Роберт вернулся домой.
Лежа в телеге странствующей труппы, на груде мешков с провизией и тряпками для выступлений, он часто пытался представить, как это будет. Ему грезились залитые солнцем и пахнущие морской солью улочки; слышались крики чаек и смачные ругательства работников порта; представлялись теплые радостные объятия, долгие разговоры, улыбки и смех, но... все сложилось не так. Из решающей битвы де Бланхейм вернулся другим. Ему уже не хотелось беспечно рассказывать о своих приключениях и расспрашивать матушку о том, как дела в баронстве и не присылала ли старшая сестра писем; не хотелось прогуливаться по с детства знакомым улочкам и приветливо улыбаться почти позабытым знакомым. Все, чего аттриец действительно жаждал – это покоя и одиночества. Обычно бывший душой компании, теперь он не находил в себе сил на веселые беззаботные кутежи, и все больше нравилось ему молчаливо сидеть на пристани и кидать в море гальку. Мыслями Роберт был все еще там: на поле битвы, где от его отряда практически никого не осталось. Потерянно и обреченно взирая на пенистые волны, он снова и снова перебирал в памяти имена и лица погибших друзей; вспоминал веселые шутки соратников и мечты, которыми те делились по вечерам у костра. Ни одной из них оказалось не суждено сбыться, и от этого становилось мучительно больно, точно мог что-то сделать, но оказался слишком слаб, неумел и глуп.
Роберт коротко ухмыльнулся. Сейчас, не смотря на ранний час, на улицах было на удивление людно. Жители порта, казалось, вовсе не спали ночью, а проход на пристань был перекрыт солдатами Нильфгаарда. Несколько человек пытались прорваться через оцепление и убедить военных в том, что должны выйти в море, но те не слушали возражений и продолжали уверенно делать свою работу. Де Бланхейм остановился поодаль, возле приземистого домика с высоким и прочным забором. Порывшись в кармане, шпион и вербовщик Империи вытащил на свет несколько недозревших яблок и, прислонившись боком к плетню, принялся неторопливо жевать. Как и десятки раз прежде, он изображал из себя зеваку-простака, что решил потешиться над чужим несчастьем, или попросту поглазеть на очередную заварушку. Для убедительности аттриец даже стащил с головы шапку и теперь лениво отгонял ей назойливых жирных мух.
«Не иначе, как кто-то вновь решился перечить Империи», - решил де Бланхейм, - «и теперь Империя пытается восстановить порядок и сделать вид, будто ничего не было. Либо мы ждем очень известного и почетного гостя, который просто не может ходить по улицам без охраны. Узнать, в любом случае, будет не лишним. Хотя, зачем бы? Наместник наверняка неплохо управится и без меня, а если нет, мне-то какое дело? Верно говорят: привычка – вторая натура».
Аттриец фыркнул, отогнал от лица очередную муху и прищурился, пытаясь разглядеть, не заходят ли в порт корабли. Для лучшего наблюдения, правда, стоило забраться, куда повыше, но подходящего для этого места Роберт еще не приметил. Как и не ощутил в душе порыва выслужиться перед Нильфгаардом. Аттре не было его заданием, зато было домом, где жила матушка и верные подданные. Ради их безопасности и будущего стоило вспомнить былые таланты. Ради них и Императрицы, увезенной из Цинтры алчным и ненасытным тираном. Не будь Цирилла Ее Величеством, де Бланхейм еще несколько месяцев назад ушел бы в подполье и отдал бы свою жизнь и клинок тем, кому это было нужнее. Несмотря, на юный возраст, аттриец был верен, в первую очередь, своему княжеству и помнил, каким оно было когда-то давно, когда земли принадлежали королеве Калантэ. Знал он и то, каким оно стало благодаря Нильфгаарду – империи беспощадной, безжалостной и жадной до чужих жизней. Подобно чуме, Нильфгаард пронесся по некогда цветущим и сытым землям и оставил после себя дисциплину, нищету, обездоленных вдов и осиротевших детей. Пару лет назад Роб еще не был способен все осознать, но теперь неприглядная истина висела в сознании барона отчетливо, ярко и безобразно.
Роб на мгновение прикрыл глаза и провел по лицу ладонью, точно пытался стереть навязчивые мысли, затем тихо фыркнул и, запрокинув голову, уставился на солнце, покуда глаза не начало резать. Впрочем, выходка эта не стоила ничего, а в порту если что и случилось за это время, то совершенно не то, на что следовало бы обратить внимание.

Отредактировано Роберт (01.06.23 21:08)

«Блядь...» - с негодованием подумал сходивший за обычного горожанина Корбан да смотрел, как в город входит армия продажных шкур и грязных ублюдков. Гнев от утренних вестей отступил под натиском немого смирения и недовольства. Он прибыл в Аттре чуть меньше месяца назад, под видом беженца, что стремился покинуть чумные земли и вернуться в родной край, из которого якобы имел глупость бежать несколько лет назад. Как и многие пришлые/вернувшиеся, искал работу и крышу над головой, а заодно приглядывался к окружению, узнавал новости, задавая осторожные вопросы, а иной раз подслушивая чужие разговоры. Он только начал сплетать нити заговора, с аккуратностью ювелира, обрабатывающего будущее украшение. Наводил справки о старых знакомых, налаживал связи, давая скромную пищу для ума тем, в чьих сердцах давно зрели семена ненависти к нильфам, которые они же сами и посеяли. Наученный опытом, партизан не спешил и не действовал агрессивно, поскольку знал: объегорить государство, возглавляемое подлецом и обманщиком, можно только ему уподобившись. Для начала было необходимо разжиться достаточным числом союзников не только на территории города, но и далеко за его пределами, и если не получить поддержку, то обрести хотя бы ее видимость. Однако не успел он толком наладить связь между своими же, как у кого-то сдали нервы, иначе ведь не объяснишь выходку, что довелось смаковать всем жителям Аттре добрую половину дня. И Корбану не меньше имперских ищеек хотелось узнать, кто оказался этим слабохарактерным идиотом, а так же, что именно он написал на злополучном клочке бумаги, поскольку услышанные им версии сильно рознились.
Когда плащ главного страшилы 99-ой исчез в стенах ратуши, де Бланхейм повел мула под уздцы в обход главного входа в здание, на телеге, что гремела следом за ведомым животным, под тканью покоились стулья. Эти предметы интерьера с вульгарной, то есть солнечной, символикой на подушках спинок было необходимо доставить в столовую дома совета. А Корбан бессовестно опаздывал, уже готовый рассыпаться за это в притворных извинениях и сетовании на перекрытые стражниками и сбившейся толпой улицы.

Зал совета был светел и просторен. Как и в прошлый визит Карлом Аттре. Только тогда он был капитаном, внутренности ратуши освещались многочисленными факелами и кострами, а залы и кабинеты были устланы мертвыми защитниками и атакующими. Но все равно было просторно.
Карл вар Альба, вошел в зал скрипя латами, звеня шпорами. Он вошел в зал в сопровождении двух адъютантов и командира эскадрона, скрипящих и звенящих в такт ему. Он вошел в зал в твердой уверенности, что ему здесь не рады. И не ошибся. Никто не хочет видеть в своем городе армию бандитов во главе с садистом.
Карл вар Альба был военным до мозга костей. Он был старым служакой, но не службистом. И всегда выполнял то, что было должно выполнить. Даже если ему это было сильно неприятно. Как итог, - дурная слава среди других командиров и правителей. Вот только Карлу было все равно, что о нем говорят другие. Ему было важнее мнение своих солдат, а они, - ублюдки и садисты, - боялись и любили его одновременно. Потому что Карл был умен, а потому изощрен в наказаниях для своих подчиненных. Он был тем командиром, который был с солдатами в аду и даже умудрялся дать им воды. Он жестоко карал и щедро вознаграждал. Он выполнял свой долг, чувствовал правоту своих действий и спал спокойно.
Полковник остановился в пяти шагах от наместника, звякнул шпорами и вежливо поклонился.
- Приветствую вас, господин наместник, господа советники! Покорнейше вас благодарю, все солдаты в порядке и здоровы.
Даже здесь, в тылу, воинство вар Альбы несло потери. По пути в Цинтру он повесил десятерых солдат, в Цинтре он повесил тридцать, по пути из Цинтры сюда двадцать солдат посадили на кол, а с одного офицера содрали кожу живьем. Освежевал его лично Карл, в назидание другим. Причины были просты, - грабежи, изнасилования, попытки дезертировать. Такое полковник карал жестоко, хотя и немного сочувствовал солдатам, - оказавшись после фронта в мирном и дружественном краю, сложно нести свою службу.
- Ничего, - продолжил он. - Я рад видеть город отстроенным и живым, ибо в последний раз я видел его горящим и мертвым. И мне бы не хотелось снова видеть его таким.
Он повел глазом по присутствующим. Его взгляд, жесткий, строгий и оценивающий, словно бы раздевал до костей, хотя это было совсем не так. Еще на подъезде к городу Карл узнал о местной неприятности, однако решил на нее не реагировать. Убийство одного чиновника не была его проблей. Его проблемой было выбрасывание чиновников из окон их домов на пики разъяренной толпы. Однако его слова можно было расценивать как намек на то, что будет, если присутствующие потеряют контроль над ситуацией. Карл прекрасно знал, что в этом случае, ему хватит сил и полномочий для подобных действий. Он хорошо помнил недавний мятеж в Цинтре, и чем он кончился.
- И я рад видеть, что местные жители сыты и рады тому, что его Императорское Величество им покровительствует. Однако довольно любезностей. Я прибыл сюда за пополнением и надеюсь что вы, господин наместник, позволите моим вербовщикам посетить ваши тюрьмы и отобрать новых рекрутов.
Он повернул голову и что-то шепнул одному из адъютантов. Тот, выслушав, кивнул, звякнул шпорами и поспешил к выходу.
- До того момента, пока рекруты не отправятся в свой тренировочный лагерь, я намерен погостить с вашем городе, дабы лично проконтролировать качество и количество новобранцев.
За окном раздался ор команд офицеров и многоэтажный мат сержантов и капралов. Громыхнуло. И раздался грохот подкованных сапог. Девяносто девятая потянулась к выходу из города. Карл решил не подвергать своих солдат соблазнам и еще на подъезде к городу распорядился вывести их и отойти на три мили на юг, а там уже встать лагерем. Также он приказал своим интендантам закупить достаточное количество алкоголя, найти и нанять достаточно шлюх, чтобы его бойцы не имели лишних поводов беспокоить добропорядочных подданных Императора. Исключение составили три наиболее дисциплинированные роты, которые он решил оставить в городе, при себе, а при случае, задействовать против возможного мятежа, пока не подтянутся остальные силы.

События развивались стремительно. Не успев толком выяснить, что же случилось за ночь, и отчего портовые улочки наводнились городской стражей, Роберт вдруг услышал до боли знакомый грохот, порожденный стуком копыт, лязгом доспехов и тяжелыми чеканными шагами нескольких десятков солдат. Не желая верить своим ушам, де Бланхейм повернулся на звук, выпучил глаза и приоткрыл рот в показном удивлении.
- Вот те на... – озадаченно протянул он, утирая пот со лба шапкой, - Солдаты пожаловали... А по что? Неужто опять война?
Аттриец покачал головой и повернулся лицом к здоровяку в мясницком фартуке, кое-где заляпанном кровью и салом. Наметанным взглядом шпиона, доносчика, осведомителя, вербовщика и диверсанта он пробежался по фигуре и чертам мужчины и, сочтя их вполне обычными для выбранной мужчиной профессии, задумчиво почесал затылок.
- Я-то? Да что то, что се – все не мед. Ежели уж выбирать, так уж лучше в солдаты пойти, чем помереть на виселице. Я слыхал от соседа, что ежели до какого звания дослужиться, то и денег тебе дадут, а коли помрешь, так и мамке с тятькой чего пожалуют. А у меня тятьки нет. Одна только мамка да братья с сестрами мал мала меньше. Коль помру, так и оне за мной сгинут.
Роб озадаченно нахмурил брови и отвернулся, пытаясь разглядеть, что за знаки отличия украшают штандарты отряда, черной массой текущего к ратуше. С его места этого, правда, было не разобрать, и юный барон не придумал ничего лучше, чем вскочить на забор и, приставив руку ко лбу, вытянуть вперед шею.
- Вот те на... – повторил он, бледнея, - не было нам печали... Такие дела творятся... Это по ним что ли стражи наставили? Али случилось чего? Не знаешь, случаем, чего служивые-то у порта столпились?
Де Бланхейм ловко спрыгнул на землю и вновь обратился к своему неожиданному собеседнику.
- Давеча только днем с огнем было их не сыскать, а к утру точно волной принесло поганой. В море тепереча из-за них не выйти...
Аттриец недовольно махнул рукой и даже сплюнул под ноги от досады. Разумеется, напускной. Чувства, что юный барон испытал в момент появления знаменитой девяносто девятой дивизии, разительно отличались от тех эмоций, что он продемонстрировал. Общим, пожалуй, был только страх, смешанный с непониманием, неприятием и отвращением.
В давние времена Роберт считал солдат Карла вар Альбы самоотверженными героями, однако, за годы служения великой Империи, успел насмотреться и наслушаться многого. Эти люди, жаждущие свободной жизни, были до крайности далеки от самопожертвования и благородства. Подобно безжалостной Катрионе, они проходили по землям врагов, оставляя позади себя выжженные деревни, вереницы виселиц и рвы, ставшие неугодным братской могилой. Собранная из отбросов общества всех мастей «Мертвая голова» понимала лишь язык силы, и де Бланхейм вдруг осознал: Нильфгаард прислал в Аттре не защитников, но карателей. «По какой причине осталось понять...» Де Бланхейм бросил короткий взгляд на своего собеседника и тотчас же отвернулся – от былой отстраненности, задумчивости и беспечности не осталось и следа.

В молодости Карл, - в силу своего возраста, - был весьма нетерпелив, а потому опрометчив в своих суждениях и действиях. Молодость довела его до тюрьмы и только невероятная удача вывела его оттуда. Теперь же он был стар, а потому неспешен и острожен. Разумеется, он не доверял ни наместнику, ни его наперсникам. Его не волновали титулы и положения, его не обманывали медоточивые слова вынужденной любезности. Он не доверял Аттре, его сонному спокойствию под лучами Великого Солнца. Не доверял, потому что твердо знал, что в тенях скрывается измена.
- Я Вам весьма признателен, господин наместник, - полковник медленно поклонился. - Однако дела княжества находятся в Вашем ведении, вне моей юрисдикции. Что до трапезы, - еще раз Вас благодарю, но я не голоден. Тем более, что есть дела куда более важные.
Взгляд единственного глаза Карла переметнулся на Урбана Ровейна.
- Господин Ровейн? - спросил он. - Думаю, с Вами у меня гораздо больше тем для обсуждения, чем с господином наместником. Ведите.

* * *

Карл вар Альба следовал за Урбаном Ровейном тенью столь же черной, сколь и лязгающей. Следом за ним шел его адъютант, столь же черный и лязгающий.
- Что сообщил задержанный? - спросил Карл у начальника тайной полиции, когда они покинули стены зала совета и оказались в казематах. - И что Вам известно о нем самом, господин Ровейн? Судя по говору, Вы - аттриец, а значит Вам небезразлична судьба Вашей малой родины. Должен вам сообщить, что император устал от неповиновения его новых подданных, а потому мне дан четкий приказ быстро и жестко подавлять подобные акты. Однако мне бы не хотелось применять силу, а потому я хочу убедиться, что у Вас все находится под контролем.
Капающая с потолка вода, сырость и холод казались чем-то чужим и даже чуждым, но в то же время очень знакомым для Карла. Крики пытаемого человека не веселили и вообще не вызывали положительных чувств у командира 99-ой, но за годы службы он к таким крикам привык: пытаемые кричали также, как и раненные.