Растбург был любимцем Мэвы. Здесь проходили ее летние вечера еще в юности, когда она была взбалмошной принцессой, не обремененной обязательствами. Замок впитал эти вибрации и стал ассоциироваться с праздником и отсутствием проблем — здесь всегда было приятно находиться. В летнее время за крепостью был особый уход — здесь бурлила жизнь, подписывались бумаги, съезжалась знать.
И хоть времена, когда Растбург полноправно принадлежал Лирии прошли, он все равно благоухал — насколько это было возможно в это темное время. 9 июля на улице стояла жуткая жара — ярко-зеленые деревья качались на теплом ветру. В этот раз Мэва, и без того не слишком жалующая жару, с нетерпением ждала дождей. Катриона благополучно распространялась, погода была вполне соответствующей для размножения бактерий. Мэва отдала приказ объявить в стране карантин, разослала глашатаев по деревням, которые зачитали северянам свод минимальных правил, предотвращающих заболевание: не посещать людных мест, не пить грязную воду, избегать контактов с заморскими гостями, окуривать жилище, часто стирать одежду и молиться Мелитэле.
Сама Мэва, прости богиня, очень сомневалась, что хотя бы одно из этих наказаний работало — чума распространялась слишком стремительно. Настолько, что это заметили даже нильфгаардцы. Обычно нерушимое войско стушевалось, штурмовать прокаженный север хотелось все меньше. Не то чтобы «начальство» сильно прислушивалось к простой солдатне, но упаднические настроение в итоге, судя по всему, почувствовали и генералы. Иначе как можно объяснить поставленную Эмгыром паузу в этой игре?
Мэва и рада была бы позлорадствовать такому исходу, но умирали, в первую очередь, ее люди. И если у нее был хоть какой-то рецепт, как остановить южан, то как остановить Катриону — она не знала. Однако увидеть выражение лица вар Эмрейса королева буквально жаждала, так как давненько не видела его. Как он там? Похудел, осунулся или наоборот порозовел? По вкусу ли ему приходится нынешнее положение дел?
Собрание обещало быть интересным — пока Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов, вынужден подписывать временные перемирия, Белая Королева выжидает, чтобы снова окропить свой плащ кровью нильфов.
Растбург стоял на возвышении, поэтому увидеть огромную испанскую колонну было нетрудно. Стража открыла ворота задолго до того, как Эмгыр мог их увидеть, а Мэве тут же доложили о прибытии сюзерена. С самого утра у нее было полно забот, и позволить себе прихорашиваться перед приездом вар Эмрейса королева просто не могла. Так ей самой было бы выгодно объяснять свое нежелание заниматься женским туалетом, тем более для такого сукина сына. А надевать платье — и подавно.
Поэтому императора она встречала в легком кожаном охотничьем костюме с вышитой лирийской и ривийской символикой. Пышные распущенные волосы, кое-где заплетенные в длинные колоски, на макушке неизменно держала королевская тиара. К слову, только она и выдавала в ней царственную особу — в остальном Мэва выглядела как типичная северная простушка-охотница.
С самого начала Эмгыра мог почувствовать, что с ним ведут себя учтиво, но не раболепно. Королева всячески демонстрировала независимость. Так, она вышла из крепости во двор ровно в тот момент, когда процессия почти остановилась, а не ожидала приезда повелителя, как слуга. Поприветствовала сдержанно, хоть и с ответной улыбкой, склонив голову и подняв ее чуть быстрее, чем стоило бы. И все это — крайне естественно, словно это были особенности ее живого, неусидчивого характера.
Путь до зала был долог, но Мэва не торопилась, шла спокойно, почти торжественно. Несмотря на внушающий рост и комплекцию, шаг у нее был воздушный и почти неслышный. Она не обратила никакого внимания на солидную охрану вар Эмрейса и не собиралась обвинять его в недоверии — таковы были правила игры, и она их знала. Свою же личную гвардию королева отпустила, дабы поддержать иллюзию радушного хозяина и благосклонного феодала.
— Так фто ш, каким вы находите Растбург ивнутри? — спокойно спросила она, по-прежнему глядя прямо перед собой. Губы ее дрогнули — когда еще южанин увидит северную крепость не только снаружи? Вероятно, она ходила по лезвию, но нынешнее положение дел, перемирие, общая беда и интеллект вар Эмрейса этот ехидный вопрос вряд ли слишком уж уязвил бы императора. Легкая словесная игра между двумя главнокомандующими — подумаешь, какой пустяк. К тому же мужчины любили списывать все на острые женские языки — так почему бы этим не пользоваться?
И все же не почувствовать, что Эмгыр был недоволен, было невозможно. Возможно, именно это обстоятельство осветило день лирийки и прибавило ей веселости.
В зале были огромные завешенные не слишком изысканными портьерами окна, что прямо объясняло, почему в Растбурге находиться можно было только летом. Холодный камень охлаждал пространство и не был утяжелен дополнительными аксессуарами, кроме гербов, оружия, лосиных голов и канделябров. Напротив двух кушеток, чуть повернутых друг к другу, стоял камин — на случай, если беседа проходит осенью. Расторопная прислуга пробежала сквозь толпу стражи и поставила перед кушетками столик — прямо на громадную шкуру медведя.
Нога королевы оказалась прямо около пасти зверя, когда она уважительно опустилась в софу напротив окна, чтобы белоснежная кожа Эмгыра не пострадала от бесцеремонного северного солнца. У самой же лицо осветилось, вспыхнули светло-зеленые глаза, очертился розоватый шрам на левой части лица, которой она и была повернута к вар Эмрейсу.
Мэва была бы не прочь поболтать с ним вне контекста — без его проклятой бригады, мишуры, условностей и дипломатического такта. Но ни сейчас, ни в ближайшее время, ни в этой жизни это невозможно. Друг напротив друга всегда будут сидеть Белая Королева и Белое Пламя, Gvaedyn и захватчик, лирийка и нильфгаардец. Утратившая свою красоту женщина и мужчина, который ее изуродовал.
Прислуга поклонилась и выбежала за дверь. Очень скоро на столике окажется вино.

А вот у Мэвы настроение было прекрасным. Мрачность Белого пламени еще больше подбодрила правительницу. Она прекрасно знала, что ничем хорошим ни для нее, ни для Лирии и Ривии эта встреча не кончится, но неужели это должно отражаться на ее настроении? В этом мире она — как ривийское фруктовое. Веселая, с подвижной, легко возбудимой психикой, Мэва легко удивлялась и так же просто радовалась мелочам.
Когда королева отойдет от дел — если ей вообще удастся дожить до этого момента и делегировать все основные проблемы государства на сына — вся ее жизнь будет сплошной пирушкой. Иногда запойные гуляния будут скрашивать охоты, скачки и дела амурные с крепкими, взбитыми мужчинками, каких обычно у нее масса. Там не будет места детям, внукам и прочим плебейским удовольствиям. Там будет сон под открытым небом, купание голышом в ледяной воде, розыгрыши капитанов, кулачные бои с рядовыми и народные гуляния. Там будет свобода и душа нараспашку. Такая жизнь — она готова поспорить — будет наполнена огромным количеством приятных событий, каждое из которых способно затмить предыдущее. Но даже тогда самым светлым воспоминанием по-прежнему останется это прелестное, хмурое выражение лица императора, чьи планы разрушились.

«Тесным».
Мэва дружелюбно-снисходительно улыбнулась. Худой какой. Тонкий, бледный, безволосый. Вот и злой. И как он заделал дочь…
— Это мой дом, — чуть наклонив голову, напомнила женщина. Сказала она это вскользь, не делая акцента на слове «мой». Словесно доказывать преданность своему краю северянам не приходилось — Нильфгаард знал об упертости нордлингов в вопросе своей земли. К тому же Мэва и впрямь попридержала собственных коней — вернее, научилась. Когда придет время открыто объявить войну и вступить в новую конфронтацию, она это сделает. Пока стоит отсидеться и, насколько это возможно, откормить людей на южных харчах. Забавно, что и Эмгыр прекрасно это знал. Каждый из них играл в игру на бдительность — тот, кто первый ошибется, не оберется последствий. И, хоть у вар Эмрейса положение было куда лучше, обстоятельства были не на его стороне.

Лицо у нее редко бывало недовольным, поэтому Мэва ничего не ответила. Заметив, как долго император не разрывает зрительный контакт, королева в ответ лишь вскинула брови и прищурилась. «Неужели?» — спрашивали зеленые глаза, полные детского лукавства и женской силы одновременно. Посмотрев сквозь Деитвена, махнула рукой слуге в сторону портьеры. Солнце на севере — это здорово, но не когда оно слепит и мешает наслаждаться пасующим Эмгыром. Ведь сам, сам пришел, а не послал кого-то. Можно сказать, снизошел. С чего бы?
Тяжелая портьера перекрыла доступ солнцу, но темно в зале не стало за счет других окон. Светлая, почти прозрачная кожа Мэвы перестала светиться, шрам слился с щекой и перестал выглядеть пугающе бугристым.
Королева сразу же выпроводила слуг из комнаты — нечего уши развешивать. Сплетни среди прислуги — их единственную радость — лирийка не пресекала, но и не одобряла. Как только августейшие особы остались одни, Мэва откинулась на спинку и сделала приличный глоток вина.
— Чефтна? Тогда могу ничего не говорить — ты и сам знаефь ответ, — сдержанно заявила она. — У меня на кафдом фтолбе написано: не пуфкать невнакомцеф, фторонить… фторонитьфя чужаков, — Мэва облизнула губы, не сумев выговорить сложное (из-за увечья) слово. Для верности указала рукой на улицу: мол, реально, на каждом столбе. — Быть беде.
В этом она была уверена. Ни один народ не будет готов к беженцам — ни в спокойное время, ни, тем более, когда бушует Катриона. Северяне, к тому же, народ негибкий, ригидный, крайне консервативный. Одно только вторжение нильфов они восприняли как удар по гордости, а принимать у себя — еще и из-под палки — вероятно больных людей… Вряд ли жители объединенного королевства это стерпят. Напряжение и без того высокое, беженцы только повысят градус.
— Отфюда возникает много вопрофов, но фсе они в рамках этого разговора будут риторичефкими, — заметила Мэва, понимая, что направить в Лирию и Ривию беженцев Эмгыр может без лишних размышлений. Поэтому задавать вопросы вроде «где мне их содержать», «чем кормить» было бы абсолютно бессмысленно.
— К тому ве ты знаефь, фто бевопафность моего народа превыфе фсего. Бевенцы… Откуда они пойдут, эти бевенцы? — настороженно спросила Мэва и отхлебнула еще вина.
Эпидемия — уже крупный камень раздора, но если на него наложатся еще и разнообразные культурологические, религиозные отличия… Это будет тяжелое время.