Отвар, приготовленный со знанием дела, приятно согрел горло. С трудом Милеанэль сделала несколько глотков, превозмогая неприятную стянутость в горле и спазм, которым сразу же отозвался желудок. Однако отвар – хорошее начало, чтобы прерывать долгое голодание. От него хотя бы кишечник не свернется в гордиев узел.

Интересно было находиться по другую сторону. Обычно ухаживала за кем-то Милеанна, а теперь – совершенно наоборот. Стоит признать, что в этот раз, судя по тому, что говорила Амариэ, был настоящим предупреждением. Если бы Милеанэль помнила хоть что-то, что ей довелось наслушаться в дебрях своего больного сознания, то непременно связала бы одно с другим. Сейчас же эльфке хотелось только одного: встать и пройтись. Желательно – сделать какую-нибудь очень длительную прогулку с множеством остановок. Ей казалось, что она не двигалась целую вечность. Еще и эта штука в руке…

Что это такое, эльфка еще не смогла разобраться, но оно явно тянуло на новое слово в медицине. Ничего подобного Милеанэль в своей практике, кажется, не доводилось делать, и потому почетное звание заслуженного врача Синих Гор она могла передавать со спокойной душой. Вкус мяты холодил язык; Милеанна провела им по зубам и почувствовала, как болью отозвались десны. Видно, кровоточили, просто этого никто не заметил: в конце концов, не было необходимости задирать ей губы и заглядывать в рот…

Удобно, что с Амариэ можно было думать. Это нехитрое занятие не занимало у эльфки столько сил, сколько заняли несколько маленьких глотков. Телепатке уровня Амариэ, в свою очередь, не нужно было долго ловить нужную волну, чтобы настроиться на безмолвные вопросы и размышления: она делала это так просто, как дышала.

Самое страшное, невольно усмехнулась Милеанна про себя, только впереди. Ей очень не повезло выжить, потому что теперь придется объясняться с каждым, кто решит поинтересоваться, с какой это стати она отправилась в такое опасное путешествие и умудрилась поймать заразу в чуть ли не самое неудачное место.

Как получилось, что в рану попал яд, эльфка могла только гадать. У нее был единственный вариант, но, как водится, она до последнего хотела бы его отрицать. Получив нож в спину один раз, Милеанэль меньше всего ожидала, что туда же вонзится и второй, направленный этой же рукой. Но она бы лукавила, если бы уверила, что не могла этого подозревать. Могла, конечно. Просто не хотела видеть очевидного, принимать аксиому – как угодно.

Нарушила, подумала Милеанна, и нарушила, она может такое простить. Врачея мысленно продолжила: мол, конечно, повезло, что вышло Амариэ оказаться в нужное время в нужном месте, но… Что они здесь забыли?

За короткие несколько минут Милеанэль испытала невероятный спектр сложных эмоций, успела подумать слишком много мыслей для ее еще не окрепшего сознания, сдержать себя от десятка действий, на которые все равно не было сил. Она молчаливо смотрела на Амариэ, которая выглядела счастливой и испытавшей облегчение, и ощущала противоестественную смесь смирения и злости.

Решил поискать. Превосходно. Насколько самостоятельным становится их даже еще не свершившийся союз, если меньше чем через неделю он не может усидеть на месте. Кажется, что, мало дел? Надоело проводить дни с сестрой, которую ты обрел совсем недавно и кого узнаешь с такой благодарностью и любознательностью? Захотелось острых ощущений - так шел бы сразу следом, пока она мялась рядом с порталом, не зная, идет одна или будет опираться в этом путешествии на его опыт и мудрость. И Амариэ… приспичило ей пойти следом… Дьявол вас разбери, это не экскурсия, в конце концов!.. Не выезд адепток с целью познакомить их с клиническими случаями «как не надо»… Это чудесно, что вы оказались здесь так вовремя. И, надо сказать, страшно повезло, что эльфку до этого полоснули по горлу чем-то ядовитым.

У вас хотя бы какое-то оправдание есть.

Наверное.

Все-таки им друг друга никогда до конца не понять.

Милеанэль с огромным трудом подняла руку и все-таки одним неуверенным движением выдернула иглу из локтя. Насколько это было все медленно и еле-еле, но красноречивая просьба не мешать, хоть и не озвученая вслух, была достаточно искренней, чтобы ее уважать.

Какое это все унижение.

- Уйди, прошу, - хрипло выдавила Милеанна, не сразу узнав свой голос. Он так походил на громкий шепот, хотя, казалось, врачея старалась говорить в доступную ей силу. Как обычно. Не дожидаясь ответа Амариэ, она согнула руку в локте, чтобы из вены не стала вяло уходить кровь, и закрыла глаза.

Достаточно красноречивое «я не хочу разговаривать».

В ожидании брата Амариэ вышла из разума врачеи, а врачея, к сожалению, осталась там же. Присутствие телепатки в очередной раз насмешливо намекало ей, что даже здесь теперь она не будет хозяйкой: только так, как ей укажут, и никак иначе. Ее никто не спрашивал и не давал право быть в одиночестве; вся эта самостоятельность в принятии решений, видимо, доступна только голубой крови. Милеанэль даже не могла облечь это во внятную форму, которую можно разобрать на отдельные эмоции или мысли. Просто мерзко было на душе, противно и отчего-то горько. Честно? Она ни капли справедливого не видела в том, чтобы ее воспринимали не больше, чем как неразумного ребенка. Шалости других сходят им с рук и вознаграждаются улыбкой. Ее осознанное желание и потребность превращаются в поиск с собаками.

Ей, вашу мать, даже одной остаться нельзя.

Тяжелая знакомая поступь вместо улыбки вызвала нервное подергивание уголка рта. Довольно мирный обмен любезностями резал Милеанэль слух. Она в этом диалоге не участвовала; о ней говорили в третьем лице, словно она вещь или мало что понимающий ребенок или подросток, которого родители наказывают молчанием: мол, догадайся сам, что ты сделал не так. Эльфка-то знала, почему Илларэн сорвался с места – и, справедливости ради, в ее случае он достаточно долго ждал. Но чувство неравного отношения при том, что сейчас оно еще и намеренно подчеркивалось и поддерживалось с подачи его младшей сестры, просто выводило из себя. Милеанна решила, что у Илларэна и Амариэ есть крупный козырь в рукаве, который врачея заработала, в общем-то, по неосторожности, но козырь не равно карт-бланш.

Разве что ей потрудятся напомнить ее место или надавить на что-нибудь другое. Удивительно, что сделать это может любой из сиблингов. Амариэ с легкостью найдет брешь, о существовании которой и Милеанэль не подозревает, благодаря своему уникальному дару. А Илларэн просто всегда знал, куда ему нужно бить, чтобы задеть за живое и оставить на нежной плоти очередной незаживающий рубец.

Эльфка держала глаза закрытыми, не вставив ни слова, ни красноречивого вздоха в издевательскую сценку. Будет их игра, пускай. Но в то же время глупо было бы спрашивать, как он посмел, какого черта не говорит с ней напрямую, по какой это причине ее держат под постоянным наблюдением и не пленница ли она, раз уж на то пошло. Как эльфка медицины, Милеанэль хорошо понимала необходимость. В этом вопросе она была готова слушать разум, а не сердце. Но все остальное – здесь разум не мог найти ни единого оправдания. Ладно, разве что кроме того, что она и впрямь задержалась достаточно, чтобы о ней могли начать волноваться.

Выходит, до этого пять лет серьезного повода для волнения не возникало.

Наверное, следующим этапом будет кормление насильно.

Вряд ли она хотела бы для себя такого.

Интересно, кто-то из них станет мешать ей?

Повисло очень долгое молчание. Его нарушали звуки с улицы, вполне обычные для такого времени года и суток: по слякоти шлепали чьи-то сапоги, где-то далеко надрывал горло петух, со стороны набережной еле-еле приносило звуки плещущихся волн.

- Отнюдь, - вдруг раздалось посреди этой идиллии хриплое возражение, - только у меня это считается наглостью. У других это право.

Довольно длинная фраза потребовала от Милеанэль много сил. Она и впрямь позволила себе перед этим долгую паузу для того, чтобы набрать достаточно воздуха, собраться с мыслями и тщательно, очень тщательно отобрать слова, достойные отскочить от губ. Чтобы не вспыхнуть, как сухая солома в очень жаркий день под палящим солнцем, с первых только ноток укоризны, которые ей было противно слышать в свой адрес.

Снова он возомнил, что умнее, мудрее, в конце концов, правильнее нее. Что в очередной раз не она, а кто-то другой - Илларэн, его сестра, кто угодно, - поступает исключительно по совести и воле рассудка, всегда взвешивает риски, не совершает ни единой ошибки, кроме пресловутого доверия, и кому? Почему во всем Континенте так получается, что не доверять можно было только двоим: ей и, мать его, Томасу? От этой мысли, конечно же, слишком эмоциональной и резкой, чтобы быть единственно истинной, Милеанэль даже перетряхнуло.

- Ей я благодарна, - просипела эльфка, все-таки открыв глаза и бросив короткий взгляд на сложенные в замок руки. - А тебе я тоже спасала жизнь.

Милеанна с удовольствием выпалила бы это все как на духу, потому что за время бытия здесь у нее накипело. Или зрело очень давно, а теперь, наконец, обрело форму. Но врачея была вынуждена набираться сил, как при тяжелом подъеме на отвесную скалу, и готовиться к каждому рывку.

Даже поругаться как следует не выходит, ей-Дева.

- И ты лучше меня знаешь, - маленькая пауза, чтобы смочить губы коротким движением языка, - это не карт-бланш. Иначе какого черта, Рэн, ты здесь забыл?

Удивительно, как у него хватает наглости читать ей нотации. Будь у Милеанэль такое право, она вообще могла бы посадить Илларэна на цепь, ведь она тоже спасала его от смерти. При любой попытке что-то вякнуть против ему немедленно выдвигался бы ультиматум, и на том дело бы оканчивалось. Если надо вспомнить, врачея может это сделать без труда. И самокрутку в лазарете Танедда. И метафорический «топ» ножкой в то же самое время. Как ее выставляли за дверь, нисколько о них двоих не подумав, выбирая вместо этого только себя.

Когда Милеанэль выбрала себя, сначала ее оставили одну, прежде пообещав, что пойдут с ней; потом сделали вид, что дают ей самостоятельно разобраться со своими делами; а когда жеманничать не хватает терпения, на стол вываливается запрятанный джокер. Превосходная партия. Командирский гамбит, и никак иначе не скажешь.

Когда Илларэн выбирал себя, его никто не держал. Ему дали эту дорогу без осуждения выбора, разве это не так?..

Какая разница? Даже если они сейчас поссорятся вдрызг, это уже не важно.

Может быть, так даже будет лучше.

Наконец-то! Наконец-то он хоть что-то показал, помимо своего вечно непроницаемого лица и чуть ли не отеческой горечи во взгляде. Милеанэль выросла без отца и точно не чувствовала, что Илларэн должен его заменить, а он каждый раз пытался: позаботиться, научить, отчитать, защитить, укорить, образумить… То, чего он как старший брат делал в разы более деликатно для Амариэ, врачее казалось, что в ее случае Илларэн пер напролом, как упрямый бык.

- Мне напомнить, какого? – зашипела Милеанна, все больше ощущая себя безвольной вещью. – Ты просил и хотел, чтобы тебя нашли. А я – нет!

Она сама не ожидала, что сможет повысить голос, хоть и повышение это было с шепота на хриплый тон, каким врачея разговаривала чаще всего. Но даже такой рост напряжения не прошел для нее даром. В горле закололо, голова начала кружиться. Такие перепады, в том числе – и нервный всплеск не шли только недавно вышедшей из практически комы эльфке на пользу. Милеанэль заставила себя придержать лошадей, хотя на языке у нее вертелось еще много встречных колкостей, которые можно было подать под каким угодно соусом. Надоело; хоть дни рядом с бывшим командиром несли ей в разы больше хорошего, единственный дурной эпизод становился для эльфки настолько болезненно черным, что умудрялся на короткие минуты перекрыть все приятные воспоминания. Прежде она теряла на этом года. Прогресс?..

- Очень жаль, что не поймешь.

Еще одним титаническим усилием Милеанэль заставила себя отказаться от высказывания всех претензий, которые у нее возникали в ответ на риторические вопросы. Ей оказалось в этот раз очень непросто отказаться от желания копнуть глубже и больше. Обычно Милеанна, напротив, старалась неприятные ей темы избегать, насколько это возможно, и оттого тоже их молчание и обиды могли тянуться месяцами. А теперь… Это задело ее за живое настолько, что хотелось поставить Илларэна на место.

Милеанэль никогда бы не подумала, что ей когда-нибудь придется заставлять себя вспоминать, как это: промолчать.

Знал бы этот любитель считать, как ему повезло, что она не хотела возвращаться к нему домой и сунулась туда, где чувствовала себя в своей тарелке.

Если бы была чуть «посемейней», они бы уже не разговаривали.

- Я ждала тебя. Ты не пришел.

Пусть будет благодарен, что она не соизволила добавить «снова». Непременно добавила бы, если бы хотела задеть. Без этого - не больше, чем голый факт. Конечно, через призму Милеанэль.

- С удовольствием, - не осталась она в долгу, не обращая внимания на протестующие связки и видевшую некоторое дерьмо царапину на крепкой шее. Милеанэль даже сама удивилась своей искренности: настолько беззлобно, хоть и тоном выше обычного, звучало ее согласие, словно она просто пожимала плечами. Притом, что по врачее-то и не скажешь, что она очень сильно стремится выброситься из окна или повеситься на первой же попавшейся осине. Возможно, эльфка настолько долго жила с этим желанием, что оно стало для нее чем-то привычным, а когда повод хотеть этого пропал, заменить его не вышло. Не нашлось достаточно соразмерного «я бы так хотела, чтобы со мной стало вот это», которое по пику могло бы заполнить освободившуюся дыру. Милеанна так и не научилась забивать пустое пространство чем-то хорошим для себя, а не для кого-то другого.

Она покраснела, подумав, что лучше бы он ее ударил, не подозревая, что мешает ему, пожалуй, только ее состояние нестояния. Все эти претензии, которые Илларэн, оказывается, тоже долго копил, прежде чем вылить их именно сейчас, звучали настолько обидно, что хотелось опровергнуть их все разом. Актрисой погорелого театра ее еще ни разу не называли, даже фигурально. Но обижало Милеанэль не это даже, а другое: он что, правда допускает, что ей хотелось лежать при смерти здесь? При нем, при Амариэ? Илларэн верно заметил, что лучше подохнуть быстрее, а Милеанна бы добавила «тише», чем разыгрывать такой непростой спектакль. И другая истина в словах бывшего командира тоже была: от души пострадать у врачеи получалось часто, но больше как-то само собой. Может, ей так кажется, а на самом деле она – та еще отпетая актриса, застрявшая в роли вечной жертвы? Тяжело оказалось не хвататься за потаенную суть слов, а мыслить только в их прямом значении. В отказе от любимого занятия – покопаться в теме, насколько ты плохая для него пара, - Милеанэль поддерживало только физическое самочувствие. Оно было достаточно дурным, чтобы у эльфки не было ни единого шанса оттолкнуть бывшего командира, сорваться с кровати, вылететь из его спальни и потом – кабинета, как пробке из бутылки.

Соизволил бы проводить вечера и ночи со своей невестой, а не где угодно, как будто светового дня ему на это недостает, может быть, узнал бы из первых рук, а не через слежку, Эда, Амариэ…

Милеанна подождала, пока уже ее собственное негодование уляжется достаточно, чтобы голос, даже если говорить шепотом, точно не дрожал, и только потом обронила:

- Все сказал?

Хотя… Ей же неважно, все или нет. Этого уже оказалось достаточно. Черта с два он закроет дверь с той стороны. Это, в конце концов, его комната.

Она нерешительно подползла немного выше, чтобы иметь возможность дальше опереться на локоть, и подтянула за собой покрывало, держа его практически у самого края, где оканчивалась перевязка на шее. Тело еще слушалось неохотно, но пора начать работать хлыстом. Пусть болит, но организм, через который пропустили черт знает что черт знает как, куда вложили достаточно чар, и который, к тому же, эльфский, должен восстанавливаться быстрее. Была бы у Милеанэль возможность, она бы шлифанула это бодрящими чарами и уже бы оказалась в своей комнате. Ах да… даже там уже витает не ее запах, а аромат чужих духов.

- Да чтоб… - сдавленно выругалась эльфка сквозь зубы. В этом была своеобразная ирония судьбы, которая если и шутит, то только так. Милеанэль не знала об этом наверняка, но было у нее в груди какое-то щемящее чувство, что все это она уже проходила, но будучи на другой стороне.

Отсчитав столько времени, сколько было положено при выходе из длительного голодания, Милеанна выпила бульон. Она без большого энтузиазма отметила между делом, что в готовке бывший командир себя только совершенствовал. Тут же врачея заставила себя о нем не думать. Это было крайне сложно с учетом того, что Милеанэль по-прежнему была в его спальне. Так получилось, что она знала это место чуть ли не наизусть вплоть до каждой еле заметной трещины на потолке, а сейчас ей от этого тошно. И от того тошно, что и Илларэна она тоже очень хорошо знает. Еще хуже от того, что Милеанэль, видимо, совсем не знает - или не понимает - саму себя.

Месяц назад она так искренне хотела стать для него чем-то большим и подарить спокойную жизнь, а сейчас видела, что на это совершенно не годна. Либо это обостренное чувство долга, которое двенадцать лет назад тоже сыграло с эльфкой злую шутку, либо… Что же, либо все познается в сравнении. Милеанна поняла, что ей ни за что не приблизиться даже к уровню Амариэ, не то что стать с ней на одну ступень. Отчасти за это было обидно. Они вместе столько лет, и все эти годы легко можно перекрыть одним месяцем. Милеанэль притом говорила себе, заставляла себя прекратить сравнивать: так нельзя, это просто неправильно, - но из раза в раз сдавалась. Выходит, не неправильно. Можно. Только в этих мыслях получится увидеть, что есть семья временная и семья настоящая. Милеанна хорошо была временной, но в настоящую войти не может. Это ясно как день.

Отчего-то она думала об этом и ничего не чувствовала. Разве что до сих пор оставленное на пальце кольцо почему-то стало неприятно сдавливать палец.

* * *

Говорят, что на эльфах все заживает как на собаке, а на Милеанэль, получалось, заживало как на очень опытной собаке. Если рана на шее, превратившаяся вместо легкого следа от царапины в достаточно заметный шрам, добротно рубцующийся, то от отравления она оправилась быстрее, чем ожидала. Чтобы встать на ноги, ей понадобились сутки, а хватать сил на магию начало еще через один день. Бодрящие заклинания помогали Милеанэль обеспечивать себя самостоятельно, без необходимости тереться с кем-то из сиблингов рядом.

Машинально прокручивая на пальце кольцо, эльфка курила, ежась от холодного ветра. Ступени были сырыми от недавнего дождя и неприятно передавали холод коже. Она старалась выбросить брошенные слова из головы, но это тоже не выходило, равно как и откровение, которое вертелось на задворках сознания давно, но торжественно открыло дверь с воплем: «Я же говорила!» - только сейчас.

Ну значит, судьба такая, - невольно признавала Милеанэль свое поражение, - и значит, все к тому и шло.

Эльфка раздраженно выбросила недокуренную самокрутку щелчком пальцев и тяжело поднялась на ноги. Тело все еще болело от недавней встряски, а от слишком резких движений могла начать кружиться голова. Сильно не торопясь, Милеанэль направилась сначала в свою лабораторию, потом - в подсобные помещения. Вещмешок пополнялся медленно, но эльфка и отбирала только самое нужное, чтобы сильно не утяжелять поклажу. Без денег, размышляла она, будет туговато первое время. Еще бы понять, какая нужна валюта. Может быть, сейчас теперь везде в других городах в ходу только нильфгаардский флорен.

Как удивительно дальновидной была просьба Илларэна оставить все старое – в прошлом, а в новую жизнь идти без накопившихся долгов. Как горько получилось, что Илларэн пошел в новую жизнь, а Милеанэль увязла в прежней. Одно радует только, что он в ней будет не один. В конце концов, ее бывший командир заслужил покой и семью, мир вдали от людей, свободу такую, какую он желал. Оказалось очень сложно и одновременно нужно принять тот факт, что такой исход для него возможен только без нее под боком. Эльфка уже думала об этом, но обстоятельства складывались так, что все заминалось, а решение откладывалось. Теперь, когда ее связь походила на крупный сердечный сосуд, ее пришлось рвать; проще было бы расправиться с веной. Проще было бы сделать это раньше.

Стоя в пустом кабинете, глядя на то, как Илларэн почтительно держит дистанцию, что слова его так же рассудительны, глубоки, но нисколько не пропитаны ничем, кроме принятия, Милеанна старалась держать лицо, хоть блестящие глаза ее и выдавали. Так глупо выходило, что откровение, которое врачея мягким голосом вталкивала своей матери, на самом деле было о ней самой. «Я единственное, что осталось у тебя. Ты бежишь от меня и боишься убежать». Все это походило на очередную кривую шутку Предназначения. Зачем оно позволило им снова найти друг друга? Чтобы показать, что это все было огромной ошибкой? Опять разбросать фигуры, но теперь распределить их в другие игры, чтобы на едином поле не было ни единого шанса встретиться? Дать понять, что они стали слишком разными, чтобы быть рядом. Что одному из них нужна жизнь, а другой – смерть. И вправду, как же тут сойтись на едином знаменателе.

Даже не было стола, чтобы свести к минимуму касания. Настолько тяжело чужие эманации не чувствовались уже давным-давно. Милеанэль хотелось отрубить себе руку или лишиться дара, лишь бы не ощущать бегающие потоки на своей коже, которые в этот раз не приветствовали, а прощались. Ей пришлось сделать шаг вперед, чтобы положить ключ обратно в руку бывшего командира, а следом за ним – подаренное им кольцо его матери. Соскользнуло оно с необычайной легкостью, словно духу его истинной хозяйки не терпелось поскорее расстаться с недостойной ее сына женщиной.

- Я не могу здесь остаться.

Еще одно место, которое перестало быть домом. Милеанэль почему-то четко ощутила, что это если не начало конца, то точно его предвестник. Если возвращаться больше некуда, а строить свой дом больше не с кем, значит, и смысла в этом нет никакого. Она подумала, что Саовина подобралась так неожиданно: уже сегодня ночью мир умрет, чтобы потом возродиться заново. У нее день рождения меньше, чем через неделю. Кажется, судьба решила преподнести ей подарок: наконец-то показать, чем это все должно закончится. Дать обратный отсчет, если можно так сказать.

Этому месту не стать ни приютом, ни лазаретом, ни лечебницей под ее руководством. Ее знают, это место – тоже. Лучший вариант – открыть его, снять ловушки, избавиться от действительно ценных вещей, а стены оставить: для разорения ли или для новых постояльцев.

Эльфка достала заткнутую за пояс перчатку и, скрыв вздох за скрипом кожи, натянула ее на левую ладонь.

- Я хотела узнать, жив ли Ирвин, - сказала она, не глядя в желто-зеленый глаз эльфа напротив, - помочь ему, если было бы нужно. Но одна с этим я не справлюсь. Может быть, твоя сестра сможет помочь тебе в этом, если когда-нибудь тебя снова озаботит его судьба.

Прозвучало все как упрек. Милеанне это не понравилось. Она дернула край перчатки, словно подстегивала себя побыстрее выпалить все, что должно, и не разрывать больше сердце. Нужно рубить одним движением, а она будто нарочно тянет себя за жилы. Нужно брать пример с Илларэна. У него не составило никакого труда все перечеркнуть. Это хорошая практика. В новую жизнь без балласта из старой.

Милеанэль по-прежнему не поднимала глаз, потому как не находила в себе сил снова взглянуть на его лицо и не увидеть в нем ничего, кроме ненавистного ей «так надо», которое эльфка много раз наблюдала в отражении его глаз и зеркалах, если встречалась взглядом сама с собой.

- Я буду возвращать старый долг, делать, что умею лучше всего. Если гипотеза Александэра подтвердится, то не будет больше никаких соблазнов и горьких сожалений.

Когда портал с громким хлопком закрылся, эльфка быстро утерла глаза и подняла лицо наверх. Она простояла так несколько минут, прежде чем нашла в себе силы в последний раз окинуть взглядом место, где было так много хорошего и совсем немного – Милеанэль сейчас это поняла – плохого. Гром прогремел еще раз, за ним сверкнула молния, а тут и дождь подоспел. Его очереди барабанили по стеклу, создав последней гостье этого места невольный марш на прощание. Теперь в штабе было пусто совсем, и в душе Милеанны теперь тоже было пусто. Вместе с тем, как она разорвала эту связь окончательно и бесповоротно, в груди на месте, которое совсем недавно удалось залатать встречей с бывшим командиром, сгнили стежки и снова стала зиять дыра. У эльфки не было иллюзий, что в этот раз больше не будет ни единого шанса что-то изменить и исправить. Сделано, значит, так тому быть.

Жаль, что он думает, что Милеанэль будет искать счастье. Илларэн либо не понял, либо не стал даже обращать внимания на то, что своими словами уколол ее туда, где долгое время болело и не давало спокойно спать. А теперь-то уже что.

Но не безболезненно и быстро. Вернее, не так… Все равно, как. Сначала долги, а потом, если повезет, придется решать, что делать дальше.

Сейчас оставалось только собрать сумку и покинуть место, где ее любовь родилась и где ей суждено было угаснуть: в очередную насмешку над теми, кто считает, что она может быть вечной.

Зеркало, оставленное ей Амариэ, Милеанэль запихнула в сумку машинально, даже не глядя, что делает. Что-то лежало – сунула, а потом можно будет разобраться.

На первом же привале эльфка разобралась и убрала его в самый далекий угол своего вещмешка. Это очень ценная вещь; Милеанна не понимала, зачем Амариэ решила оставить ей это зеркало. Чтобы посмотреть туда, где она могла бы быть, будь врачея лучше? Чтобы расковырять нарыв и упиваться, как он болит? Они оба хотели, чтобы Милеанэль не топталась на своих мозолях, и оба на прощание сделали так, чтобы она хотела эти мозоли вскрывать. Напомнить себе, как ей было, на самом деле, хорошо? Уничтожить себя за то, что снова – в третий раз – не смогла выбрать очевидное? Наблюдать, как вор в окно, за чужой жизнью, и хотя бы чувствовать, что поступила правильно… Ведь, в сущности, что имеет значение? Если любовь настоящая, значит, сделаешь все, чтобы твой любимый был счастлив. Даже если по-настоящему счастливым и полноценным он может быть только без тебя.

На обозах и своим портальным ходом эльфка добралась до Долины Понтара меньше чем за неделю. Она экономила силы и старалась ловить телеги и прокатывать на них сколько возможно, чтобы сохранить энергию на дело. Оказавшись на месте, Милеанэль бросилась в работу с головой. Она старалась быть занятой так долго, сколько ее только держали ноги и позволяла голова. Обмотанная в такие же, как и у других врачей, слои ткани и в темных очках, эльфка не боялась, что кто-то ее узнает. Может быть, она хотела, чтобы так и случилось.

К сожалению или к счастью, свою цель Милеанна нашла очень быстро.

У Александэра, уже тогда проводившего опыты под звездочкой, была тогда к врачее очень специфическая просьба, когда она, запыхавшаяся и готовая на что угодно, заявилась к нему на Коломницу. Нужда эльфки грозила эпидемиологу большими проблемами, но он все равно согласился. В обмен на небольшую услугу, которая тогда показалась Милеанэль очень странной: больно эфемерная, отложенная во времени, какая-то… не такая. Но она согласилась, хоть и с ощущением, что добром эта авантюра вряд ли кончится. Но тогда единственное, что эльфку интересовало, - найти Илларэна как можно скорее.

Спустя много лет пришло время отдавать долг. Хоть Александэра уже не было в живых, у Милеанны всегда обнаруживалось в самый ненужный момент чувство справедливости и долга. Она все равно сделала то, о чем эпидемиолог ее просил. Ему было интересно, как же все-таки протекают специфические болезни у эльфов?.. В конце шестидесятых появился прекрасный претендент для испытаний. До него Милеанэль дошла только теперь, когда выполнить обещание ей больше ничего не мешало. Она очень хотела, чтобы все кончилось, и поскорее, но уйти желала тоже на своих условиях. Милеанна не смогла стать ни чародейкой, какую все представляют при звуке этого слова, ни женой, ни дочерью. Она всегда была в первую очередь врачеей. Что может быть лучше того, чем уйти так же, как жила?

Оказалось, что Катриона безо всяких «фи» пожирает и нелюдей тоже. Организм Милеанэль продержался дольше, чем любой бы на ее месте выдержал, и, может быть, она проработала бы дольше, если бы не ее работа на износ. Кровотечения из носа были постоянными, врачея работала в полусогнутом состоянии из-за болей внизу живота. Марти всегда говорила жалеть матку, а сейчас жалеть эльфке было нечего и незачем. Ее впрямь сильно задели его слова на прощание. Хотелось все ускорить, не страдать, напоследок хотя бы принести пользу. Милеанна и так много лет подряд жила с огромным чувством вины и желанием прекратить этот фарс, в который превратилась ее жизнь. Теперь же, когда она прошла точку невозврата, закончить было проще. Хуже смерти для эльфки внезапно стала такая вот жизнь.

Несмотря на это, за две недели работы Милеанэль смогла поставить на ноги двух: девочку Seidhe и мальчугана-человека. Она даже не запомнила их имена, поскольку детей забрали чуть ли не сразу дальше: изучать, как же удалось остановить заражение, как вышло, что они пережили Красную Смерть. У Милеанэль никто ничего не спросил, а она и не рассказала бы при всем желании, как так получилось. Счастливчики. Те самые доли больных, которые могут выздороветь сами.

Милеанна думала об этом и щупала вздувшийся в подмышке бубон. Однажды разодранные иглами Адама Сфорци, даже ее пугал внешний вид лимфоузлов, покалеченных и металлом, и болезнью. До последнего эльфка продолжала работать, пока симптомы окончательно не уложили ее в постель, которой Милеанэль служил плохо набитый сырой соломой мешок на голой земле. Она перетащила его на самый край, чтобы умереть в одиночестве, подальше от чужих глаз; как кошка, которая накануне гибели прощается с домом и уходит в тихое место, чтобы не тревожить своих родных ненужным горем.

Наконец, пришла пора зеркала. Ослабшие пальцы держали его некрепко. Эльфке пришлось перевернуться на бок, чтобы рука, сжимавшая прощальный подарок Амариэ, не дрожала и не грозилась разжать хват.

О ком же она могла еще подумать перед тем, как, наконец, уйти?

Казалось, зеркало передавало даже запахи. От него не пахнет больше табачным дымом: он бросил эту привычку в родных стенах. Остался только его запах, который Милеанэль не перепутала бы ни с чем на свете. Это, конечно, был все только бред агонии; никаких запахов зеркало не передавало. Отражение тоже было нечетким, очень схематичным, но все остальное воображение эльфки дорисовывало само. Она осторожно погладила большим пальцем отражение чужого лица, которое когда-то было самым родным, и тихо вздохнула. Вздох перемешался с затяжным кашлем; пока Милеанэль переносила приступ, забрызгала рукав рубахи, которым прикрывала рот, бурой кровью. Ее долгое курение дало осложнение на легкие. Непонятно, от чего она умрет раньше. Может быть, захлебнется во время очередного приступа. Может быть, сгорит в лихорадке. Неважно, сейчас самое главное – успеть.

Ей было еще куда заглянуть.

Напоследок она поцеловала чужое отражение, прошептала что-то и подумала о другом эльфе. О той, что была так на нее похожа, и, оказалось, похожа больше, чем когда-либо Милеанэль могла себе представить. Она сидела на завалинке у ограды и что-то мастерила. Сама. Кажется… Зеркало не могло точно ничего передать, но Милеанна как-то сама смогла понять, что это что-то вроде платка или шарфа… И что мама вышивает. Ее имя и имя ее эльфа, которого ее дочь привела к ней в дом, чтобы представить и просить ее благословения. Она, наверное, еще не знает, что это уже не нужно.

Милеанэль горько улыбнулась и снова поцеловала отражение. И после первого, и после второго касания губ на зеркале оставались бурые разводы. Как жаль, что у нее уже не хватит сил, чтобы попробовать совместить эти изображения. Она бы очень хотела видеть их вместе, сейчас. Неужели это последнее желание станет ничем?

- Папа, мы будем с тобой?

- Конечно, милая. Иди ко мне.

Тот самый камешек, при касании кожи горевший ярко-синим цветом, но в последние дни странно тускневший, если его по-прежнему носили и обращали на него внимание, вдруг похолодел и погас. Отныне он был способен дать только желто-зеленый огонь, но больше никогда - ярко-синий.

Она умерла вскоре после пятого дня Саовины, сгорев за несколько дней от Красной Смерти. Даже в агонии она старалась быть и нужной, и не причиняющей вреда одновременно, помогая до последнего в том, на что хватало сил в ее слабеющих руках. Как и водится, эту жертву никто не оценил. Единственное, в чем ее услышали напоследок, это ее просьба не сжигать тело на костре.

Тоже уже обреченные на смерть люди, которые были санитарами и помогали врачам, выкопали для эльфки могилу достаточно глубокую, чтобы ее не разрыли трупоеды, и похоронили ее так, чтобы голова смотрела на Синие Горы, откуда она была родом и где так и не стала своей.

В яму ей положили зеркало, в руках с которым она сделала последний вздох и которое так и не отпустила, скальпель, по пряди волос спасенных ею детей и ключ, ни к чему не подходивший и больше похожий на дверной. Вместо надгробного камня вбили в землю прочный сук, на который нахлобучили дощечку, где криво выцарапали: «Альт из Лан Эксетера», - а чуть ниже: «от тех, кто пойдет за тобой следом».

Круг жизни замкнулся и начался заново. Бесконечный, таинственный, никогда не останавливающийся. Так она и стала нужной и полезной.

Хоть где-то.