Aen Hanse. Мир ведьмака

Объявление

Приветствуем вас на ролевой игре "Aen Hanse. Мир ведьмака"!
Рейтинг игры 18+
Осень 1272. У Хиппиры развернулось одно из самых масштабных сражений Третьей Северной войны. Несмотря на то, что обе стороны не собирались уступать, главнокомандующие обеих армий приняли решение трубить отступление и сесть за стол переговоров, итогом которых стало объявленное перемирие. Вспышка болезни сделала военные действия невозможными. Нильфгаарду и Северным Королевствам пришлось срочно отводить войска. Не сразу, но короли пришли к соглашению по поводу деления территорий.
Поддержите нас на ТОПах! Будем рады увидеть ваши отзывы.
Рейтинг Ролевых Ресурсов - RPG TOP
Наша цель — сделать этот проект активным, живым и уютным, чтоб даже через много лет от него оставались приятные воспоминания. Нам нужны вы! Игроки, полные идей, любящие мир "Ведьмака" так же, как и мы. Приходите к нам и оставайтесь с нами!

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Aen Hanse. Мир ведьмака » По ту сторону Врат » [хх.хх.2384] — wake up


[хх.хх.2384] — wake up

Сообщений 1 страница 18 из 18

1

WAKE UP...
...AND SMELL THE COFFEE

--

“You know what my Envoy intuition’s telling me right now, without question or reservation?”

“What?”

“. . .”

--

Archive — Bullets
Kristin Ortega х Takeshi Kovacs

wake up and smell the coffee
informal
used to tell someone that they are wrong about a particular situation and must realize what is really happening

[nick]Кристин Ортега[/nick][status]loca[/status][raceah] [/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah]Лейтенант полиции Бей-Сити. С удовольствием выбьет из вас все дерьмо.[/fnameah][sign]   [/sign]

Отредактировано Цири (25.03.22 00:42)

+1

2




«Успокойся, Кристин», — слова Самира настойчивой дрелью сверлят мозг.
Она спокойна. Чертовски спокойна. Будто вкатила себе лошадиную дозу транквилизатора. Только для нее это не решение. Напиться — да. Расхреначить кому-то рожу (желательно тому, кто этого заслуживает) — тоже да. Но накачиваться наркотой, пусть и «легальной», — не для нее.
В зале ожидания прохладно, даже слишком прохладно для места, где многим приходится просиживать часами. Нейтрально серые стены неуютно давят на сознание своим безразличным однообразием. Лавка, отполированная сотнями задниц, жесткая, как и колонна, тоже истертая сотнями опиравшихся на нее спин.
«Успокойся, Кристин».
Она обреченно ждет, как и все здесь. Ирония в том, что они ждут знакомых в телах незнакомцев, она же...
Не думала, что это произойдет так.
Его упекли на нечеловечески длинный срок, и до момента его освобождения ее телу естественным образом не дожить. Если только не удастся докопаться до правды и доказать его невиновность. Она четко осознает неизбежность первого и малую вероятность второго, но упорно продолжает отчислять львиную долю своего не слишком щедрого лейтенантского жалованья на выплату закладной за его оболочку.
Надежда. Вера. Глупые чувства, которые поддерживают ее упорство и вмиг обрушивают всю логическую защиту, возведенную вокруг податливого человеческого сердца, когда она видит его.
Конечно же, это не он — кто-то чужой в его оболочке, уверенно шагающий из узкого коридора в зал.
«Успокойся, Кристин».
Глупое сердце рвется из оков доводов, тревожной сиреной орущих: «это не он!».
На нем модный маффский костюмчик с иголочки, будто на него сшитый — он бы такой никогда не надел, но она узнает его походку и как он характерно наклоняет голову,  внимательно осматривая зал в поисках кого-то — ее.
Она поднимается с места, дрожащая, растерянная, переполненная надеждой. К черту спокойствие — он здесь, он почти рядом, всего в паре шагов...
Их взгляды встречаются.
Пустота. Никакой заинтересованности. Ни капельки узнавания. Он всего-навсего замечает кого-то, кто отреагировал на его появление, и реагирует в ответ.
А она на что надеялась? Что какой-то богатенький hijo de puta выкупит его оболочку и освободит его сознание — для нее? Нет, чертов Банкрофт затеял свою жестокую и извращенную игру, запихав хрен знает что в тело дорогого ей человека. И сейчас, когда незнакомец уже так близко, что можно протянуть руку и прикоснуться, она замечает все те мелкие отличия, которых поначалу, окрыленная надеждой, не хотела видеть.
— Кристин Ортега, — говорит она, растягивая губы в приветливой улыбке, за которой скрывает боль и разочарование.
Память тела борется в нем с памятью сознания, сплетая привычные для оболочки движения и реакции со своими собственными. Волосы у него зачесаны совсем иначе, и подбородок вздернут презрительно, а в настороженном взгляде, устремленном сверху вниз на протянутую для пожатия ладонь, кроется искра недоверия и отторжения.
«Успокойся, Кристин. Это не он».
Не он, и вправду. Кто-то другой. Но кто — ей еще предстоит вынюхать, и для этого нет ничего лучше, чем дружеская беседа с болтливым добродушным водителем богатого нанимателя.
— Я отвезу вас в резиденцию мистера Банкрофта, — губы снова растягиваются в улыбке, а тело, принужденное усилием воли, излучает полнейшую открытость и дружелюбие. — Добро пожаловать в Бей-Сити.
[nick]Кристин Ортега[/nick][status]loca[/status][raceah] [/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah]Лейтенант полиции Бей-Сити. С удовольствием выбьет из вас все дерьмо.[/fnameah][sign]   [/sign]

Отредактировано Цири (25.03.22 00:42)

+2

3

Ты чувствуешь.
Раскаленные струи воды автоматной очередью врезаются в твои плечи.
Возбужденное дыхание впивается в мозг, плавит его, словно металл.
Ногти впиваются в твою спину, скользят вдоль позвоночника, оставляя алые борозды, заставляя двигаться навстречу, быть сильнее, быть единым целым, растворяясь без остатка в пучине этих чувств.

Вода. Вокруг была вода, но Ковач не боится утонуть. Он повидал немало дерьма, познал за свою жизнь многое, прожил намного больше отмеренного срока и возвращался в этот мир из раза в раз. Стоит ли бояться умереть в очередной раз?
Вода ласкает его измученное тело, скрадывает шрамы, выглаживает года, смывая морщины и раны. Вода лечит его оболочку, но не способна помочь его душе: измученной, раненной, надтреснутой.
Он — тронутое червем яблоко: гниет изнутри. И никто не в силах остановить запущенный сотни лет назад процесс.
Вода была его спасением долгие годы. Её холодные пучины остужали воспаленный разум. Её ласковое течение нашептывало неслыханные, неподвластные человеческому разуму истории. И вот теперь, когда он смирен и обуздан, вода отступает, оставляет его в одиночестве.
И тотчас же боль вонзает стальные когти в его разум. Безмолвный крик раздирает его легкие, рвет его горло, вызывая удушливый спазм.
Ковач кашляет, старается потушить пламя в свое груди, пытается вернуться назад в темноту, в место, где он наконец-то обрел подобие покоя.
Но всё напрасно.

Ты чувствуешь.
Эту боль в груди. В животе.
То, как кровь льется из ран на твоем теле.
Как силы покидают твою оболочку капля за каплей, размазываются по треснутому, засыпанному стеклом и мелким крошевом полу.

— Что за хрень?!  Это нормально?
— Без паники! Если они дергаются, значит они умерли насильственной смертью!
Звук доносится как сквозь толщу воды — той самой пучины, где Такеши был минутой ранее. Но теперь вместо спасения она несет с собою гибель: его легкие, отвыкшие от работы, жадно глотают воздух; его руки ищут спасения, находя его в руках чужих. Ковач хватается за них, борется за свою жизнь, а груди его расползается жар.

Ты знаешь, что это не бабочки ворочаются в твоем животе.
Это раскаленный свинцовый улей готов разорвать тебя на куски, заставить сойти с ума и вырвать собственный стэк.
Но всё это напрасно.
Потому что ты уже мертв.

— Сколько прошло? Сколько времени я отсутствовал?!
Они молчат. Они боятся. Никогда эти люди не сталкивались с подобным и, что-то подсказывает, не были к подобному готовы.
Но Ковачу плевать.
Локоть сильнее давит на кадык несчастного, который барахтается и, слабея с каждым движением, молотит по плечам и спине.
— Я спросил сколько!
— Здесь написано, — голос ассистентки предательски срывается, — двести пятьдесят лет.
Абсурд. Этого не может быть. Так просто не могло быть! Не должно!
Несчастный хрипит, булькает под рукой Такеши, напрасно пытается схватиться за воздух в несчастной попытке выжить.
И его жизнь совершенно ничего не значит.
— Дайте мне... дайте зеркало!
— Здесь нет зеркал! Нужно привыкнуть к новой оболочке, а то начнется схизис или психотический срыв.
— Дайте вашу мать зеркало!

Что ты надеялся там увидеть? Прежний мир? Прежнего себя?
Ты надеялся проснуться, очнуться от страшного сна в собственной постели? Почувствовать голову Сары на своем плече? Убедиться, что всё, что случилось, всего лишь кошмар?
Но ты ошибаешься.
Ты смотришь на себя и видишь собственную гибель.
Ты смотришь на себя и видишь собственную жизнь.
Такеши Ковач умер. Такеши Ковач жив.

Он адаптируется намного быстрее: привыкает к новой оболочке, к новому миру. Привыкает к новым привычкам и особенностям организма. Стабильно проходит предложенные ему тесты, больше не проявляя агрессии и усмирив зверя внутри себя.
Но всё это происходит не по воле Ковача.
Впервые за многие из возвращений он сломлен и подавлен; раздроблен и искажен, как треснутое зеркало. Он слишком отвык жить, и привыкание давалось нелегко.
Ему предоставили хорошую оболочку. Не лучшую из тех, что когда-то у него были, но и не самую худшую: нейрохим, боевая мышечная память — всё, о чем только можно пожелать. Всё бы было прекрасно, если бы не эта бесполезная тяга к курению, которая изъедала душу и разум с кровожадностью гиены. Всё бы было прекрасно, если бы эта оболочка и его стэк не были взяты в аренду человеком, знать которого у Ковача не было никакого желания.
— Вы точно сорветесь. Прибегните к насилию, раните, убьете кого-то. Я знаю таких, как вы.
— Таких как я нет. Больше нет.
Он идет и слышит голос: безумно знакомый, давно позабытый. Он идет и старается не слушать, зная, что голос прав. Как всегда прав.
В зале ожидания с теми, кого оставили, ждут и надеяться на встречу с призраками прошлого. Получившие новые, неузнаваемые оболочки, лишенные прежнего облика, а иногда и возраста, они возвращаются к родным и близким, но никогда у них не получится вернуть прежнюю жизнь.
Ковач это знает. Знает, как сильно ломается сознание неподготовленного при возвращении в инородное для него тело. Знает, как легко ломаются человеческие судьбы, как слаб и хрупок внутренний мир.
— Мамочка! — старушка, которая идет слева, неуверенно шаркает в сторону молодой женщины, и удивление вспыхивает пожаром на лице молодой матери.
— Что с нашей дочерью? Сидни было семь лет!
— Вы получаете то, что было в наличии.
— Нашу Сидни сбили насмерть! По закону ей полагается бесплатная оболочка!
— И это бесплатная!
Ковач  делает шаг, и горе молодой семьи остается от него в стороне. Как и в десятках случаев до этого.
— Они засунули ребенка в старушку?
Это было омерзительно. Это было отвратительно. Это совершенно не касалось Такеши Ковача и привлекало его внимание меньше, чем налипшая на подошвы грязь.
Но этот мир был новым, чужим для него. И он неосознанно его познает, хотя и вовсе не стремится к этому.
— Там, откуда я родом, такого не было.
Двери лечебницы распахнулись, и только сейчас до него донесся гул сотен голосов, перекрикивающих друг друга.
— Что происходит?
А голоса не умолкали, и крики их сливались меж собой.
— Дайте мертвым право голоса!
— Долой переоблачение!
— Дайте мертвым...
— ... переоблачение!
— Долой...!
— ... право голоса!
[nick]Такеши Ковач[/nick][status]Посланник[/status][icon]http://sg.uploads.ru/nZUlH.jpg[/icon][raceah]нежеланный гость из прошлого; любит розовые рюкзаки и синтетические наркотики, не выспался[/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah] [/fnameah]

Отредактировано Геральт (07.09.19 22:53)

+2

4

Он отказывается от протянутой для приветственного пожатия ладони.
Смотрит с высоты своего — его! — роста с недоверием и отчужденностью.
Ортега ищет в этом взгляде зеленых с ореховой искоркой глаз что-то, чего там, кого там нет. И быть не может.
Он — всего лишь пустая оболочка, набор соединенных между собой костей, мышц, нервов, сосудов под контролем единого мозга, порабощенного чужим сознанием. Всего лишь набор молекул, оживленный непроизвольным даром давно погибшей цивилизации, извращенным вечно жаждущим нового человеческим гением. Всего лишь горькое воспоминание, затянутое в идеально сидящий костюмчик.
Ее грудь рассекает рваная рана тоски и отчаяния, а он каждым своим движением с небрежным отупением раздирает едва заживающие края, каждым словом проникает все глубже, каждым взглядом пробирается к самому сердцу, сжимает ни капли не дрогнувшими пальцами. И не отпускает.
А Ортега улыбается, улыбается, тараторит о несправедливости государственной схемы бесплатного восстановления жертв: берите, что дают, или убирайтесь прочь, и о том, что хорошие оболочки — вроде твоей — сдают в аренду.
Она умалчивает о том, что богатенькие ублюдки вроде Банкрофта могу себе позволить не только выкупить понравившуюся оболочку — для собственных нужд, в подарок или для еще каких-то тайных извращенных целей, — но и уплатить штраф за ее окончательные органические повреждения.
Вот почему она полтора часа просидела на холодной и твердой лавке зала ожидания, высматривая того, кто даже не сможет ее узнать.
Она не хочет, чтобы эта оболочка пострадала.

— Кристин, ты в порядке? — спрашивает Самир, когда она, запыхавшись, промахивается мимо лапы.
— Все отлично, давай дальше!
Самир знает, что все далеко не отлично, но молча и покорно продолжает подставляться под удары, которыми она его осыпает с новой силой, чувствуя, как начинают похрустывать костяшки защищенных бинтами пальцев.
— Знаешь, я думаю, перехватывать его — плохая идея. Банкрофт...
Chinga Bancroft! Срать. Я. На. Него. Хотела.
Каждое слово — новый мощный удар, заставляющий Аббуда отступать на шаг назад, на шаг, еще один...
— Полегче, напарник. Пожалей старика, — улыбается он, возобновляя равновесие.
— Старика? Расскажи это ублюдку, которого ты позавчера скрутил при задержании, — на ее губах появляется подобие улыбки. — Спасибо, Самир, — хлопает его по плечу. — А теперь нам нужна машина с разрешением на посадку на вилле «Закат».
Аббуд хочет еще что-то возразить, но ее поднятый вверх указательный палец свидетельствует о том, что уговоры напрасны. А по дороге в душевую она набирает отдел технического обеспечения:
— У тебя что-нибудь для меня есть, Микки?

С ней абсолютно точно не все в порядке.
Она полностью осознает, что в этой оболочке находится кто-то другой, что в кортикальный стэк, упрятанный в основании его шеи, загружена чужая личность, и что настоящий владелец тела — тот, кто в нем родился — скорее всего никогда не получит его обратно. И все же...
Все же она мимо жесткой воли собственного сознания продолжает искать что-то общее, где-то в глубине души надеясь на странное чудо, стечение обстоятельств, ошибку компьютерной системы — на что угодно! — и вновь закрывает глаза на отчетливо различимые чужеродные движения, интонации, черты мимики.
Шагая с ним рядом и едва поспевая, она пытается уловить запах знакомого одеколона, того самого, горьковато-терпкого и одновременно пронзительно-свежего, но вместо него слышит только стерильный запах всей той гадости, которой их обливают после того, как вытаскивают из резервуара, и хрустящий дух новенькой одежды. Безликое воплощение всего.
Он говорит, там, откуда я родом. Там — не в Бей-Сити, не на Земле. Даже не в Солнечной системе. Там — где-то в других заселенных мирах, за миллиарды световых лет от старушки-колыбели цивилизации, за мгновение одного межзвездного скачка оцифрованного сознания.
Попрыгунчик, кузнечик, пришелец — для таких, как он, много имен, но ни одно из тех, что знает Ортега, не подскажет, кто же он такой на самом деле.
«Кто ты, черт тебя подери?!»
— Это где же?
Вопрос тонет в громком ропоте за порогом центра выгрузки  — в толпе собрались митингующие сразу двух противоположных лагерей, Спасителей душ и Потусторонников. У каждой из групп своя цель и то, что обе они, собравшись под стенами «Алькатраса», еще не уцепились друг другу в глотки — гребанное чудо.
Ортега рада, что когда заварушка все же начнется (а в том, что так и будет, она не сомневается), не ей со всем этим разбираться и унимать разъяренную толпу. Она спешит поскорее увести своего незнакомца, осторожно подталкивая под локоть, хоть ей и хочется со всей силой уцепиться в его руку, дотащить до стоянки и усадить в блестящий аэрокар, «одолженный» у семейства Банкрофтов на почти законных основаниях.
Он шагает. С ней точно не все в порядке. Он отказывается. Она не хочет. Он смотрит. Она улыбается.
«Кто ты, черт тебя подери?!»
[nick]Кристин Ортега[/nick][status]loca[/status][raceah] [/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah]Лейтенант полиции Бей-Сити. С удовольствием выбьет из вас все дерьмо.[/fnameah][sign]   [/sign]

Отредактировано Цири (25.03.22 00:42)

+2

5

Крики становятся громче.
— Вы все сгорите в аду!
И толпа ревет, беснуется, упиваясь своей громкостью, страстно доказывая самим себе, что их хоть кто-то услышит.
Но что мертвецам до их криков?
— Тебе не стоило возвращаться! — кричит один из фанатиков прямо в лицо Такеши Ковачу, даже не догадываясь насколько близок он к смерти в этот миг. — Господь наблюдает, он осудит тебя!
Фанатик смотрит на Ковача, но не видит его: безумный стеклянный взгляд, размалеванное черно-белой краской лицо, неприятный запах изо рта. Он сходит с ума, день изо дня участвуя в изнурительных демонстрациях, пытаясь доказать правду, до которой никому нет дела. Но сейчас этот безумец прав: Такеши Ковачу не стоило возвращаться. И он покинет этот мир как можно быстрее.
Осталось только выяснить, кому понадобился последний Посланник.

653-ий — закон, который не прошел, вызвавший массу протестов и поднявший неплохую шумиху. Сознание Посланника привычно анализирует и расставляет полученную информацию по полочкам. Такеши Ковач знает, что он никогда не обратится к ней, не заглянет в этот темный уголок своего разума, но ничего не может с собой поделать: натура берет своё стремительно, не оставляя даже шанса на побег.
Кристин говорит, и её улыбка, её интонации заставляют обратить на себя внимание. Не нужно быть Посланником, чтобы заподозрить любознательную женщину в коварстве или же тяге к сплетням.
Кристин Ортега не была похожа ни на одну из сплетниц, которые встречались Такеши Ковачу. А повидал он их немало.
Ковач отгоняет подозрения, смотрит в окно, наблюдая, как проносятся внизу тонущие в тумане кварталы, а по-над ними, разрезая неоновыми лучами смог, хищно сверкают вывески рекламы.
Не такое будущее они себе представляли когда-то. Не за это он воевал.
Не за это он погиб.

Ты пожинаешь плоды своих побед и поражений.
Видишь, во что превратился этот самый мир?
Видишь, как прах победил разум?
Всего лишь проявление минутной слабости перед смертью — и пустые желания навсегда ввергают тебя в пучину страха.
И так оболочка за оболочкой.

Одно из желаний Такеши — встретить Ягера. Нет сомнений, протекторат отказался терять такого агента и продлевает его жизнь как только может.
Увидеть эту мразь спустя столько лет, посмотреть в глаза его оболочке... а потом вырвать стэк из его тела голыми руками.
Под ними вспыхивает дорожка скоростной магистрали, и рев мотора проникает даже в герметичный летающий мобиль, вырывая Ковача из потока собственного сознания.
Кристин задает вопрос, и Посланник — невольный пленник этого мира, дает ответ: моментальный, без раздумий, реагируя быстрее, чем ему хотелось бы.
—  Немного того, немного сего. Кое-кого убил, кое-что разнёс.
Он замечает взгляд, брошенный в зеркало заднего вида: внимательный, цепкий. И уверенность крепнет: Кристин Ортега — не сплетница. И даже Посланник это понимает.
— Некоторых нужно убить. Меня что угодно может вывести: межгалактическая диктатура, геноцид, всякие болтушки.
Ковач хочет курить. В горле начинает свербить, руки изводит чесотка. Это чувство знакомо. Неприятно знакомо.
Память оболочки, пусть даже и утверждают, что её нет и не существует. Организм, привыкший к получению того или иного химического элемента, будет неосознанно тянуться к нему, подталкивая разум на необдуманные поступки.
Ковачу повезло получить оболочку заядлого курильщика.
— А сейчас я испытываю враждебность к Лоуренсу Банкрофту. Кем бы он ни был.

Но это неправда. Неполная правда.
И она хуже всякой лжи.
Ведь больше всего на свете, в этот самый миг, ты ненавидишь только одного человека.
Себя.

[nick]Такеши Ковач[/nick][status]Посланник[/status][icon]http://sg.uploads.ru/nZUlH.jpg[/icon][raceah]нежеланный гость из прошлого; любит розовые рюкзаки и синтетические наркотики, не выспался[/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah] [/fnameah]

+2

6

Толпа протестующих смыкается вокруг них, потрясая самодельными транспарантами, едкой волной агрессии пытается захлестнуть и подавить, а они бредут, прокладывая себе путь в человеческом море, словно ледокол, разрезающий толщу льда, — белое крошево оглушающих слоганов осыпается под ноги, превращаясь в пыль. Ежедневный прогноз погоды в Бей-Сити обещает осадки после обеда, и тогда этой пыли, смешанной с дождевой водой, суждено превратиться в безжалостную трясину.
Ортега не боится потерять своего незнакомца — он возвышается над толпой с высокомерием нового, еще неизвестного божества, и выделяется ярким пятном своего черного дизайнерского пиджака. Кто-то хватает его за лацканы и орет что-то прямо в лицо, а она готова оторвать эти руки и пустить пулю в этот открытый рот, навсегда прекратив бессмысленное существование одного из тысяч — все равно, повредит выстрел стэк или нет, ведь для яро верующего неокатолика органическая смерть равна настоящей: перезагружать сознание в любую оболочку кроме той, в которой человек родился, запрещено, если на его стэке активна религиозная кодировка.
От своей она избавилась.

— Знаешь, милая, — бабушка тяжело вздыхает, она все еще носит траур по дедушке, хоть обязательные сроки давно прошли, — я подумываю, — она снижает голос до шепота, — отменить свою кодировку. Твой abuelo... я сделала это ради него. А теперь его нет.
Кристин кивает, почти понимающе.
В их семье все — нео-си, все закодированы. Отец, мать, ее брат — дядя Кристин — и его семья. На ее собственном стэке тоже стоит печать «этой душе разрешена дорога в Рай», хоть Рай — совсем не то место, которого она заслуживает.
Солнечно-янтарная жидкость неспокойно колыхается в опасно наклоненном стакане, кубик льда, словно айсберг, выглядывает над поверхностью.
Бабушки с внучками часто вместе пьют чай. Эти двое предпочитают виски.
Чего она не понимает, так это того, почему abuelа согласилась на это добровольно в осознанном возрасте.
Малышку Кристин не спрашивали, хочет ли она в Рай, или готова его потерять ради возможности путешествовать в другие миры или вернуться к жизни после несчастного случая, неудачной операции или гибели при исполнении.
Наверное, все дело в чувствах.
Говорят, ради любви люди творят совершенно безумные вещи.
— Только не говори маме... пока.
Кристин снова кивает.
Бумажная волокита с оформлением отказа занимает целую вечность.
Их с бабушкой тайну она хранит так долго, как только может. Даже когда та умирает, и Кристин приходится пить в память о ней в одиночестве.
Холодный виски все еще обжигает искусанные губы, когда Кристин надевает траур по отцу.
Она принимает решение отказаться от кодировки.
Навсегда потерять свой обещанный Рай.
Наверное, все дело в чувствах.
Ее переполняет разочарование и ненависть.

Ей больно слышать выкрики неокатоликов о загубленных душах, еще больнее — слоганы социально сознательных граждан о законе номер 653, провалившемся с таким громким треском, что слышно было на другом конце обитаемой Вселенной. Сколько невинных жертв смогли бы рассказать о случившемся, сколько откровенных висяков без единой ниточки к раскрытию, развернулись бы, словно на ладони...
Блестящий шиком аэрокар Банкрофта мирно дожидается на стоянке. Ортега услужливо приоткрывает заднюю дверцу — ведь так ведут себя вежливые водители с важными пассажирами? — но подсознательно почти готова въебать усаживающегося в машину виском о крышу, как это порой бывает по чистой случайности с особо рьяно сопротивлявшимися при задержании.
Клокочущий в сердце гнев оседает, затаившись где-то в глубине, дожидается своего часа. Она продолжает улыбаться, усаживаясь за руль. Изнутри лимузин так же хорош, как и снаружи, — напичкан современными технологиями по самое не хочу, и младшенький Банкрофт мог бы не волноваться за собственную жизнь и безопасность, даже если бы был залит наркотой до бессознательного состояния — автопилот нового поколения доставил бы его до пункта назначения и обратно без приключений.
Мелкий выродок попался на банальном нарушении правил движения, и пока Самир скрупулезно прогоняет его через все якобы необходимые проверки, Ортега сидит на его месте и с отупением тыкает в разнообразные кнопки — все же система с непривычки слишком сложная по сравнению с их допотопными казенными аэрокарами. А ведь ей еще отвлекаться на светскую болтовню с этим.
— За что сидели? — спрашивает она, поглядывая в зеркало заднего вида в попытке поймать его взгляд.
Он отвечает и — внезапно — отшучивается, называя ее болтушкой. Она улыбается, на этот раз неосознанно искренне. Чувство юмора, которое своей несуразностью так напоминает о прошлом. Будто все это какая-то странная ролевая игра, в которой он вместо того, чтобы усесться с ней рядом на переднем пассажирском, устроился на заднем, разыгрывая из себя богатенького урода, из которого ей предстоит выбить много дерьма. Очень много дерьма.
Волшебный воздушный замок воспоминаний вмиг рушится от упоминания Банкрофта. Он даже не знает, кто это. Если не лжет, пытаясь что-то скрыть от разговорчивой собеседницы. Может быть, для пришельцев-попрыгунчиков имя Лоренса Банкрофта и впрямь ни о чем не говорит, но на Земле он фигура очень известная и влиятельная.
— Как можно не знать Банкрофта? Он ведь один из первых мафов, — наиграно удивляется она, а потом цитирует: — «Всех же дней жизни Мафусаила было девятьсот шестьдесят девять лет». Лоренсу Банкрофту более трехсот шестидесяти...
Еще не успев договорить, краем глаза она замечает красный сигнал предупреждения на приборной панели — «опасность столкновения справа», — но не успевает отреагировать вовремя. Система безопасности заставляет  аэрокар вильнуть влево, избегая удара.
Eh, cabron!
Ортега грозит кулаком дебилу-водителю, чуть не долбанувшего их транспорта, но тут же на панели зажигается «опасность столкновения слева», и аэрокар, ведомый решением недоискина, ныряет вниз.
Mierda! Держись! — переключаясь на полностью ручное управление (в жопу эти «умные» системы), она неосознанно переходит на «ты», и запоздало замечает, что пассажир не пристегнул ремень безопасности. — Крепче держись!
Их снова подрезают, и это уже совсем не похоже на случайный долбоебизм разгулявшегося придурка, возгоревшего желанием поцарапать дорогую тачку: их планомерно пытаются подтолкнуть в определенном направлении. Пока они летят над проливом, руки у Ортеги почти развязаны — никаких строений, минимальное движение, много свободно пространства — и она закладывает крутой вираж. Единственная опасность — повредить двигатели и сигануть в воду, но она надеется дотянуться до городской черты и приземлиться где-нибудь в Ричмонде.
Водители преследующих их аэрокаров тоже не промах, мастерски выворачивают петлю и снова пытаются пристроиться с обеих сторон, фиксируя «жертву» в тисках.
Ортега с опаской поглядывает в зеркало заднего вида, в пылу побега забываясь.
«И почему ты не сел рядом, как обычно?!»
[nick]Кристин Ортега[/nick][status]loca[/status][raceah] [/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah]Лейтенант полиции Бей-Сити. С удовольствием выбьет из вас все дерьмо.[/fnameah][sign]   [/sign]

Отредактировано Цири (25.03.22 00:42)

+1

7

Посланник приспосабливается, запоминает всё новое и отрицает старое, впитывает подобно губке. Подобно губке же избавляется от лишней влаги.
Общеизвестный когда-то факт, ныне — всего лишь миф, загадочная сказка для умов современности. Скажи Такеши Ковач, кто он такой — поверит ли ему эта болтливая дамочка? Поверит ли ему хоть кто-то в этом времени?
Вряд ли.
Только Лоуренс Банкрофт — маф ли, умудренный сединами старик или же заточенный в теле юнца древний ум, — мог знать, что Ковач не врет. Ведь они современники.
Ковач всё еще хочет курить. Курение помогает его новой оболочке справиться с потоком информации, избавляет от нервной чесотки, отвлекает от назойливых голосов в голове. Впервые за несколько оболочек вредная привычка сильна настолько, что затмевает сознание Посланника. Или же всё это — всего лишь последствие длительной отключки?
Ковач не успевает попросить спички — свои у него закончились ещё в больнице, — аэрокар неожиданно виляет в сторону, и Такеши от всей души врезается виском в обтянутую мягким наполнителем стойку.

Звон в твоей голове.
Слышишь: эту тихую, беспечную музыку? Это пение?
Такие чистые. Такие настоящие.
Ты же помнишь, что это за звук? Такой протяжный, нежный и чарующий, похожий на пение виолончели.
Помнишь, что он символизирует?
Победа жизни над смертью?
Победа вечности над забвением?
Или это всего лишь звон в твоей голове?
Ты помнишь.

Аэрокар уходит от очередного столкновения. Ковач хватается за ручку двери, выпрямляется, морщится, осторожно потрясает ушибленной головой.
Ортега кричит, бездумно вращает рулем, и аэрокар камнем падает вниз.
— Какого хера?! — рыкает Ковач, дергая за ремень безопасности, и тот, конечно же, заклинивает в пазах, вынуждая его нажимать все кнопки поблизости наугад. — Что происходит?
Над его затылком раздается шипение, включается и отключается кондиционер, играет и замолкает музыка: лимузин, не привыкший к подобному обращению, старательно проявляет гостю из другого времени все современные технологии.
А аэрокар гудит, набирая скорость, вжимая пассажира и водителя в дорогостоящие кресла, обтянутые натуральной кожей и оснащенные тридцать тремя комплектами безопасности, о чем охотливо сообщают динамики над головой Ковача.
— Выключи это нахер! И высади нас уже где-нибудь!

Так страшно: чувствовать себя беспомощным, чувствовать себя ответственным.
В последний раз ты принимал важные решения так давно.
Помнишь, чем всё закончилось?
Кровь, застывшая грубой коркой на кончиках пальцев старой оболочки, навсегда отпечаталась в твоей памяти.
И это не смоет никакой горячий душ.

Их настигают. Аэрокар закладывает новый поворот, ныряет вниз, отыскивая спасительную почву.
— Внимание! — предупреждает механический голос. — Десять секунд до приземления! Девять!.. Восемь!..
Слишком стремительно отыскивая почву.
Аэрокар трясет, но системы безопасности не подвели: сиденья сохранют тела пассажира и водителя в целостности.
— Посадка окончена! — радостно сообщает голос. — Можете отстегнуть ремень безопасности и покинуть транспортное средство!
Ковач вываливается из лимузина первым, наблюдая, как их преследователи садятся в метрах двадцати от них.
— Ебанная сука! — одна из машин открывается, и на воздух вылезает тип с пистолетом. — Какого хуя ты там устроила, манда?
— Мне кажется, он тобой недоволен, — Ковач пригибается за лимузин, поглядывает на своего водителя. — Я его понимаю. Ты отвратительно водишь.
А из машин продолжают вылезать вооруженные люди.
— Я прострелю тебе голову, сука!
Такеши, поджав губы, коротко кивает.
— Он ведь прострелит. Или не он, — а затем деловито интересуется. — У тебя оружие есть?
Если он собирается вернуться обратно в темноту, то почему бы не утащить с собой пару-другую буйных голов?
[nick]Такеши Ковач[/nick][status]Посланник[/status][icon]http://sg.uploads.ru/nZUlH.jpg[/icon][raceah]нежеланный гость из прошлого; любит розовые рюкзаки и синтетические наркотики, не выспался[/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah] [/fnameah]

+1

8

Мутно-серые брызги вывернутым наизнанку дождем вздымаются над проливом, когда аэрокар проходит так низко, что задевает поверхность вечно неспокойной воды, а потом взмывает вверх так же резко, пытаясь догнать еще не порабощенные земным притяжением капли. Автоматическая система услужливо очищает лобовое стекло. Жаль, что ей не под силу так же легко счистить повисших на хвосте преследователей.
Ортега выруливает к Ричмонду, как и планировала. Этот квартал такой же приземленный, как и всё остальное, что находится на поверхности города, разве что, может быть, поспокойней и почище, чем местечка вроде трущоб Бэй-Вью-Хантерс.
Краем глаза все еще видит в зеркале заднего вида, как каждый ее вираж кидает ценного пассажира из стороны в сторону, но обострять на этом внимание нет времени — ребяткам в преследующих их тачках все неймется. Парочка синяков, пусть даже сломанное ребро — не так уж и страшно в сравнении с тем, что будет, если они пойдут под воду. Пройдет день, два, неделя — или больше? — пока их оболочки вытащат со дна, освободят от тяжелых оков аэрокара, а уж тогда — прощай былая жизнь, прощайте былые надежды.
Не дождутся, мудаки.
«Аббуд».
Одного быстрого прикосновения к они-браслету на левой хватает, чтобы набрать напарника и передать ожидаемые координаты посадки. Она не хочет вызывать подкрепление сама, потому что потом придется объяснять, что и почему она здесь делала. А Самир что-нибудь придумает. Он всегда номер один в быстром наборе. Семья, друзья, любимые — всем этим людям, несомненно дорогим ее сердцу, отведено второе, третье, пятое место, а первое навсегда отдано напарнику.
Долбоеб — очень ценный долбоеб — на заднем сидении тем временем умудряется включить якобы интеллектуальную систему безопасности, и та начинает из метафорической шкуры вон лезть в попытке продемонстрировать все свои полезности, знатно отвлекая Ортегу. Что сразу же четко ощущается в мощном ударе в левое крыло — ребятки догадываются, куда она рулит, и пытаются начать играть пожестче.
Carrajo... — сдавленно скрипит на зубах невидимый песок.
Они все же садятся, тяжело взрывая асфальт, под радостный аккомпанемент отсчета системы безопасности.
«Сиди здесь», — не успевает приказать Ортега, и уже понимает, что даже если успела бы, проку было бы ноль.
Он точно такой же. Неудержимый.
Остается только вылезти следом и надеяться, что где-то совсем рядом найдется патруль, который подоспеет вовремя.


— Тяжело, — Кристин крепко сжимает в руках пистолет, и вправду слишком большой и тяжелый для ее детских ладошек.
— Так и должно быть, — улыбается отец. — Смотри. Держи ниже, вот так, — ласковым прикосновением сдвигает ее левую ладонь к основанию рукояти.
— Но крючок такой тугой! Не получается!
— Все получится, Кристи, ты сильная.
Он улыбается снова.
Она кивает, решительно.
Защитные наушники, громоздкие и тяжелые, оказываются на голове, и Кристин поднимает оружие, на этот раз снятое с предохранителя.
Звук приглушен, но она, дожав спусковой крючок, все равно вздрагивает от неожиданности. И продолжает вздрагивать с каждым выстрелом, до конца магазина.
На мишени, услужливо высветившейся перед ними, — одно попадание, ближе к краю.
— Папа! Я попала, папа! — забыв себя, она подпрыгивает от радости.
— Ты молодец, — отвечает он, скрывая улыбку в тепле полного гордости взгляда. — Скоро станешь лучшим стрелком Бей-Сити. Только в следующий раз попробуй не зажмуриваться.

Выбираясь из машины, Ортега оценивает ситуацию: противников пятеро, все вооружены; судя по тому, как держат оружие и как орут — далеко не профессионалы, скорее обычные братки; ее пассажир безоружен, находится с той же стороны аэрокара, что и она, и оба они — к огромному счастью — по другую сторону от противников, под защитой имущества  Лоренса Банкрофта. Шансы продержаться до прибытия подкрепления совсем неплохие.
— Полиция Бей-Сити! — громко и четко сообщает она. — Бросайте оружие.
Ее табельный пистолет, выжидавший нужный момент в кобуре, скрытой под курткой, оказывается в ладони, маленькой и хрупкой, если сравнивать с лапищей брызжущего сарказмом ненавистника болтушек, что засел рядом с ней под прикрытием аэрокара, но достаточно сильной, чтобы безжалостно жать на спусковой крючок. И она уже давным-давно не зажмуривается.
— Бросайте оружие! — повторяет она. — Я лейтенант Ортега, полиция Бей-Сити.
— Да похуй кто ты, легавая, — один из бандитов сплевывает и кивает остальным ребяткам.
Ортега, покоряясь предчувствию, тут же ныряет в укрытие, избегая разряда заряженных частиц, выпущенного в ее сторону. Банкрофт точно обосрется со злости, если его машину хоть немножечко поцарапают.
— Не высовывайся, — бросает своему пассажиру и тут же снова набирает Аббуда. — Самир?!
— Две минуты, Кристин, держись.
Puta!
Она выныривает слева от переднего бампера, выцеливая ближайшего противника, и сама, превратившись в мишень для разрядов вперемешку с пулями, вкатывается обратно под укрытие аэрокара.
Две минуты кажутся целой вечностью. Целых сто двадцать секунд, в каждую из которых может что-то случиться — подстрелят ее, подстрелят его, догадаются обойти их укрытие или подобраться с воздуха. В конце концов, просто продырявят бензобак...
Новый рывок, на этот раз над крышей.
Выстрел.
«Я попала, пап?»
Сто пятнадцать секунд.
[nick]Кристин Ортега[/nick][status]loca[/status][raceah] [/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah]Лейтенант полиции Бей-Сити. С удовольствием выбьет из вас все дерьмо.[/fnameah][sign]   [/sign]

Отредактировано Цири (25.03.22 00:42)

+1

9

Машина для убийств. Психопат. Террорист. Преступник.
У Такеши Ковача меняется множество оболочек, но их регалии не меняются с течением лет. Создан, чтобы убивать. Сделан, чтобы нести смерть.
Он умеет это делать лучше всего в своей долгой, воспаленной жизни. Он делает это лучше, чем десятки сотен других наемников.
Он живет этим. Он живет только в такие моменты.
Потому что Такеши Ковач — пепел. Пепел, осевший на плечах. Пепел, замерший на его ладонях. Пепел, укрывший его мертвое сердце.
Пепел выжженного Бастиона.
Выстрелы разрывают небеса, свистят и врезаются в обшивку дорогого аэрокара пули, а Такеши Ковач замер, отупело смотря на собственные руки.

Живое оружие. Инструмент великой цели.
Ты был игрушкой в руках опытных игроков слишком долго.
И ты был убран с игрового поля, когда начал играть не по их дурацким правилам.
Ты не боишься, что тебя снова уберут в коробку?

Вдох. Выдох. Выстрел.
Ковач неосознанно анализирует обстановку: по звукам пальбы и действиям Кристин понимает, что справа от него, вероятно за аэрокаром, притаилось не менее двух противников; слева, со стороны Кристин — более двух. Он слышит, что кричит его спутница. И запоминает.
Удивление не охватывает его, не вытесняет необходимую в сложившейся ситуации информацию. Кристин Ортега может работать в полиции. Кристин Ортега может работать на Банкрофта. Кристин Ортега может быть кем угодно, но сейчас это было неважно.
Кристин Ортега не важна сейчас. Но так был важен пистолет в её руках.
Двое справа. Более двух слева. И пистолет, чей боевой запас на исходе.
— Позволь мне.
Он не просит. Не приказывает. Констатирует.
А в следующий миг Ковач несказанно радует крысомордого мудака из центра восстановления: нарушает закон Бей-Сити, нападает на сотрудника при исполнении и овладевает его табельным оружием.
Перехват запястья, рывок в сторону от случайного выстрела и резкое движение вверх у рукояти — пистолет в руке Посланника, а его спутнице остается только шипеть: от легкой боли и нелегкой досады.
Всё происходит быстро. Слишком быстро для Кристин. Слишком привычно для Ковача.
Всё должно так происходить.

Ты не боишься. Ты никогда не боялся.
И поэтому тебя боятся другие.

Не менее двух справа. Более двух слева. И так мало патронов остается в магазине пистолета. Сложившаяся ситуация — цена за промедление. Красная цена, заставляющая Ковача расплачиваться как можно быстрее.
Пепел. Пепел на его руках, покрытых кровавой мозолью.
Он выныривает из-за бампера, выцеливает аэрокар слева и дважды нажимает на спусковой крючок и поспешно прячется обратно.
Выстрел. Выстрел. Они практически сливаются воедино, а в следующий миг пробитый двигатель высокого сжатия аэрокара воспламеняется. Проходит всего мгновение, и взрыв сотрясает округу.
Аэрокар Лоуренса Банкрофта покачнулся, но устоял. Дорогая обшивка, поцарапанная бандитскими пулями, оберегает своих недавних пассажиров от жара пламени. Но только их.
Люди, трое, горят заживо. Позабыта ненависть. Позабыто желание убить наглую полицейскую шлюшку. Остается лишь боль.
Пепел. Алый пепел человеческой плоти и сладкий привкус смерти на губах. Такеши Ковач так давно никого не убивал, что успел позабыть это пьянящее чувство.
Такеши Ковач отдал бы еще больше, чтобы никогда больше этого не делать.
Оставшиеся в живых бандиты, ошеломленные, подставляются один за другим.
Ковач появляется снова, щурится от пламени, а затем жмет на спусковой крючок. Раз. Другой.
На два трупа в мире стало больше. На два патрона в магазине — меньше.
Ковач опускается за аэрокар, садится наземь, вытягивая ноги. А затем, нарочито виновато смотря куда-то на мыски обуви Кристин, протягивает ей пистолет.
— Прости, кажется, это твоё.
На мгновение в голосе его слышится смешок. Или же это хлопок подорванного аэрокара?
— У тебя закончились патроны.

[nick]Такеши Ковач[/nick][status]Посланник[/status][icon]http://sg.uploads.ru/nZUlH.jpg[/icon][raceah]нежеланный гость из прошлого; любит розовые рюкзаки и синтетические наркотики, не выспался[/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah] [/fnameah]

+1

10

Каждая из оставшихся секунд со звоном битого стекла распадается на тысячу долей. Разлетаясь осколками, миллисекунды впиваются в кожу остро отточенными клыками, бесконечно долго терзая предельно напряженные нервы. Воздух насыщен статикой и едва уловимым — пока — запахом жженого полимерного покрытия. Разум цепляется за знакомые и понятные символы-цифры в попытке не утонуть в потоке времени, устремленном к вечности.
Рукоять пистолета в горячей ладони плавится от напряжения.
Сто четырнадцать. Сто тринадцать. Сто...
Затянувшееся ожидание может стоит жизни — ее (его). Не настоящей жизни, всего лишь оболочки, но Ортега, взращенная и воспитанная среди неокатоликов, приучена ценить (цепляться за) первичное (привычное) тело. Она давно не верит в потерю души, но знает, что потеря оболочки — ее (его) — станет ударом чуть менее сокрушительным, чем выстрел прямо в стэк, чем настоящая смерть. Она переживет (выживет), но долго не сможет забыть, не сможет...
Позволить?
Голос, леденяще спокойный и тихий, ярким контрастом с горячим воздухом, распаленным оглушительным треском заряженных частиц, врывается в вязкое течение вечности, и через мгновение — десятитысячную долю от ста двенадцати — взрывается действием: ладонь на ее запястье приносит... спасение? отчаяние? облегчение? понимание?
Перехват проведен идеально.
Ортега не успевает заблокировать или увернуться и, конечно же, не думает стрелять в оппонента, и не пытается вернуть утерянное оружие, просто опускается наземь и готовится использовать последнее средство, что у нее осталось, — нож. Ей кажется, табельный пистолет полицейского управления Бей-Сити как влитой лежит в обезоружившей ее ладони. Ей кажется, все теперь встало на свои места. Ей кажется, так и должно быть.
Ортега знает, что это самообман. Знает, и ничего не делает. Медлит, потирая запястье. Ей не больно, ей... приятно. Синяки на ее коже появляются весьма неохотно, но его пальцы, коснувшись на краткий миг, оставляют за собой жгучий соленый след тянущей сердце тоски. И это ощущение приносит ей извращенное удовлетворение.
Она успевает моргнуть — дважды — и судорожно сглотнуть, прогоняя неуместное желание отмотать время назад и поставить на паузу в моменте контакта, прежде чем следом за обменом выстрелами гремит взрыв. Воздух насыщается запахом гари, опаленной плоти и криками — криками заживо горящих людей.
Она успевает моргнуть еще [несколько] раз, пока все заканчивается. Утихают вопли и шипящие плевки заряженных частиц, только трещит, догорая, кузов взорванного аэрокара.


— Вы забываетесь, лейтенант!
Мириам Банкрофт смотрит на нее с внешне холодным безразличием, вся белоснежно чистая и безупречная, невинная. В белоснежном же полупрозрачном платье, сквозь которое едва заметным намеком для того, кто знает, куда смотреть, просвечиваются соски. Говорят, эту оболочку — величайшее творение биотехников «Psychasec» — использовали для рекламы возможностей корпорации. Она прекрасна. Она идеальна. Она — произведение искусства.
Diosa.
Она смотрит на Ортегу свысока — не с высоты своего роста, но с высоты своего дома (храма) в Аэриуме. Смотрит на жалкую рожденную ползать на задымленной, захламленной мусором поверхности, и в глубине ее взгляда тлеет чувство к той, что не желает покоряться и пресмыкаться, не желает боготворить. Чувство, неподобающее богине: жажда впиться холеными коготками в лицо бунтарки и разодрать в кровь, не оставить живого места. Она — животное, облеченное в шелк и золото.
Puta.
— Миссис Банкрофт, — чеканит Ортега дрожащим от сдерживаемой ярости голосом. Она с удовольствием предоставила бы Мириам шанс попробовать нанести ей хоть какие-то органические повреждения, и с удовольствием выбила бы из той все дерьмишко, искусно замаскированное под ее блистательным фасадом. Но поднять руку или даже голос на жену Лоренса Банкрофта — социальное и карьерное самоубийство. И Ортега сдерживается, скрипя зубами, скрепя сердце. — Я сделала все, что было в моих силах.
— Все, что в ваших силах, лейтенант? — каждое слово острой морозной иголкой впивается глубоко в мозг. — Вы так и не нашли убийцу моего мужа. Вы, очевидно, приложили недостаточно усилий.
Ортега молчит, сжимая кулаки, шумно выдыхает носом, подавляя рвущиеся с языка ругательства.
— Я... приложила все возможные усилия, — она сверлит собеседницу взглядом, — и все они привели меня к единственному выводу: ваш муж заперся в своем кабинете и вынес себе стэк. Добровольно. Я это знаю. Вы это знаете. Все это знают. Даже он это знает, но слишком труслив, чтобы это признать.
— Вы забываетесь, лейтенант! — Мириам Банкрофт шипит, словно змея. — Вы себе слишком многое позволяете. Убирайтесь. Из. Моего. Дома.
Ортега медлит, прежде чем уйти, наслаждается последним мигом, когда ей приходится иметь дело с представителями этой ублюдочной семейки. И, наконец, отвечает, скрасив прощание подобием вежливой улыбки:
— С огромнейшим удовольствием.

Взорванный аэрокар догорает, выплевывая едкие клубы дыма. Лимузин Банкрофта, избежав подобной плачевной участи, все же не в самом лучшем состоянии. И за это Ортеге придется отчитываться перед его владельцами. Может быть, возвращенной арендной платы за этот месяц хватит на возмещение нанесенного ущерба.
Виновник этого — всего этого — опускается рядом с ней наземь, выглядит, будто устал, измотался от длительного боя. А ведь прошло всего — сколько? — пару секунд. И за это время он успел обезвредить пятерых, использовав всего половину магазина ее пистолета.
Ортега ошарашено принимает назад оружие. Пересилив себя, поднимается и осматривается. До прибытия подкрепления остается... полторы минуты? Минута? Она потеряла счет времени.
Три трупа рядом с догорающей машиной, еще два поодаль. Она слышала, как он стрелял. Слышала вскрики целей. Видела неумолимую четкость и отточенность его движений. Как ему удалось провернуть все так быстро? Всего через пару часов после выгрузки? Без каких-либо следов применения наркотиков для облегчения ее последствий?
Военная нейрохимия, установленная в его оболочке, хороша, но не настолько. Если бы все было так просто, если бы одной нейрохимией можно было превратить человека в машину для убийств, вселенная полнилась бы суперсолдатами. И убийцами-психопатами с комплексом бога. К счастью, система — лишь вспомогательное средство, которое только усиливает возможности и способности носителя.
Ортега смотрит на него сверху вниз — впервые за очень, очень долгое время, и гадает в очередной раз, кто же прячется там, в кусочке металла, вшитом в основании его шеи.
Puta madre! — она готова взорваться и приставить пистолет (забывая, что он разряжен) к его голове, если не услышит ответ. — Да кто ты, дери тебя черт, такой?
Издали слышен звук сирен — две патрульные машины на подлете. Может быть, они вписались в обещанные Самиром две минуты, может быть — нет. Теперь уже без разницы, они в любом случае опоздали. Останутся разгребать нанесенный ущерб, оформлять поврежденные оболочки и изымать стэки.
— Полиция Бей-Сити! Опустите оружие!
Безликий глас закона, до неузнаваемости искаженный динамиками, эхом отбивается от ближайших зданий. За ним, скрытый тонированным стеклом полицейского аэрокара, может прятаться кто угодно — мужчина, женщина, даже ребенок, если бы только детей принимали на службу.
Ортега, щурясь в свете направленных на нее прожекторов, медленно поднимает руки, выкладывает пистолет на крышу многострадального банкрофтовского лимузина. Она понимает, что ситуация сейчас выглядит совсем не в ее пользу.
— Лейтенант Кристин Ортега, — сообщает громко и четко, — я запрашивала подмогу. Мой значок...
Договорить она не успевает: прожекторы гаснут, будто по волшебству (по приказу), оба аэрокара резко садятся и из одного тут же выпрыгивает Аббуд. Он растрепан и взволнован — его выдает нервный шаг и прищуренный взгляд, которым он бегло осматривает место происшествия, и губы, едва заметно шепчущие ругательства на его родном языке.
— Кристин, ты в порядке? — а голос, как всегда, спокоен. — Что случилось?
Она только молча махает рукой в сторону виновника торжества, прячет пистолет в кобуру. Она не в порядке, абсолютно точно не в порядке, как и эта гребаная тачка, — побита, обожжена, раскурочена, хоть и все еще на ходу.
Аббуд замечает состояние аэрокара, прикрывает лицо ладонью на миг, трет переносицу.
— Где пацан? — выдавливает из себя Ортега. Ей совсем не хочется сейчас окунаться в это дерьмо, но надо что-то делать.
— В участке, — отвечает Самир.
— Отлично, поехали, — кивает она. — Садись, — последнее адресовано ее бывшему пассажиру, которому снова посчастливится прокатиться вместе с ней, только теперь она для него будет не добродушной болтушкой, а лейтенантом полиции.
— Ты уверена? — напарник смотрит испытующе, будто хочет спросить «Ты справишься, Кристин?».
— Да, — отвечает она, подразумевая «Да, я справлюсь, Самир. Я налажала и мне это теперь разгребать».
[nick]Кристин Ортега[/nick][status]loca[/status][raceah] [/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah]Лейтенант полиции Бей-Сити. С удовольствием выбьет из вас все дерьмо.[/fnameah][sign]   [/sign]

Отредактировано Цири (25.03.22 00:43)

+1

11

Тебе нравится убивать?
Видеть, как эта алая терпкая жидкость капля за каплей вытекает из ещё горячих пулевых отверстий?
Наблюдать, как языки пламени лижут металл аэрокаров, сдирают с тел одежду и обгладывают человеческие лица?
Тебе нравятся капельки крови на твоих руках, твоем лице?
Кто же ты такой, Такеши Ковач?
Лишь пепел.

Такеши Ковач смотрит на севшие аэрокары, на людей, спешащих на помощь. Ей на помощь. Замечает, с каким недоверием смотрят на него. И отмечает, как сильно меняется её взгляд.
Но Ковачу плевать.
Все кончается. Кончается и эта история. Его маленькое пробуждение, вспыхнувшее яркой вспышкой в сером блеклом небе, гаснет спичкой, брошенной в алую лужу крови. Стоит ли что-то изменить? Сказать что-то в свою защиту?
Будь у него выбор, если что-то вдруг что-то сложится иначе, то Такеши рано или поздно преступит закон, и его стэк отправится в темноту на очень-очень долгий срок. Например, навечно.
Ковач медленно садится в аэрокар: неуютный, неудобный. Только сейчас Ковач понимает, как сильно давят на него дорогостоящая обшивка, мягкая обивка и электроника, напичканная на каждый миллиметр.
Всё кончается. Закончится и эта пытка аэрокаром, полетами. Эта пытка молчанием, которое тянется мучительно долго.
В глазах человечества, согласно новой, придуманной кем-то влиятельным и бессердечным, истории, Такеши Ковач и подобные ему навсегда останутся бунтовщиками и мятежниками, посягнувшими на порядок и покой. Они останутся убийцами, безжалостными чудовищами. Тварями, уничтожение которых — благое дело.
Но самое страшное в том, что Такеши Ковач признает себя чудовищем. И знает, что в случае необходимости продемонстрирует миру свою кровожадную натуру.
— Я закурю. Ты не против? Прекрасно.
Ковач тянется к карману, ищет пачку сигарет, достает папиросу, медленно крутит её пальцами. А затем вспоминает, что у него нет спичек. И нет зажигалки. В этом времени, среди этих людей, у него нет ничего своего.
— Или нет.
Ковач смотрит в зеркало заднего вида, щурится, вглядываясь в глаза своего конвоира.
— Зачем ты мне соврала насчет Банкрофта? Ты ведь на него не работаешь, а те ребята были настроены весьма решительно. Это были его люди?
[nick]Такеши Ковач[/nick][status]Посланник[/status][icon]http://sg.uploads.ru/nZUlH.jpg[/icon][raceah]нежеланный гость из прошлого; любит розовые рюкзаки и синтетические наркотики, не выспался[/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah] [/fnameah]

+1

12

Они садятся в аэрокар — оба, она и ее пассажир, который мог бы сейчас начать протестовать, кочевряжиться, сделать еще что угодно, за что Ортега могла бы с благодарностью впаять ему сопротивление при задержании поверх нападения на офицера при исполнении и завладения табельным оружием. Но он не делает ничего такого, просто послушно садится в аэрокар.
Спиной Ортега чувствует взволнованный взгляд Самира, который, кажется, готов забраться следом на переднее пассажирское для оказания моральной — и физической, если потребуется — поддержки. Но он тоже не делает ничего такого, просто остается на месте, уважая ее решение.
Пережившие обстрел дверцы с исцарапанной и оплавленной покраской закрываются с тихим шипением, и Ортега осознает, что не зачитала задержанному права. Раньше с ней такого никогда еще не бывало. Она шепотом обкладывает себя трехэтажными — ни о каких обвинениях теперь и речи быть не может, если только какой-то заблудший дрон не записал их дружественную встречу у костерка.
Все еще проклиная свое неожиданное глубоко непрофессиональное поведение, она вкладывает в нажатие на кнопку зажигания всю скопившуюся жгучую, разъедающую кислотой злость — еще немного и продавит переборку. Аэрокар, будто чувствуя переливающееся через край терпение водителя, заводится сразу, оглашая салон тихим мерным урчанием.
И это единственный звук, нарушающий воцарившуюся тишину.


Тишина — все, что осталась в ее квартире, в их квартире, после того, как его забрали.
Тишина, и десятки все еще неразобранных с переезда коробок.
Ни разу не убранная с того утра постель все еще хранит сонные остатки его запаха. Иногда она закрывает глаза, зарывается лицом в его подушку и представляет, что он все еще здесь, все еще рядом, может быть, только поднялся из нагретой их телами постели и вот-вот вернется к ней досыпать те оставшиеся до будильника полчаса.
На полке в ванной — его зубная щетка со следами засохшей пасты, и неочищенная бритва, оставленная «на потом», которое так и не наступило.
Иногда ей кажется, что она слышит звук его шагов на лестнице, и бросается в гостиную. Но там никого, или хуже — мать снова пришла журить ее за то, что так побивается и не дает себе жизни.
В зеркале, криво прислоненном к стене в углу комнаты, ей мерещится его отражение, и вопрос, застывший в удивленно-обреченной зелени его взгляда:
«Как ты могла, Кристин?»
Как ты могла подумать, как ты могла поверить, как ты могла предположить…
«Если это ошибка…»
Всего одно сорвавшееся с языка слово — если — и его доверие к ней разрушено.
Она и сама не знает, что думала в тот момент, как допустила возможность того, что обвинения могут быть обоснованными. Она старается убедить себя в том, что подобная мысль ни разу у нее не появлялась при воспоминании о пистолете, приставленном к голове чиновника КТГЗ.
Хуже всего то, что убедить себя ей не удается.

Тишину разрывает его голос.
Нет, не его голос, лишь отражение, совокупность привычного, ласкающего слух тембра, окрашенного новыми интонациями и порой едва заметным, а порой достаточно сильным акцентом.
Пассажир хочет курить, Ортега против, но отвлекаться от управления для того, чтобы вырвать у него из рук сигарету, не собирается. Она продолжает молча смотреть на него в зеркале заднего вида, ловит в отражении его уставший и потускневший взгляд цвета жухлой листвы.
За ними хвостом тянется кортеж из двух патрульных аэрокаров, под ними — бесконечная игра неоновых огней вечно погруженных в сумрак улиц, над ними — тяжелые серые тучи, вот-вот готовые разродиться очередным ливнем.
Ортега крепче сжимает руль, медленно с шумом выдыхает через нос — почти что разъяренный сказочный дракон, только огня и пара не хватает. Ей хочется честно и прямо ответить, выложить все, как на духу, ничего не утаивая, но она понимает: этому человеку доверять нельзя ни капли. Поэтому она проглатывает вертящиеся на языке слова и только сильнее сцепляет зубы. И все же ответить что-то надо.
— Я не врала, — цедит она. — Никогда не утверждала, что работаю на Банкрофта. Только что отвезу тебя к нему. Это я и собиралась сделать, если бы нам не помешали те ребята… — она снова тяжело сопит, вспоминая недавно состоявшуюся перестрелку и особенно роль ее пассажира, ее собственный пистолет в его руке, его обжигающее прикосновение к ее запястью. — Если это и были его люди, то он бы их все равно уволил за такое неосторожное отношение к его собственности.
Произнося последнее, она подразумевает далеко не покореженный аэрокар. Выкупленная богатеньким ублюдком оболочка, как и личность, таящаяся в стэке, целиком и полностью были его собственностью. Лоренс Банкрофт никогда не действует полумерами. И пусть оболочка не получила ни одного повреждения (чему Ортега крайне рада), вряд ли за это стоит благодарить нападавших, а не разум, управлявший усиленным нейрохимией телом.
Тучи над головой наконец-то решают, что время пришло. Первые тяжелые капли падают на лобовое стекло, тут же активируя работу очистителей. Мерный размеренный стук капель вскоре сливается в единый продолжительный звук, настоящий ливень, серой пеленой закрывающий обзор.
Кажется, войти в участок сухими им не удастся.
[nick]Кристин Ортега[/nick][status]loca[/status][raceah] [/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah]Лейтенант полиции Бей-Сити. С удовольствием выбьет из вас все дерьмо.[/fnameah][sign]   [/sign]

Отредактировано Цири (25.03.22 00:43)

+1

13

В конце пути нас всех ждет дверь.
Что за ней?
Стена? Начало нового пути?
Ты не узнаешь, пока не повернешь ручку.

Говорят, что мы сами создаем окружающий нас мир. Что именно от нашего настроения, эмоций, желаний и переживаний зависит общество, погода, глобальные катаклизмы. Что достаточно верить в лучшую жизнь — без потерь, без невзгод, и счастье поспешит тебе навстречу, а его лучезарная улыбка будет гореть ярче солнца.
Такеши Ковач знает, что это не так. Знает, как продажен и фальшив этот мир, как непостоянны люди и их желания; знает, что зло скрывается не только на темных грязных улочках, а угнездилось в белоснежных и просторных домах.
Такеши Ковач знает, как наигранна улыбка счастья — продажной шлюхи, готовой прыгнуть в постель к тому, кто поманит толстым кошельком.
Знает. И именно это убивает всякое сожаление о том, что скоро наступит конец.
Кристин отвечает, и с её ответом небо разверзлось над грешными головами, а наземь капля за каплей льется дождь.
— Тогда для чего всё это? — вопрос разбивается подобно каплям о лобовое стекло. — Если нужно было получить информацию обо мне, достаточно было прижать персонал клиники.
Такеши Ковач щурится, смотрит на свое отражение в зеркале заднего вида и понимает, что никогда не привыкнет к тому, как проявляются его эмоции на чужих лицах.
И как хорошо, что все скоро закончится.
— У тебя не было ордера, ведь так? — поганая усмешка вспарывает его губы. — Банкрофт тебе чем-то насолил, и ты попыталась прижать этого ублюдка.
Он говорит слишком уверенно, а аэрокар закладывает лихой поворот, идет на снижение, разрезая дождевые капли.
— Что случилось с Лоуренсом Банкрофтом, что ему хочет насолить болтушка из полиции?

[nick]Такеши Ковач[/nick][status]Посланник[/status][icon]http://sg.uploads.ru/nZUlH.jpg[/icon][raceah]нежеланный гость из прошлого; любит розовые рюкзаки и синтетические наркотики, не выспался[/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah] [/fnameah]

Отредактировано Геральт (30.03.20 15:47)

+1

14

Аэрокар останавливается у участка. Дождь настойчиво барабанит по крыше, не в силах заглушить въедливые слова пассажира на заднем сидении, не в силах заглушить даже собственные мысли Ортеги. Она раз за разом прокручивает в голове сценарии дальнейших событий. Танаке, конечно же, уже известно о происшествии — Аббуд никак не мог бы прийти ей на помощь, скрыв информацию от капитана. Айзек Банкрофт наверняка уже вызвал тяжелую кавалерию в виде семейного юрисконсульта Оуму Прескотт. Как только Ортега появится в участке, капитан и адвокатша набросятся на нее оголодавшими крысами…
«Не так ты представлял карьеру своей дочери, правда, папа?»
Она медлит, будто не хочет выходить из аэрокара под дождь, будто ждет, что ливень вот-вот закончится. Ловит в зеркале заднего вида взгляд проницательных зеленых глаз — в нем слишком много чужого, слишком много чуждого, чтобы принять его за родной. На миг ей кажется, что она замечает в нем знакомое тепло и нежность, но в следующий миг иллюзия — или самовнушение — исчерпывает себя. Остается расчетливость и безразличное любопытство.
— Мои отношения с Банкрофтом — мое личное дело, — отрезает, с трудом отводя взгляд от лживого зеркала. — А о том, что с ним случилось, он тебе сам расскажет, я уверена. На выход.


— Вы плохо выполняете свою работу, лейтенант.
Лоренс Банкрофт стоит перед ней, живой и здоровый, в светло-сером модельном костюмчике, весь подтянутый и прилизанный. Лицо у него омрачено тенью скорби, смешанной с высокомерием — веки полуприкрыты, уголки рта опущены. Он смотрит на нее свысока, и дело не только в том, что она значительно ниже ростом.
— Вы совершенно некомпетентно выполняете свою работу.
Ортега смотрит на него, взглядом прожигает насквозь. Злость и возмущение хлещут через край ее чаши терпения, злые слова на трех разных языках рвутся с губ, пальцы дрожат от желания сжаться в кулак и разукрасить холеное личико парой-тройкой кровоподтеков. Гребаный маф ничерта не знает о ее работе.
— Как вам вообще удалось дослужиться до лейтенанта?
Чертов ублюдок ухмыляется краешками губ, намекая, что звание ей досталось благодаря папочке. Желание размазать ему эту улыбочку кулаком по лицу не отпускает. В его мире это наверняка так и работает (все детишки Банкрофта хорошо устроены и обеспечены, кто бы сомневался). В ее мире все совершенно иначе.
— Своей некомпетентностью вы ставите под угрозу жизнь высокоуважаемого члена сообщества Бэй-Сити. Мою жизнь.
Каждый божий день в отделе органических повреждений на нее наваливается десяток необратимых повреждений оболочек, время от времени к ним добавляется настоящая смерть — уничтожение стэка. Каждый божий день она разгребает это дерьмо, с нарастающей интенсивностью затопляющее город. Пока Лоренс Банкрофт играет в обиженную даму в беде, в ее списке дел висят четыре случая поножовщины, десять перестрелок и три настоящих смерти. И шатающийся на тонкой грани напарник.
— Мистер Банкрофт, — она говорит медленно, просеивая слова сквозь мелкое сито возможных последствий, — на данный момент я могу вам сказать только одно, — она хочет сказать, что ей насрать на его жизнь, на его уважаемость, на его мнение о ее компетенции, что у нее есть дела более важные и спешные, чем носиться с богатеньким упертыми параноиком, — я сделала все, что было в моих силах, все, что в силах любого сотрудника департамента полиции, действующего в рамках закона. Ответ остается прежним: ваше дело закрыто.
Он смотрит на нее внимательно, изучающе наблюдает за тем, как она дергается, сопротивляется его давлению. Она не собирается уступать, искать козла отпущения, подстраивать липовые доказательства — и пальцем пошевелить не собирается ради того, чтобы этот трус со своим раздутым самомнением нашел оправдание своему собственному поступку.
— Что же, — говорит он, звук его голоса покрывает изморозью пол, стены, мебель, — мне придется воспользоваться услугами частных специалистов, раз уж департамент полиции в вашем лице не в состоянии мне помочь. А вам стоит приготовиться к последствиям.
Она хочет сказать, что ей насрать на последствия, и на то, что именно он собирается делать — пусть хоть в кипящем масле варится, обкалывается «рипером» до бессознанки или ныряет с камнем на шее в залив. Ей насрать, как дальше будет решаться это дело, если оно не будет касаться ее. Она много чего хочет сказать, но выдавливает только отдаленно вежливое:
— Всего доброго, мистер Банкрофт, — и уходит.

Дверца аэрокара отворяется с едва слышным шипением, предупреждает Ортегу о том, что ее ждет. Проливной дождь — самая меньшая из ее проблем — бьет первым: мокрыми лентами вплетается в волосы, струится по шее и заползает под куртку. Рядом садятся аэрокары сопровождения, из одного из них поспешно выбирается Аббуд, ежится под дождем, тут же спешит к ней.
— Прескотт? — спрашивает у напарника.
Он замирает, его взгляд расфокусировывается на миг, будто он уходит глубоко в свои мысли, заглядывает в собственное подсознание, сверхъестественным образом провещает будущее и видит сквозь стены; на самом деле — поверяет информацию через дисплей на сетчатке.
— Уже приехала.
— Забери его пока.
Аббуд кивает в ответ, поворачивается к ее пассажиру, делает пригласительный жест рукой — пройдемте (тебя надо спрятать), сопротивляться не стоит (не надо, пожалуйста), мы ведь все здесь цивилизованные люди (будем верить в лучшее). Ортега завидует: он всегда с виду спокоен и вежлив, сдержан, предусмотрителен. Ортега завидует им обоим: отсидятся в каком-нибудь тихом кабинете, пока она будет говорить с разъяренным капитаном и фурией-адвокатшей.
[nick]Кристин Ортега[/nick][status]loca[/status][raceah] [/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah]Лейтенант полиции Бей-Сити. С удовольствием выбьет из вас все дерьмо.[/fnameah][sign]   [/sign]

Отредактировано Цири (25.03.22 00:43)

+1

15

Каждый мир – преступно новый, непростительно девственный для твоего сознания,
наполненный тайнами и загадками,
подстегивающими нездоровый интерес и неуемное любопытство.
Ты ведь этого хотел?

Она не настроена на разговоры. Ведет молча, изредка бросая колкие взгляды на пассажира, раскинувшегося на заднем сиденье.
Аккуратненький мафский костюм безвозвратно испорчен. На щеке следы копоти. Волосы – воронье гнездо, всклокоченное и беспокойное. Кажется, что Такеши Ковач едет не на встречу с человеком, не пожалевшим целого состояния, чтобы отыскать для него новое тело, а в дешевый бар.
Но встреча откладывается.
Полицейский участок Бей-сити похож на тысячи других полицейских участков, и Такеши Ковач был уверен даже в том, что даже запах, который стоит в маленьких душных кабинетах такой же, как и сотни лет тому назад.
Посланник не выказывает ни удивления, ни беспокойства. Хватает всего одного мимолетного взгляда, чтобы понять – у кого-то будут проблемы. И явно – не у него.
У него всё прекрасно, особенно учитывая тот самый факт, что он собирается вернуться в небытие побыстрее.
- Следуй за мной.

Он не противится.
Маленький кабинет был обставлен уютно и спокойно. Ни послужных наград, ни медалей на стенах – лишь пара фотографий на письменном столе. Ничего лишнего: ни бумаг, ни карт памяти, ни… а пользуются ли здесь картами памяти?
Заметив на фотографиях чернокожую семью, Такеши хмыкает – это не кабинет Кристин и её напарника.
- Присаживайся.
Он занимает мягкое кресло, почти не дождавшись приглашения. Закидывает ногу на ногу, тянется к сигаретам.
Напарник Кристин, верно истолковав немой вопрос в его взгляде, одобрительно кивает.
Ковач с наслаждением затягивается, откидываясь на спинку кресла, заскрипевшего под его весом.
- Ты догадываешься…
- Нет.
Заметив, как округлились у его невольного собеседника глаза, Ковач коротко усмехается и продолжает:
- Я не знаю, за каким чертом я сдался Лоуренсу Банкрофту. Не успел узнать. Мне, видишь ли, помешали.
Новая затяжка – как затяжной прыжок в никотиновую пустоту – и, прикрыв глаза, Ковач медленно про себя считает до десяти, пытаясь уложить в разрозненной памяти все кусочки мозаики сегодняшнего дня.

Тебя вырвали из глубокого сна, вытащили из места, откуда маленькие девочки возвращаются в теле древних старушек.
Тебя пытались вывести на чистую воду, задавая удобные и не очень вопросы.
Тебя едва не убили. Или делали вид, что пытаются убить, проверяя способности. Ожидая от Посланника определенных действий. Проверяя купленный товар.
Тебя собирались использовать. Для чего?

- Что вы знаете обо мне?
Человек, которого его недавняя спутница называла Самиром, скрещивает руки на груди.
- Ничего.
«И именно поэтому я вас так пугаю».

[nick]Такеши Ковач[/nick][status]Посланник[/status][icon]http://sg.uploads.ru/nZUlH.jpg[/icon][raceah]нежеланный гость из прошлого; любит розовые рюкзаки и синтетические наркотики, не выспался[/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah] [/fnameah]

+1

16

Неугомонный дождь холодными крупными каплями скатывается по щекам — слезы, из которых вся соль давным-давно выжата и выплакана, осталась одна только вода и горечь. Ортега уже безнадежно промокла до нитки, ей холодно, но жалости к себе она не чувствует, провожает взглядом спешащих под крышу участка Аббуда и ее бывшего пассажира. Знакомый путь, знакомые движения: в прошлом тысячи раз пройденная дорожка сегодня заставляет сердце разрываться от боли, а кулаки сжиматься от злости.
— Лейтенант?
Кто-то из пробегающих мимо патрульных обеспокоенно окликает ее, привлекая внимание, и даже задерживается на миг рядом, несмотря на то, что дождь льет, не щадя. Она отмахивается от вопроса — «все в порядке» — и шагает к двери участка, старается расправить плечи и не ежиться в попытке защититься от холодных струек воды, стекающих по шее.
На псевдомраморном полу участка за ней остается цепочка мокрых следов, а ее спина притягивает чужие взгляды так, будто на ней нарисована мишень. Будто весь участок уже знает о ее проделке и только и ждет, пока она скроется из виду, чтобы продолжить сплетничать. Весь участок определенно уже видел и Прескотт, и таинственного незнакомца: первая из своих посещений всегда делает большое представление, второго Аббуд никак не смог бы протащить незамеченным.
— Чего уставились? — рычит Ортега на офицеров. — Работы мало? Или сегодня объявили выходной?
Она не ждет эффекта своих слов, шагает дальше к кабинету Танаки. Ей, по сути, насрать, вернутся ли эти раздолбаи к работе, или продолжат перешептываться за ее спиной. Ей сейчас главное — пережить разговор с гребаной адвокатшей и в процессе не придушить ее.

К капитану в кабинет Ортега ходить не любит — каждый раз ее там ждет чертов выговор или новое невыполнимое задание. Сообщение от Танаки застает ее на выходе из спортзала: «Ортега, зайди». 
«Десять минут, сэр», — отвечает она и пытается растянуть эти минуты на вечность: идет медленно и нехотя, вразвалочку, по дороге застревает поболтать с Микки, но, в конце концов, приходит к точке назначения вовремя.
— Заходи, — отвечает на стук Танака, — присаживайся.
— Постою, — говорит Ортега в надежде, что если будет стоять, то разговор закончится побыстрее.
— Ладно, как хочешь, — пожимает плечами капитан. — Вкратце, у тебя новый напарник. Лично дело тебе сейчас отправлю.
— Что? — она недоумевает. — Нахр… зачем мне новый напарник? Мы с Аббудом нормально ладим.
Они и правда ладят отлично — старый друг отца для нее лучший напарник, о котором она только могла бы мечтать.
— Успокойся, — Танака умиротворительно сцепляет пальцы в замок. — Это не навсегда. Нужно адаптировать новичка. Он в органические повреждения уже несколько лет рвался. Надо показать парню, что и как, что у нас тут работа не сахар. А кто это сделает лучше, чем ты?
Ортега хмыкает. Капитан наверняка хочет избавиться от новичка, раз прикрепляет его к ней — к офицеру, на долю которого выпадают самые худшие и самые пропащие дела.
— Ладно, — соглашается она. — Повожу парня за ручку, покажу самые злачные места. Что-то еще, сэр?
— Это все, можешь идти.

Ортега все еще не любит ходить к капитану в кабинет, и в этот раз все определенно точно не пройдет легко и просто.
Carajo... — едва слышно шепчет она, толкая дверь.
По ту сторону слышен самодовольный голосок Прескотт. Танака, как обычно, отмалчивается. Ортега пытается изобразить на лице нейтральное выражение, но получается у нее, кажется, плохо. Адвокатша, прерывая свой задорный монолог, оборачивается.
— А, лейтенант, здравствуйте, — ей удается одновременно говорить и демонстрировать в хищной улыбке свои беленькие зубки. — Мы как раз о вас говорили. Не правда ли, капитан?
Она ждет от Танаки поддержки и он, как послушная маффская марионетка, не подводит.
— Ортега, ты что себе позволяешь?! Ты с ума сошла?! Да тебя за это…
— О, капитан, — одергивает его Прескотт, будто он ее личный щеночек на поводке, — уверена, у лейтенанта есть хорошее объяснение всему: почему она задержала мистера Банкрофта, почему взяла аэрокар, почему отправилась в Алькатрас… — она осматривает Ортегу с ног до головы, останавливает взгляд на мокрых волосах, наверняка замечает подпалины на крутке и несмывшиеся следы сажи на лице. — Кстати, что с вами случилось? Выглядите ужасно.
Ортега прикрывает глаза на секунду. Ей правда хочется вытащить сейчас пистолет и если не выстрелить, то хотя бы рукоятью проехаться по белым зубкам Прескотт.
— Взаимно, — бормочет она, а мысленно добавляет: «это ты еще аэрокар не видела». — Мистера Банкрофта мы задержали исключительно в целях безопасности и на законных основаниях — за вождение под действием наркотических веществ.
— Глупости, — отмахивается Прескотт, — это ошибка. Мистер Банкрофт находится на лечении и принимает лекарства, которые ваши тесты определяют как наркотики…
Мои тесты? — возмущается Ортега, чувствуя, как закипает настолько сильно, что от ее мокрой одежды чуть ли не пар исходит: пацана Банкрофтов не только отмазывают под хитрым предлогом, но еще и ее подставляют. — Я в лаборатории не работаю и за результаты тестов не отвечаю!
— Ортега, спокойно, — встревает Танака, а Прескотт довольно щурится и внимательно склоняет голову набок, предвкушая ответ. — Тебе это в вину никто не ставит. Но объясни, зачем ты в Алькатрас поперлась?
Ортега закусывает губу.
— О, ну, знаете, — она пытается состроить как можно более беспечный вид, — не могли ведь мы допустить, чтобы столько важный гость мистера Лоренса Банкрофта, за которым он послал собственного сына, остался без водителя?
Но Прескотт такой брехней не проведешь, она точно знает в чем причина. Адвокатша снова белозубо скалится, будто в горло Ортеге впивается, и сладеньким голоском интересуется:
— А может, дело в том, что важный гость был загружен в оболочку Элиаса Райкера?


«Элиас Райкер» — гласит надпись в досье нового напарника, которое ей прислал Танака. Раньше работал в Австралии, в отделе похищений оболочек, несколько раз подавал заявление на перевод в отдел органических повреждений и наконец-то получил желаемое, как только в их участке освободилась должность.
Ортега в душе не гребет, на кой хер он с такого теплого и непыльного места рвался в ту беспросветную дыру, в которой работает она. О себе-то она знает, что другого выбора у нее нет — она в этом районе родилась и выросла, здесь жил, работал и погиб ее отец, и ей здесь дальше жить и защищать своих родных, друзей и соседей.
— Сержант Райкер? — она легко находит новичка — он сразу выделяется среди остальных офицеров: развалился на стуле, закинув ноги на стол, что-то листает на мониторе. — Я лейтенант Ортега, будете работать со мной.
Райкер рассеяно отводит взгляд от монитора, смотрит на нее пару секунд, будто не понимает, кто она такая и как здесь оказалась, а потом неспешно поднимается во весь свой почти двухметровый рост (189 см — значится в досье, цвет волос — русый, цвет глаз — каре-зеленый, раса — европеоидная), протягивает ей ладонь для пожатия.
— Простите, лейтенант, задумался, — улыбается с высоты (какой же, мать его, он все же высокий!), — приятно с вами познакомиться. Можете звать меня Элиасом.
— У нас не принято, — Ортега жмет руку, но даже не думает отвечать улыбкой. — Поехали, сержант, у нас есть дело.
— Ладно, ладно, — Райкер почти виновато и примирительно разводит руками, что в исполнении такого верзилы выглядит очень забавно, — ваш участок, ваши правила, ваша потеря. А скажите, лейтенант, что вы делаете сегодня вечером?

— Что-что? — узкие глазки Танаки расширяются от удивления, из чего следует, что он таинственного гостя Банкрофта не видел, а Прескотт не соизволила ввести его в курс дела.
Ортега напряженно сопит, сжимает кулаки.
— Это не имеет значения, — цедит она сквозь зубы, но знает, что адвокатша в курсе: это ложь. — Что имеет значение, так это то, что на аэрокар по дороге напали, и если бы за рулем была не я, а Айзек Банкрофт, то Лоренсу Банкрофту пришлось бы выуживать и своего сына, и гостя из залива.
— Именно поэтому, в благодарность за ваши усилия мистер Банкрофт не будет выдвигать против вас обвинений, — с довольным видом кивает Прескотт, — при условии, что вы оплатите весь ущерб, нанесенный его имуществу, и лично перед ним извинитесь.
Vete a la chingada! — слова срываются с языка быстрее, чем Ортега успевает обдумать их. Эта их фальшивая благодарность будет ей стоить не только значительную часть зарплаты за несколько месяцев, но и чувства собственного достоинства.
— Возьми себя в руки, Ортега, — Танака даже поднялся с места для большей выразительности. — Езжай с мисс Прекскотт, извинись перед мистером Банкрофтом — перед обоими, а потом возьми отгул на пару дней, проветри голову, успокой нервы.
— Но… — она собирается возразить, что у него нет права такое от нее требовать.
— Это приказ, — перебивает ее Танака.
— Спасибо, капитан, — кивает Прескотт и выглядит при этом очень, очень довольной. — А теперь я бы хотела забрать мистера Банкрофта и мистера Ковача.
— Ковача? — переспрашивает Ортега, ощущая, как необычная фамилия покалывает язык. Она все еще не верит в то, что Танака, грубо говоря, отстранил ее на несколько дней.
— Да, мистера Такеши Ковача, загруженного на данный момент в оболочку Элиаса Райкера. — Прескотт смотрит на нее со смесью любопытства и неискреннего сочувствия. — О, вы не знали, лейтенант? — Любопытство превращается в снисходительность. — Не удивительно, что вы не смогли раскрыть дело мистера Банкрофта, если даже неспособный узнать, кто загружен в оболочку вашего бывшего… — многозначительная пауза вкупе с ухмылкой вызывает у Ортеги очередной приступ желания въехать ей по холеному личику, —напарника.
— Ортега, отгул, — напоминает Танака. — До свидания, мисс Прескотт, — ей он тоже напоминает, что она в его кабинете не самый желанный гость.
— До свидания, капитан, — спокойно кивает адвокатша, поднимаясь со стула и подхватывая свою сумочку. — Пойдемте, лейтенант.
[nick]Кристин Ортега[/nick][status]loca[/status][sign]   [/sign][raceah] [/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah]Лейтенант полиции Бей-Сити. С удовольствием выбьет из вас все дерьмо.[/fnameah]

Отредактировано Цири (25.03.22 00:43)

+1

17

Ожидание длится целую вечность. Ковач медленно давит сигаретный окурок в чужой кружке, а полный возмущения и негодования взгляд готов прожечь в нем пару новых дыр. Незнание полицейских о его личности — всего лишь вопрос времени. Достаточно начальных уровней доступа, чтобы получить информацию о Посланниках, выйти на его прошлые жизни. Или же?..

Ковач не обманывает себя: мир не меняется. Не менялся полсотни лет тому назад, не меняется и теперь. Ничего не даётся даром, и за его пробуждение придется заплатить немалую цену. Остаётся только услышать какую именно. А после послать всех к черту, напиться самого дрянного алкоголя, забиться синтетической дурью и утонуть в ближайшей канаве — это единственная его мечта. Последнее желание.

Ожидание длится целую вечность, и к первому сигаретному окурку падает второй. Осыпав своего предшественника пеплом, новая жертва пагубной привычки замирает навсегда, чихнув на прощание горьковатым дымом. Ковач смотрит на своего надзирателя искоса. Даже при полной концентрации полицейского ему не составит труда вырубить его за пару ударов. Тот даже не успеет поднять тревогу.

Терпение кончается, и Ковач прикидывает, какой звук издаст голова при ударе о стол, как дверь распахивается. Его знакомая полицейская выглядит кислой, но взгляд её способен испепелить. Ковач усмехается, а спустя миг усмешка сползает с его лица талым снегом.

Вошедшая за Кристин женщина пахнет роскошно и выглядит дорого. Так выглядят либо шлюхи, умеющие продать себя подороже. Либо те, кто стремится забраться в пищевой цепочке жизни повыше. И у первых, и у вторых были похожие методы достижения цели. Но со вторыми у Ковача отношения не складываются.

Пренебрежительный пустой взгляд даёт понять, к какому именно типу относится незнакомка.
— Мистер Ковач! — от неё свозит фальшью. — Моё имя Оума Прескотт. Я личный юридический консультант мистера Банкрофта и отвезу Вас в его имение.
Ковач неподвижен.
— Сегодня меня уже везли к мистеру Банкрофту. Поездка завершилась перестрелкой, несколькими трупами и полицейским участком. Вы точно уверены, что это хорошая идея?
Её взгляд не сулит ничего доброго.
— Абсолютно, — голос способен заморозить пламя. — Я просто хочу напомнить, что именно Лоуренсу Банкрофту вы обязаны своим возвращением в мир живых. Не стоит заставлять столь влиятельного человека разочаровываться в собственных поступках.
— Плевать.
Ковач медленно поднимается, напоследок опрокидывает свою импровизированную пепельницу. На пороге он оглядывается. Кристин Ортега и её напарник: напряженные, словно взведенный пистолет, такие же собранные, как патроны в обойме. Если всё случится, как он планирует, то спустя пять часов они найдут его труп в гребанной сточной канаве.
— Не думаю, что прощаюсь надолго,— он напоследок кивает Ортеге, — из тебя хреновый водитель.

Айзек Банкрофт не производит на него должного впечатления. Хлипкий пацан, который должен был его забрать из клиники, способен не способен удержать в своей хилой руке ничего тяжелее члена, а его виноватый срывающийся голос вызывает желание в очередной раз закурить. Ковач ерзает на дорогом кожаном сидении аэрокара.
— Почему именно эта оболочка?
— Простите? — Оума вспоминает о его присутствии, выкарабкивается из собственных мыслей.
— Уверен, что были варианты не хуже. Но вы даёте мне оболочку, которую тянет курить каждые десять минут.
— Я передам ваши пожелания мистеру Банкрофту. Если вас не устраивает оболочка...
— Если бы меня не устраивала оболочка, то я бы сказал об этом. Я спрашиваю: почему эта?
Оума Прескотт поджала губы.
— Не знаю.
И Посланник понимает: она врёт.
Мир не меняется.

[nick]Такеши Ковач[/nick][status]Посланник[/status][icon]http://sg.uploads.ru/nZUlH.jpg[/icon][raceah]нежеланный гость из прошлого; любит розовые рюкзаки и синтетические наркотики, не выспался[/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah] [/fnameah]

+1

18

В голове у Ортеги идет война.
Взрывы гремят оглушительно — это звуки ее шагов по шатким плитам пола (они ведь не шатаются, они незыблемы?), Ортеге кажется — шатается она сама.  Шатается и шагает. Из кабинета прочь, следом за адвокатшей. Она у нее теперь как собачка, куда та скажет — потащит за поводок — туда и пойдет. Но как только натяжение ослабнет, тут же вцепится в лодыжку. Или в горло.
Яркие вспышки ослепляют взгляд — это ярость и злоба на всех и на всё, на бесхребетного Танаку, на ебаных маффов, на их сучку Прескотт, на не вовремя вынырнувшего из ниоткуда Такеши Ковача. На себя. На себя и свою глупость, на свою слепоту. На бесноватых неокатоликов, пригребших к своим рукам право закрывать рты умершим, прикладывая к их стэкам свою кодировку. Отец никогда не расскажет, кто его убил. Мэри-Лу Хенчи никогда не расскажет. 
Рваные очереди слов метят ей прямо сердце — Прескотт раз за разом жмет наманикюренным пальчиком на воображаемый спусковой крючок, выдавая очередную порцию едких комментариев. Ортега ее не слушает, она хочет сама стрелять (табельное оружие у нее еще не отобрали, отберут только когда она отправится в свой «отгул»). Ей горит взять оружие и проделать в башке неугомонной адвокатши вентиляционное отверстие, а может несколько.
Врет себе, что горит. Но не может. Или врет, что не может, и продолжает гореть.
И шагает, шагает. Ведет к кабинету, где засели Аббуд и Ковач.
Абуд знает. Аббуд понимает, как для Ортеги важно — уберечь оболочку Райкера. Но долго прятать его в запертом кабинете у них не получится. Банкфрофт в лице Прескотт хочет получить обратно своего Такеши Ковача.
Ковач, Ковач, Ковач.
Кто он, черт его побери, такой?
Ее ОНИ выводит на виртуальный дисплей данные поиска: Ковач, Такеши. Посланник…
Все, что взрывалось и горело в ее голове до того, меркнет. Мир темнеет вокруг. Цепкой хваткой Ортега впивается в дверную ручку. Надо открыть дверь, надо сделать шаг внутрь. Надо отдать Прескотт этого ее бесценнейшего Посланника.
Невозможно. Невозможно! Невозможно!!
Ортега не входит — врывается, оставляя Прескотт балансировать на тонких каблуках в неистовой зоне турбулентности. Беглый взгляд и кивок достается Аббуду, тяжелый и продолжительный — Ковачу. Она смотрит, смотрит, прожигает, сверлит.
Посланников больше нет. Посланники все погибли. Там, в Стронгхолде, в Мире Харлана, вместе с Куэллкрист Фалконер и ее восстанием пару сотен лет назад. Посланники все мертвы!
И все же, последний посланник Такеши Ковач, живой и здоровый, сидит, вальяжно развалившись на стуле, всем видом свои доказывая, что она не права. Он на нее не смотрит, но Ортега чувствует, что находится в сфере его внимания, как и все происходящее в комнате, до мельчайших деталей.
Прескотт его наконец забирает и уводит. Воздух в помещении разом редеет, становится легче, безвкуснее. Становится пустым без того, кто занимал в нем так много места.
«Не думаю, что прощаюсь надолго», — говорит Ковач.
А Ортега сквозь зубы тихо цедит:
— Ты себе не представляешь…
Аббуд на нее бросает очередной взволнованный взгляд.
— Поехали. Я должна извиниться перед Банкрофтом, — говорит она. — Приказ Танаки, — уточняет и бежит прочь из слишком пустого кабинета, через слишком людный зал, к их окутанному дождем служебному аэрокару на улице, избегая отвечать на очередной невысказанный вопрос.
«Нет, Самир, со мной далеко не все в порядке».
[nick]Кристин Ортега[/nick][status]loca[/status][sign]   [/sign][raceah] [/raceah][ageah] [/ageah][actah] [/actah][fnameah]Лейтенант полиции Бей-Сити. С удовольствием выбьет из вас все дерьмо.[/fnameah]

Отредактировано Цири (25.03.22 00:44)

+1


Вы здесь » Aen Hanse. Мир ведьмака » По ту сторону Врат » [хх.хх.2384] — wake up


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно