Шани никогда не стремлилась к войне, скорее к созиданию, а потому для девушки было неясно, как можно осознанно идти на убийство? Меньшее зло — все равно зло и неважно, какими идеалами вы себя оправдываете. Она смотрела на злые лица тех, кто даже не собирался раскаиваться. Сколько злобы и презрения, сколько ненависти даже в её адрес. Она должна была убить, отнять чужую жизнь, даже вопреки собственным принципам. Шани состояла на службе в Реданской армии, но никто не говорил, что это ей нравилось. Особенно, то как порой ведутся дела.
— Посол, — она вышла вперед, привлекая его внимание. Шани не боялась за свою жизнь, и говорила прямо, не пряча своих глаз и решимость в озорных огоньках. — Я не прошу вас отпустить их, но прошу быть справедливым. Разобраться в том, кому и зачем это было нужно, а также... — медичка прекрасно понимала, какими методами нередко руководствовались вышестоящие, — не быть строгими к тем, кого заставили участвовать угрозами. — Понять это было достаточно легко, стоило только проследить за реакцией нападающих.
— Я все ещё уверена... — однако договорить она решилась лишь тогда, когда всех пойманных преступников увели в другую комнату, — уверена, что в этом замешан кто-то из ваших и... — вторая часть предложения, звучала скорее как просьба, — не вините тех, кто здесь не при чем. Не вините обычных горожан, как видите, далеко не все люди готовы воткнуть вам кинжал в спину. — Шани хотелось верить, что её помощь была не зря, что она могла склонить чашу этих весов хоть немного в сторону обычных горожан. Медичка не желала видеть последствия необдуманных решений и горячих сердец.
— Пусть мы и по разные стороны баррикад, господин посол, но в любой ситуации всем нам нужно прежде всего оставаться людьми. — Хотелось верить, что он задумается, что поймет — такие как Шани не желают никому зла, а также разберется с тем, что происходит среди его людей. — Я оставлю вам лекарство, на случай, если кому-то вновь станет плохо, но до утра не останусь, у меня слишком много работы в лечебнице. До дома дойду сама, не волнуйтесь. — ей не хотелось, дабы кто-то её провожал. По улицам родного города она доберется сама.
Шани прекрасно знала, что даже самый отпетый негодяй редко причинит вред медику, хотя бы потому, что уже завтра ему самому может понадобиться помощь. Тем более, что Шани в этом городе знали многие, если не все, учитывая бойкий нрав, да истинную непоседливость — шило в заднице оно такое, никому покоя не дает, ни себе, ни людям. — Прощайте, посол, не думаю, что наши пути ещё когда-либо пересекутся. — Наверное, то было к лучшему, все же она была реданкой, а значит в любой момент могла пополнить, а то и возглавить ряды заговорщиков, пусть и не на самом деле, но в глазах боящегося.
Лучшим выбором было оставить все так, каждому свое место. Она надеялась, что её слова нашли отклик если не в сердце, то в разуме молодого мужчины, а потому покидала этот дом с чистой совестью. Шани сделала все, что могла, пусть сомневалась в этом где-то в глубине души. Возможно, был смысл защищать тех, кого она знала, тех, кто являлся её соседями, проживающими на территории одного города, но... Шани никогда не поощряла убийства, а этот блеск в глазах смертников... она могла поклясться, что это было безумие!
«Кто же вас надоумил?», нет, они никак не могли прийти к этому сами и что-то подсказывало медичке, что парни не выдадут своего кукловода. Однако Шани будет иметь ввиду, теперь она будет наблюдать, присматриваться, пытаясь понять, кто именно плетет подобные интриги. Вступая в преступный сговор, пытаясь разрушить все! Шани понимала всю важность сохранения хрупкого мира, однако она была слишком мелкой сошкой, слишком далекой от политики, дабы хоть на что-то повлиять. Впрочем, даже в её мире, были те, кто обладал информацией.
«Вот и посмотрим», — думала она, идя темной улицей Оксенфурта, «кто во всем виноват и на чьих руках кровь, а также невинные жизни!».
Подобное не прощалось.