желающие уточнить детали, чем ещё больше разозли метавшегося по ту сторону решетки потрепанного мужчину.

Впрочем, никакого гнева небес ни на кого не обрушилось, да чего там, никто даже не зачесался, зрелище всем наскучило, хоть некоторые и подзадержались, видимо беря на заметку определенные выражения, к которым перешел арестант, когда тема наказаний иссякла. К концу его речь могла бы отправить в продолжительный обморок небольшой женский монастырь.
Ситуации это, впрочем, ничуть не изменило.

Зато к текущему моменту Риенс окончательно убедился в том, что помощи ждать неоткуда и сейчас он сам по себе. Что с уверенностью означало лишь одно – утром его повесят, и он совершенно ничего не сможет с этим сделать. Проскочив за считанные часы первые три из пяти стадий принятия, он намертво застрял на четвертой, и теперь лежал среди подгнившей соломы, прислушиваясь к каждому шагу и лязгу, отчетливо осознавая, что наступит момент и один из этих звуков станет для него последним.

Так что «долгожданное» утро он встретил в полуобморочном состоянии, не проронив ни слова вошедшим в его камеру стражникам и ни оказав никакого сопротивления даже для вида. Стражники же оттащили его от стены, заломили руки за спину, на запястьях сомкнулись тяжелые кандалы. Помня о вечернем концерте, охранники считали должным безостановочно шпынять отчаявшегося человека, пошло гогоча над собственными весьма никакущими шуточками, словно заготавливали издевки всю долгую ночь.
Риенс молчал. Сейчас ему уже было нечего сказать.

Утро встретило раздражающе прекрасной погодой. Яркие лучи приветливого солнца заставили привыкшего за ночь к темноте подземелья человека болезненно зажмуриться. Конечно же, солнцу было глубоко плевать, что его вели на смерть. Как и ласковому теплому ветру, и какой-то мелкой птахе, заливавшейся на козырьке крыши.

Площадь приветствовала процессию достаточно тихим гомоном, собравшиеся люди, кажется, ничуть не прониклись всей драматичностью ситуации. Преждевременная смерть преступника, доставшего какого-то там богатея, их совершенно не волновала, народ собрался просто немного развлечься. Молодежь в задних рядах и вовсе почти не смотрела на помост, уделяя больше внимания друг другу и весело щебеча на какие-то свои темы. Крестьяне ближе к помосту вели себя сдержанней, но и в их глазах не сияло особого интереса к происходящему.

Остался доволен только господин Расмуссен, на пухлых губах которого играла удовлетворенная ухмылка, а хитрые глаза цепко разглядывали обреченного обидчика. И к его радости было на что посмотреть.
Риенс, кажется, за эту ночь разом скинул килограммов десять и в целом выглядел просто отвратительно. Растрепанные спутанные волосы, бледная с легким сероватым оттенком кожа, неаккуратная щетина, впавшие мокрые щеки, потемневший синяк на всю правую скулу, помутневший взгляд. Как там говорилось? Краше в гроб кладут.

Под негнущимися ногами скрипнули доски помоста.
— Вы мне даже глаза не завяжете? – Тихий, охрипший и совершенно не впечатляющий голос.
Полный ответной издевки взгляд.
— Не заслужил. Наслаждайся зрелищем.
На шею легла толстая, почти в два пальца веревка.
Господин Расмуссен довольно ухмыльнулся и что-то шепнул своему помощнику. А Риенс не мог оторвать опустевший взгляд от почерневших по краям досок помоста.
Не так он представлял себе свои последние секунды. Совсем не так.