Будет ложью сказать, что Эмгыра это не подкосило. Конечно, он привык к тому, что некоторые знатные семьи Нильфгаарда его недолюбливают, и отвечал им полной взаимностью. Давали повод - вырезал под корень и не жалел. Эмпатии в императоре почти не осталось: после возвращения престола он зарекся кому-либо доверять. Ни Ваттье, ни Лже-Цирилла, ни кто-то другой - никто не мог сказать с полной уверенностью, что Эмгыр вар Эмрейс мог повернуться к ним спиной и не ждать удара. К жене, однако, за долгое время Белое Пламя уже не было столь строго. И снова солгал бы тот несчастный, кто бы осмелился предположить, что заговор не сплотил их. Эмгыр склонен был думать, что все вышло более чем удачно... Но только предусмотрительность спасла его юную жену от преждевременной гибели.

К этому император вар Эмрейс старался не возвращаться. Ровно до того момента, пока не получил в ответ на свое письмо гневную ноту от Анариетты.

Кузина императору была по-своему дорога. Какая-никакая, а семья - а ее у Эмгыра почти не осталось. Он привык к тому, что слова у Анариетты частенько расходятся с делом: княгиня была довольно отходчива и рвала и метала только в первые пять минут выведшего ее из себя события. Но тут было дело другое. Анну-Генриетту явно разозлил этот инцидент достаточно, чтобы даже после предупреждения императора она смела предъявлять ему свое "фи". К женским причудам Эмгыр, на счастье княгини, тоже привык.

Пришлось нанести Анариетте визит. Было бы некрасиво уехать на Север, на который император отправлялся совсем скоро, и не объясниться перед походом перед родственницей. Тем паче, что родственница - княгиня, пусть и марионеточного княжества.

* * *

В Боклер Эмгыр прибыл днем, побывал на официальном приеме и был от души накормлен и напоен. Императору подали лучшие вина, которые появляются только на княжеском столе, - по Сангреалю он успел порядком соскучиться. Но даже его изысканный вкус не мог заставить императора, усаженного во главе стола, не замечать пристального взгляда Анариетты, которая держалась только потому, чтобы не ронять авторитет царственного кузена в глазах своих придворных.

К вечеру Эмгыр пожаловал в покои Анариетты. Дамьен де ла Тур, всегда следовавший за княгиней, был без каких-либо шансов на пререкания выслан куда подальше. В роскошные апартаменты Анны-Генриетты подали легкий ужин, состоящий из всего трех блюд и еще одной бутылки Сангреаля. Решивший, что с пробкой справиться может и самостоятельно, Эмгыр одним взглядом заставил стайку фрейлин и служанок испариться не просто за дверь, а как можно дальше из коридора, по которому находились покои княгини. Наверняка они подслушивали… Куда без этого.

- Не смотри на меня так, Анарьетта, - покачал головой император, уже готовый к вороху вопросов от своей сиятельной кузины. Он откупорил бутылку, налил немного Сангреаля - на пару глотков - в стоящие на подносе бокалы и подал один из них в руки Анне-Генриетте. Игнорируя протокол, предложил сперва сесть княгине и опустился в одно из роскошных кресел. Боклерский дворец ничем не уступал в пышности императорской резиденции в летней столице. Подумав, что, не будь вопроса границ, он с удовольствием зимовал бы в городе Анны-Генриетты, Эмгыр поднял на кузину тяжелый взгляд.

- Я не распорядился ее казнить, и этого достаточно, - то ли оправдался, то ли снисходительно промолвил император. Впрочем, Анариетта имела право на другое мнение - как и прекрасную возможность его высказать. Эмгыр отпил немного Сангреаля, посмаковал его вкус, непонятно отчего скривился. Виной тому точно не изысканное вино.

Удивительно, но Анариетта была необычайно сговорчивой. Император уже был готов к тому, что княгиня Туссента непременно начнет осыпать его вопросами гораздо более безапелляционными: мол, как ты мог, раз - и на допрос, да еще мою любимицу, главный алмаз моего двора... Анна-Генриетта в этот раз проявила удивительную чуткость. Этому Эмгыр был благодарен, но вместе с тем и изумлен. Свои чувства он скрыл за еще одним глотком чудесного Сангреаля. По нему император будет скучать, проводя холодный сезон на далеком Севере. О том, что скоро разразится война, Анариетта, конечно, знала. Неспроста Эмгыр запрашивал от нее поддержки тыла армий. Урожайный Туссент получил очень завидную роль, которую ему предстоит сыграть по высшему разряду.

- Об аэп Ганн или аэп Кланвог? - уточнил Эмгыр, нарочито вырывая себе еще одну непродолжительную паузу. Он погладил большим пальцем инкрустированный золотом кубок и пожал плечами. Не хуже него самого Анариетта знала, как это: сидеть на троне, пусть и на сравнительно меньшем, чем его собственный. Факт, что Туссент - явная марионетка столицы, ничего не менял. И здесь, в солнечном Боклере, зреют заговоры. Визит женщины, приложившей руку к покушению на императорскую чету, сюда, в пышущее благополучием княжество, - еще одно тому подтверждение. Как и то, что приняли ее здесь с распростертыми объятиями. Деитвен тяжело посмотрел в голубые глаза дорогой кузины. Ее счастье, если она и впрямь ничего не знала об этом. Однако разве могло быть иначе? Веселая, беззаботная, обладающая удивительной способностью к стремительной смене настроения Анна-Генриетта меньше всего походила на женщину, желающую потворствовать смене династии. Эмгыр еще раз дернул плечом. Удивительно, но сейчас ему почему-то ужасно не хватало грустного взгляда своей императрицы. Стоило привезти ее сюда, подумал Деитвен. Она бы отдохнула, окунулась бы в почести, которые предлагал княжеский двор, расцвела бы от внимания местных рыцарей, соблюдающих Добродетели и приносящих порой умилительные и смешные обеты за праздничным столом. А в Туссенте каждый стол был праздничным - это не поддавалось сомнению. Одно только грустно: за ним помрачневший из-за недавнего покушения и скорого похода император был явно лишним. Слишком выделялся и вносил не свойственную княжескому двору чинность, строгость и ощущение скорых лишений. Такой уж у него был имидж. Но лучше внушать благоговение и страх, чем беззаветную любовь, думал Эмгыр, однако признавал: у любви сила не меньшая, чем у вечного ужаса перед царственной особой.

- Рассказывать нечего. Эта самовлюбленная дура перешла черту. Надеялась, что пересидит у своей подружки, вхожей в твой двор. - Эмгыр сделал неприятный упор на слово "твой", но взгляд с Анны-Генриетты перевел, вперившись им в витраж. Лунный свет удивительно прекрасно переливался в разноцветном стекле и вносил в их беседу ауру таинственности. Таинственность Эмгыр не любил. Будь его воля, разговаривал бы при дневном свете. Может, и любопытствующих персон поубавилось бы в оживленном, бурлящем княжеском дворце. Но вести такие разговоры пристало, так уж повелось, в полумраке, делая его еще более мрачным. - Не пересидела, - с нескрываемым ехидством отметил Деитвен, хмыкнув в поднесенный к губам кубок с Сангреалем. Знаменитое вино раззадорило его и снова пробудило злость, которую он испытал, когда часть карт была раскрыта.

- Если бы все было так просто, распорядился бы обеих казнить, и дело с концом, - прямо сказал он, смакуя терпкий вкус, - но в деле замешана дочурка аэп Даги. Наверняка ты его помнишь, - Эмгыр тихо поставил кубок рядом с мушмулой и отправил в рот кусок тонко нарезанной и аккуратно разложенной по позолоченному блюду груши. Та буквально растаяла на языке и, к неудовольствию императора, оказалась слишком сладкой. Однако, смешавшись с послевкусием Сангреаля, груша в конечном итоге его устроила.

- Пока это был только допрос, - продолжил Деитвен только тогда, когда закончил жевать. Для императора негоже гундосить и шепелявить, грубо нарушая этикет. В его случае, естественно, все бы закрыли глаза, а самые смелые принялись бы повторять за Эмгыром, но он ни в чьих глазах не желал выглядеть невежей. - Я еще не решил. Спрашивать у тебя разрешения не буду. Если де Ридо сочтет, что она нагло врет, - отправится следом за подружкой. Жаклин, имею в виду, - уточнил император. Слова тяжело повисли в воздухе. Жаль, что даже такой прекрасный легкий вечер может испортить угроза перспективной казни. Еще одной. Резиденция императора в июне сего года вне планов успела напиться крови более чем справедливо осужденных идиотов, посягнувших на августейшую семью.

- Я, честно говоря, в последнюю очередь думал бы на Туссент. Здесь сидишь ты, моя кровь. И прямо под твоим носом - заговор. Надеюсь, ты ничего не знала.

Он не спрашивал: утверждал. Знал, что если спросить, Анариетта непременно взбунтуется, и разговора не выйдет. Взбунтуется, причем, более чем справедливо. Однако сложилось все плохо. Даже Сангреаль не мог заглушить горечь, которую Эмгыр достаточно распробовал еще в детстве и вынужден был вспомнить, какова она на вкус, какие-то два месяца назад.

Насколько Анна-Генриетта и Лже-Цирилла отличались, замечал с каждой минутой разговора Эмгыр все больше и больше. Если его супруга, несмотря на внутренний стержень, который у нее был и о котором она будто забывала, Анарьетта была другой. Вокруг ее непреклонного, умеющего быть строгим и несгибаемым сердца удивительным узором плелась виноградная лоза сострадания, а на ней синели пухлые сизые плоды переменчивости и своеволия, присущего всем туссентским правителям. Император, несмотря на серьезность разговора и довольно резонный и будто отчасти обиженный ответ Анны-Генриетты, - о, она имела полное право злиться на кузена! - позволил взгляду потеплеть. Он подумал вдруг, что скоро покинет Нильфгаард и еще долго не увидит ослепительной красоты Города Золотых Башен и не попробует превосходного вина родом из Туссента. Обделит своим вниманием остаток семьи, которым должен, напротив, страшно дорожить, и оставит несчастную молодую жену, еще не привыкшую к своей самостоятельности. Эмгыр снова пожалел, что оставил Лже-Цириллу в столице. Анна-Генриетта, вечно юная и неунывающая жемчужина его семьи, непременно развеселила бы ее. Тем более, что и сама Анарьетта прошла довольно непростой путь, хотя злым языкам покажется, будто злоключений на веку туссентской княгини было слишком мало.

Ее муж, почивший князь Раймунд, пусть Великое Солнце греет его своими лучами, Эмгыру никогда не нравился. Слишком импульсивный, тогда еще относительно молодой и неженатый, он был довольно сговорчив, когда Нильфгаард предложил Туссенту оммаж. Не в пример Метинне, где суждено было скрываться сестре Анны-Генриетты, край вина и крови быстро и легко принял это щедрое предложение и остался, как и прежде, богатым, беззаботным и светлым уголком великой империи. Хорошо, что у Туссента оставалась тогда еще память о давнем союзе, заключенном еще Аделией Мартой и породнившим две династии. По этой причине Эмгыр мог ласково называть Анну-Генриетту своей дорогой кузиной, как и она его.

Но брак их Эмгыр, несмотря на обостренное чувство долга, присущее всем действительно чтящим свой долг правителям, не понимал. Они были слишком разные, не пойми как оказавшиеся рядом. Обещанная князю Анна-Генриетта, вынужденная отойти на второй план с восшествием Раймунда на трон Туссента, мало подходила ему. Эмгыр, уже на тот момент успевший познать горечь брака, представлял, какая сумятица возникнет, столкнись в первый раз Анариетта и Раймунд лбами. Происходило это чаще, чем император мог даже предполагать. Неизменно Анна проявляла мудрость и женскую хитрость, и интрижку с бардом, несомненно, порочащую доброе имя династии, Эмгыр ей тоже спускал. Он, и сам поменявший немало фавориток, не хотел ее судить. Тем паче что муж ее, так уж сложилось, императору вар Эмрейсу нравился мало. Кровь не водица, хоть и вряд ли у Анны-Генриетты и Эмгыра она была настолько одинаковой.

В конце концов, этот брак так или иначе должен был случиться. У туссентской династии намечался явный кризис. Две дочери, одна из которых помечена Черным Солнцем, - печальная тенденция для такого богатого княжества. Не ровен час наследница решит дурить, показывать свой изменчивый характер, пакостничать по-взрослому. Разумеется, чтобы направить ее энтузиазм в нужное русло, ей требовался мужчина. Тогда еще перспективный дворянин, из хорошей семьи, Раймунд очень сильно понравился княжеской семье. Разумеется, он был только марионеткой, но, когда женился на Анариетте, проявил удивительное упорство в том, чтобы удержать трон. Семь лет Раймунд продержался, но был настолько непопулярен среди горожан и знати ровно в той же степени, насколько любима была его супруга. Она словно и была Туссентом, ибо нынешнее княжество совершенно немыслимо без нее. В этом же Эмгыр видел и проблему, поскольку привык, так уж повелось, глядеть в далекое будущее... но не об этом. Слишком мрачные мысли - под стать вечеру, который до его приезда был приятным, томным, каким только может быть в цветущем августе.

- Я надеюсь, - без нажима, но довольно четко обронил император, чье выражение лица сделалось одновременно кислым и невинным. Удивительно, как человек его лет и выдержки умудрился в один миг выразить настолько разные эмоции. Словно говоря, что подобная эмоциональность - мероприятие разовое и на ближайшие несколько часов он от него воздержится, Эмгыр пожал плечами и допил вино. Обнаружив это досадное недоразумение, Деитвен обновил свой кубок и долил Сангреаль Анариетте. Чудесный напиток уходил гораздо быстрее груш, какими бы чудесными они ни уродились в этом году. Пусть и дальше так будет, рассуждал император, но главное, чтобы Туссент не кормил армию одними только фруктами. Здесь богатые на дичь леса, плодоносные виноградники, прекрасные животноводства. Хотелось надеяться, что все пройдет гладко. Ох, не знал еще Эмгыр наверняка, что снова увязнет в Северных Королевствах, как муха на меду. Однако будет неправильно сказать, что он не догадывался и не ожидал такого исхода. Об этом лучше всех расскажет Ваттье де Ридо и Петер Эвертсен, и особенно - коморный. Именно ему придется годом позже отдуваться за неудачи нильфгаардской армии и судорожно думать, как бы сохранить свое положение и все части тела на положенных Великим Солнцем местах.

- Жаль, мы не можем пройтись, - вдруг сказал Эмгыр. - Вечер великолепный. Но в Боклере много лишних ушей. Снуют, собирают досужие сплетни, хихикают по углам. Вот к чему приводит исключительно женский двор.

Как бы жестко ни звучали его слова, кажется, император произносил их не в укор. Напротив, в уголках глаз его залегли морщины, какие бывают у дедушек, когда они смотрят на своих внуков. Он тщательно старался избегать разговора о предательстве, хотя именно из-за него и прибыл в Туссент. Наконец, Эмгыр коротко вздохнул и ответил:

- Моей жене подали яд, - в голосе по-прежнему клокотали отголоски звериной злости, которые он испытал в тот злополучный вечер, - и мыслей других тут быть не может. Двор Нильфгаарда, ты сама знаешь, - продолжил император, - один змеиный клубок. Каждый ищет место под солнцем, - он усмехнулся, - и пользуется теми талантами, какими наделяет природа. У Эйлан... - Эмгыр осекся и снова повел плечом. Завершать мысль не требовалось. Анариетта, очень проницательная, несмотря на свою ветреность, женщина вполне способна была достроить конец за императора.

- Я бы хотел, - нарушил он молчание, - чтобы ты помогла Цирилле. Она непросто пережила покушение. Я решил не брать ее с собой сейчас, поскольку рассчитывал на немного... другой прием. Тем не менее, в отъезде я пробуду, надеюсь, недолго, но одну оставлять ее совсем не хочется. Стелла - конечно, ты помнишь леди Конгрев, - будет рядом с ней, но ты знаешь ее строгий нрав. Цирилле нужно больше улыбаться. А ты как женщина, - великодушно воздал заслуженные почести Эмгыр, не изменяя себе, - как никто можешь оказать ей поддержку. К тому же, у тебя тоже был очень тяжелый брак.

Июнь, 1271 год.

Исколесив уже пол державы по весенним трактам, Петер хотел было забыть о собственных хлопотах. Не этого ль желать, въезжая в гостеприимные земли Туссента? Край, способный окунуть загнанного путника в калейдоскоп развлечений и простых человеческих радостей. Край, в котором толпы паломников и странствующих рыцарей, напротив, искали источник куда более высокой, неземной благодати. Гости всех мастей получали от княжества по своим заслугам и пожеланиям - но Эвертсена не заботили вино и девы, турниры и проповеди о Святом Лебеде. Словно покорный пёс, он искал то, о чём его властелину стоило лишь заикнуться. Но, как это частенько бывает, размытая постановка задач сулит заманчивый простор для исполнителей. Петер не упустит шанса им воспользоваться, не забывая ни об интересах государства, ни о себе.

Прибытие государственного казначея в Боклер ознаменовали фанфары и шёпот заинтригованных горожан. Повод сего визита порождал уйму забавных теорий. Пока одни судачили об увеличении налогов с хлебосольного края, другие ожидали, что Эвертсен сам не прочь пополнить казну княжества: проведя последний год в постоянных разъездах, пропустив большинство светских мероприятий, граф наконец-то закатит торжество во благо здешних виноделов и церемониймейстеров. Придворные наверняка томились в ожидании сюрприза - а Петер с лихвой разделял их чувства. В свой первый визит в Туссент с момента смерти Раймунда казначей отправлялся с личного наставления Императора. Несказанное доверие: доселе ведение дел с Анной-Генриетой оставалось прерогативой исключительно её кузена. Теперь и Эвертсен почтит правящую княгиню своим присутствием. И предложениями, который нильфгаардец так умело сводил к требованиям.

- Неужели, - с облегчением проговорил Петер своему приставу, покидая осточертевшее седло. Привычный прищур, поддерживаемый палящим солнцем, сейчас не нёс в себе ни капли презрения. Окружившие процессию горожане ожидали от гостя встречного радушия: казначей наградил тех только скромной улыбкой и неловко вздёрнутой рукой. Находясь под пристальным вниманием поразительно счастливых людей и тёплым, мягким солнцем, Эвертсен уж было отвык от подобной атмосферы, сдерживая собственное тщеславие. Утомительная поездка сменилась томительным, приятным ожиданием главной фигуры сего княжества. 

* * *

Июнь, 1272 год

Проклятая Темерия. Земля, над которым даже солнце брезговало показаться. Под мрачными сводами Вызимского дворца, пустеющего день за днём, Петер встревоженно мчался вперёд, смотря лишь себе под ноги: невзрачная плитка, местами плесневевшая от беспробудной сырости, казалось, насмешливо вела бедолагу прямиком на плаху. Склонённой голове подыгрывали и руки, скованные за спиной безо всяких кандалов. Эвертсен самолично загнал себя в них, подкидывая проницательному разуму очередную задачку по спасению собственной головы. Времени на домыслы оставалось всё меньше. Язык заплетался, по сотому разу выговаривая осевшие на нём оправдания. Спешно заготовленная речь не казалась прощальной - впрочем, этим Петер мог лишь упустить свой очередной шанс. Даже страх перед роковой аудиенцией не мог вытеснить привычную самоуверенность Эвертсена. Ведь когда он не выходил сухим из воды?

Дождь, шедший на юго-восток прямиком от Хиппиры, уже обмочил коморного на пути к замку, готовящегося к эвакуации. А вести, шедшие вслед за дождём, не оставят и мокрого места от репутации всех, кто был причастен к трагедии в самом начале месяца. Наверняка Эмгыр узнал уже всё, что Петер желал сообщить ему из собственных уст: битва, позорно не выигранная, эпидемия, стремительно идущая с поля брани на южные земли... И, конечно, крушение большинства трудов коморного, которое позволило полевым генералам быстро найти козла отпущения. Собственно, а в чём они не правы? Разве что в том, что Петер способен признать собственные ошибки.

Достигнув императорских палат в сопровождении бойцов "Альбы", южанин смахнул со лба последние капли дождя. За ними выступил пот. Томительное ожидание прервал камергер, наконец-то соизволивший впустить гостя в святую святых. Нерасторопность камергера наградили едким прищуром, полным злобы и отчаяния. Словно провинившийся ребёнок, обиженный на весь мир, Петер хотел показать зубы. Очевидно, молочные, ведь спустя минуту они выпадут все, один за другом.

Анариетта была тем человеком, на которого невозможно было смотреть без улыбки. Светлая, живая, ею дышал Туссент, а она дышала им, и в этом причудливом в своей органичности симбиозе рождалась непередаваемая атмосфера солнечного княжества. Здесь даже самый смурной человек будет хотеть радоваться жизни. Казалось, можно пожаловать в Боклер и позволить ему поглотить все свои печали без остатка. И этот древний город ничего не просил взамен. Как ни была бы роскошна императорская резиденция в Нильфгаарде, она совсем другая. Мрачная, несмотря на золото солнечных бликов, играющих на башнях, чинная и полная тех, кому совсем не под руку думать о веселье. Эмгыр действительно искал отдыха от страстей. Перед походом он нужен себе с холодным рассудком. Это покушение на Цириллу ударило по Деитвену сильнее, чем казалось. Как теперь можно оставить ее одну, думалось императору, если девочка за годы подле него не смогла найти себе достаточно преданных друзей?

- Прошу простить, - великодушно заметил он, - и я рад, что это тебя не расстроило.

И это правда. Даже великим властителям Юга и завоевателям Севера иногда требуется поддержка семьи. С Анарьеттой всегда приходилось трудно. Эмгыр, и без того наделавший достаточно ошибок с женщинами, чаще снова оступался с ними, чем принимал верные решения. Лишения юности и пришедшиеся очень кстати для возвращения престола знакомства взрастили в нем острый ум, требовавшийся императору, и напрочь лишили эмпатии, так необходимой мужу, брату, отцу. Деитвен снова пожал плечами и поставил опустевший кубок на стол. Прекрасное туссентское вино не било по вискам, будто кувалдой, а, напротив, обволакивало уставший разум, как пуховое одеяло, и тянуло в постель. Он не привык вести беседы захмелевшим. Этот вечер с Анной-Генриеттой - редкое, подтверждающее правило исключение.

- У нее было тяжелое детство, - обронил император, помрачневший, стоило княгине вновь заговорить о Лже-Цирилле. Он уже начал привыкать к переносу жизни своей настоящей дочери на девочку, которая считала себя ее бледной тенью. Его жена мало походила на ту Цири, которую Эмгыр повстречал в замке Стигга, сошедшую с залитых кровью ступеней, подле ее новой семьи. Обязанность Деитвена - сохранять ее в безопасности и дай ей хотя бы толику любви, которую она заслуживает. Последние события в их жизни показали, что из императора никудышный супруг и хранитель. Эмгыр раздраженно дернул бровью. - Она беспокоится обо мне. Когда я уйду в поход, мне нужно знать, что она под надежным присмотром, не грустит, хорошо ест и не думает о дурном. Последнее сейчас особенно в дефиците, Анна.

Деитвен вздохнул и тяжело поднялся на ноги. Полуночный разговор подходил к концу. Задерживаться в покоях Анны-Генриетты дольше положенного протоколом срока Эмгыру не желалось. Еще немного, и беседа свернет в то русло, к которому он не готов даже с кузиной. Честнее сказать, ни с кем не готов. Прошло несколько лет, но им с Цириллой до сих пор не удалось адаптироваться друг к другу. Слишком много «но» было у Эмгыра для жены, а у нее - не меньше «почему?».

- Будь готова утром. Доброй ночи.

Будучи вежливым, император удостоил кузину коротким поклоном и удалился. Его гулкие, тяжелые, чеканящие шаги разнеслись по коридорам даже ночью не опустевшего дворца. В Нильфгаарде было куда… тише. И оттого, думал Эмгыр, когда перед ним отворяли двери его покоев, у его постояльцев пуще прежнего разыгрывалась тревога. Ведь единственный вопрос, который вечно задавали себе императоры и императрицы, князья и княгини, короли и королевы: «От кого стоит ждать предательства?».

* * *

Как и обещалось, Эмгыр встал спозаранку и ожидал Анариетту у дворцовых садов. Он опирался на парапет обеими ладонями и гипнотизировал взглядом почти полностью спрятанную под сенью деревьев беседку. В ней щебетали две девушки из числа фрейлин Анариетты, у которых, по всей видимости, сегодня выдалось свободное утро. Пока их товарки готовили княгиню к охоте, они могли поделиться свежими сплетнями и своими чаяниями. Эмгыр смотрел на них и не чувствовал даже капли зависти. Для него простая жизнь, не отягощенная вечными думами о заговорщиках и новых северных походах, была попросту недосягаема и потому совершенно нежеланна.

Объявили, наконец, что княгиня вот-вот присоединится к общей процессии и можно будет, наконец, отправляться в дорогу. Солнце еще даже не встало, и потому крутые ступени освещали не его первые лучи, а факелы в руках княжеской стражи, сопровождавшей Анну-Генриетту. Эмгыр вновь поклонился кузине, неукоснительно соблюдая этикет. В охотничьем костюме она выглядела так же прелестно, как и в церемониальном платье с венчающей голову диадемой. По сравнению с ней Деитвен выглядел не как император, а, скорее, как его камергер. Черный костюм, высокие удобные сапоги, перчатки на руках и тонкий золотой обруч, тускло поблескивающий на мужском лбу. Корон Эмгыр принципиально не носил и ограничивался, на первый взгляд, совсем не заметными атрибутами власти.

- Нам не нужно будет солнце. Ты осветишь дорогу без труда, дорогая кузина, - учтиво сделал комплимент Анне-Генриетте император и привычно директивным жестом пригласил ее к лошадям.

* * *

Он что, оправдывается? Первая ошибка, которую мог допустить Эвертсен. Эмгыр терпеть не мог, когда с ним юлят. Не прощал это никому, будь то жена или атташе. Черты лица оставались спокойны, будто император вовсе не был недоволен, но взгляд у него метал молнии и испепелил бы коморного за секунду, если бы только мог.

Когда Петер закончил, начиная к концу своего монолога больше злиться, чем оправдываться, лицо Эмгыра, наконец, ожило. Все морщины разом пришли в движение; казалось, Деитвен с ними родился, настолько глубоко они врезались в кожу.

- Ты что, Петер, хочешь, чтобы я тебя пожалел?

Тон голоса императора был настолько ледяным, что можно было бы задаться вопросом, не проносилась ли только что за окном Дикая Охота. Тут не нужно быть проницательным человеком, чтобы догадаться, что Эмгыр взбесился окончательно. Если до того, как Эвертсен открыл рот, он был готов слушать коморного и - подумать только! - даже попробовать понять его, то теперь об этом можно забыть. Деитвен рывком поднялся на ноги. Жалобно скрипнувшее кресло едва не завалилось на спинку, но устояло на честном слове.

- Я дал тебе деньги, дал тебе свободу и дал тебе время! Идиот! Ты считаешь, что дашь мне сводку и будешь свободен?! Не надейся!

Не хватало только хлопнуть ладонью по столу, и Эмгыр непременно бы это сделал, если бы не порезанный палец. Выплеснув первую волну гнева, император опустился обратно в кресло. Он чувствовал, как горит лицо и что выглядит оно сейчас наверняка как переспелый помидор. Нужно отдать Деитвену должное: он давно не был так зол. В последнее время нильфгаардская армия переживала слишком много неудач. Казалось, только начали проявляться первые успехи в вопросе поиска его дочери, но и здесь радоваться не приходилось. Работа Виго и ее племянницы займет много времени. Знающая Эмеан вовсе себе на уме… Ей нельзя доверять. А кому можно, если что ни день, то одно разочарование в ближайших соратниках?

- Вперед, твой звездный час. Объясни мне, почему я не дурак, раз доверил тебе эту кампанию, - наконец, потребовал император. Взгляд у него все еще сулил неприятности, но, если Петер выдержит первый натиск, вполне возможно, что второго просто не последует. Теперь, когда коморному дали жирный намек, чего именно от него ждут, у него есть шанс придумать или вспомнить для себя достойный аргумент. Чего у императора было не отнять: он не торопил. Оттого, что Петера молча буравили тяжелым взглядом, время не ускоряло свой бег. Роскошь, какая доступна далеко не всем подданным Эмгыра вар Эмрейса.

От оказанных почестей и радостных надежд коморному престало даже разулыбаться. Правда, выглядело то столь натужно и неестественно, что люди, давно знавшие Эвертсена, не сдержали и собственных ухмылок. Адъютанту за это полагалось двадцать пять шпицрутенов, но при таких-то людях, да в канун празднества! Быть может, злопамятный нильфгаардец вспомнит об этом позже: пока же адъютанту вместе с остальной свитой Эвертсена предлагалась долгожданная передышка. Быть может, Петер и вправду останется на здешний праздник. Как пойдёт. Пока же его путь лежал под своды боклерского дворца, где и продолжится знакомство с княгиней и её приближёнными.

Наградив де ла Тура и Ле Гоффа скромным кивком, Петер старательно держал в уме их имена. Казалось, стоит разуму хоть немного отдохнуть, а желудку - наконец-то унять голод, нильфгаардец напрочь забудет, как прошло их знакомство под палящим солнцем. Теперь, наслаждаясь прохладой отменно шлифованного мрамора и лиц обывателей замка, украдкой поглядывавших на чванного нильфгаардца, Петер обретал былую уверен... самоуверенность. Беседа с Анной-Генриеттой не получила продолжения - но, может, того и не требовалось. Совсем скоро коморного встретил пустой зал, полный здешних угощений. С голода всё, что украшало серебряную посуду - будь то вино, виноград или даже ягодное пюре (знамо, из чего), казалось настоящим деликатесом. Равно как и княгиня, оставшаяся с ним наедине. Голодный взгляд заметались по залу, предвкушая тяжёлый выбор. И, дабы не портить себе аппетит, граф неспешным, но уверенным шагом направился к столу.

- Разумеется, Ваша милость, - бойко отозвался Петер, подтверждая очевидные догадки. Хитроватый взгляд вновь устремился на хозяйку - а рука вслепую потянулась к столу и ухватила аккуратный кусочек пирога. Оказалось тот, к всеобщему удивлению, тоже из винограда. Лёгкий перекус удачно оттягивал долгожданный разговор, но и оставлять княгиню без внимания - непростительно! Впрочем, отхлебнуть вина перед продолжением беседы ничто не запрещает.

- Знаете, - сглотнув, продолжил Петер, - В последнее время Император с головой ушёл в дела, не требующие отлагательств. Моя занятость никак не станет больше Его Величества - поэтому я и рад оказаться здесь, - вымолвил радостный коморный и ухватил маленькую гроздь винограда. Дабы его речь совсем не скатилась в анекдот, на помощь пришли горьковатые косточки. Прочистив горло, Петер наконец-то вернул себе прежнее, невозмутимое лицо.

- А может, - добавил Петер, медленно приближаясь к княжеской особе, - Оттого, что я слыву человеком прямым и экономным. Так что много времени не займу. Время, знаете ли, всегда дороже золота - а уж сейчас... - Эвертсен практически поровнялся с хозяйкой, понимая, что на этом его время истекло. Не шибко его удалось выбить, но и разрушать мифы о собственной прямолинейности... Доверие, оказанное Эмгыром, нельзя предать. Быть может, именно поэтому Эвертсен и прибыл огласить то, что невозможно сказать не в лоб и, уж тем более, своей дорогой кузине. Пауза подзатянулась, а мужские глаза, широко открывшись, обречённо уставились в голубые очи напротив.

- Война грядёт, - поразительно будничным тоном изрёк Эвертсен, закинув в рот последний плод винограда. - Да, опять.

* * *

С первого же ответа Императора сердце Петера ушло глубоко в пятки. Виноватый взгляд тут же прибило к полу. Истошное "Никак нет, Ваше Величество" так и рвалось из дрогнувших уст - но Эвертсен знал, что прерывать Деитвена в такой момент было б непростительной глупостью. Куда проще стерпеть все оскорбления и просто позволить Эмгыру выместить пыл: пожалуй, этой тактике был научен уже каждый, кого Император приглашал в свой кабинет. Де Ридо был в этом сущий мастак! Эвертсен, как тот искренне верил, был всё-таки поумнее, что и мешало примерять роль провинившегося ребёнка с онемевшим языком. Его светлая голова ломилась от аргументов, оправданий и безмерно значимого самомнения, но всех их опытный хозяйственник, как и полагало, приберёг на потом.

Когда же Император подарил возможность выговориться, аргументов не осталось. Перебирая в уме крупицы мыслей, выживших после императорского гнева, Петер надолго замолк. Цена каждого его слова теперь была помножена натрое - но рассудительности это как-то не прибавляло. Своё новое оправдательное слово коморный начал, пожалуй, с самого острого тезиса.

- Не думаю, что Ваше Величество окружило бы себя дураками, - наконец-то выдал Петер, шмыгнув носом. Размазывая ответственность, как масло на ломоть хлеба, нильфгаардец ни в какую не желал брать всю вину на себя. В дураках остались все: и теперь всё, что оставалось Эвертсену - лишний раз доказать, что хоть один человек в кругу Императора не останется патологическим имбецилом.

- Произошедшее поистине ужасно. Но, если позволите, я вижу в нём лишь печальную закономерность, а не толпу виноватых, безусловно подорвавших Ваше доверие, государь, - вслед за речью, вернувшей себе былое самообладание, вновь осмелел и взгляд. Карие глаза, полные полопавшихся капилляров, окинули взглядом многострадальное лицо Эмгыра.

- Империя вновь перенапряжена. Наши интересы не поспевают за реальными возможностями, а война с объединившимся Севером на три фронта то и дело преподносит... Свои сюрпризы. Вовремя затыкать все возникающие бреши практически невозможно, Ваше Величество. Тот же мор - он оказался далеко за пределами моей власти и возможностей. - Стараясь не зарыться в фундаментальность проблем, Петер взял небольшую пазу. Оценивать, сколь дерзко могли прозвучать его слова, было некогда - пока Император не нашлось, чем возразить, коморный поспешил пролить смутный лучик надежды на собственное будущее.

- Мои возможности - находить возможности, - поперхнувшись собственным коснояычием, Петер ненадолго унял волнение и продолжил торопливую речь. - И выжать из них всё возможное, разумеется. Центральный фронт парализовало, но теперь я могу сосредоточиться на иных направлениях. Если позволите, - судорожным тоном попросил коморный, робко приближаясь к императорскому столу. Развёрнутая карта, отодвинутая на дальний край стола, теперь оказалась в центре внимания. Резкие движения пальцев удачно скрывали тремор, так и не сошедший с мужских рук.

- На востоке, - начал Петер, почему-то указывая на Вердэн, - по-прежнему беснуется Зелёная компания. Эти вахлаки не столь опасны, но скользкие, истинно, как дворяне. Дабы обезопасить нашу кампанию на Цидарис, стоит разобраться с ними как можно скорее. А здесь, - бледный палец Эвертсена устремился за Махакам, - стали докладывать о волнениях. Аэдирнская погань тоже вот-вот взбрыкнёт. Конечно, ситуацию на том рубеже может - и должна - урегулировать Ваша ленница, но... Вы знаете, я не особо доверяю женщинам - особенно таким. - Скривлённая мина на лице Петера испарилась с тяжёлых выдохом. Вывалив всё, что мужчина посчитал необходимым, коромный отступил на безопасное для себя расстояние и собрал в кулак всю свою учтивость для последней просьбы.

- Если уж то позволено озвучить, Ваше Величество, я бы предпочёл нести Вашу волю в Вердэне.