Город Лускан по Ангулеминым меркам был весьма крупненьким. Не таким огромным и роскошным, как самый большой город, в котором она бывала — Боклер, зато крупнее Ридбруна, Бельхавена и прочих городков в долине реки Нэви, и уж точно побольше неисчислимых деревень и селений, через которые судьба-судьбинушка то провозила ее на коне, то протаскивала за конем.
То, что все эти поселения до единого находились в другом мире — не в том, в котором она теперь обитала, Ангулему ни капельки не смущало. Город есть город, говорила она, и в каждом городе люди и нелюди одинаково жрут, пьют, срут, трахаются, рождаются и умирают — кто своими силами, а кто с посторонней помощью.
И так получалось, что все города во всех мирах были на одно лицо и различались только размерами да планировкой.

В этом самом Лускане Ангулема крутилась уже достаточно времени, чтобы начать усваивать, в какой из таверен подают мало-мальски достойное пиво, в какой из них лучше ничего не есть, а где вообще не стоит даже нос свой показывать. Если только не в компании хорошо вооруженных дружков.
Разведка подобного толка касательно несчетных городских улочек и проулков, тихих закутков и коротких путей стоила ей расшатанного зуба, вывихнутой руки и почти угодившего в живот ножа. В последнем случае ее спасли только быстрые ноги.
Все это поубавило ее прыть, но полностью тягу к познанию не остановило — сдаваться Ангулема не собиралась.

Знания, приобретенные тяжким трудом и почти буквально собственной кровью, пригодились в тот день, когда ей выдали адрес и приказали прибыть по нему к рассвету следующего дня. Вставать ни свет ни заря Ангулема терпеть не могла, но ослушаться не посмела бы. Да и повод для ранней побудки был не абы какой: лучший в мире убийца согласился взять ее в обучение.
Тот самый каменный дом по адресу она отыскала без особых проблем, даже ни от кого убегать не пришлось. Входная дверь отворилась едва слышно, половицы под ногами у Ангулемы не скрипели, а сама она старалась не шаркать, не топать и не сопеть. И все же, как только вошла в предназначенный для обучения зал — единственный в здании похожий на тот, где ее ждут, — поняла, что ее заметили.
Каким образом это удалось человеку, стоящему спиной ко входу и разглядывающему что-то в освещенных рассветным солнцем окнах, она не знала. Может, в дело была пущена какая-то магия. Или те пару ругательств, вырвавшихся у нее во время подъема по высоким ступеням, не прошли мимо его слуха.

Ангулема осмотрелась по сторонам — помимо «учителя», молчаливо ожидавшего от нее ответа, в зале была стойка с оружием и куча каких-то… скамеек? Больше всего эти доски, установленные на камнях, напоминали скамейки, только некоторые были слишком высокими или слишком узкими, чтобы на них удобно сидеть, а некоторые и вовсе с одной стороны выше, чем с другой. О предназначении этих неудобных скамеек она не догадывалась.
Зато догадывалась, чего от нее терпеливо ждут.

— Ангулема, — ответила Ангулема, заложив руки за спину и покачиваясь с носков на пятки.
Ей было интересно, обернется ли ее новоиспеченный учитель, или так и продолжит стоять к ней спиной, вооруженный, недвижимый и величественно освещенный лучами рассветного солнца. Право слово, не человек — статуя! Разве что говорящая.
Она уже видела его раньше, но издалека, и теперь любопытствовала, каков он вблизи. Не слишком высокий для мужика рост и стройность не шибко вписывались в ее представление о лучшем в мире убийце.
— А как тебя зовут, я знаю, — похвасталась она, прогоняя настойчивое ощущение, что эта внешность может оказаться ой как обманчивой, и свое извечное «дядечка» ей стоит придержать до лучших времен. — Ты — Артемис Энтрери. Скажи, господин Артемис, это правда — все то, что о тебе рассказывают?

Рассказывали о нем, на деле, не так уж много, да и то с большой неохотой и постоянно оглядываясь через плечо. Но из того, что Ангулеме удалось выведать, выходило, что Артемис Энтрери был совсем не человеком, а настоящим чудовищем. Топтал эту землицу не меньше полуторы сотни лет, а приключений пережил на четыре, а то и пять человеческих жизней. Убивать он мог одним только взглядом, а ежели брался за оружие, то единственным ударом проклятого клинка навечно порабощал душу несчастной жертвы (или неосторожного нападавшего), обрекая ее на вечные муки.
Чему из этого можно верить, Ангулема не знала. В этом ихнем Фаэруне многое было настолько странно и непривычно, что поголовно все подцепленные ею сплетни могли оказаться правдой. И с таким же успехом они могли оказаться ложью.

Любопытство Ангулемы по поводу внешнего вида ее учителя было вскорости удовлетворено. Пожалуй, ожидание даже того стоило — он оказался мужчиной весьма привлекательным, усладой для глаз, если говорить поэтично.
Черты его были резкими и угловатыми, а движения — выверенными и сдержанными, все под стать его репутации. Цвет его смуглой кожи с едва приметным сероватым оттенком вызывал разве что вопросы о том, сколько времени ему довелось пробыть на солнце, а не откровенное непонимание, как такой цвет мог появиться у человека.
И хоть выглядел господин Артемис лет на сорок, а то и на чуточку больше, что в представлении Ангулемы обычно значило «старикан», она поймала себя на мысли, что совершенно точно не против была приспустить для него штанишки. Если бы он захотел, конечно.
Но его внимательный сумрачный взгляд, которым он одарил ученицу, и последовавшая за ним ухмылка, говорили о том, что он не хотел. И что скорее ему в голову пришла бы мысль съесть ее, чем уложить в постель, на паркет или одну из этих странных неудобных лавок.
Видят боги, Ангулема была не против любого расклада, лишь бы только ее не ели. И били не слишком сильно.

Осмелев и немного освоившись, она покинула свой нерешительный пост у входа и прошла вглубь комнаты, взобралась на одну из установленных повыше досок, уселась, балансируя и болтая ногами в воздухе. Можно ведь немножко расслабиться после знакомства и обмена именами. И решить, что же ответить.
Когда с языка Ангулемы срывался тот глупый вопрос, она даже не думала (что с ней часто бывало) о том, что его ей вернут и потребуют дать ответ. Что же рассказывали об Артемисе Энтрери? И что из этих рассказов в ее изложении может его порадовать, а что — расстроить? Расстраивать этого человека ей совсем не хотелось.
— А то будто ты сам не знаешь! — засияв беззаботной улыбкой, она беспечно махнула рукой, от чего ее равновесие на доске покачнулось, и ей тут же пришлось крепко ухватиться за край, чтобы не свалиться на пол. — Я слышала, о тебе говорят, что ты знаешь все, что о тебе говорят.
Сказав это, она спрыгнула со своего насеста. Утомительное это было дело — балансировать, словно птица на жердочке. Все же, твердый пол под ногами вызывал больше доверия, хоть на нем и приходилось стоять.

Мысль о том, что на полу, в общем-то, тоже можно сидеть, догнала ее на полпути к стойке с оружием, куда ей велел идти господин Артемис. По всему выходило, что в ближайшее время ей сидеть не придется.
Ангулема осмотрела предложенный арсенал и выбрала для себя саблю — знакомое и удобное для нее оружие. Кроме того, у нее был кинжал на поясе, без которого она соваться на улицы не решалась, и еще — нож, припрятанный в голенище сапога на всякий случай. Но о втором учитель вряд ли знал, а первый наверняка счел слишком слабым противопоставлением его мечу и кинжалу.
И она могла понять почему. То, с какой ловкостью и скоростью он провернул клинки в воздухе, впечатляло. Ангулема могла сколь угодно ворчливо и обижено думать, что он выделывается и что она сама может не хуже, но правда была такова: нет, не может она, по крайней мере пока, а он действительно не одной своей красивой рожей заработал себе репутацию.

«Ты знаешь, чего ты хочешь?»
Ангулема заколебалась.
«Знаю ли я?»
Этот вопрос, хоть и звучал очень просто, был сложнее, чем предыдущий. Отлынивать от ответа на всякие сложные вопросы она могла и умела, но чуяла, что смысла в том не было. Она могла выкрутиться и не отвечать, но сам вопрос от этого не пропадал. И мог даже оказаться причиной, по которой ее прогонят в три шеи. Но правда, чего же она хотела от этих уроков? Потратить на что-то свое время? Потратить чужое? Угодить покровителю? Быть полезной?
— Мммм… — она повертела саблю в руке, помахала ею, совсем не так ловко, как ее учитель, но осталась довольна и собой, и оружием. — Хочу быть лучше всех. И сильнее всех. Хочу быть как ты. Чтобы не бояться появляться в самых захолустных и темных уголках, потому что все будут бояться меня.
Ангулема, по правде, всегда опасалась, что ей не хватит ни сил, ни умения выжить, когда Предназначение хорошенько за нее возьмется и загонит в тупик. Так и случилось тогда, в замке Стигга. Ей не хватило вообще ничего. Но ей подарили еще один шанс и профукивать его она не собиралась.
— Не подумай только, что я какая-то там глупая девчонка, которая ничего не знает, только наслушалась историй и сказок и решила заделаться наемной убийцей ради шика и блеска этого твоего вычурного верчения железками, — с уверенным видом она посмотрела Артемису Энтрери прямо в глаза, чтобы дать понять, насколько серьезно она настроена. — Я знаю, как убивать. Я уже убивала раньше. На моих руках много крови. И я ее не боюсь.

Было что-то во взгляде Артемиса Энтрери, от чего вся уверенность Ангулемы отчаянно быстро таяла, будто рыхлый весенний снежок под лучами неумолимо теплого солнца.
Если бы за игру с ним в гляделки ей наообещали даже целую гору золота, то она, как любительница легких деньжат, очень бы оценила такое щедрое предложение. И отказалась. Ведь в гляделках с ним не было ничего легкого или простого. Его внимательный и спокойный взгляд вызывал у нее неприятно тревожное чувство в груди, а в голове поселял сотни мыслей, сводивших к одному: ей страшно. Она чего-то не понимает, и ей от этого страшно.
Ангулема медленно опустила глаза, пядь за пядью, к самому полу, будто это могло ей помочь скрыться от проницательных и вопрошающих глаз учителя. По крайней мере, это помогло ей самой в них не смотреть. Она закусила губу, шаркнула ногой по паркету, стирая невидимое и несуществующее там пятнышко.
Немедленного ответа от нее не требовали. Зато действия — требовали вполне.

«Заблокировать?» — недоумевала она.
Что он имел в виду? Чего от нее хотел?
В прошлом ей доводилось участвовать в немалом количестве стычек, но в большинстве из них, по правде, противниками были всего лишь простые кметы или мещане, и у них даже серьезного оружия не было. Реже попадались наемники и солдаты — с этими она сшибалась только в безвыходных ситуациях, ведь кто дурак лезть на рожон и в свалку с вышколенными и опытными вояками? Еще иногда — разбойники, такие же, как она и ее друзья, нехитрые самоучки, кое-как вооруженные, кое-как защищенные.
И вот вся мудрость боя для нее состояла в том, чтобы внезапно налететь, ударить, желательно сразу смертельно, но можно бы для начала и просто болезненно. А если противник способен на обмен ударами, то избежать их. А если казался более умелым с оружием, чем она, — и вовсе сбежать, предоставив дело тем, кто с ним справляется лучше.
Не пыталась сбежать она только единожды, в чародейском замке, когда с полной уверенностью готова была идти до конца. И вот чем для нее это решение обернулось.

Бежать сейчас было некуда, да и незачем — она ведь, в конце концов, пришла к Артемису Энтрери учиться, а не прятать от него взгляд и бегать. И он от нее требовал заблокировать удар. А еще — отвечать на вопросы.
Отойти далеко от стойки с оружием Ангулема не успела — весь этот зал оказался их полем боя. Учитель в мгновение ока подобрался к ней близко, легко и непринужденно ударил кинжалом. И если бы он ее заранее не предупредил, то она наверняка бы сейчас уже истекала кровью. А ведь она думала, что он перво-наперво достанет ее мечом!
Сабля взлетела вверх, перекрестье встретило опасно близкое кинжальное лезвие. Ангулема крепко вцепившись в рукоять, надавила, прилагая к движению клинков от себя столько же усилия, сколько господин Артемис прилагал к их движению в ее сторону.

— Разве этого мало? — решившись на совсем краткий миг снова глянуть ему в глаза, спросила она, и тут же отвела взгляд на скрещенные клинки в их руках. — Всю свою понятливую жизнь я чего-то боялась. Что мать меня не любит, и что я ей не нужна… Что взявшие меня под опеку родичи будут меня бить. Что когда-нибудь меня отымеют супротив моей воли, ведь родиться девчонкой — то еще приключение. Что меня повесят в конце концов, и по правде дело к этому шло…
Ей еще никогда не удавалось так кратко излагать историю своей жизни. Раз за разом Ангулема расписывала каждый ее нелицеприятный этап в ярких красках, не стесняясь выражений и живой жестикуляции, и делала это так часто, что уже давно позабыла реальность тех волнений, которые в прошлом переживала. Будто это была не ее жизнь, а выдуманная история о совершенно другом человеке.
Но на этот раз положение ее было не совсем обычным и требовало другого подхода. Ее учителя не интересовала ее прошлая жизнь, но интересовали причины ее желания у него учиться. А причины эти скрывались именно в ее жизни, полной этого самого страха, о котором она говорила. Поначалу она отчаянно пыталась найти безопасность за спиной кого-то другого, а потом наконец поняла, что может обеспечить ее сама.
— Кутежи и разбой, выпивка и фисштех, — продолжала она, — все это замутняет, сковывает этот треклятый страх. На какое-то время. А потом он накатывает по новой и гложет тебя изнутри, вгрызается в самую душу. Но если я стану лучше, если стану сильнее, то смогу не бояться. И если кто-то попытается меня обидеть, я обижу в ответ.
Так и сделает, в этом сомневаться не стоило. Каждой опасности и каждому страху сможет глянуть в глаза, показать непристойный жест, а потом переступить через их хладные трупы.
Хотела ли она чего-то еще? Возможно. Знала ли, чего еще хочет? Пока — нет.
— Ну а ты, господин Артемис? — вопрос появился сам собой, простой и будничный, будто они вели какие-то светские разговоры, а не держали в руках оружие. — Раз уж мы тут откровенничаем, то почему ты стал тем, кем ты есть?

Правды не скрыть: Ангулема любила болтать, по поводу и без повода, и чем больше слов срывалось с ее языка, тем она чувствовала себя радостней и счастливей. Особенно любила она болтать о себе, но соврала бы, сказав, что ей не любопытно услышать ответ дядечки настолько интересного, как господин Артемис.
У человека вроде него история просто обязана была оказаться захватывающей и, как пить дать, длинной, полной событий и приключений. Может быть, даже тех, о которых шепотком болтали сплетники. Ведь хоть часть-то из тех рассказов должна была соответствовать истине!
Но секретики свои раскрывать он не спешил. Нет, он хотел продолжить ее испытание, этот странный бой, совсем не похожий на то, что ей доводилось проворачивать в жизни. Ведь в настоящей схватке никто не предупреждал об ударе, не говорил, чем и куда будет бить. Просто бил, и если увернуться не удавалось, то все грозило закончиться в лучшем случае на сажень в глубину, под землей, если тебя удосужатся похоронить, а в худшем — в придорожной канаве, кормом для бродячих псов или гулей.

«И что у меня с рукой? — снова недоумевала Ангулема. — Она у меня есть».
Тут же почувствовала, как ее сабля помимо воли изменила положение, под уверенным давлением противника вывернулась вниз и застыла. Как так получилось, Ангулема не поняла, но удивляться времени не имела, потому как в игру вступил наконец-то пущенный в действие меч: его острие оказалось в непосредственной близости от ее груди — казалось, вот-вот больно ужалит.
И был бы этот бой настоящим, лежать бы ей, истекать кровушкой и горевать о тщетно загубленной молодой жизни. Но он таким не был, и Ангулема четко осознавала, что ей дают шанс защищаться, вместо того, чтобы просто прирезать. Великая милость со стороны учителя, которой раньше ей никто не предлагал. И кто знает, как долго будет длиться эта игра, пока ему не надоест.
Сабля жалобно звякнула о пол — Ангулема ее выпустила из руки, просто бросила как ненужную, отскочила назад. Выхваченным из ножен на поясе кинжалом ударила по угрожавшему ей клинку в попытке отвести в сторону, и тут же скользнула влево. А потом и вовсе метнулась к тем самым «лавкам», что ее так удивили по приходе, со скоростью улепетывающего зайца перепрыгнула парочку и оказалась снова у стойки с оружием.
Ладонь ее сама потянулась за рукоятью, украшенной вычурным плетением, и вот уже в руке у нее красовался длинный и узкий меч — длиннее и уже сабли, с обоюдоострым клинком.
Была бы Ангулема поглупее и посамоувереннее, то подумала бы, что теперь они оказались на равных: меч против меча, кинжал против кинжала. Но ни столько глупой, ни самоуверенной она не была, и понимала, что своему учителю и в подметки не годится, сколько бы оружия у нее ни было.

В награду за свой проворный побег она вместе кровоточащей раны в груди получила ответ на вопрос.
Всего три краткие фразы, которых самой Ангулеме хватило бы разве что для красочного зачина рассказа, и то половина содержала бы бранные слова. И завершающая четвертая. Все вместе уместили то важное, что собеседник хотел сказать.
— Этот мир заслужил всех нас, — сказала она, — раз уж терпит этот город и другие ему подобные. Хоть я их не видела, но не сомневаюсь, что он в своем роде такой не один, потому что такое я видывала и раньше. И этот мир заслужил, раз уж терпит все наши поступки: разбой и убийства, обман и насилие… Никого он еще не покарал, сбросив в пропасть или излив на голову невероятные кары, хоть об этом постоянно толкуют зажравшие и беснующиеся попы. А раз он не может нас покарать, значиться заслужил.
Для Ангулемы все было вот так, очень просто. Она осознавала, что многие ее поступки не только стоили порицания, но и виселицы, а по мнению одного префекта — даже дыбы. И все же никогда ее не терзали мысли о том, что она поступала неправильно. Она поступала так, как нужно было, чтобы выжить.

— Раньше мне думалось, что моя жизнь говно, — она взобралась снова на устроенные посреди зала преграды, потому что учитель, казалось, не собирался за ней гоняться; задумчиво и почти что с грустью посмотрела в его безжалостные глаза, озадаченная мыслью о том, почему он себя противопоставляет этому миру, — но теперь смотрю, что твоя, оказывается, была еще говенней.
И хоть как оно — быть в рабстве — она не могла себе даже представить, но ненависть и побои, домогательство и принуждение — все это было ей хорошо знакомо. Как и невысказанный итог: надо быть сильным, что все это пережить. Его, как и ее, тоже толкала вперед эта самая говенная жизнь. И она могла только с завистью восхититься тем, к чему ему удалось прийти. К идеальной форме, отточенным и четким движениям, сосредоточенности, силе, уверенности и славе человека, которому лучше дорогу не переходить.
Ей не просто было чему у него поучиться, ей стоило выучить все, чему он захотел бы ее научить. Потому что путь Артемиса Энтрери от того мальчишки, жизнь которого он описал тремя краткими фразами, до стоящего перед ней мужчины с холодным взглядом, был без сомнения непростым, но полным бесценного опыта. И получить этот опыт, не теряя на это полторы сотни лет, не удача ли?

Этот необычный урок закончился внезапно, намного быстрее, чем Ангулема ожидала. Восходящее солнце, освещавшее зал сквозь огроменные окна, едва ли не успело взобраться на несколько пядей по небосводу, как господин Артемис уже оставил ее одну. Ловко спрыгнул с возвышенной лавки на пол, опустил оружие, произнес глубокомысленную речь, о которой Ангулеме стоило хорошенько подумать позже, и ушел.
Оставив при этом ей указание. Найти его на закате.
Как это сделать, он не уточнил. Просто вышел из зала — и был таков.
Ангулема сначала подумала, что дельце будет плевым. Всего-то и нужно было, что проследить за ним, не упускать из виду до самого заката, скрываясь где-то в тени. А потом вынырнуть на солнечный свет и получить заслуженную похвалу.
Но оказалось, что думать намного проще, чем делать.
Господин Артемис шел по улице, совсем не скрываясь и уж точно не пытаясь сбросить ее с хвоста — такие маневры она хорошо просекала по тому, как «цель» обычно пыталась вилять по всяким мелким закрученным переулкам и людным площадям. А все равно, не минуло и колокола с того момента, как они вышли из зала, служившего им учебной ареной, как она его потеряла из виду.

— Это точно какая-то магия…
Ангулема развалилась навзничь на одной из высоких крыш в центре города, бормоча себе под нос не дававшие ей покоя мысли. В руках она держала плотно набитый мешочек, который ловко подбрасывала и ловила, рискуя угодить тяжестью себе в нос.
— Без этой ихней всратой магии, — хлоп! Подброшенный высоко вверх мешочек стремительно упал ей прямо в ладонь, — не могло обойтись!
Хлоп!
Не верилось, что человек мог вот так пропасть из ее поля зрения, стоило ей только моргнуть. В быстром исчезновении учителя не могла не быть замешана какая-то неестественная ерунда, которой здесь было в разы больше, чем в ее родном мире. Куда ни глянь — сплошные маги, чародеи, кудесники, артефакты и эти… как бишь их… мозголомы.
Последних Ангулема особо боялась, хоть и с остальными не очень-то хотела связываться. И то, что господин Артемис тоже наверняка прибегал к каким-то чародейским трюкам, ее не радовало.
Хлоп!
Где-то ближе к полудню, оббегав все окрестности в напрасных попытках выспросить у прохожих, не видали ли они человека такой-то внешности (она, как могла, старалась описать внешность учителя, но, как обычно, наверняка приврала и приукрасила), она задумалась: а действительно ли оно ей надо? Искать его. Учиться у него. Ведь если он и правда пользуется магическими штучками, то какой же он тогда великий убийца? Так, жалкий фокусник.
Хлоп!
А потом решила, что если уж такое дело, то ее следопытские способности будут иметь больший вес, когда она сумеет вынюхать, куда же делся проклятый трюкач.
Так что после неудачного опроса местных, которые от нее только и делали, что шарахались, не понимая, чего она от них хочет, Ангулема забралась на крышу в надежде высмотреть что-то с высоты.
И только потом, докрасна прогревшись под лучами полуденного солнца и вдоволь понаблюдав за прохожими внизу и стайками снующих туда-сюда маленьких беспризорников и попрошаек, которых в любом городе, вроде Лускана, всегда достаточно, она поняла, что нужно сделать. Для этого, правда, пришлось потрудить ножки и спуститься вниз.
Но об этом она не жалела.
Хлоп!
Мешочек упал, угодив мимо ладони и больно припечатав грудину.
— Ах ты ж курва…
Ангулема резко села, потирая ушибленную грудь. Наверняка будет синяк.
— Эй! — из-за одного из дымоходов выглянул чумазый мальчишка в обносках (или, может, девчонка — поди их разбери в таком возрасте). — Новости есть.
Ангулема приободрилась, помяла в руках тяжелый мешочек. Мелкий оборванец был одним из той шайки, которую она наблюдала с высоту пару колоколов тому назад. Такие, как они, и правда были в любом крупном городе. Вездесущие и всезнающие. Непризнанные шпионы, следопыты и сборщики слухов.
Уж они-то наверняка могли ей помочь.
— Ладно, рассказывай.
Мешочек в последний раз взлетел вверх и хлопнулся в ладонь Ангулемы.

Она нашла Артемиса Энтрери на берегу. Он стоял, точно статуя, всматриваясь в далекую черту, разделявшую водную гладь и небесную твердь. Закатное солнце почти полностью скрылось из виду, одним только краешком на прощанье окрасив воду в цвет крови и вина. Где-то там, вдали, на фоне последних лучей маячил одинокий парусник, едва различимый с такого расстояния.
Ангулема присвистнула от удивления.
«Красиво…».
А вслух сказала другое, ведь не за красотами закатной природы она сюда топала через весь город. Да и с денежками своими рассталась не ради этого.
— Задачку знатную ты мне задал, господин Артемис, — вот что она сказала, прихмыкнув и самодовольно ухмыльнувшись. — Но я ее решила, считаю, с достоинством. Хоть и не без труда. Только решение это влетело мне в немалую копеечку, — она не без сожаления потрогала свой исхудавший кошель, — так что придется выпросить у твоих черно… — запнулась, глотая словцо, за употребление которого ей наверняка могли бы отрезать язык, если не что похуже, — …лицых дружков еще какое-то пособие для меня. Не могу ж я совсем без денег жить. Опуститься до воровства или попрошайничества, тем самым опозорив честь этой вашей… ммм… Дыэрт.
Она еще плохо помнила все новые слова и имена, свалившиеся на нее в этом мире, как червивое яблоко в соседском саду: внезапно и беспощадно. Но хотя бы с обычно речью проблем у нее уже не было.

Честно говоря, Ангулема надеялась получить какую-то чуть более существенную похвалу, чем просто «неплохо». Она-то ведь совершила просто-таки титанические усилия во время поиска одного-единственного человека по всему этому огроменнейшему городищу! На самом деле, конечно, просто всрала кучу денег, чтобы заплатить вездесущим побирушкам, но сам процесс дохождения до этой гениальной идеи занял у нее немало времени и усилий. Не говоря уж о тягомотном и скучном ожидании новостей, пока отлеживала жопку на крыше.
Так что ей хотелось получить что-то большее, чем «неплохо» и едва различимая ухмылка, посыл которой она не бралась пока разгадать.
Впрочем, из этого обмена фразами она вынесла кое-что еще важное: господин Артемис, как выходило из его поведения, был учителем строгим и не слишком щедрым на похвалу. В какой-то мере, это было даже к лучшему. Ангулема не особо-то доверяла мастерам красиво трепать языком, ведь из этого трепа (как она знала по своему собственному примеру) правдой была обычно едва ли десятая доля.

Одарив Ангулему намекающим хитрым взглядом, господин Артемис вернулся к созерцанию вечернего морского пейзажа. А Ангулема кисло скривилась, надеясь, что он ее мину заметить не мог — глаз у него на затылке вроде бы не было.
Данный ей совет о воровстве был, конечно, дельным. Она и сама хорошо знала, как надобно воровать, чтобы ничью честь не позорить и, более того, — не остаться потом без руки, если поймают. Но он ведь надеялась, что воровать ей теперь не придется.
И одно дело, что у этой черномазой ганзы явно водились денежки в таких объемах, что сказочному дракону не снилось. И другое — что Ангулема теперь пыталась выйти на более высокий уровень: подняться от мелкой разбойниц, не гнушавшейся мелкого воровства и карманничества, до искусной убийцы, которая деньги гребет лопатой за каждую ухайдаканную цель.
Неужели и сам великий и страшный Аретмис Энтрери тоже когда-то занимался подобным?
В это было сложно поверить.

Устав топтаться в сомнениях за спиной у учителя, Ангулема шагнула ближе, опустилась рядом с ним на прибрежный песок и тоже уставилась в быстро затухающий свет над горизонтом. Ей казалось, он дал понять, что уйдут они отсюда нескоро. Так зачем же стоять все это время, если можно сесть? В ногах правды нет.
Она откинулась назад, опершись на руки. С удовольствием вытянула ноги. Под сапог ей попал камешек или, может быть, ракушка. С небрежной ловкостью заправской любительницы чеканки она отбросила этот невнятный комочек прочь. Песок брызнул в разные стороны.
Так что же она все-таки думала об этом мире и кем себя в нем видела?
— Мир как мир, — протянула, запрокинув голову вверх, чтобы видеть и бледное небо с начинавшими зажигаться на нем огоньками первых звезд, и лицо Энтрери, сколь его можно было высмотреть в сгущавшихся сумерках. — Ни хуже, ни лучше, чем мой родной. Такая же грязь и нищета по углам, такая же непомерная роскошь на вершинах. Такой же бардак. Такая же несправедливость. Такое же право сильного, кем бы он ни был.  Так что я себя вот кем вижу: сильной. Опасной. Умелой. Как ты, господин Артемис. Я стану убийцей, как ты. А потом, может, если мне захочется развлечений, то стану пираткой.
Прищуренным взглядом она всмотрелась в мерно колышущуюся водную гладь. Белевший на волнах парусник уже скрылся из виду. Но мысль о пиратстве у Ангулемы осталась. Она ведь даже шляпу себе уже присмотрела!

Ох уж этот господин Артемис! Чертовски он интриговал Ангулему своими короткими, чеканными фразочками. Она чуяла, что за простыми словами, будто бы отголосками размышлений вслух, стоит нечто большее. Как дамочка в своем будуаре, переодеваясь, стеснительно скрывается за ширмой, так и некий скрытый смысл прятался за словами Артемиса Энтрери.

И чтобы понять его, Ангулеме явно стоило хорошенько призадуматься.

Другие миры…

Еще пару-другую месяцков назад ей бы и в голову не пришло, что какие-то «другие» миры могут существовать. Был один-единственный мир, который и миром-то не ощущался — просто вечно теснящееся, топчущееся на месте скопление эльфов, людей, низушков и краснолюдов, просто с десяток соседствующих королевств, вечно глазеющих в сторону соседской границы с мыслью «а не удастся ли урвать себе новый кусок территории?». Вот и все, что из чего состоял ее «мир».

А теперь — стоило только разлечься на порожке у тетушки смерти! — она оказалась в совершенно другом, чуждом мире, одновременно до ужаса похожем на ее родной.

Господин Артемис правду говорил: привыкать ей особо не к чему. Были, конечно, вещи, которые ее удивляли, но она бы с уверенностью не дала зуб за то, что где-то в Офире, Зангвебаре или Хакланде, которых она никогда в глаза не видела, не встречаются такие же чернокожие эльфы, рогатые и хвостатые тифлинги, клыкастые полуорки и прочие нечеловеки, которых ей доводилось видеть в Лускане.

В остальном же она здесь чувствовала себя, что рыба в вода. Будто бы и не выбиралась из родных цинтрийских земель.

С уходом дневного света становилось все прохладнее. Вечерний бриз веял с береговых склонов, будто спешил пошевелить водную гладь, и мягко обдувал Ангулемину спину, вызывая покалывание в затылке. Она поежилась, подтянула ноги к груди и обняла колени, задумчиво опершись о них подбородком.

Похоже было, что господин Артемис решил устроить ей очередное испытание. С первой задачей — отыскать его в огромном многолюдном городе — она вроде бы справилась. Вторая, судя по всему, предполагала ответы на заковыристые вопросы. И хоть Ангулема обожала трепать языком к месту и не к месту (и вообще считала болтовню наилучшим способом выпутаться из любой ситуации), сейчас ощущала, что ходит по тонкой грани. Один неверный шаг — или неверное слово — и ее ждет провал.

Интересно, что Артемис Энтрери делает с неудавшимися учениками? Убивает? Или топит в реке? Не зря же он ее ждал здесь, на берегу.

И еще интересно, чем ему самому пришлось пожертвовать?

— Чем бы жертвовать ни пришлось, я на это готова, — беспечно пожала плечами она.

Ей не нужна была семья — в ценности семейных уз она разочаровалась давно, едва только осознав, что мать от нее избавилась, а отец, может, даже и не знал о ее существовании. Ей не нужна была любовь — вдоволь насмотрелась на все эти их любови от большеглазой глупой первой влюбленности до зрелой ревности, вонзающей нож под ребро.

Все это ее не интересовало.

Покой ей тоже не нужен был. Покой она считала застоем, единственным выходом обывателей, которым нечему было посвятить свою жизнь. Она же стремилась окунуться в водоворот событий, находить новые приключения, дышать на полную грудь и чувствовать, как в азартном предвкушении сердце в груди пускается вскачь.

Моральность и принципы были для нее разменной монетой. Все, что она слышала о доброте, милосердии и человечности, — все это исходило от дрянных лицемерных попов в приюте, продававших детишек для утех богатеям. А в банде у Соловья, казалось, никогда о них и не слышали.

Все, о чем Ангулема только могла подумать, казалось ей мелкой разменной монетой. Небольшой ценой за достижение желанной цели.

Гордо вскинув подбородок, она задумчиво уставилась вдаль, в темнеющий горизонт

— Нет ничего такого в моей жизни, что я не отдала бы за то, чтобы мочь ее, эту жизнь, жить так, как мне хочется — на широкую ногу, без страха и без оглядки.

Вечерний бриз с новым рвением овеял ей спину своим холодным дыханием. Ангулема поежилась.

— Ух, и холодрыга же, — пробормотала она, потерев замерзшие плечи. — Может пойдем уже отсюда, если не думаете меня утопить за мои неправильные ответы?

Ужин?

У Ангулемы глаза на лоб полезли от услышанного. Это он еще что такое придумал? Ей казалось, что уже если кто что и заслужил по результатам этого длиннющего и тяжеленного дня, так это она сама. Это ей полагался ужин, сдобренный выпивкой, а потом сытый сон в теплой и желательно чистой постельке.

А требовали ужин с нее. И, если судить по суровому (по правде, неизменному) выражению лица Артемиса Энтрери, шутить он не изволил. Предложение его было самое что ни есть серьезное. Да еще и такое, что не подразумевало отказа.

«Думаю, будет справедливо».

Ха! Ничего справедливого Ангулема в этом не видела. Она ведь до судорог в лодыжках избегалась по городу в поисках, пока он здесь прохлаждался, наслаждаясь морскими видами. А потом еще ломала голову над его сложнющими вопросами с заковырками.

Не говоря уж о том, что все свои деньги она истратила на то, чтобы его найти. Не было у нее денег, чтобы за этот ужин заплатить.

Оставалось только кисло скривиться, упрятав свое недовольство во тьме вечерних сумерек, и продолжать шевелить мозгами. Похоже было, что господин Артемис даже с наступлением ночи не собирался прекращать ее испытывать.

Будь на его месте кто другой, она бы послала к лешему, да и думать об этом забыла. Ученье ученьем, а отдых тоже нужен, особенно после такого тяжелого и насыщенного дня.

Но Артемис Энтрери — не кто-то другой.

Лучший в своем деле. Живая легенда. Обучаться у него для любого было бы честью и большим везением. Агулема все еще сомневалась, насколько сильно к ее везению приложил руку главарь этой их черноэльфьей шайки: уж очень одноглазый плут в шляпе похож был на типа, который ради собственного развлечения любит сталкивать лбами совсем неожиданных личность.

Как, например, прославленный убийца и беспризорница из другого мира.

Но кто бы там не приложил руку к ее удаче — боги ли, эльфы или слепое Предназначение, терять свой шанс выкарабкаться на вершину славы и мастерства, к которой она так стремилась, Ангулема не собиралась. И поэтому следовало придержать язык за зубами и делать, что требовалось.

То есть — искать ужин.

С проблемой денег она уже решила, что делать.

«Воруй так, чтобы не оставлять следов».

Отличный совет ей дал господин Артемис, и она собиралась ему последовать. Ведь никаких других вариантов у нее на данный момент не было. Даже ограбить кого-то она пока не решалась, потому как никогда не знала, какой фортель может выкинуть потенциальная жертва — слишком много было в этом мире странной магии и слишком многие могли ею безнаказанно пользоваться.

— Лаааадно, — протянула она, поднимаясь на ноги, — ужин так ужин. Не то чтобы мелочь, знаете ли, но для вас, господин, — она поклонилась до самой земли с шутовским размахом, — все что угодно. Скажите только, в каком из прекраснейших заведений этого города желаете отужинать, и я что-нибудь придумаю.

Они неспешно покинули темный, окутанный ночным бризом берег. Ангулема шла следом за Энтрери на почтительном расстоянии, недостаточно большом, чтобы снова потерять его из виду — после всех-то стараний с первыми поисками! — но и не слишком малым, чтобы посторонний зевака мог догадаться, что эти двое шагают по городским улицам не каждый сам по себе.

Выбранная учителем таверна была ей известна. Как-то раз ей довелось просидеть там десять колоколов кряду. Пиво тогда лилось рекой, а закуски поступали с кухни неиссякаемым потоком, точно идущая на нерест речная форель. В общем, место было и правда очень даже недурное. Если у тебя, конечно, кошель достаточно туго набит монетами, а не сплошными дырками от бублика. В ином случае рискуешь быть погнанным оттуда взашей.

Случай, впрочем, сейчас был именно такой. По крайней мере, со стороны самой Ангулемы, оставшейся без довольствия на этот вечер. Но в том и была главная суть поставленной перед ней задачки — любыми способами добыть ужин, невзирая на такие мелочи, как отсутствие денег.

Поскольку болтать на такой дистанции, тем самым срывая придуманное ей самой прикрытие, что они «не вместе», казалось ей неуместным, Ангулема шла молча, попутно предаваясь не слишком-то привычному для себя занятия — размышлениям. Из головы у нее все никак не шли слова господина Артемиса о мелочах.

«Когда-нибудь ты поймешь — ужин это действительно мелочь».

У нее были только очень и очень смутные догадки о том, что он под этим подразумевал. Самая же глубокая суть слов неумолимо ускользала от ее сознания. Может, и правда придет то время, когда она сможет понять, о чем действительно говорит Артемис Энтрери. И о чем он при этом молчит. А пока что приходилось довольствоваться теми крохами понимания, что были ей доступны. Да, пожалуй, ужин и правда мелочь в сравнении со штурмом чародейского логова, на который решились пойти четверо безумный друзей ведьмака.

Только когда они оказались рядом со «Счастливым рассветом», Ангулема заговорила — бросила короткую фразу: «Увидимся внутри», — и юркнула в соседний проулок. Если она хотела накормить учителя хоть сколь либо приличным ужином и при этом не устроить скандал (или хотя бы не слишком большой скандал), нужно было чутка приготовиться.

Для начала она обошла здание в поисках черного входа, через который обычно доставляют продукты на кухню. И — о, удача! — он нашелся. А рядом нашлась парочка, явно занятая совсем не принятием поставки. Ангулема самодовольненько ухмыльнулась, отступила под прикрытие огораживающей двор стены и принялась подслушивать разговор двух влюбленных.

— … но Вела… — протестовал парнишка.

— Нет, мне правда пора идти, — голос девушки звучал непреклонно. — Хозяйка меня скоро хватится. И хорошо если только отругает… А может и прогнать! Потом увидимся.

В ответ ей прозвучал тяжелый, расстроенный вздох. Пару мгновений спустя негромко хлопнула дверь. Ангулема осторожно выглянула из своего укрытия, чтобы удостовериться, что влюбленный мальчишка убрался из дворика.

«Вела, значит».

Пробираясь к черному входу, она уже мысленно потирала руки. Дверь оказалась незапертой. Небольшой коридорчик, ведущий к кухне, пахнул на нее жаром и ароматом специй. В животе значительно заурчало. Ей самой, пожалуй, тоже не помешало бы чего-то пожрать.

Девица, только что так сладостно зажимавшаяся во дворе со своим возлюбленным, торопливо спешила из зала с полным подносом грязной посуды в руках. Заметив Ангулему, она удивленно остановилась.

— Эй, ты кто такая?

На этот вопрос Ангулема отвечать не собиралась.

— Это ты Вела? — вместо ответа спросила она. — Там, — она кивнула в сторону черного входа, — паренек стоит. С виду очень нервничает. Просил тебе передать…

Вела ее не дослушала.

— Ах, проклятье, — забормотала она, юркнув в кухню и оставив свою ношу на ближайшем столе. — Говорила же ему…

Ангулема не стала комментировать. Просто молча последовала за девицей, тут же бросившейся снова во двор. Пока что все шло по плану.

— И где же?... — распахнув дверь, Вела удивленно уставила в ночную тьму, рассеянную вывешенным у входа небольшим светильником. Ее мальчишки, конечно же, нигде не было.

— Извини, — Ангулема с усердием саданула девушку по затылку, а потом поймала ее под руки, чтобы та не слишком резко упала. — Ошиблась маленько.

Сняв с Велы передник и повязав его на себя, Ангулема оттащила беднягу в дальний, не освещенный угол дворика, где ее сложно будет заметить с первого взгляда, если кто надумает здесь рыскать. Потом вернулась через черный вход и заперла дверь изнутри на засов.

Из кухни донесся ворчливый и пронзительный женский голос:

— Вела, да где тебя черти носят? Стол в углу обслуживать кто будет?

Ангулема собиралась проскользнуть мимо, но владелица пронзительного голоса, вероятно, обладала еще и нечеловеческим слухом.

— Немедленно сюда иди, распутница! — из кухонной двери появилась краснощекая кухарка с огромным ножом в руке. — Снова во дворе… — начала было она отчитывающим тоном, но тут заметила, что перед ней не Вела. — А ты кто такая?

— Кхем, — Ангулема прокашлялась, поправляя передник, и попыталась придать своему лицу менее наглый вид, — Вела того… просила передать, что плохо чувствует себя. И что это… чтобы я ее подменила.

Кухарка сурово нахмурилась, что вкупе с ножиком, который она все еще крепко сжимала, выглядело ну очень угрожающе. Ангулема выдавила из себя робкую извиняющуюся улыбку. Вряд ли эта женщина стала бы на нее нападать, даже если бы знала, что подавальщица сейчас чувствует себя настолько плохо, что лежит без сознания в темном углу, но рукоять своего кинжала под передником она все же прощупала, оценивая, насколько быстро сможет его выхватить, если потребуется.

— Проклятая девка, — кухарка едва ли не плюнула себе под ноги. Выглядела она одновременно злой и расстроенной. И все еще достаточно устрашающей. — Ладно, — цепким взглядом она окинула Ангулему с ног до головы, — принимайся за работу, коли готова. Надеюсь, ты достаточно расторопная и будешь за всем поспевать. Вон те тарелки — на стол в углу. Пошевеливайся!

Энергично кивнув с большей радостью, чем сама от себя ожидала, Ангулема подхватила на свободный поднос указанные блюда и понесла в зал. Посетителей было немало — обычно дело для приличной таверны в такое время дня. К счастью, господин Артемис на этот раз не собирался от нее прятаться, и ей удалось быстро выцепить его среди галдящей, жующей и пьющей толпы.

По дороге к нему пришлось все же отнести заказ на стол в углу, как указала кухарка, а потом еще пару раз увернуться от попыток лапнуть ее за жопу. Но в итоге она все же остановилась рядом с учителем с видом «я вас абсолютно точно не знаю, господин, но обслужу по высшему классу».

— Чего желаете? — поинтересовалась она, растянув губы в самой дурацкой и доброжелательной улыбке, на которую была способна. — У нас сегодня подают весьма недурное мясо.

Поднос с ароматными блюдами, от которых голова кружилась, а живот протяжно урчал, с тихим стуком устроился на столе, а сама Ангулема, повинуясь приглашению, плюхнулась на лавку напротив учителя. Кто-то там из тех посетителей, наводнивших зал таверны, наверняка очень скоро не досчитается своей тарелки сочного мясца. Но ей-то до этого какое дело? Главное, что господин Артемис казался довольным своим ужином.

А остальное… Со всем остальным можно разобраться по мере его появления.

Долго игнорировать свой голодно урчащий и уже почти что сведенный судорогами живот она не собиралась. Подтащила к себе одну из нетронутых учителем тарелок и прямо руками, не заботясь о каких-то там столовых приборах, взяла с нее смачный кусок. С той тарелки, с которой он уже начал есть, тащить что-то все же не решилась, но в остальном считала, что раз эту добычу принесла она, то она имеет полное право тоже приступить к ужину, не дожидаясь, пока господин откушает, а ей оставит объедки.

Соус, которым злобная, но, как оказалось, совсем не скряжистая кухарка обильно полила мясо, потек у нее по губам и подбородку, едва не капнув на отнятый у бедняжки Велы светлый передник. Ангулема издала неопределенный звук и подловила коварную жирную каплю, стерев ее рукавом собственной куртки. Потом издала еще один звук, который, по ее мнению, должен был дать понять господину Артемису, что трудностей никаких не было. Потому что рот у нее на тот момент был занят пережевыванием очередного куска.

Но это вообще должно было само собой подразумеваться. Ведь какие у нее могли быть трудности? Дело оказалось совершенно плевым, почти что как конфетку у ребенка отобрать. Даже не человеческого, а низушачьего — на тех только посмотри, а они уже из штанишек готовы выпрыгнуть и бежать к мамочке под юбку.

Самодовольно ухмыльнувшись, сколь позволял набитый едой рот, Ангулема принялась ждать какого-то развития скупой похвалы — простого «неплохо» ей, как всегда, было недостаточно.

От вопроса, который последовал почти сразу за первым, она чуть не подавилась.

Оружие-то у нее, конечно, было с собой. Правда, не та странная длинная и узкая сабля, которой она пользовалась во время утренней тренировки, а обычный и привычный кинжал. Он был спрятан на поясе, скрытый передником. Не очень удобное расположение, если придется быстро за него хвататься, зато не вызовет вопросов у глазастых завсегдатаев таверны.

Впрочем, смутил ее не сам вопрос, а то едва заметное изменение, которое произошло в господине Артемисе. Нет, он внешне не изменился почти никак — выглядел таким же расслабленным и довольным своим сытным ужином. Но во взгляде, который на мгновение скользнул куда-то за спину Ангулемы, мелькнуло что-то темное и опасное.

Глупостью с ее стороны было бы оглянуться, чтобы посмотреть, что же там позади произошло, но Ангулема всегда считала, что глупости приукрашивают слишком скучную жизнь. И поэтому она повернулась… чтобы не заметить ровным счетом ничего такого, что могло бы вызвать у нее желание схватиться за припрятанный под передником кинжал.

— Эй, ты! Девка! — вдруг из-за одного из столов поднялся пузатый лысый дядька и грозно тыкнул в Ангулему пальцем. — Да-да, ты! Чего ты это там расселась, а? Где наша еда?

Сидевшие с ним за одним столом товарищи поддержали его невнятным ропотом. В следующий миг громко стукнула по столу кружка.

— Е-да! — выкрикнула один из товарищей пузана и снова стукнул кружкой об стол. — Е-да!

Вся честная компания, без малого полдюжины рыл, принялась стучать кружками и прикрикивать:

— Е-да! Е-да! Е-да!

Ангулема скривилась. Она была не шибко гордой, но таскать еду всякой шушере в таверне ей не особо хотелось. Впрочем, быть выявленной как самозванка и выставленной из этой таверны вместе с еще не закончившим свой ужин учителем ей тоже не хотелось.

— Ох, простите, простите! — она вскочила с места, краем глаза приметив, как побагровел утративший речь хозяин таверны, стоявший за стойкой. — Устала я, умаялась… Сейчас все принесу!

Она сгребла поднос с частью еще не тронутых блюд.

— Оружие всегда при мне, — тихо проговорила она, хлопнув себя свободной рукой по тому боку, где был спрятан кинжал. — Если будет нужна помощь — зовите.

И заторопилась в сторону разбушевавшейся компании. Хозяин уже был тут как тут, и как только Ангулема выставила тарелки на стол все еще не слишком довольных посетителей (ведь заказ она им, конечно же, принесла не полный), чуть ли не за ухо потащил ее в сторону кухни.

— Ты вообще кто такая? — зашипел он.

— Ай, ай, дядь, пустите, больно же… — запричитала она под суровым взглядом встречающей их кухарки.

— Велу она подменяет, — объяснила хозяину властительница кухни. — Что одна бестолочь, что другая… Давай, быстренько грузи еду на поднос и неси в зал! — прикрикнула она на Ангулему. — И чтоб с посетителями больше за стол не садилась.

— К работе, быстро, — обменявшись мрачными взглядами с кухаркой, процедил хозяин, все еще весь красный мордой от возмущения, и отпустил ухо Ангулемы.

— А-а-й! — выдохнула она скорее для проформы, чем от боли. Ей, по правде, в прошлом уши крутили значительно сильнее. Да и не только уши. — Иду-иду! Уже иду, и глазом не успеете моргнуть, как всех обслужу по высшему классу, только и успевайте еду готовить!

— Болтай поменьше, — цыкнула на нее кухарка, возвращаясь к своему несомненно волшебному вареву на плите. Оценить ее кулинарные способности Ангулема уже успела. Мясо оказалось действительно невероятно вкусным, и не только потому, что вкушавшая его была дико голодной.

Хозяин, зыркнув сурово, в ответ на что получил от Ангулемы самую невинную из улыбок, на которые она была способна, отправился обратно к стойке. Да так и замер с перепуганным выражением на лице. Недовольная задержкой подачи ужина компания, вроде бы, утихомирилась, перестала стучать и скандировать, мирно дожидаясь, пока им принесут остальные блюда. Но в зале назревал новый бардак.

Ангулема, под пристальным присмотром кухарки загрузив поднос едой чуть ли не в два этажа, отчего он сделался почти что неподъемно тяжеленным, с трудом вылавировала из кухни в зал. И тут поняла, почему цвет лица у хозяина резко сменился со свекольно-красного на бледный серовато-мучной.

Причиной новых вскриков посетителей было отнюдь не недовольство обслуживанием: господин Артемис возвышался на одном из столов рядом с тем, за которым сидел сам, и слезать, казалось не собирался. Весь его силуэт — а особенно кинжал с вычурной и дорого инкрустированной рукоятью, который Ангулема видела впервые, — намекал, что несколько разбитых тарелок и размазанная по порткам еда, да даже сами обмоченные портки, — самая малая из проблем, которые в ближайшие мгновения может доставить сей господин.

Артемис Энтрери, в конце концов, бы лучшим в своем деле, даже она знала об этом. Что уж и говорить о жителях города, в котором он проводил огромную часть своего времени.

Судя по тому, кто из окружающих не пытался панически убраться с пути — и из зоны поражения — Энтрери, а наоборот целеустремленно приближался к нему, Ангулема поняла, что противников у него четверо. Она ни на мгновение не засомневалась, что учитель способен сам легко справится с четверкой залетных дураков. Но не воспользоваться шансом проявить себя тоже не могла.

Что было сил, все еще груженая тяжелым подносом, она заспешила к эпицентру событий, протискиваясь сквозь толпу посетителей, то есть теперь уже зевак-зрителей, благоразумно отдалившихся на безопасное расстояние от драки. Четверка нападающих, ощетинившись оружием, пыталась взять Энтрери в полукруг.

Обычно Ангулема соображала быстро, даже когда была насмерть напугана. Пожалуй, даже особенно быстро, когда была напугана. Сейчас же ей не пришло в голову ничего более дельного, чем перевернуть все содержимое подноса на бородатого краснолюда, которых здесь звали дворфами. Зазвенела, посыпавшись на пол посуда. Бородач взвизгнул — горячая жидкость из смеси супа, соусов и подлив попала ему за шиворот — и развернулся, чтобы достать топором неожиданную противницу.

Ангулема отпрыгнула и прикрылась подносом, точно щитом. Старое, почти что мореное от сотен помывок дерево треснуло под мощным ударом, но сила и размах его были утеряны. Дворф, в пылу боевой ярости наступив на разбитый кувшин, потерял равновесие, качнулся в сторону и отступил.

Сквозь шум голосов, то ли азартно подзадоривающих сражающихся и делающих ставки на результат стычки, то ли яростно высказывающих негодование по причине прерванного ужина, донесся крик, больше похожий на отчаянный вой раненого животного.

— ВЕЕЕЕЛА!! ВЕЛА! ОНА...

У Ангулемы желудок от этого крика сжался в тугой ком — верный знак того, что грядет самая большая жопа во всей этой заварушке. Она только и успела, что мельком оглянуться, чтобы увидеть, как у стойки хозяин таверны трясет за плечи мальчишку, с которым подавальщица Вела любезничала на заднем дворе, а тот не прекращает орать: «МЕРТВАЯ! ОНА МЕРТВАЯ!».

А в следующий миг ощутила, как что-то врезалось ей в бок, остро пронзило его болью. По телу прокатилась горячая волна, ноги начали подкашиваться.

— Кха... — только и выдохнула Ангулема, оседая на пол.

Повернув голову, она увидела рядом смуглую девицу с хищной улыбкой дикой рыси и окровавленным кинжалом в руке. Рухнув ей под ноги Ангулема ухватилась за бок, горевший теперь огнем, и ощутила под пальцами мокрое — кровь на клинке была ее.

— Как же?.. — всхлипнула она, будто не веря своей очередной неудаче.

— Не надо лезть, куда не просят, — резко выплюнула девица и отвернулась, готовясь помогать своим товарищам справиться с Энтрери.

Ангулема такого пренебрежения простить не могла. Под передником она нащупала рукоять собственного кинжала и, все еще держась за кровоточащий бок, потянулась сквозь головокружительное бессилие к еще не отступившей девице, всадила ей клинок в промежность, потом еще раз и еще мелкими быстрыми ударами. Может, не так больно, как было бы мужику, но больно все равно. Кроме того, Ангулема как никто хорошо знала, где там находится тот треклятый сосуд, что при ранении заставляет тебя истекать кровью, аки свинью на бойне.

Девица ожидаемо взвизгнула, повалилась на пол рядом. Последнее, о чем Ангулема подумала, так это о том, что было бы хорошо, если бы сраный дворф не снес ей голову своим топорищем, пока она в отключке. Силуэт Энтрери перед глазами расплывался. Она знала, что он справится. Как жаль, что она этого не увидит.

Холодно. Так холодно.

Лежа на полу, как и тогда, в замке Стигга, Ангулема почти не чувствовала боли. Только пронзительный холод, сковывающий все ее тело. И страх перед тем, что ее ждало — или не ждало — дальше. Хотелось сказать что-то, расспросить Энтрери о чем-то важно, заговорить саму себя, в конце концов, лишь бы только не уснуть, не провалиться в холодную темноту, из которой ей вряд ли удалось бы вырваться во второй раз.

Говорят, молния дважды в одно место не бьет. Чудеса с одним и тем же человеком дважды не случаются. Смерть, отступившая единожды, не отпустит свою жертву на этот раз.

Но Артемису Энтрери, похоже, было плевать, что там делают молнии, как ведут себя чудеса и чего хочет Смерть.

Ангулема почувствовала, как он вложил рукоять кинжала в ее слабеющие пальцы. Тот самый, дорого и вычурно инкрустированный кинжал, которым он был вооружен в начале драки. Она слыхала разные слухи о волшебном оружии великого убийцы, но не особо им верила. Теперь же смогла на собственной шкуре узнать, в чем состоит его секрет.

Он крепко сжал ее ладонь, помогая удерживать кинжал, и направил лезвие, вонзил его в тело лежавшей рядом девицы, которая из мнимой хищницы окончательно превратилась в жертву. Ее предсмертный вскрик ворвался в сознание Ангулемы теплым весенним ветром. Разогнал безвольную сонливость, прогнал из тела холод, наполнил ее кровь бурлящей жизнью.

— Что за фокусы…

Ее пальцы испуганно разомкнулись, отпустили необычное, опасное оружие. Сама она приподнялась, удивленно потянулась к своему проткнутому боку, но нашла только изрезанную, измазанную кровью ткань. И никакой раны.

Что бы ни говорили про Артемиса Энтрери и его оружие, слухи эти, как оказалось, во многом были преуменьшенными.

— Эй, берегитесь!

Дворф-краснолюд, очухавшись и разглядев, что приключилось с его подругой, яростно взревел, точно молодой бык, и бросился в их сторону с топором наперевес. Ангулема вскочила достаточно резво, как для человека, только что истекавшего на полу кровью и готовящегося отдать богам душу. Ее переполняла невесть откуда взявшаяся энергия.

Прошмыгнув мимо буйно атакующего дворфа, она оказалась позади него и с разгона прыгнула ему на спину в надежде повалить наземь. Но не тут-то было. Слишком крепко стоял он на своих двоих. Разъярившись еще больше от повисшего за спиной непотребного груза и не в силах достать ее топором, он начал вилять и крутиться из стороны в стороны, чтобы ее сбросить. Ну точно как молодой бык, которого на свою голову (и задницу!) пытаешься оседлать.

— Да не крутись же так, курва! — выдохнула Ангулема, в очередной раз промахиваясь мимо висевшего у него на поясе ножа, до которого никак не могла дотянуться. Свое-то оружие бросила где-то на полу рядом с той девкой.

Слушать ее дворф, конечно же, не собирался. Зато придумал новый способ от нее избавиться — с разбегу приложился спиной о ближайшую стенку, да так, что у Ангулемы ребра затрещали. А потом, когда рука ее соскользнула с его шеи, впился в нее зубами.

Ангулема взвыла от боли. Но зато смогла наконец-то выхватить нож и вонзить его дворфу в горло.

Сползая по стеночке рядом с хрипящим и хватающимся за окровавленное горло дворфом, она краем глаза заметила, что эльф, будучи последним из неблагополучной четверки нападавших, испуганно глянул на мрачно настроенного Энтрери, попятился, развернулся и бросился сквозь толпу прочь. Хоть у кого-то этим вечером мозги наконец-то встали на место.

Сказать, что Ангулема почувствовала облегчение, увидев, как эльф, последний из четверки нападающих, в спешке скрывается в толпе, значило не сказать ничего. Она всегда ценила хорошую драку, но произошедшее тем вечером в «Счастливом рассвете» далеко выходило за рамки «хорошего»: много крови, много шума, очень близкое прохождение к той грани между жизнью и смертью, из-за переделов которой не возвращаются…

Короче говоря, подобный поворот событий ей откровенно не нравился. А продолжать замес, выбраться из которого живой представлялось сложной задачей в ее состоянии, не хотелось.

Ангулема возмущенно взвизгнула, когда Энтрери резко поднял ее на ноги, — стремительное движение отдалось пронзительной болью в помятых ребрах. Кряхтя и бормоча себе под нос проклятья, она полезла на улицу через окно, так удачно разбитое табуретом.

Перечить учителю тут не было смысла: толпа потихоньку отходила от шока и азарта, вызванных нежданным развлечением, которое они устроили вместе с четверкой неудачливых убийц, а значит, скоро кто-то позовет городскую стражу. Если уже не позвал — забывать о девчонке-разносчице так не вовремя решившей отдать богам душу от какого-то легонького удара по голове, тоже не стоило.

Кое-как дотащившись следом за Энтрери до крыши одного из окружавших трактир домов, она с облегчением плюхнулась на задницу, болезненно крякнув при этом. Тяжело выдохнув и поморщившись, оперлась спиной о дымоход, одиноко торчащий посреди их временного убежища, точно поднятый вверх палец, указывающий куда-то в ночное небо.

Ребра даже не думали перестать ныть и трещать при каждом движении. А прокушенная рука и вовсе распухла вокруг места укуса и просто-таки огнем горела.

Вопрос застал ее врасплох. С выражением крайнего недоумения она уставилась на учителя. О каких-таких ее ошибках он хотел слышать?

Нечасто в своей короткой, но уже очень насыщенной жизни, ей приходилось остановиться и задуматься о совершенных ошибках. Намного чаще требовалось всего лишь пережить их итоги, подняться на ноги, отряхнуться и пойти дальше. Но в этот раз — Ангулема чувствовала это так же ясно, как и не уходившую боль в своем теле, — придется сойти с проторенной дорожки. Во всей фигуре Энтрери и особенно в поблескивавшем в его руке волшебном кинжале ощущалась сосредоточенная решительность не сходить с места, пока не получит ответ.

Ангулема вздохнула, возвела очи горе, прося у богов, которым так редко молилась, сил, чтобы совершить этой сложнейшее и бессмысленнейшее с ее точки зрения упражнение — поразмыслить о произошедшем.

Первое, что ей пришло в голову, — что треснувших ребер и прокушенной руки можно было бы избежать, если бы она засадила подносом дворфу не по шлему, а прямо по морде желательно при этом выбив парочку зубов, чтобы неповадно было кусаться. Тогда бы она определенно чувствовала бы себя сейчас намного лучше.

Дальше подумалось, что в целом не было необходимости ввязываться в эту драку. Несомненно, такой великий боец, как Артемис Энтрери, преспокойненько справился бы с той непутевой четверкой даже во сне. В помощи своей ученицы он никак не нуждался. Но ученица, Ангулема то есть, сообразила, что, ввязавшись, сможет лучше себя проявить. Ну и вот, получается, проявила на свою голову.

Хуже всего в этой истории было то, что она едва не умерла. Снова. И вот об этом она задумалась серьезнее всего. Если бы внимание ее не переметнулось к мальчишке, орущем на весь зал о своей дохлой любовнице, у смуглой наемницы вряд ли выдался бы шанс нанести тот смертельный удар.

— Х-ха, — выдохнула она наконец, поняв, что пока размышляла, то задержала дыхание, — задали вы мне задачку, господин Артемис. Да такую коварную, что даже теперь не знаю, как перестать думать обо всех ошибках, которые я совершила в жизни. — Тут она зыркнула на него, проверяя, насколько ее болтовня соответствует его ожиданиям, но прочитать что-то либо на его лице в слабых отсветах ночного неба, не смогла. — Если говорить об этой драке, то, пожалуй, ошибкой было вообще в нее ввязываться. Но раз уж я ввязалась… то ошибкой было не ударить того бородача прямо в зубы, лучше всего — сразу ножом по горлу, чтобы не мешался. Но хуже всего то, что я отвлеклась и не уследила, куда там та девка тычет свой нож. И чуть не умерла из-за этого. Спасибо, кстати, что спасли.

Сказав это, она покосилась на поблескивающий в руках у Энтрери нож. Тот будто подмигнул ей в ответ одним из своих драгоценных камней. По загривку у Ангулемы прошел тревожный холодок. Она скованно сглотнула горьковатую, густую слюну.