Пожалуй, одним из самых любимых занятий государя было, есть, и будет оставаться коллекционирование слухов. То, о чём болтал простой люд, было нечто невероятно занимательное, невероятно…
Искреннее.
Всё это: тихие перешёптывания торгашей на рынках, досужие сплетни мещан на улицах, беседы селян в тени деревьев во время полуденного зноя, споры солдатни за пивом, претенциозные и возвышенные беседы аристократии на балах…
Над всем этим многие – уже мёртвые – короли Севера откровенно смеялись, невероятно глупо и неестественно горделиво и показательно принижая их важность. В противовес им, Радовид воспринимал общественное мнение смертельно, - иногда весьма далеко не в фигуральном смысле – всерьёз.
Целый специальный отдел королевской секретной службы занимался сбором, анализом, и передачей ему лично в руки накопленных массивов информации, которые чётко и ясно расписывали настроения общества, - и мнения, что в этом обществе циркулировали. Сюда же входили и протоколы допросов тех, кто имел смелость, наглость, и неосторожность обмолвиться лишним словом в присутствии весьма определённых, пусть и глубоко законспирированных, людей.
И если месяцами ранее, когда Радовид читал доклады, в котором чужие уста обвиняли его в безумии, он смеялся, то теперь…
Теперь король молчал.
Теперь ни единого намёка на улыбку у него не проступало. Казалось, даже внешне он медленно, но неуклонно менялся, старея буквально на глазах. Составленные в былые, менее тревожные времена портреты более не передавали его настоящего облика: вместо прямой, гордо выпрямленной спины – сутулость, - такая, будто на плечах его зиждился невероятно тяжёлый груз. Вместо достаточно стройного и атлетичного телосложения – худощавость, неестественная бледность. На лице его появилось ещё больше морщин, чем было ранее, - и лишь одна-единственная вещь осталась ровно такой же, какой и была.
Его цепкий, живой, внимательный взгляд, - такой, какой ловил каждую деталь окружения, каждую мелочь, каждое движение собеседника. Всё, что могло бы выдать хотя бы минимальную угрозу, хотя бы намёк на ложь – моментально замечалось.
Он практически перестал покидать своего постоянного места дислокации, - корабль Его Величества «Оксенфурт – Третогор» стоял на постоянном причале в порту одноимённого города, и ныне вполне официально превратился в огромный, плавучий штаб, постоянно окружённый невероятной по своей сложности защитой из магов, солдат, агентов специальных служб и охотников на колдуний – нынешних извечных спутников государя.
Всё меньше и меньше он переставал походить на человека. Сознание правителя Редании превращалось воистину в адскую машину, которая непрестанно обрабатывала потоки новой и новой информации. Он практически переставал спать: непрестанно читал новые доклады, анализировал поступающие сводки информации, принимал у себя абсолютно всех, кого только мог: специалистов из службы разведки, магов из его ручного капитула, офицеров всех рангов от мала до велика, - и постоянно участвовал в планировании и проведении операций, порой принимая участие в планировании даже самых мелких, рутинных задач. Медленно, но верно в его сознании выстраивалась огромная, титаническая по своим масштабам карта, сопряжённая с предполагаемыми и вероятными переменными: личности командиров противника, их привычки, склонности, предполагаемые манёвры их такие предполагаемые методы противодействия им, скорость распространения эпидемии, её влияние на численный состав как подчинённых ему и союзных ему сил, так и сил противника, - количество и дислокация сил противника, их возможное влияние на стратегический и моральный перевес, политическая обстановка на севере, на оккупированном юге, в Новиграде, на востоке…
Бесконечный поток чисел, людей, - бесконечная масса знаний, которые собирались, анализировались, и собирались воедино в цельный, единый, ветвистый и многовариантный план действий, - план, который должен был привести не просто к победе.
Который должен был привести к чему-то куда большему, что когда-либо видел Север.
***
Отправленная в Ковир делегация была ещё одной переменной в этой цепочке уравнений, - однако именно от неё зависели очень и очень многие последствия, в равной степени как и дальнейшие действия Радовида.
Последствия битвы при Хиппире ударили по нему так, как кузнец молотом бьёт по раскалённому металлу, - целиком и полностью занятый подготовкой и проведением боевых действий государь был вынужден столкнуться с целой массой вещей, которые требовали его неотложного внимания. Воистину, ситуация была печальной: полный паритет с оппонирующей стороной не позволял решить вопрос прямыми и решительными действиями, - а для долгой конфронтации необходимо было иметь крепкий и надёжный тыл.
Радовид прекрасно знал, что такого у Нильфгаарда нет, - пускай огромная по своим масштабам и сложности империя имела куда больший запас прочности, нежели Редания, в несравненно далёких кулуарах Золотого Города переплеталось бесчисленное множество личных и коллективных интересов – и далеко не все они соотносились с интересами Эмгыра. И это не говоря про объективные и заметные не только ему, но и командующим обоих сторон проблемы с логистикой и усталостью личного состава от войны – которая должна была быть быстрой и победоносной, но которая стала настоящим затяжным, чумным адом, - тотальной войной на тотальное истребление противника.
Но ровно такого же крепкого, и надёжного тыла не было и у Редании. Его вотчина, лишённая его пристального внимания, встретила его охваченной кострами, гонениями на ведьм, чародеев, знахарей, и всяческого рода девиантов. Практическая выгода от этого несомненно наблюдалась, - однако и она же имела все риски вскоре стать куда более рискованной и опасной затеей, нежели какой казалась ранее.
Охота выходила из-под контроля. Только лишь сейчас, наблюдая за этим со стороны, Радовид понимал, что с его стороны было слишком глупо недооценить решительность и наглость Кируса Хеммельфарта, - который мало того что при его, Радовида, молчаливом согласии медленно превращал Реданию в пепелище, так ещё и распространял влияние своей церкви…
При этом совершенно не желая делать ответные шаги в отношении Новиграда. Новиграда, который имел все шансы стать той-самой козырной картой, которая окончательно перевесила чашу весов в пользу Севера.
Но была и ещё одна проблема. Проблема, решение которой медленно, но уверенно готовилось, - проблема, о которой не знал никто в стране, кроме нескольких, избранных, пользующихся абсолютным доверием государя людей.
И имя этой проблеме был Хенсельт, Король Каэдвена.
Хенсельт… Прямолинейный, как доска. Упрямый, как баран. Наглый, как боров.
Вопреки настойчивым советам Радовида, гордый владыка не менее гордого Каэдвена продолжал в равной степени ожесточённо и бессмысленно цепляться за измученный войной, болезнями, оккупированный Аэдирн – Аэдирн, который никогда не видел в Хенсельте никого, кроме своего злейшего врага. И по сей день на восточном фронте сотнями гибли люди, - люди, которые могли бы быть использованы иначе.
Чем больше проходило времени, тем большей и большей проблемой становился тот, кто некогда оказался единственным союзником.
И эту проблему так же надобно было решить.
Но для этого нужны были средства…
Средства, которые так неожиданно, и так удивительно были добыты на первый взгляд обречённой на полный провал делегацией в Ковире. И король даже знал, кого именно следует благодарить, - и потому не преминул возможностью куда более близко познакомится с тем человеком, который мог бы быть ответом на многие вопросы, которые мучали Радовида Свирепого.
***
Поначалу Радовид терпеть не мог Оксенфурт – в особенности за то, во что его превратил одноимённый и ныне закрытый университет. Шумный, многолюдный, неестественно живой и неестественно радостный оплот вольнодумства и центр всем известного академического духа, - он давным-давно мозолил глаза государю своей пассивной, но всё-таки достаточно упёртой оппозицией.
Однако теперь, когда университет был закрыт, студенты – разогнаны, а академики и профессора – поставлены на учёт, что-то поменялось в отношении молодого правителя.
Теперь, пускай и медленно, сердце Радовида таяло в отношении него – он полюбил его таким, каким он представал теперь только для него одного.
Тихим.
Молчаливым.
Умиротворяющим.
Было ли дело в этих узких, напоминающих далёкий и сказочный Туссент улочках, или в неизменных следах изящной и плавной эльфской архитектуры, что встречалась то тут, то там, - но всё-таки теперь, изредка прогуливаясь по улочкам этого чудесного города, он понимал, что эти пустые и чёрные глазницы окон города, в котором остановилась вся жизнь, его начинают всё больше и больше угнетать. А потому, к своему собственному удивлению, он начал предпринимать шаги, которые должны были оживить испуганный город, и придать ему новое дыхание, - дабы отчистить и избавить его от мрачного смрада тех слухов и сплетен, что витали вокруг него.
И одним из этих решений стало перемещение аукционного дома Хорста Борсоди сюда, в Оксенфурт. Сделка, как и иные действия Радовида в направлении улучшения состояния города после роспуска университета, целиком себя оправдали.
Хорст был абсолютно доволен предоставленными ему льготными условиями, - и тем, что его самолюбие тешила близость к королевской особе.
Радовид не мешал назойливому скупердяю верить в собственную исключительность, - ибо вместе с весьма практичными экономическими выгодами, он получил в практически полное распоряжение новое, и весьма излюбленное место для собственного времяпровождения.
***
Солнце медленно пересекало горизонт от края до края, плавно клонясь к закату. Жизнь на главной торговой площади города, что до того кипела своей жизнью, начинала замирать: музыканты, то и дело игравшие какие-то весёлые и бурные мелодии, сворачивали инструменты и исчезали где-то в перипетии улочек. Торговцы сворачивали лавочки, а дневные патрули сменялись ночными, усиленными: несмотря ни на что, комендантский час в отдельных районах города никто и не думал отменять. Вокруг же аукционного дома и днём, и ночью то и дело мелькали пёстрые остроконечные шляпы охотников на колдуний, равно как и алая униформа солдат: дозор нёсся и днём, и ночью, а любые подозрительные личности тут же отправлялись на допрос.
В противовес этому сам дом не кипел жизнью. Окромя вездесущей и безликой стражи, тут находился один-единственный человек, что ныне с высоты третьего этажа, через диковинно украшенное витражное окно, с дорогим бокалом из туссентского вина наблюдал за происходящим там, внизу.
Он не удивился ни отворяющейся где-то внизу двери, ни шума шагов, что подымались по лестнице наверх. Только лишь одному человеку ныне было дозволено беспокоить его покой, - тому, которого он ныне терпеливо ждал.
Отредактировано Радовид (05.06.22 07:33)
