Как донеслись до дому, Радомир, признаться, и сам не понял. Видел, как деревья мимо проносятся, слышал, как человечьи голоса удаляются, а после… После исчезло все, слившись в единую круговерть, пропитавшуюся запахом крови да ароматом хвои. Бежал Зверь прочь из родного села да нес на спине драгоценную ношу, и за думой о ноше той растерял все иные чувства. «Только бы не уронить по дороге. Только бы самого себя не утратить, а то назад-то будет и не вернуться. Впрочем, куда назад?» Знал оборотень, стоит кметам тела сыскать, соберется целая толпа с топорами да вилами, и пойдет орава эта не куда-то, а прямиком в лес и, вот досада, управится и без сраного ведьмака. Его, конечно, может, и не убьют, а вот Рыску точно ведь растерзают и разорвут на части. А ежели так, то и какой был смысл?!
Остановился Бирон в паре шагов от дома, стряхнул с себя девку. Попятился да кивнул мордой в сторону двери: иди, мол, болезная, нечего глазеть, как бестия назад в человека начнет перекидываться, да как мужик нагой трясет причиндалами, да вот только не тут-то было. Девица глупая намека не поняла и, где стояла, там и села, не то с пережитым справляясь, не то еще по какой причине. Узрев картину эту невинную, охотник аж взвыл тихохонько да и полез в ближайшие заросли, откуда вышел уже человеком, в плащ завернувшимся до самого носа.
- Знаешь, Рыска… Вот когда говорю – беги, ты лучше беги. Это не потому, что я такой герой расчудесный, которому надоело жить, а потому, что сам я как-нибудь из дерьма выкручусь. Ринулась бы в толпу танцующую, никто бы и не сыскал тебя. А меня бы пнули разок да бросили, но нет же… Взыграла гордость девичья в заднице! Всему-то тебя учить еще надо. Подлость, Рыска, помогает выжить получше, чем сила да воинские таланты, но это уже на будущее. Теперь один ляд, вариантов у нас не осталось. Пошли собираться. Времени у нас будет два-три часа. Не успеем уйти, здесь же издохнем. И не спрашивай, куда. На ходу думать будем! Ну! Чего встала?!
Спросил Радомир в этот раз без злости да без издевки. Не нравилась ему, конечно, перспектива снова в бегах оказаться да еще и под зиму с кметкой под боком, но выбирать не пристало, а раз так, то и нечего время тратить на ругань. «В драку-то, в конце концов, сам полез. Никто меня туда не тянул и не звал. Было бы наплевать на Вольскую, свалил бы к лешему, а ты полез заступаться, значит, и дело нашлось, а раз нашлось, то и не вороти теперь рожу свою баронскую».
- Отвернись, Рыска. Или вон полезай на печь за добром своим!
Так скомандовав, помог Радомир девице на печь забраться, а сам полез в сундук кованый, в котором вещи его лежали. Нашел портки, рубаху хорошую, верхнего кой-чего. Переоделся наскоро, носки натянул подаренные, на них сапоги напялил, а там уж мешок заплечный достал да принялся торопливо вещи нужные скидывать. Первым делом, конечно, ценное все сложил: шкуры заячьи, что продать не успел, деньги, посуду серебряную (благо мало было ее), платье Рыскино подвенечное… Туда же и украшение отправил купленное и сапоги новые. Сверху же котелок сунул, пару кружек, пару тарелок да вилки с ложками. Потом все это шкурой прикрыл да поставил мешок к порогу, а сам склонился над сундуком да вытащил верный меч. Приладил его на поясе, рядом флягу повесил, за спину лук со стрелами поместил было, а потом подумал да передал оружие Рыске, памятуя, что самому еще мешок волочить. Слазал на печь, стащил шкуры теплые, да, обмотав их веревкой, приладил подобие лямок. Вышел на середину, огляделся, задумался. Много ценного былого в доме охотника, много добротного, да вот только всего-то было не утащить на себе, а у них ни скотины какой не имелось, ни телеги, ни еще чего подходящего. Да и, когда бежишь, тут уж не до добра тяжелого. Что в руках – то твое, а что нет – брось и забудь, коли жизнь дорога, а иначе так и помрешь как какой скупердяй над золотом.
- Я вроде бы все собрал, - наконец произнес баронский сынок, - на тебе сумки, что притащили с ярмарки, и лук мой со стрелами. Все остальное сюда давай – утащу как-нибудь. Даст Небо, еще вернемся однажды. Нет – наживем в другом месте себе добра или еще чего выдумаем. Ты, главное, деньги с припасами не забудь и украшения какие, если найдутся. Все остальное я вроде бы как собрал. А и нет, проверять уже некогда. Чем раньше уйдем, тем лучше будет. Глядишь, собаки след не возьмут. Наша радость, что гулянье сейчас в селе. Как опомнятся, поздно будет.
Шмыгнул Бирон носом да, посмотрел на девицу, из-за которой весь сыр-бор разгорелся. «Хотел расплаты, пес шелудивый? – Вот тебе и кара небесная. Ни покоя, ни дома». Фыркнул горестно да и вздохнул протяжно.

На вопрос девичий Радомир ничего не ответил. Молча подхватил свои пожитки да сумки Рыскины и поволокся в лес, задавая темп да прокладывая дорогу сквозь валежник да заросли. Думал, конечно, дальше Зверем пойти, но то дело было больно рискованное. «Один раз получилось, не значит, что и во второй выйдет», - рассуждал охотник, петляя и следы путая, - «рано расслабляться. Рано и радоваться. Чудеса на земле не случаются. Не мог, не мог, а тут на тебе – умудрился». Фыркнул Бирон, отогнул ветку, чтобы Вольскую та по лицу не ударила, прошел немного еще, а после остановился, приваливаясь спиной к стволу какого-то старого дерева да вслушиваясь в звуки притихшего зимнего леса.
- Не знаю, куда, - повторил он задумчиво, - но уж точно не в Малую Бродницу. Был я там пару раз. Хорошая деревенька. Добротная. При корчме, опять же, что нам с тобой выгодно, да только видели меня там. Ну как меня… Зверя Кровавого видели в ночь полнолунную. Не в самой деревне, конечно, в окрестностях, и было это не больно давно. Не хочу случайно на ведьмака набрести или на вилы кметские. Пойдем мы с тобой на запад, а не на север, а где в итоге окажемся, я и сам не имею понятия. Где повезет работу найти какую… Только прежде придется полнолуние грядущее пережить. Числа седьмого оно случится, а то и раньше. До этого времени нужно нам до деревни какой добраться, и тебя там оставить. Я спустя два-три дня вернусь, заберу. Вот такое дерьмо! Ну да ладно, не будем стоять. Вроде тихо пока.
Замер сынок баронский, принюхался к морозному воздуху. Пах тот снегом, смолой да еловыми лапами. Издалека откуда-то кровью несло, но аромат тот едва угадывался и не разобрать было, кому принадлежал: толи подранку какому, толи обеду хищников. В любом случае, проверять волколак не планировал. У них с Рыской было с собой припасов на пару дней, а там уж можно и лапу пососать до ближайшей деревни или же пойти поохотиться. Это из под Белого Яра все зверье разбежалось, а дальше в лесах его изрядно водилось. Знай только стреляй да ставь какие капканы. «Капканы…» Вздохнул Радомир, себя укоряя за то, что ни одного с собой не забрал, да ворочаться за ними не стал, рассудив, будто не стоит оно того. «Не пристало жизнью за железяку расплачиваться. Повезет, по пути какой попадется. Ну-ка, пошли проверим». Остановился мужчина, направление прикидывая, а после направо забрал да пошел вперед уже быстрее, увереннее. Вскоре же и опушка меж древ замаячила. Небольшая, со стороны неприметная, но охотнику хорошо знакомая. Подал Бирон девице знак, чтобы на месте стояла, а сам к земле припал, всмотрелся в колючие заросли да так и глядел, изучал, покуда не приметил капкана под одним из кустов.
- Повезло, - так процедил волколак, поднимаясь на ноги да подбираясь к ловушке собственной, - не подвела память. Так себе, конечно, но лучше что-то, чем ничего. Кто его знает, сколько нам предстоит до деревни какой добираться. Так хоть добычу можно поймать. Сами спим – зверье ловится.
Активировал Радомир капкан, а после подхватил его да к мешку заплечному приторочил. Получилось, конечно, чудно. Сразу видно, сбежали откуда-то. «Так нас и в деревню не пустят. Придется часть добра прятать да в лесу оставлять. Ну и ляд с ним, чего уж теперь». Хмыкнул мужчина, скривился да, обняв Рыску, прижал ее к себе, сволакивая шапку огромную. Пожалел, позаботился. Старостина дочка, правда, иного наверняка ждала, но по-хорошему Бирон давно уже разучился. Теперь как получалось, так и получалось. Не по словам его судить надлежало, по поступкам да всяким порывам душевным. На язык-то охотник остер был да желчен, а делами отличался отнюдь не паскудными. Вытащил вон девку из петли и теперь с ней тащился через пургу да сугробы.
К слову о пурге… Как забрали путники к западу, так и метель поднялась. Завьюжила, закружилась, полезла под плащи да тулупы, накидала в лицо тяжелых белесых хлопьев, но зато и следы замела. Кинулся бы кто искать, не поняли бы, в какую сторону отправилось чудище да его баба. Улыбнулся Радомир, поймал ладошку кметкину да и повел Вольскую за собой, и до тех пор вел, покуда окончательно не забрел в чащу да не отыскал в той чаще удобной «норы». Ну как норы… Лежало старое дерево поваленное, а под его корнями пещерка образовалась. Замело ее, конечно, немного, но расчистить труда не составило. Там и сумки скинул охотник, раскопал ямку под костровище.
- Здесь останемся на ночь, - промолвил сбрасывая под корни шкуры, служившие одеялом в покинутом домике, - сейчас поужинаем и на боковую. Ты дежуришь до полуночи, я после. Часов в шесть отправимся дальше. Если что, меня растолкаешь, я, один ляд, сплю чутко. Ну… Давай, что ли, ужинать.
Потянулся Бирон к своему мешку, да, котелок отцепив, протянул оный Рыске, чтобы едой занялась. Сам же пошел поискать валежнику да коры на растопку.

Спал Радомир беспокойно, ворочался, поджимал губы, сопел недовольно. Снились ему отчий дом да родной Белый Яр; грезились братья, а с ними проклятый Войцек с перерезанным горлом. Стоял перед глазами мертвее мертвого и живее живого, призывал к возмездию и покаянию, кликал Вечный Огонь на помощь. И вроде никогда не был мужик шибко верующим, предпочитая господам в ноги кланяться, а не всяким незримым сущностям, но сон он на то и сон, чтобы перемешать правду с кривдой. В дреме-то оно и не такое причудится! А потом исчез сукин сын, исчезли знакомые лица и осталась только площадь ярморочная, заваленная телами растерзанными да кровью залитая. Мелькнула да переменилась на алый снег, лежащий на лесной тропке. Дальше же одно за одним потянулось. Чего Бирон в яви не помнил, то во сне к нему приходило. Мерещились какие-то лица, слышались мольбы да крики о помощи, женский визг, низкий рык, вой протяжный звериный. Волчьим был этот сон. Волчьи тропы показывал да звал на охоту или какое соитие, обнажая инстинкты безобразные, неприглядные.
Проснулся охотник резко, глаза распахнул, втянул ноздрями морозный воздух. Пахло влагой, костром, волками. Совсем рядом стая прошла, и хоть не видно было во тьме следов, знал волколак, притаились «сородичи» где-то рядом. Им принадлежал этот лес и его добыча, да только выискался претендент пострашнее, с каким связываться ни одна живая душа не желала: ни зверь, и не человек. Никто, кроме, пожалуй, Рыски, что лежала рядом, прижимаясь и обнимая доверчиво. «Глупая девка, глупая», - заметил Бирон, вытирая лицо ладонью да отстраняясь слегка, - «не будет тебе со мной сладкой жизни. Правда, и без меня бы не было. Один вопрос: куда нам теперь деваться? Не дойдешь ты до перевала. И до реки не дойдешь. Сгинешь в холоде, околеешь. Сегодня ночь не больно холодная, но да судьба-паршивка уж точно нас не помилует. Нет… Нужно деревню искать, да покуда не потеплеет, в ней обретаться. Для начала на постоялом дворе, а потом… Потом видно будет. После войны руки мужицкие везде не лишние. Много осталось баб обездоленных. Да… Баба бы точно сейчас мне не помешала». Оскалился Радомир, облизнулся, воображая грудастую крутобедрую девку, но тотчас себя оборвал и, повозившись, выбрался, не желая Рыску пугать да опасаясь, кабы чего не вышло. Покинул убежище волколак, напоследок закутав Вольскую, а потом огонь запалил да принялся наблюдать за тем, что вокруг творилось: прислушиваться, принюхиваться, в очертания вглядываться.
Услыхал он, как стая прошла обратно, и как хрустнули кости какого-то зверя копытного. Уловил запах горячей крови. Поднялся на ноги и уж было хотел поволочься навстречу местным хозяевам, но, вспомнив про кметку, остался сидеть на месте, боясь, что ее, беспомощную да сонную, запросто раздерут и на завтрак пустят. Время, правда, сейчас было не самое скверное, но да звери на то и звери, что не всегда понять можно, что у них на уме. Тем более, и стая стае рознь. В какой молодняк здоровый да сильные самки, а в какой одни старики да болезные. Такие либо от голода дохнут, либо на первых встречных бросаются. Вздохнул Бирон, подтянул к себе ноги да так и замер, ожидая рассвета. С первыми же лучами растолкал Рыску и всучил ей горячего варева да флягу с вином. Было того, конечно, не больно много, но для согрева вполне годилось. Девке и нужно-то было всего пару-тройку глотков отхлебнуть.
- С добрым утром, - поприветствовал попутчицу оборотень, - завтракай да и пойдем дальше. Попробуем к самым горам подойти. Помнится мне, была там одна деревенька. Люди в ней, конечно, в основном суровые, молчаливые и к чужакам недоверчивые, но зато и не подлые. Любить нас не станут, однако, и ножа в спину не бросят, камнями не закидают. Да и мне так будет удобнее. К полнолунию уйду в горы, потеряюсь среди ущелий и пиков. Где человек проберется, зверю-то не пройти. Пару дней еще и как раз прибудем на место. Повезет раньше какую деревню годную обнаружить, тогда в ней останемся. Пока ты спала, я успел поразмыслить. Не добраться нам до крупных городов по зиме. Даже суть моя волчья нам не поможет. Околеешь от холода в какую-нибудь из ночей. Или заразу какую схватишь да от нее и сгинешь. Хотелось бы мне подальше забраться, ну да уже в другой раз. По весне уберемся из Каэдвена, если только ты со мной идти не раздумаешь.
На том Радомир прервался да, замолчав, уставился в тяжелое низкое небо, обещавшее вот-вот разразиться очередным снегопадом. «Паршивое время мы с тобой подгадали. Как есть паршивое. Чего доброго, еще сюда возвращаться придется». Поморщившись, охотник недовольно языком цокнул, но вслух ничего говорить не стал, предпочтя посмотреть, как уж оно устроится, а не запугивать Рыску очередными страстями паскудными.

Собирали пожитки нехитрые быстро да молча. Рыска на что-то обиделась али просто встала не с той ноги, а Радомир никогда не был треплив да словоохотлив. Разве что в прошлом, но да где оно теперь, это прошлое? По юности и по глупости, бывало, тем еще соловьем заливался, однако, с годами уму-разуму научился, а потому и слова стал ценить, цедя их редко да метко. Тем более, и одной говорливой обычно хватало. «Обычно, но не сегодня», - заметил Бирон, подмечая едкость, Рыскиным речам совершенно несвойственную, - «ну да ладно. Доберемся до постоялого двора, а там и посмотрим. Не отпустит, будем решать проблему. Отпустит – тогда и отлично. Пытаться девицу понять – дело сложное, не стоит себя и мучить. Вот только если доберемся. Если… Ну да пусть хоть в чем-нибудь нам повезет». Подхватил волколак свои мешки, навьючился не хуже какого жеребца да и затопал вперед, дорогу прокладывая, правда, ушел недалече. Завьюжило, закружило, завыло вокруг. Замело лесные тропинки волчьи, заплело все проклятым маревом. В такую погоду не то что человек, зверь бы не смог отыскать пути. Заблудился бы, сбился. Так и пришлось обратно ворочаться да ютиться под деревом точно медведи в берлоге. «Впрочем, не в уюте и не в тепле, ну да хоть не посреди леса. Такая себе вышла альтернатива, прямо скажем, однако, могло быть и хуже. Могло».
- Ну-ка, иди сюда.
Стоило Вольской завести разговор, Радомир ее подхватил и усадил себе на колени, покуда не отморозила ничего. С ним, оборотнем, и ни в такие зимы несчастья не делалось, а вот ей, деревенской девке, явно не стоило дрожать да мерзнуть. «Еще застудишь чего, лечи потом, разбирайся. Лучше уж сразу не допустить. Ох, Рыска, Рыска». Облизнул Бирон губы, прислушался к речам кметкиным, вздохнул протяжно. Вот и знал, что однажды время придет всю правду рассказывать, но не думал, что так скоро да еще и посреди леса под трухлявой корягой. «Вот уж точно, лучше места для признаний и не сыскать! Романтика, дьявол ее дери!» Ухмыльнулся охотник, покачал головой неодобрительно, прищурился недоверчиво.
- Не от тебя я бегу, - так начал под завывание ветра да шелест пледа, что исполнял нынче роль какой-никакой двери, - а от себя. От натуры своей волчьей да от звериных инстинктов. Много ты обо мне знаешь, да недостаточно, а еще тому, что я говорю, не веришь. Мне, по-хорошему, с первых дней надлежало уйти и оставить тебя жить в моем доме, но я не смог. И тогда не смог, когда сам тебя выгнал. Так и помчался следом, точно привязанный, потому что сам себе не указ. Сколько лет живу, а так и не выучился эмоции контролировать, и выходят они мне всякий раз боком. Вот и с тобой могут выйти. Ты, Рыска, еще молодая. Веришь в сказки, да в то, что человек волка всегда сильнее, а я тебе как есть говорю. В жизни все проще и безобразнее. Наплевать Зверю на все человеческое. Для него все, что не такая же бестия, то еда. Не хотел я тебе рассказывать, но видно придется. Много лет назад история эта случилась. Я тогда год как обратился или, быть может, около двух. Точно уже и не вспомню, но молодой был, горячий, несдержанный. Нашел себе девку. Ладную, красивую, бойкую. Думал, дело сделаем, заплачу, отпущу, а вышло так, что и отпускать оказалось некого. Обратился я прям в процессе от переизбытка чувств, и остались от девки той одни кровавые ошметки. Я ту баню до сих пор во сне вижу, и не хочу, чтобы с тобой чего подобное приключилось. Нравишься ты мне, Рыска. Сильно. Грежу я о тебе, не стану утаивать. Днем ли, ночью. Снишься ты мне, мерещишься. Влечет меня к тебе точно голодного, но… Каждый раз, как до чего доходит, я вспоминаю ту девку и… ухожу. Не по тому, что ты какая-то не такая, а оттого лишь, что я не такой. Не человек я, Вольская, а чудовище, и не пристало чудищу на старостину дочку заглядываться. Не хочу я жизнь тебе портить, а еще больше не желаю ее обрывать. Вот и ношусь с тобой, сохранить пытаюсь. Не знаю, с чего пошло. От одной ли симпатии али еще и от чувства долга. В любом случае, мне спокойнее, пока ты со мной, а уж за собой я как-нибудь послежу. Только, Рыска, всеми Богами тебя заклинаю, услышь меня наконец! Поверь, не бывает чудес на свете.
На том Радомир и закончил свой монолог. Замолчал, уткнулся в макушку девичью, втянул нежный запах кожи и трав каких-то. Прикрыл глаза, наслаждаясь. Обнял кметку, покрепче к себе прижимая. Рыкнул протяжно, утробно, точно сытый зверь, отыскавший свою верную спутницу. Улыбнулся даже, но только, едва ли, Рыска все это видела. Ей, как и прежде, достались слова колючие да неприглядная истина.

Отредактировано Януш (20.02.20 18:10)

С Рыской Бирону было хорошо. Забывались тревоги, уходили прочь мрачные мысли, даже желания гнусные и те, казалось, отступали, таясь за нежностью и лаской, что неожиданно выползли на первый план. Незнакомые, неизведанные и оттого чудные. Привык Радомир девок по углам зажимать да склонять ко всякому, а чтобы вот так терпеливо чего-то ждать, отказывая себе в простом удовольствии… Никогда прежде не случалось подобного. «Не иначе, как сам влюбился», - недовольно заметил охотник, - «поплыл, повелся на первую девку, что подвернулась под руку. Да и к лешему! Какая теперь-то разница». Мужчина фыркнул, втянул пахнущий хвоей, землей и снегом холодный воздух, а затем протяжно вздохнул, отгоняя неудобные и неловкие мысли.
- Знаю, - нехотя буркнул он, - знаю, что оттого все проблемы, что сам я с собой не примирюсь никак. Казалось, года три назад тоже самое говорил, да только не изменилось никакого собачьего хрена! Не хочу я верить в чудовище. Все цепляюсь за свое прошлое и, знаешь, что здесь смешное самое? – Что Радомир Бирон давно бы уже затащил тебя на печку, а потом, после всего, бросил бы, отпустив пару-другую уничижительных «комплиментов». Зверь, как это ни странно, мне на пользу пошел. Научил думать, собой владеть да удерживать порывы души. Я по молодости был импульсивной заносчивой мразью, а, как всего лишился, так и стал хоть на человека похож. В этом-то вся ирония. Но примириться… Примириться не могу. Как подумаю, сколько за мной покойников волочится, так и становится тошно да гадко, что хоть полезай в петлю. Впрочем, не дохнут волколаки повешенными. И в воде не тонут. Я всякие средства успел попробовать, но, как видишь, вполне живой.
Вздохнул Бирон, сглотнул горечь, подступившую к горлу, и хотел было отворотиться, но тут Рыска его отвлекла своими словами да прикосновениями, вынудив в глаза смотреть да дышать вкрадчиво, чтобы, не приведи Леший, не спугнуть али не задеть ненароком. Только и сделал Радомир, что облизнул губы да глубоко вдохнул, а там уж ощутил поцелуй нежный, мягкий да кроткий, а вслед за ним разобрал и признания. Впрочем, то не важнее было, нежели сам факт единения. Не испугалась Вольская душегуба, не испугалась и подлеца, убившего девку ни за что, ни про что. Что бы ни натворил волколак, она отчего-то оставалась с ним рядом, всему находя объяснение и оправдание. Вздохнул мужчина да сокрушенно покачал головой.
- Отвык я, Рыска, верить в хорошее, - неторопливо признался он, - разучился искать чудеса и, знаешь, чем дольше живу, тем яснее убеждаюсь: не бывает в жизни и судьбе по-хорошему. Везет одному на десяток, а уж коли начало полоскать, так и дальше потянется. Смерти, убийства, неудачи, а я ведь, знаешь, совсем не о том мечтал, да и сейчас, признаться, мечтаю, пожалуй, даже больше, чем прежде. Пока надеюсь на что-то, остаюсь человеком, как перестану, провалюсь в кровавую муть и окончательно себя потеряю. Раз уж на чистоту мы, сейчас еще кое-что тебе расскажу. Погоди… Что? Так значит, никакая ты не старостина дочка? Ну делааа.
Усмехнулся Бирон, видя, что и тут жизнь потешилась, посмеялась, сыграв очередную нелепо-жестокую шутку, да и махнул рукой, рассудив, что для него-то новость эта ничего не меняет. Все одно, остается кметка кметкой, все такой же милой да в чем-то по-детски наивной. Хмыкул Радомир, притянул к себе Рыску.
- Так, значит, так, - проговорил он расслабленно, точно ничего такого и не услышал, - мне все равно, кто там на деле отец твой. Если подумать, все это уже не важно. Ты уехала да пропала, считай что сгинула, я… Давно уже мертвым числюсь. Нет у нас с тобой прошлого. Есть только настоящее и, может быть, будущее. Или ты это… Поговорить о том хочешь? Если хочешь – давай поговорим, времени у нас навалом, однако, я тут хотел тебе еще кое-что рассказать. Так вот, слушай… Знаешь, какие у оборотней варианты? – Не знаешь… А я тебе расскажу. Единицы с собой примиряются и живут точно люди. Большинство помирают в первое полнолуние, а из тех, что все-таки выжили, две трети наверно в итоге сходит с ума. По-разному. Кто-то от боли, не в силах вынести метаморфозы, потому как поначалу это долгий процесс и мучительный; кто-то оттого, что не может договориться с совестью, а кто-то как я: не в силах принять себя цельным. Две личности, два диаметральных желания, инстинкты и разум. Однажды такие, как я, просто теряются между человеком и Зверем и не возвращаются, навсегда оставаясь волком. Я к этому близок, Рыска. Не раз уже было такое, что я ходил в волчьей шкуре не день и не два от полнолуния… В последний раз дошло до пяти суток. Пять суток полного беспамятства, а ты говоришь не закрывайся. Сам уже и не знаю, что спасает меня… Может быть, воспоминания аль мысли. Знаешь… Есть одна старинная легенда про некоего рыцаря Эдгарда. Жил он века уже, почитай, два назад. Был жесток, кровожаден и только что звался, рыцарь, и вот однажды прокляла его ведьма, подарив волчью шкуру взамен человечьей. Перекидывался несчастный каждую ночь, а каждое утро вновь человеком делался. Предали его все друзья, разбежались все девки… Долго он по лесам скитался, а потом воротился к ведьме с вопросом: как одолеть проклятие. Она ему и ответила, что должен ты совершить подвиг, а какой, то я тебе не скажу. Но, как совершишь, так спадет волчья шкура, и станешь ты человеком. Эдгард выслушал и отправился в странствия, и с того дня стал вести жизнь иную: помогал тем, кто нуждался в помощи, сражался с чудовищами, защищал обездоленных. Говорят, не побоялся и против барона выйти, что кметов своих изводил, да только проклятие все не спадало. Лишь к самой старости удалось ему отыскать то самое дело. Встретил он проклятого колдуна, что наводил страх на округу. Встретил и не побоялся выйти против него. Несколько дней длилась битва, а потом, как затихло все, сыскали кметы два тела, и оба они человечьими оказались… И дело тут даже не в том, что в итоге нашел рыцарь освобождение, но в том, что много лет он боролся с самим собой, и что в битве той одержал победу. Вот он тебе и подвиг. Не так сложно чудище одолеть, как самого себя. Если хоть толика правды есть в этой легенде, значит и у меня есть шанс…
Радомир фыркнул да и затих, вновь утыкаясь носом в девичью макушку.

Стоило Рыске заговорить, усмехнулся Бирон, выдохнул воздух протяжно, нахмурился озадаченно. Понимал он, что дело ему деревенская девка толкует, да только никак не хотел ступать на путь верный, того опасаясь, что только хуже от решения оного сделается. «Пока-то я жив, и есть что-то такое, что меня ограничивает, а, коли брошу все, то и что тогда? Кем я стану? Тварью да оголтелой бестией?»
- Тяжко мне, Рыска, с баронским титулом расставаться, - так поделился охотник, выпрямляясь да прислоняясь спиной к переплетению могучих корней древесных, - кажется, только теперь понимать начал, что это значит; что положение дворянское – не одни лишь права да привилегии, но еще и ответственность. Поблуждал я по свету, осознал: есть такие дела, которые ты сделать просто обязан. Потому что ты можешь, а другие не могут. Знаешь, есть поговорка такая: «Кто теряет честь, сверх того уже ничего потерять не может», так вот я и думаю, что мне останется, коли я о прошлом своем позабуду? В волчьей-то шкуре немного чести, а благородства и того меньше. Впрочем, оно и сейчас-то почти смешно. Благородный оборванец при принципах… Вот так новость!
Радомир усмехнулся, качнул головой, растрепал волосы пятерней да и снова к кметским речам прислушался. Переварил их внимательно, осознал, покивал, где надо, и вот, вроде, не заметил ничего этакого, для себя интересного, но все равно отозвался, не желая обижать Рыску холодом да равнодушием. Ему-то не сложно было лишний раз рот раскрыть, а девчонке, очевидно, поговорить хотелось, тайной своей поделиться. Не тянули ее к земле те знания, печалей не нагнетали, а все равно оно легче делалось, когда не ты один несешь свою ношу.
- И как же нарек он тебя? - поинтересовался оборотень, отвлекаясь от мрачных дум да пытаясь представить воина, коего Вольская в рассказе своем обрисовывала, - И как вы с ним встретились? Случайно? Али искал он тебя да наконец встретил? А еще как давно оно было-то? Не подумай, будто я чего замышляю. Так, спрашиваю из интереса… Ты мне, я тебе, а все же… Как интересно складывается, точно и правда нет нам места в наших собственных жизнях, точно мы с тобой их когда-то у кого-то другого украли. Может, и правда Судьба с нами шутки шутит, толкая к Предназначению, но, даже если и так, яснее-то не становится. Посмотрим, что там еще Владыки для нас приготовили.
Бирон затих, прищурился, призадумался, от одной истории к другой возвращаясь. Рыцарь, конечно, рыцарем, а подвиги подвигами, вот только в рассказе Рыскином почудилось волколаку кое-что странное, такое, на что человек обычный и внимания не обратит. Кметы-то суеверные в милость Богов да чудеса трав веровали, а Радомир на своем опыте знал: не затягиваются раны молитвами, а жизни не спасаются одним лишь желанием. Коли так все сложилось, как девица описывала, значит, либо в дело вмешалась магия, либо отец ее истинный в крови какое проклятие носил. Может быть, даже и волколачье, а может… «Может обычное, что помереть до срока не даст. Кто его знает, конечно. Да и с Рысьи сталось бы преувеличить. У страха-то, как известно, глаза велики, а уж у очарования так и тем более. А впрочем, ты поди не такая и глупая да наивная, как мне мыслится. То, что не страшно тебе от моих откровений, еще ничего не значит. Кто его знает, правда ли не боишься. Как известно, истинная отвага — это не отсутствие страха, а победа над ним. А ну как вера твоя кошмар одолела? Эх, Рыска, Рыска… Знать бы только, что еще на долю нашу свалится-выпадет…» Вздохнул охотник, снова девицу к себе притянул, понимая, что в монологе ее последнем больно уж много истинности, да и улыбнулся впервые за вечер. Сдержанно, невесело, но все равно тепло и открыто, точно коснулась Вольская каких-то душевных струн.
- Да была бы задница, а приключение на нее отыщется, - усмехнулся Бирон беззлобно, - да и, как говорится, доблесть жаждет опасности. Вот уж не думал, что когда-то это скажу девице, но раз так выпало, значит, так уж тому и быть. Вот и молодая ты еще, многого в жизни не знаешь, а все равно смелее меня. Веришь в то, во что сам я не верю. Странно так. Необычно. Не стану я тебе ничего обещать, не буду давать никаких зароков, но и отпихивать от себя больше не соберусь. Посмотрим, что из этого выйдет. Коли и правда неспроста мы на той тропинке встретились, значит, поймем однажды, зачем оно было. Глядишь, и ты меня от чего спасешь. Например, от падения в очередной омут. Да и хватит об этом. Давай, что ли, о чем попроще поговорим. О том, например, куда тебе отправиться хочется. Мы теперь люди свободные, все дороги для нас открыты. Ну или почти все.
Радомир договорил да и прервался на том, позволяя спутнице своей как следует поразмыслить.

Много хорошего Радомир о Рыске сказал этим вечером. Во многом признался, во многом открылся. Передумал кое-чего на девичий счет, чего уж греха таить! Однако стоило кметке про отца родного заговорить, так сразу и сплюнул в сердцах, рассуждая, что не такая уж она и разумная. Деловая, конечно, отважная, а знай себе правды не видит за восторженным мороком. Вздохнул мужчина, покачал головой, снова вздохнул протяжно, прикидывая, стоит ли раскрывать для Вольской неприглядные истины, да на том и прервался, рассудив, что не будет дурного с его молчания. «Ничего нам не сделается. Коли все так, то какая разница? Ты-то знай себе человек, и волчьего или иного какого в тебе не сыщется ни на локоть. А что он, то уже не мое дело. Глядишь, более никогда и не свидитесь». Фыркнул Бирон, тряхнул волосами, прислушался к рассуждениям Рыскиным.
Девица, признаться, советы давала дельные да рассуждала правильно, думая, будто в большом городе легче жить, однако, одного нюанса важного не учитывала: не живут оборотни в таких местах, потому как полно там всякого сброда и иных каких тварей. «Да хоть тех же вон упырей! Не живут волколаки по соседству с проклятыми кровопийцами! И с людьми не живут, коли не выблядки одурелые. Рыска, Рыска. Всему тебя учить надо». Радомир ухмыльнулся, потер нос задумчиво, а там уже и заговорил, принимаясь перебирать в голове варианты всякие подходящие.
- Город – это не плохо, - так начал, прислоняясь спиной к земляному склону, - в городе есть работа и есть какое-никакое жилье. Повезет, можно и хорошо пристроиться. Дела, как ты говоришь, до нас никому не будет. Живи себе припеваючи, а как полнолуние, так отправляйся в лес от греха подальше! И вот скажи мне, какой же это человек станет терпеть такого работника, что раз в месяц на неделю-полторы пропадает? И что прикажешь делать, когда до оного человека начнет доходить, что как-то уж больно цикличны исчезновения. Пьяницу-то видать издали, и я на оного не похож. Может и не поймут, коли не будет жертв, а вот если начнут появляться покойники, найдутся и умники. В городах, Рыска, люди ученые, и их на мякине не провести. Не просто так живут страховидлы подальше да бобылями. Не просто так и кочуют с места на место. Есть ведь у чудовищной сущности и еще одно сторона. Не меняюсь я Рыска. Лет пять уже, как не меняюсь. Когда редко видишь – все равно, а вот когда примелькаешься, начнешь необычным казаться, и уж там тебе все припомнят. Разом. А сбежать не сбежишь. Город-то не деревня. Через плетень не перемахнуть. Так что не рвусь я в город и тебе не советую. Охотник – самое то. Никто не видит, чем занят – ясное дело, чем, а что странный, ну так все лесники такие. Почитай, что дикие звери.
Прервался Бирон, припоминая, как ему мысль пришла податься в охотники, и было открыл рот, чтобы знанием поделиться с Вольской, но тут кметка вновь про отца решила заговорить, вынуждая оборотня напрячься, нахмуриться да зарычать недовольно, протяжно.
- И когда ты мне о том сказать собиралась? – так поинтересовался мужчина, глаза свои щуря да взор устремляя на Рыску, - Когда срок бы уже подошел? Перед фактом бы меня и поставила? Сказала бы: нагулялась я, еду теперь на Скеллиге? А я-то, лопух, уши развесил, заслушался сладких речей! Не верный друг тебе нужен, не муж любимый, а так, дикий зверь, готовый от врагов да невзгод охранять! Провела ты меня, Рыска! Хорошо провела. Поймала еще на слове. Теперь-то я уже никуда не денусь, обещания не нарушив. Ну да и ляд с тобой!
Рассвирепел Радомир. Заворочался Зверь в нем, поднялся на лапы, ища врага-ненавистника. Задрожали крылья носа от злости, взгляд из теплого и нежного агрессивным вновь сделался, неприятным, по-волчьему острым. Будь такая возможность, поднялся бы Бирон со своего места да и умчался бы прочь, однако, не давали клятвы права Рыску одну оставить, а с ними и глупые чувства, что заглушали обиду. Скривился баронский сынок, брезгливо поморщился, но – делать нечего – так и вернулся к невеселой беседе.
- Не был я в Бан Глеан никогда, - поделился сухо да холодно, - в Темерии долго жил, в Реданию забирался однажды, а в ту сторону никогда не ходил и сейчас не пойду. Мне в городе том ничего не назначено, да и не уживутся две бестии на одной территории. Так что лучше мне с отцом твоим не встречаться. Что так смотришь? Не веришь? Не убивают, Рыска, люди вампиров, а коли убил да выжил, стало быть, никакой он не человек, а проклятое чудище. Может быть волколак, а может и еще какая-нибудь погань. Говорят, водятся где-то и беролаки. Как не назови, впрочем, суть все одна. Звериная кровь раны быстро стягивает и живучести добавляет. Как встретишь его, взгляни, остались ли шрамы. Если нет, значит, точно чудовище. Но это так. Тебе к сведению. Не хочешь – не верь.
На том охотник и замолчал окончательно, предаваясь думам тягостным собственным.

В обиде своей Радомир нежных слов девицы не слышал. Пропустил мимо ушей признания, отвернулся от прикосновений ласковых. Клокотала в нем злоба звериная да так, что не имелось на нее никакой человечьей управы. Стоило бы остановиться, подумать, оценить ситуацию, изучить все под другим углом, но куда до здравомыслия, коли на расправу всегда был скор. Боролся оборотень со своими привычками, пытался унять темперамент бешеный, а он знай себе просыпался от раза к разу, вырываясь гневными оскорблениями да резкими фразами. И каждый раз, как начинал человек бесноваться, пробуждался Кровавый Зверь. Вскидывал голову, втягивал ноздрями воздух, готовясь рвать, метать и убивать. Будь Бирон теперь волчонком, кинулся бы на Рыску, себя не помня, однако, долгое соседство со Зверем удержало его от порыва, дав возможность не причинить зла, да время, чтобы выбраться из убежища. Поднялся охотник на ноги торопливо, кулаки стиснул да и вышел в пургу, на ходу скидывая теплые человечьи вещи. Так они и влетели внутрь, поднимая тяжелый плед да падая аккурат к ногам кметкиным. Сам же Радомир бухнулся на колени и, сцепив зубы, опустил голову, принимаясь вновь перекидываться.
Страшно то было, мучительно, но еще хуже, что в этот раз Вольская воочию и во всех подробностях могла наблюдать, как оно происходит, и как из человека рождается клыкастое чудище. Изменилось лицо, обратившись звериной мордой, заросла кожа черной да жесткой шерстью. Вытянулись конечности, перетекая в лапы, выгнулся позвоночник, проталкивая наружу хвост. И четверти часа не прошло, как оказался перед Рыской огромный волк с человеческими глазами. Посмотрел на девицу внимательно да и в пару прыжков скрылся среди деревьев и звонкой метели. Пела вьюга песни свои, парило над землей проклятое белое марево. Даже если бы очень пожелала, не смогла бы кметка приятеля своего отыскать. Заплутала бы, потерялась да сгинула понапрасну. Волку-то ему что? – Тепло в меховой шкуре, жарко от человечьих чувств да собственной злобы, а она…
Не успел Бирон уйти далеко. Остановился, задумался, привычно нюхая воздух. Новое это было для него дело: стоять вот так среди леса и не мчаться навстречу добыче. Инстинкты охотничьи, конечно, никуда не исчезли, а уши так и ловили посторонние звуки, но все же… Не было волка, как не было и человека. Родилось из двух единое существо, принявшее теперь форму дикого зверя. Зверя, что умел думать. Рыкнул оборотень и потрусил обратно, надеясь на то, что достало Вольской ума не кинуться следом, и что не привела пурга к ее убежищу никакого лесного охотника. Заторопился Радомир, перешел на размашистый бег и тогда лишь замедлил ход, когда понял – на месте девица, никуда не делась. Не улавливалось поблизости и никаких посторонних запахов: лес, как лес. Ничего необычного. Умей волколак улыбаться, улыбнулся бы, а так только зевнул да и, подумав улегся у самого входа, положив лобастую морду на лапы. Свернулся калачиком, призадумался, отчего то пришло ему в голову, что Рыске было озвучено. Вот вроде и правда не давала кметка повода в себе усомниться. Что бы не сделал он, все бежала по следу. Прощала, оправдывала, а он… «Испугааался. Испугался, прроклятая бестия. Испугааался, что пррравда сбежит, и что останешься ты как и был один. Пррривык. Пррривязался. Ай, бес с тобой!»
Поднялся Бирон, потрясся, скидывая снег с шерсти и, просунув морду, пробрался в убежище, принимаясь собственные вещи раскидывать. Выходило, признаться, не очень ловко, и Рыска могла подумать все, что было натуре ее угодно, однако, искал охотник один неприметный сверток, а как нашел, так и положил на колени девице, позволяя развернуть да полюбоваться камнями, купленными еще на ярмарке. Не самый момент был, наверное подходящий, но отчего-то подумалось Радомиру, что лучшего и не сыщется.
- Открррой, - приглушенно рыча, попросил он, - смотррри. Это тебе. Стрррашно. Стрррашно, что ты уйдешь. От меня. К кому бы то ни было. Не отдам. Никому не отдам.
Говорить, волком будучи, не слишком удобно было, а потому на том оборотень и замолчал, предпочитая не языком человечьим общаться, но взглядами и простыми жестами. Опустился он осторожно и доверчиво уложил голову Вольской на ноги. Принюхался. Ткнулся носом в ладонь. Прищурился, давая понять, что не иссякла злоба еще, и что и правда любого порвет, кто посмеет к Рысье приблизиться. И неважно, отец то будет, или какая приблуда.

Отредактировано Януш (17.03.20 13:05)