Вчера Геральт из Ривии поступил достаточно опрометчиво, но ход был взвешен, обдуман и принят единственно верным. Можно бесконечно долго скрывать правду, утаивать и искать лазейки, боясь потревожить и задеть чужие чувства, но Цири уже не была той маленькой надломленной Ласточкой, что ринулась на край света, чтобы спасти Йеннифэр. Она уже давно не была израненным Львёнком, просыпающейся зарёванной после очередного кошмара с черным всадником. Ведьмак мог и дальше молчать, скрывать правду, но рано или поздно Цири бы узнала обо всём. Случайно или нет - не важно. И вот тогда... тогда масштаб недовольства и недоверия оценить было бы тяжело.
Давным-давно ведьмаки вложили в хрупкие девичьи руки оружие, обучили ударам и пируэтам, отличать гуля от альгуля и как распластать надвое утопца в прыжке. Но победить собственные страхи, справиться со своим прошлым, уметь держать удар – всё это Цири должна была пройти сама. А Геральт будет рядом, готовый встать плечом к плечу, прикрыть спину. Всегда, если то потребуется и если ведьмачка не будет против. Ведь они должны помогать друг другу. Потому что они семья.
Но разве ведьмаки заслуживают подобного счастья?
***
Гуляющий в руинах промозглый ветер бил наотмашь. Ведьмак поднял ворот куртки выше. Затем снял котомку с припасами с плеч и бережно прислонил к обрушенным зубцам парапета. Медленно обвёл взглядом рассевшихся на каменных балках и руинах балконов гаргулий. Кряжистые, массивные и обманчиво неподвижные - Геральт прекрасно знал, что первое впечатление обманчиво, а для второго у каменных тварей слишком короткое терпение. Знал он и то, что от жертв магических созданий остается мокрое место, кровавое месиво, в котором тяжело опознать хоть что-то.
Гаргульи не ведают жалости и не знают пощады. Зато они прекрасно справляются с ролью сторожей. Даже после смерти собственных создателей.
– Тех, что справа, – голос ведьмака был пугающе спокоен. – Помни, что бить нужно в сочленения. И старайся держаться от упавших подальше.
Правая ладонь накрыла рукоять меча, привычно пошла вверх.
– У этой пакости есть дурная причина лопаться после смерти, опаляя все вокруг магическим пламенем.
Гаргульи не ведают жалости и не знают пощады. Лишенные всяких эмоций, они не способны на сочувствие, радость, страх. Вытесанные из камня, окропленные чужой кровью во время длительных магических ритуалов, они не знали любви. И, разумеется, у них никогда не было семьи. Как и у ведьмаков. Ведь что может быть смешнее, чем семья у бесчувственного голема?
***
Мальчишка хлюпал носом. Алые пузыри кровавыми разводами исчертили нос и щёки, а он сидел, вытянув ноги на загвазданном полу и опустив вихрастую голову. Наставник, оглянувшись через плечом, прищурился, а затем принялся вновь смешивать чемерицу с ласточкиным зельем в равных пропорциях.
– Сколько раз, – проворчал он, растирая податливые лепестки и стебли в старой глиняной миске ступкой, - говорил вам, волчатам, не тренироваться в одиночку? Так только закрепите ошибки и набьёте шишки. И если второе хотя бы полезно для дурной головы, то от первых не просто избавиться.
Мальчишка в ответ в очередной раз хлюпнул носом. К ворчанию было не привыкать. К боли тоже. А то, что нос перебил и получил на Маятнике по рёбрам - так сам дурак, поторопился, задумался. А спустя миг сильный удар смёл его наземь - только крикнуть успел.
Наставник залил содержимое ступки тягучей жидкостью из старой бутыли. Зашипело. Травяной аромат усилился да так, что у мальчишки закружилась голова. Наставник цокнул языком и, подумав, добавил ещё немного. Затем, помяв получившуюся смесь, подошел к несмышлёнышу, неся дурманящий настой.
- Ну-ка, выпей. Давай, не морщись! Хуже не будет!
- Кислятина! - мальчишка сморщился.
- А ты что думал? Будет Сангреаль десятилетней выдержки?
- Сангре... что?
- Пей. Уши он мне развесил! И чтобы в плошке ничего не осталось, понял?
Когда миска опустела, а кровь, повинуясь отвару, прекратила свой ток, мальчишка украдкой отер слезы рукавом и тяжело поднялся, придерживаясь рукой холодной стены.
- И что случилось? Там, на Маятнике? Тебя же в гадкий час с него арбалетом не собьешь.
- Я подумал...
- Подумал? Это интересно! Редко с вами, волчатами, такое бывает. И о чём ты подумал?
Мальчишка поджал губы.
- Я снова видел сон. Женщина...
Наставник усмехнулся.
- Рановато тебе стали сниться бабы.
- ... с рыжими волосами, схваченными через лоб перевязкой из змеиных шкурок. У неё теплые глаза... и мягкие руки. Это... это моя мама?
Наставник придирчиво глянул в опустевшую миску, затем недовольно буркнул себе что-то под нос, отвел взгляд. Но мальчишка не унимался.
- Это моя мама?
Наставник, решительно поставив плошку на стол, обернулся.
- Где мы?
- В Каэр Морхене.
- В ведьмачьей крепости. В том, что от неё осталось. В обители ведьмаков. Последних в своем роде, в своем ремесле. Не все - вам, глупышам, только еще предстоит стать. А с твоим рвением к самокалечению это будет непросто.
- Но...
- Никаких "но". И никакого "до". Здесь и сейчас. Понял?
Он сделал шаг, взял мальчишку за подбородок и заглянул в измененные мутацией глаза.
- Всё, что было раньше, Геральт, не важно. Уже не важно. Ты понял?
***
У ведьмаков не бывает семьи. Чувств. Эмоций. Лишенные бесчеловечными мутациями всего привычного, они получали в взамен крепкое здоровье, выносливость и быстроту реакции. Закаленные и изнуренные тренировками, они были способны противостоять бесчисленному количеству выдуманных и реальных чудовищ. Но только не могли одного - изменить собственного прошлого.
Геральт сделал шаг. Гаргульи оставались неподвижны. Но ведьмак знал, что они следят за ним, и стоит нарушить установленные границы, как каменные статуи встанут на стражу секретов мертвого города.
У ведьмаков не бывает семьи. У них просто нет права на подобную роскошь. И ни одна рыжеволосая чародейка с мягкими руками, диадемой с халцедоном не способна этого исправить. Не способна подарить то, что когда-то безжалостно отобрала у собственного ребенка. Не способна исправить собственного прошлого.
Ведьмак сделал очередной шаг, и тотчас ощутил, как потяжелел, покачнулся ведьмачий медальон, предупреждая о близкой угрозе. Крайняя из гаргулий, лениво взмахнув крыльями стремительно рухнула наземь, взметая клубы пыли. Брызнула во все стороны мраморная крошка, крошась под лапами чудища.
У ведьмаков не бывает семьи. И не в силах изменить собственного прошлого, они могут уповать только на свое настоящее. На "здесь и сейчас". Прав был Весемир: всё, что было раньше, не важно. Уже не важно.
Ведьмак сделал шаг навстречу каменному чудовищу, которое неожиданно выпрямилось, ожило, взмахнуло перед собой уродливыми лапами, и занёс меч. Но не для удара. Геральт выжидал. Ждал первую, безумную по своей силе атаку, зная, что направит ярость магической твари против неё самой.
Нет ничего "до". И если он совершит ошибку, задумается, то уже никогда не будет "после". Ничего не в силах исправить маленький волчонок с перепачканным в собственной крови лицом. Ничего не в силах исправить друидка, оставившая собственного ребёнка на пороге ведьмачей крепости.
Ничто не делает нас слабее, чем горькое, мерзкое прошлое.
Ничто не делает нас сильнее, чем призрачный шанс сделать настоящее лучше.
Гаргулья, зарычав, бросилась вперёд, желая смять, затоптать наглого противника, как делала она это десятки раз прежде. Ведьмак сделал шаг в сторону - в самый последний миг уходя из-под удара. И ударил сам, метя в короткую массивную шею. Медальон на шее заплясал, завертелся на цепочке.
А с балконов и каменных перекрытий, превращая остатки мраморной мозаики в бесформенное крошево, прыгали гаргульи.
Отредактировано Геральт (25.03.22 21:35)