В конце концов, когда сумерки опустились на предгорье, а начавшийся снегопад снизил видимость, сдался даже Грей: он медленно брел, устало переставляя ноги, оставляя в снегу крупные отпечатки массивных копыт; большая голова понуро свисала, едва не волоча храпом по поземке. Ему, благородному боевому коню, было непривычно карабкаться по перевалам, точно горному козлу, но гораздо сильнее сбивало с толку отсутствие управления.
Всадница сдалась намного раньше; она храбрилась еще несколько миль, но ослабленный организм очень быстро начал замерзать на пронизывающем, пробирающемся даже сквозь теплый плащ ветру, и остаток пути через перевал Сианна то и дело отключалась, проваливаясь в поверхностный сон, каждый раз начиная в один прекрасный момент опасно крениться в седле. Тогда Клодье, не обремененный, в отличие от остальных, увесистым скарбом, с кметовской деликатностью толкал её в бок:
- Э-э, свалишьси! – и наемница просыпалась, шипя сквозь стиснутые зубы. Минувшая схватка, случившаяся западнее этих мест, стоила её не только неприятных воспоминаний и пострадавшего самолюбия, но и серьезных травм. Уверенности не было, но, кажется, сломано ребро, во всяком случае, синяк на боку расплылся аки синее море; былая ловкость исчезла как дым, двигаться больно, лежать больно, стоять больно.
Сианна тихо ненавидела всех и вся, хотя понимала, что кметы, перемещаясь кочевьем к месту заработка, заодно, пятясь подальше от возможной войны, не виноваты в её злоключениях; они по-своему обрадовались, когда рядом возник воин, пусть и женщина, посчитав, что так путь безопаснее. Им невдомек было, что дойди дело вновь до схватки в ближайшее время, она мало что могла противопоставить, кроме несгибаемого характера, потому что раны существенно снизили преимущества в виде скорости и гибкости.
- Пора привалу быть, - заметил еще один из отряда, имени которого женщина не запомнила, да не очень и старалась. – Ить ноги изломаем впотьмах да при вьюжине.
- Одурел чо ль? Мыслимо ли, посереду перевала лагерь ставить? Сдует нас усех к еб… собачьей матери, окочюримси.
- Та погодь хороняку звать! Тута где-то пещера была, кабы упомнить, де.... Так у той пещеры чем тебе не место? Ни вьюжины, ни ветру.
- Токмо ежели так… - диалог потонул в шуме порывов ветра, но Сианна и не пыталась вслушиваться; она никогда прежде не бывала в Синих горах, а потому нечего было и сказать. Но мысленно она активно поддерживала первого из кметов-собеседников, потому что очень хотела спать, желательно на горизонтальной поверхности.
Пещера и в самом деле обнаружилась, только в добрых двух милях дальше; к тому времени бабы начали стенать, да и мужики заметно сбавили темп. Горизонт еще горел приятным голубым заревом, но возле земли царила темнота, в которой трудно различить что-либо дальше двадцати метров; снегопад превратился в метель, снизив видимость почти до нуля, на их везение почти сразу, как развели костерок.
Была она небольшой, но высокой, однако, места всем хватило с избытком; выстроив вдоль стен пожитки, которые везли с собой, кметы успели принести дров; Сианна только диву далась, откуда нашли, потом далась второй раз, когда сырая древесина все же занялась. Спешившись перед входом, она сразу заняла самый дальний угол; расседлав Грея, напоив талым снегом и насыпав ему в торбу скудный паек из оставшегося в запасах овса, положила вдоль стены седло, сверху набросила попону и, стащив сапоги, упала поверх, свернувшись калачиком и закутавшись по самую макушку в плащ.
- На, кипяточку испей, согрейси, - сквозь дрему пробился голос Клодье, непонятно, когда возникшего рядом; приоткрыв с неохотой веки, Сианна увидела, что в её сторону протягивают кружку, над которой тонкой струйкой вился пар. Присев, она поблагодарила кивком и взяла угощение; пальцам стало горячо даже сквозь перчатки, и блаженное тепло поползло вверх по рукам.
Она улыбнулась; вкрадчивая, обращенная в себя улыбка преобразила напряженное лицо, и кмет, не торопясь обратно к товарищам, присел на корточки подле, любуясь. Видимо, ты ему приглянулась, мысленно заметило подсознание, пока тело грелось о кружку. Эти люди примитивны, комплиментам и красивым речам не обучены, их симпатии проявляются вот в таких банальных мелочах: попить тебе принес, хотя не обязан, да и раньше бдил, чтоб, заснув, не упала, хотя, так подумать, какое ему дело.
От крестьянской жизни Сианна была далека, но не настолько, чтобы не знать, как беднякам дается несладкое их существование; когда-то давно, еще ребенком, она играла с детьми из простого люда, наслышана. Да и с высоты седла, путешествуя по миру наемницей, тоже насмотрелась всякого. Да и не в её, откровенно-то, положении нос задирать: пусть смотрит, сколько влезет, хоть все глаза проглядит, от неё не убудет, зато гарант, что не сбегут поутру, не разбудив.
- Спасибо, - смягчив осипший голос, насколько смогла, со всей искренностью, на которую была способна, поблагодарила. – Странный какой вкус. Что тут за травы?
- Та какие там травы, - довольно ухмыльнулся обрадованный вниманием Клодье, взмахнув рукой, - ромашки сушеной баба Симонова в закромах отыскала, ведьма. Чегой, говорит, одну воду хлебать. И намешала, стало быть. Вкусно?
- Вкусно, - кивнула Сианна, сделав второй глоток. Горло, нещадно ноющее с холода, согрелось и расслабилось.  – Я признательна её запасливости.
Какое-то время, пока содержимое кружки медленно сокращалось, она, обретя способность внятно и громко говорить, участвовала в воцарившей вокруг костра болтовне; обсуждали, в основном, войну, охоту на чародеек и чего ждать Каэдвену. Отдав кружку Клодье, наемница вновь прилегла, поворочалась, устраивая пострадавшее тело поудобнее, и вскоре опять провалилась в сон.
За выходом из пещеры, кажущимся черным зевом на фоне костра, свирепствовала непогода. Под её яростный посвист все постепенно улеглись; вскоре к шумам природы добавились разномастные переливы храпа. Серый жеребец, дожевав овес, то и дело прял ушами, вслушиваясь в ночь; единственный глаз его чутко следил за входом в укрытие. Однако, не почуяв опасности, и конь вскоре, потоптавшись на месте, подогнул сначала передние ноги под себя, потом тяжело плюхнулся крупом на согнутые задние, и, устроившись вблизи от хозяйки, дал себе законный отдых.

Сианна проснулась, когда встревоженно заржал Грей; открыв отчаянно слипавшиеся под тяжестью свинцовых век глаза, она не шевельнулась, поспешив вскочить, но уставилась в темноту, выискивая причину беспокойства коня. Могучие копыта, переступая с места на место в опасной близости от её головы, не пугали: он бы не наступил на хозяйку, никогда, но мешали обзору; продолжая притворяться безмятежно спящей, наемница, превозмогая ограничения тела, всматривалась в мрак, немного светлеющий на фоне проема, благодаря вьюге.

Словно морок, на грани сна и яви что-то темное возникло, выступив из бури, явив знакомые очертания высокой фигуры; гость замер, видимо, осматриваясь, пока не способный увидеть ютившейся в самой глубине пещеры женщины, зато она, чувствуя, как от страха останавливается сердце, сочла, что вполне его узнала. Медленно, точно ящерица, отползая к стене и поднимаясь спиной вдоль неё, Сианна оказалась возле бока Грей. Легкий нажим под сустав, и умный конь подогнул передние ноги, наклоняясь к земле достаточно, чтобы хозяйка смогла взобраться на неоседланную спину. Прижавшись к нему, стараясь не производить ни единого шума, она аккуратно собрала поводья, обхватила крутые бока нога и только тогда, ударив шенкелем, хлестнула наотмашь поводьями по крутой шее.

Грей, мгновенно подчинившись, рванул к выходу, не колеблясь; так его взрастили и воспитали, пересилив дрессурой инстинкты, безмолвно и безропотно подчиняться любому приказу вожака, того, кого его огромное лошадиное сердце таковым признало. Несколько сот килограмм живой массы, разогнавшись, врезались в гостя, вылетая прямо в снегопад.
- Увози нас, увози, родной! – побледневшими от волнения губами шепнула Сианна, прежде чем отпустить поводья, давая жеребцу право выбирать дорогу; ветер вперемешку со снегом хлестал по лицу, цеплялся за одежду, норовя сорвать с спины, бросить в сугроб; прижавшись головой к мощной шее, впившись пальцами в гриву, наемница, стиснув зубы, впервые в жизни, пожалуй, молилась разом всем богам, чтобы не оставили в беде.

Лишь через какое-то время, когда сознание прояснилось, она поняла, что левому боку почему-то холоднее, чем правому; соскользнув одной рукой вдоль куртки, почувствовала что-то вязкое, мокрое. Почему-то труднее с каждой минутой становилось сопротивляться буре, сохраняя жесткую хватку колен, и так захотелось ненадолго прикрыть веки, чуть-чуть вздремнуть.  Дыхание, все чаще вырываясь из груди, улетало за спину морозным облачком, но Сианне стало очень жарко, настолько, что пальцы тянулись сорвать застежки плаща, сбросить его долой.

Как Грей не переломал ноги, стремясь без цели наперекор ночи и буре, загадка; он куда-то несся, свирепо всхрапывая, хотя, конечно, не во весь опор, пока не начал уставать тоже. Именно поэтому, спускаясь, присев крупом, по возникшему впереди уклону, успевшему заледенеть, он не удержал равновесия и покачнулся; незначительное нарушение баланса, обычно не замечаемое толком, стоило теряющей концентрацию внимания всаднице положения в пространстве. Не успев подстроиться, слишком медленно соображая в поплывшему куда-то сознании, она как тряпичная кукла повалилась на бок, упав в снег; холод, укусив за кожу лица, силой вынудил взбодриться, и Сианна, выругавшись, начала вставать, замечая кровавый отпечаток, оставшейся за собой в сугробе.

Серый встал на ноги чуть дальше, отряхиваясь и мотая головой; осторожно шагнув в его сторону, девушка почувствовала, как наст под ногами тронулся.
- Нет, нет, нет! – тихим, хрипло посвистывающим голос прошептала она, по инерции расставив руки по сторонам и застыв, как канатоходец над площадью. Несколько вдохов ничего не происходило, заставив почти облегченно прикрыть веки, но едва Сианна обрадовалась мелкой удаче, как сугроб пополз куда-то вниз, утаскивая стоящую на нем за собой. Собрав остатки сил, она пыталась побежать, надеясь перепрыгнуть на другой участок, но ноги утопали, колени обессиленно подгибались, и время растянулось, став обманчиво долгим, обещая успех, а потом захлопнулось, как лопнувший пузырь, и опора пропала.
- А-а! – приглушенный вскрик потонул в свисте ветра, и девушка пропала в мутной сизой мгле за краем обрыва, взмахнув двинувшемуся к ней коню на прощание вскинутой вперед рукой. Не привыкший бросать всадника, жеребец крутился в опасной близости от обнажившегося края, ища способ спуститься, но горы беспощадны; тихое жалобное ржание прокатилось над скалами, сливаясь с стонами вьюги.

Едва рассвело, один из кметов, заводя костерок, подметил, что вьюга то удачно стихла; второй, собирая пожитки, заметил, что куда-то исчез белый конь «Той боевой бабенки, шо с нами ехала вчерась». Клодье, поспешив разбудить наемницу, с удивлением понял, что исчез не только конь, но и всадница, хотя все её нехитрые пожитки в виде седла с седельными сумками, котомки с овсом и сухарями, а также теплая конская попона остались в пещере. Погадав и подивившись, рабочие простодушно решили, что добру не гоже пропадать, и погрузили, поделив, на сани к своему имуществу. После, умеренно перекусив, тронулись в путь.

Очень долго её рассудок кружил в кромешной мгле, точно бренное существование, наконец, окончилось, а высшие силы никак не определялись, куда же отослать бесплотный дух: Сианна не была религиозна, а с заповедями и моралью дружила исключительно напоказ и ради выгоды, так что вряд ли кто-то из богов рвался возиться с такой «добродетелью». Но через некоторое время, показавшееся вечностью, в темноте появились оттенки, пятна, а позже и звуки. Разобрать происхождение было невозможно: они доносились как из-под толщи воды, едва соприкасаясь с сознанием и вновь растворяясь на его границах с небытием.

Она много спала; вопреки проскальзывающим мыслям, наемница не умерла, хотя это стоило назвать чудом, учитывая, что с ней произошло. Чудесным совпадением старый отшельник, выбравший местом священного уединения укромный домик в крохотной долине недалеко от перевала, тем утром, еще до рассвета, проходил место, где она упала, скатавшись по крутому склону вместе с массой снега; и уж совсем божественное провидение помогло ему заметить в белом сугробе что-то инородное. Около часа потребовалось ему, чтобы дотащить раненую найденку до зимовья, втащить внутрь, уложить и осмотреть: симптомы обморожения не внушали серьезных опасений, куда сложнее пришлось с длинной резаной раной на боку, через которую девушка потеряла много крови. Крупная гематома на ребрах, множество синяков и ссадин поменьше, старые, разной степени заживления, шрамы говорили старику об одном: перед ним не знатная барышня, но одна из тех девиц, что ушли из дома мужским ремеслом пытать успеха, и, судя по всему, в этот раз испытала не в свою пользу.

Кое-как зашив рану, наложив на нее целебный травяной запаренный жмых и примотав чистыми полосами холстины, потом деликатно и старательно растирал пораженные холодом в легкой степени конечности; умаявшись, плотно укутал бесчувственное тело в одеяла и оставил на волю богов. Несколько раз до рассвета ему мнилось, что найденка вот-вот преставится, но напрасно. Когда она начала ненадолго пробиваться сквозь пелену забытья, старик ласково, как хворое дитя, поил её теплым раствором из настоя горных трав и талой кипячёной воды.

Солнце давно взошло и проскочило наивысшую точку на небосклоне, начав клониться к закату, когда Сианна пришла в себя достаточно надолго, чтобы заинтересоваться, где она и как сюда попала. Отшельник поведал о том, как возвращался с делянки, как задержался из-за обвала, перекрывшего короткий путь в долину; как случайно увидел тело, частично заваленное снегом и милостью Мелитэле никак не мог оставить человека умирать; как пытался спасти её. Наемница, лежа на жестком деревянном подобии кровати, завернутая в домотканное одеяло из шерсти, слушала его рассказ очень внимательно. Её интересовало лишь одно: отвязался ли преследователь, сочтя мертвой, да, пожалуй, еще вернулся ли к людям бедный преданный Грей. Ни на тот, ни на другой вопрос ответа не было, и девушка вновь отключалась, проваливаясь в сон урывками.

К вечеру этого дня, почувствовав себя немного лучше, она  начала задавать спасителю вопросы, связанные с тем, насколько трудно добраться до их пристанища, если возможно, то как быстро, надежно ли тут, и отшельник растерялся; ему не приходилось прежде проверять зимовье на прочность.
- Так и сложно мне молвить однозначно, - подергивая седую бородку, медленно отвечал он, растягивая слова, - зверье коли какое сюда ход найдет, так оно не беспокоит, мобуть пошумит только, но стены крепкие, не под их лапу. Я и не замечаю уж, и хуже гости в миру-то бывали. Этим что – мзду не надобно, с любопытству али голоду близко подходют, а поджилки, стало быть, и у самих трясутся. Непривычно им человеческий дух к носу, боятся.
- Зверья я не боюсь, - длинные фразы прерывались покашливанием, - меня беспокоят люди. Ну или те, кто с виду на них похож. Скажи, милчеловек, устоит ли твоя избушка, если сюда человек недобрый или нечисть какая заявится?
- Диковинные мысли у тебя в голове, - вздохнул отшельник, - бредишь еще, видать.
- Ты не веришь в зло? – слабый голос отчетливо окрасился циничной насмешкой.
- Почему? Полно зла то вокруг, куда не плюнь. Только на что оному зло сдалась моя долина? Здесь зимой никого не бывает, окромя меня, а летом разве что через перевал люди перебираются, на том и все.
- Разве у зла есть логика?
- У всего она есть, девица. Иной раз поблазится нам, что нету, а по правде лишь не видим мы её. Не тревожься: коли человек явится, и ему легко в зимовье не вломиться, а ежели нечистый дух какой, то на входе обереги священные. Ни один дух бесовский носа не сунет. Ты спи, спи… вижу же, опять очи смыкаются. То слабость, крови ты много пролила. Спи.

Отредактировано Сианна (21.05.22 23:36)

Сон, говорят, лучшее лекарство; Сианна продрыхла без задних ног, не в прямом, конечно, смысле, до следующей ночи, а, проснувшись, не испытала ни капли неудобства от бесстыже проспанного времени. Эффект налицо: в голове почти перестало шуметь, несмотря на слабость в конечностях, зрение вернуло четкость, а синяки словно и меньше болеть стали, хотя это, не иначе, обман разума. Попытавшись потянуться, чтобы размять скованные сном мышцы, она быстро поняла, насколько ошиблась, когда ужалившая в бок боль напомнила о травмах, породив ожесточенную матерщину сквозь красивые женские губы.

Помогая себе руками, упирающимися в жесткий лежак, Сианна кое-как села и, перетащив ноги на край, свесила их вниз, касаясь босыми пальцами холодных досок; несмотря на потрескивающий в скромной печушке огонь, внутри было едва ли много выше нуля, даже воздух, выходящий из легких, обозначался едва различимым, но белесым облачком. Обхватив себя за плечи, женщина поежилась, параллельно кривя лицо при каждом движении мышц корпуса: чтобы обработать раны, старик снял с нее все, оставив только широкую длинную рубаху да штаны с бельем, и, не желая будить, как ей думалось, спящего спасителя, пристроившегося в скромном деревянном кресле в темном углу у противоположной стены, она с неохотой наступила всей ступней на половицы, поднимаясь, чтобы найти, чем утеплиться.
- Далече ли собралась? – казалось, старик улыбался, потому что голос его звучал именно так.
- Куртку взять, - не стала увиливать она, - дубак тут у тебя нечеловеческий. Зуб на зуб не попадает, знаешь ли. – Привыкнув к тусклому свету, Сианна, разглядывая хозяина домика, поняла, что тот сидит с книжкой на коленях; читал, что ли, в темноте? – подумала она скептически.
- Одежа твоя возле двери вон, подле корзины сложена, - не задавая лишних вопросов и не предлагая побегать ради гостьи, коротко указал отшельник, - нонче зима была лютая, промерзло всё, не отогрелося.   Но я привык, равно и ты, пообвыкнув, привыкнешь.
- А мне то с чего? – чуть удивленно вскинулась уже сделавшая нетвердый шаг к двери наемница, обернувшись. – Я тут, уж прости, гостеприимный дедулечка, задерживаться не собираюсь. Сейчас оденусь и в путь.
- Хех, - саркастический смешок старика прокатился по комнате эхом.  – Экая прыткая, а положи-ка как на духу, далече ли упрыгаешь, белчонок, с свежей раной на бочине? Я мышцы да кожу как мог швом-то стянул, однакось, как дернешься, так и разойдется всё, и почитай, вся прыть там и покой найдет, авось самый что ни на есть вечный.

Скривившись, Сианна с напускным безразличием назло быстро зашагала к сложенной стопочкой одежде на лавке у стены, но на третьем шаге, как не храбрилась, признала победу за дедом: ходить и то больно, а много ли нагрузки босичком по дому пробираться, не по сугробам по самое не балуйся ползти. Недовольно пыхтя, она решила все равно дойти до куртки, потому что с той на плечах появлялась иллюзия, что она, Сианна, хоть что-то в жизни контролирует. И именно в этот момент над головой что-то затрещало, как будто нечто очень тяжелое упало на крышу; запрокинув голову рефлекторно, она увидела лишь потолочные балки.
- Это что? – тотчас прозвучал вопрос. - Снег, что ли? – Глупо, потому что она и сама понимала: минимум кусок льда должен сверху брякнуться для такого звучания. Вот и отшельник медленно покачал головой, нахмурившись. С невиданной для его внешнего вида скоростью подскочив с места да сразу к крошечному оконцу, удивив гостью, он прильнул к нему, но рассмотреть ничего не смог, мешал тот самый робкий свет от огня, бьющий в спину.

Что-то задребезжало, пронзительный, неприятный звук за дверью; Сианна, испугавшись, прижалась спиной к стене, сама не помня в подробностях, как до нее добралась, шаря рукой по вещам, пока не дошло, что бесполезно искать ножны, их при ней не было. Наспех оглядевшись, она схватилась за древко небольшой лопаты, стоящей в зоне досягаемости, и, перехватив поудобнее, словно оружие, почувствовала себя немного более уверенно.
- Мобуть, медведь-шатун приблудился, - не очень-то твердо прозвучала озвученная отшельником мысль; он, поднеся руку к вороту, что-то теребил пальцами, а худое старческое лицо выражало волнение.  – Задел ведь ловчих моих. – Тут до Сианны дошло, что за звук они слышали, почему ледяная пустота вдруг задребезжала колокольчиками, и от сердце немного отлегло; насколько она могла судить, тот, кто за ней гнался, передвигался бесшумно, точно сама ночь вдруг обрела форму и уселась в седло.

Она почти расслабилась, готовая опустить импровизированное оружие, как что-то дернуло дверь с такой лютой силищей, что петли не выдержали и заскрипели, гвоздями расслаивая древесину; положенный в скобы засов дал трещину. Дураку понятно: еще один-два таких рывка, и двери не будет. Позабыв на вздыбленных нервах про боль, Сианна сгруппировалась, перенесла вес меж ногами поустойчивее и приготовилась огреть гостя по макушке, едва тот ворвется в комнату, не ожидая противника сзади.
Когда стремительная плотная тень оказалась внутри, не выжидая и не всматриваясь, пользуясь тем, что застывший посреди комнаты старик отвлек на себя внимание, Сианна, вложив как можно больше силы в удар, обрушила металлическую часть лопаты острой гранью туда, где предполагалась макушка существа.

Замах стоил сильной боли в боку, как будто чьи-то невидимые когти вцепились в ребра и рванули их на себя, поэтому Сианна знала, что не сможет быстро перегруппироваться в случае неудачи для новой атаки; она, наверно, осознала, что произошло, сразу, но не смогла мгновенно признать то, что увидела, за факт, такое упрямое отрицание очевидного, пока металлическая часть лопаты летела сквозь красный туман, возникший на месте, где только что был человек. Когда же та вонзилась в пол, всё стало предельно ясно, не убежишь в иллюзии; скривившись набок, стараясь не показывать, как ей больно, она не спешила взглянуть туда, откуда зазвучал узнаваемый по обертонам голос; отшельник, меж тем, попятился, но не в попытках спрятаться, что было бы нелепо, но потянулся рукой куда-то за спинку лежака.

Как участница тайного заговора, она, вздрогнув, спешно вскинула голову, обращая взгляд на вампира, и отпустила черенок лопаты; та покачнулась, под собственным весом выворачиваясь из пробитой доски, но так и не упала. Сложно сказать, предпочла бы она, чтобы в дверь вошел тот, кто убил её людей, а саму наемницу ранил; возможно, да, предпочла бы, потому что с тем было понятно, что делать, но как воспринимать появление Детлаффа, одним бесам известно. Веха в истории, которую она для себя перешагнула и забыла.

Не нужно быть семи пядей во лбу, краем глаза фиксируя появившийся в руках старика арбалет, чтобы понимать: зачем, но Сианна хранила упорное молчание, пялясь на незваного гостя, не мигая. Почему она не окрикнула, не предупредила? Да потому, наверно, что где-то в глубине души надеялась, что у отшельника окажется какой-то чудо-болт, способный если не убить, то нейтрализовать вампира. Увы….
- Хватит! – дикой куницей выскочила посреди комнаты, вертясь на месте то в сторону одного, то другого, нелепо расставив руки, будто так могла бы удержать хоть кого-то от опрометчивых поступков. Бочина изводила спазмами, вызывая постоянное желание заорать, выплескивая в пространство злость и раздражение на всё сразу: на проклятую тварь, которую не брало обычное оружие, лишившую её трех друзей и подвижности; на бывшего любовника, явившегося на кой-то ляд, куда не звали; на отшельника, не знающего, что высшие вампиры плюнут на его арбалет и разотрут. Я хочу домой, вдруг пришла порывистая мысль, к Тольмону и ребятам в Назаир, хочу ржать над тупыми шутками Рифа и пить свежее пиво, а не вот это… всё. Увы, атаман не даром говорил: проблемы надо решать по мере поступления, а у неё сейчас главная проблема остаться живой и, в идеале, не получить труп горе-стрелка.
- Хватит! – громко и четко выкрикнула она, продолжая находиться в нелепой позе: на слегка согнутых, широко расставленных ногах, позабыв про холод, недавно донимавший, вытянув в сторону руки, обращенные каждая к одному из противников ладонями; разве что сама вертеться перестала, встав боком, зато теперь приходилось рьяно крутить головой, стараясь обоих держать в поле зрения.  – Милсдарь, опусти арбалет, пожалуйста, - последнее слово произнесено дрогнувшим голосом. Это бесполезно, хотелось проорать отшельнику, бесполезно, твою мать!  - Это не враг, - ох, как я в этом не уверена-а, нихрена не уверена, - не враг, - очень хотелось добавить вопросительную интонацию, потому что повернулась лицом к вампиру. Не враг же? – Не лучшее приветствие, но мы не ждали гостей, - прозвучало, по мнению Сианны, как-то фальшиво, но, видят все боги континента разом, она понятия не имела, что говорить. Умей, как чародейки, создавать порталы, вообще бы ничего говорить не стала, молча свалила бы куда подальше. – Я все объясню, - увещевая, вцепилась в привычное обещание, - только давай без поспешных выводов, хорошо? – Конечно, чего бы ему не сесть и не подумать, особенно после того, как получил арбалетный болт, ехидно заметило сознание. – Это мой друг, - взгляд вновь уперся в старика, судя по всему, не менее упрямого, раз арбалет до сих пор не убрал.
- Исчадие бездны – друг? – удивленно уточнил отшельник, тут же получив утвердительный кивок, но остался не согласен. – У порождений Тьмы не бывает друзей, дитя, ты заблуждаешься наивно. Отойди!

Отредактировано Сианна (31.05.22 09:57)

С момента расставания с вампиром Сианна успела подзабыть, насколько тот неуступчив и скор в решениях, повинуясь исключительно звериному импульсу нейтрализовать все, что может представлять угрозу, не важно, явная она или только в его голове, за что и поплатилась, не успев толком отреагировать на слишком ускорившиеся события. Стояла, как дура, и пыталась сохранить равновесие, утраченное из-за адской боли в раненом боку, возникшей от рывка за руку, да глазами глупо хлопала, умом понимая, что сейчас случится, но не реагируя. С другой стороны, а как тут отреагируешь? У нее не хватило бы ни скорости, ни силы, чтобы помешать вампиру, оттолкнуть его или оттащить, да что там, просто опередить и вновь встать меж ними; она не ждала, что вдруг боль из тела перетечет куда-то под сердце, но испытала её, когда, моргнув, вновь взглянула на упавшее тело, старательно игнорируя взглядом Детлаффа.

А потом внутри начала разгораться такая безумная злость, как будто на тлеющие угли плеснули лампадного масла; с какой бы радостью она сейчас ударила его чем-нибудь, что могло нанести серьезный урон, но, увы, разум понимал, что порыв, уступи она ему, не принесет желаемого. Серебряный наконечник и тот оказался бесполезен; подумать только, человек, который спас её из мучительной гибели в снежном плену, безобидный старичок-отшельник, подлечивший и обогревший совсем незнакомую ему девку, теперь мертв, потому что…. А почему, проклятье, почему? Где ответ на вопрос, почему? Нет его, просто нет, потому что единственной причиной для смерти оказалась неспособность вампира спокойно отреагировать на не слишком лестные слова! Как я устала от этого, о, как я устала! Теперь я заново вспомнила, насколько меня тогда еще достала постоянная необходимость думать о каждом слове, каждом жесте, и не только моих, но и всех, кто находится поблизости. Какого дьявола, Владычица, скажи, какого дьявола ты снова привела в мою жизнь это существо?! Да, да, да! Существо! Потому что он не человек, не подобен человеку, и я дура, если когда-то предполагала, что смогу это изменить. Дура, дура, дура!!! За что мне это? Где ж я так нагрешила, Владычица?!!

Пока в голове Сианны плясали неистовый танец мысли, проклинающие день и час, познакомившие её с вампиром, внешне она походила на человека, немного потерявшего связь с реальностью: глаза широко раскрыты, взгляд застыл, а рот невнятно приоткрыт. Первыми ожили руки: зашевелились пальцы, прижимая повязку к ране, сквозь которую проступила свежая кровь; потом наемница отшатнулась назад, как будто пытаясь убежать от увиденного, но оступилась о валяющийся на полу болт, покачнулась и, ударившись плечами о стену, обреченно сползла по ней, кусая губы в бессильном гневе. Так и осталась сидеть, подтянув колени к груди, пока бедра не уперлись в зажимающую повязку руку, ладонью второй руки, поставленной локтем на колено, закрыла лицо.

Она никогда не продумывала, покидая Метинну, что будет делать, если его величество гадкий случай вновь сведет с покинутым любовником; впрочем, ни о ком из них, оставленных в свое время, Сианна не думала вовсе, зачеркнув и пролистнув страницу. Беспомощность окружала сжимающимся коконом, не приходило идей, как поступить, и всё, что она могла, это сидеть и думать, как же быть. И старательно гнать прочь мысли о том, что старик погиб по её вине. Что-то детское было в её позе: как будто, спрятавшись, она бы сбежала от проблемы.

В детстве Сианна боялась темноты, но не потому, что ей в каждом углу мерещились монстры, а потому, что темнота плотно ассоциировалась с необходимостью спать; во сне же приходили кошмары, выворачивающие душу наизнанку и натягивающие нервы так, что вот-вот лопнут. Она просыпалась как выныривала из бездонного омута, крича и отчаянно хватая ртом воздух, и эти ощущения забывались днем, изгонялись из разума, чтобы вернуться, как только комнаты дворца погрузятся в сумерки. Но няня всегда неправильно понимала детские приступы истерики, считая виной как раз воспаленное воображение старшей княжны и увещевала мягко, что монстры исчезнут, достаточно просто закрыть лицо ладошками и сосчитать до десяти.

В реальности монстры никуда не девались, закрывай лицо, не закрывай. Жизнь была безжалостна, от нее невозможно спрятаться и защититься детскими считалками; Сианне очень хотелось свернуться в комочек и зажмуриться крепко-крепко, но она понимала, насколько глупо пытаться не видеть то, что прямо перед ней. От случившегося не спрятаться, не важно, принимаешь ты его или нет, оно есть, и нужно думать, что делать дальше, а не ныть и жалеть себя.

Ты уж сделал, подумала она, с неохотой подняв глаза на вампира, чувствуя себя как в тисках зажатой когтистыми пальцами, неприятно сжимающими челюсть. Столько сделал, мама не горюй, сколько вообще не требовалось.  В потемневших до дождливого пасмурного неба голубых глазах опальной княжны бродили далекие грозы, готовые разразиться громом и молниями, но, к своему счастью, чуть отсидевшись, взяв короткую паузу, Сианна успела обуздать эмоции, подавляя их. Радушия, конечно, не добавилось со всем усердием, но желание рвать и метать в лицо вампиру удалось сдержать. Подняв руку, она с недовольным видом ухватилась за его пальцы, оттягивая их в сторону с явным намеком: «отпусти», а, получив свободу, потерла онемевший подбородок.
- Со мной все в порядке, настолько, насколько при текущих условиях вообще может быть в порядке. – Она скривилась от мысли, насколько лицемерно звучит, потому что порядка нет и в помине, ни в делах, ни в голове. – Так, просто поменяю повязку… - заметив недобрый красноватый отсвет в глазах, спешно добавила, - но это я сама. Будет просто замечательно, если ты тем временем повесишь обратно дверь, пока я не превратилась в ледяной столб.  – Она старалась не замечать тело, валяющееся за спиной вампира, как, впрочем, и вообще смотреть куда-либо, кроме его лица.

Но вся уверенность куда-то подевалась, когда Сианна вдруг услышала, или же ей почудилось, будто слышит приглушенную дробь копыт коня, несущегося галопом; этот звук преследовал её, когда она, едва держась в седле, ехала в кругу кметов, идущих на перевал, и он же мучил во сне, не давая уснуть иначе как урывками, гнал сквозь метель и ночь, обжигая горящей, несмотря на лютый холод, раной на боку. Встрепенувшись как перепуганная сойка, она, позабыв про мороз и боль, шустро оказалась на коленях, развернувшись к темнеющему проему в стене и невольно, с перепугу, вцепилась при этом в Детлаффа как репей в собаку, едва не повиснув у него на плечах; наверно, будь на его месте человек, вообще бы повалила, потому что положение на корточках обычно не дает достаточно устойчивости, чтобы удержать налетевшую на тебя особу.
- Там кто-то есть, - прошептала она осипшим голосом, усиленно таращась в темноту без малейшего эффекта, человеческие глаза отказывались различать мелочи в ночи, засыпанной снегом.  – Есть? – Перестав безрезультатно разглядывать мрак, наемница повернула голову, снова посмотрев на вампира с надеждой, что уж тот-то наверняка увидит любого гостя издали, невзирая на погодные условия.

Сердце готово было выпрыгнуть из груди от страха, хотя обычно Сианна умела контролировать свое восприятие опасности; мудрено ли, если у нее ни оружия, ни сил, ни понимания того, кто вообще увязался за ней с целью отправить к праотцам. Он точно не человек: слишком быстр, слишком неуязвим, а ведь её ребята, да и она сама, были не самыми худшими фехтовальщиками, однако, никто, кажется, не сумел задеть врага.

Не человек… - только сейчас зацепилась она за зудящую мысль. Отшельник уверял её, что никто не пройдет к хижине незамеченным, что человек, что не человек, однако, буквально вплотную к ней находится существо, которое без проблем преодолело охрану. Если смог Детлафф, то кто гарантирует, что не сможет тот? И, на время отмахнувшись от всех причин для возмущений, наемница инстинктивно прижалась к бывшему любовнику еще ближе, расслабляя руки, сжимавшие пелерину сюртука лишь затем, чтобы обнять мужчину.

Отредактировано Сианна (05.06.22 18:34)

Да, ты стала совсем дерганной, мысленно сообщила сама себе Сианна, как только вампир оказался на ногах; так недолго с катушек съехать, милочка, и начать по ночам мочиться в кроватку, точно ребенок малый. Ты даже в детстве не боялась чудовищ, снующих по ночам в поисках поживы, а теперь что же, собралась молиться и каяться, лишь бы Владычица прислала сказочного рыцаря на белом коне, чтобы он спас прекрасную княжну от нечисти в ночи? Пфф! Милочка, ты давно уже не княжна, да и вообще сама всегда была способна за себя постоять, вместо того чтобы смиренно ждать избавителя. Но если в тебе вдруг проснулась неистовая ностальгия по сказкам, то вон твой рыцарь, явился – не запылился. Правда, без коня, что поделать, кони его боятся как огня, зато такой сказочный, что дальше некуда; расскажи кому в Боклере, что спасать твою душонку явился вампир, хохотать будут до упаду.

Мгновенно протрезвев от помутивших рассудок паров страха после вскользь брошенного «Не бойся», она едва не ляпнула: «вот еще, я и не боюсь!», на языке крутилось, но напомнила себе, как только что тряслась как мокрая мышь и пыталась залезть Детлаффу на голову, а потому поздно изображать из себя воплощение непоколебимой отваги. К счастью, вампир мыслил иначе, перед ним не так уж стыдно уронить лицо в этом смысле, как перед ребятами из ганзы. Для него она слабая смертная, которой свойственно бояться, потому что слишком многое угрожает жизни, но для наемников она атаман, воплощение духа; один раз дашь слабину, вовек не отмоешься.

Проводив Детлаффа взглядом, она на четвереньках, не поднимаясь, доползла до лежащего на полу трупа; сев подле него, надавила пальцами на верхние веки, опуская их, чтобы навеки закрыть глаза человеку, что был к ней добр; непрошенная слеза покатилась по щеке, и Сианна смахнула её только у самого подбородка, словно эта соленоватая теплая капля, сползая по коже, напомнила ей, сколько раз даже мысли о благодарности не приходило в голову. Кто знает, может быть те немногие, кто не относился к ней как к отребью и бездушной твари, похоронили в памяти воспоминание о ней, как о девке надменной и наглой, что все воспринимала как должное. Но я ведь не такая…, - грустно подумала она, стаскивая с лежака холстину, - или такая?  - и накрыла ею тело старика. – Прости меня, дедушка. Тебе я тоже не успела сказать, насколько признательна за помощь. Спасибо тебе. – Повинуясь неожиданному порыву, она наклонилась и коснулась губами еще теплого, но безжизненного лба; спрятала за тканью и мертвое лицо.

Опираясь о лежак, встала, оценила искоса состояние повязки; дело было неважнецким, кровотечение снова усилилось, пропитав её насквозь. Прекрасно, Сианна, просто прекрасно! Ты в перспективе откинуться от кровопотери или заражения раны, или того и другого вместе, а рядом с тобой только вампир; что ж, надеюсь, его великой любви хватит на то, чтобы тебя не сожрать, когда ты затопишь тут всё кровищей. Хуже всего было то, что бок начал чудовищно болеть, она едва могла шевелить корпусом, кривясь от приступов скручивающей в узел боли. Ох, мать же твою, - кое-как женщина добралась до ложа, на котором прежде спала, и начала вертеть головой в поисках чистой тряпицы, чтобы затянуть перевязку потуже.

Ни трав, ни алкоголя, а если и есть, то я не в состоянии лазить по всем углам в их поисках…. О, Владычица, я бы сейчас хлопнула добрую половину бутылки краснолюдской спиртяги, чтобы вырубиться и ничего не чувствовать. На тело накатывала предательская слабость, стало намного труднее держать равновесие, сохраняя глаза открытыми, а мозг вынуждая думать; нет, нет, нет, дорогуша, соберись! Больше о тебе заботиться некому, вырубишься – точно сдохнешь. Вряд ли что-то изменилось в навыках Детлаффа с времен вашей последней встречи, а потому из него целитель, уж вспомни, никакой.

Наклонившись, она увидела выступающий из-под кровати край небольшого сундучка; собрав остатки сил, вытащила его наружу, матерясь сквозь сжатые от боли зубы, зато, открыв, увидела скромный, но все же комплект, подходящий для обработки ран; развязав узел, принялась разматывать повязку, отяжелевшую от влаги. Как раз тогда-то, точно по закону подлости, и явился вампир.
- А? – не сразу сообразила она, о чем речь, остановившись и замерев с кровавыми тряпками в руке. Под краями разрыва прилипшую к коже рубашку просматривалась длинная резаная рана, зашитая широкими, но довольно аккуратными стежками: только вот из шва сочилась кровь, стекая вниз по бочине, почти добравшись до пояса штанов.  Но стоило осознать, о ком идет речь, как Сианна, точно маленький ребенок, подпрыгнула на месте, подскакивая с кровати. – Грей? О, Владычица! Грей! – Прилива энергии от счастья хватило секунды на три, потом голова закружилась, глаза внезапно окутала непроглядная тьма, а разум куда-то поплыл. Выронив повязки и нелепо взмахнув руками, опальная княжна пошатнулась и начала падать назад, спиной на кровать.

Если Сианна и собиралась кого-то покинуть, то совсем не так себе представляла воплощение нового плана по побегу из лап вампира; извините, как-то бессмысленно умирать, чтобы кому-то досадить. Да и в принципе, кончина посреди гор, в богами забытой хижине у беса на куличках, не входила в её список лучших способов оборвать надоевшее бытие. Другое дело, что её никто не спрашивал: организм, измотанный стрессом и ранением, потерей крови, падением и холодом, желал тратить как можно меньше сил попусту, а потому, едва она глупо вскочила, мозг, не получив достаточно крови для исправного функционирования, временно отключил сознание как энергозатратный элемент.

Если бы не слабое кровотечение, она легко могла бы проспать сутки или двое, восстанавливаясь, но, как выяснилось, очень трудно отдыхать, когда тебя трясут и, ко всему прочему, прямо в ухо орут; наверно, опасаясь за целостность всего организма, мозг решил, что лучше потратить еще сил, чем лишиться всего вообще. Веки казались ужасно тяжелыми, словно на них серебра налили, и открывать их не хотелось, но пришлось.
- Не ори! – флегматично, едва слышно произнесла женщина, поднимая веки.  – Ничего я… никуда.  – Ворочать языком тоже выходило не легче, так что обычно многословная, она с трудом выдавила несколько едва связанных друг с другом слов. - Просто устала. – Снова закрыв глаза, шумно вздохнула и потерла лицо руками, и только тут поняла, что её рана по-прежнему открыта. Да уж, мрачно подумалось наемнице, так в самом деле недолго богам душу отдать. Ох, Детлафф… твою ж то мать.  – Помоги, будь любезен, мне сесть, - она положила руку вампиру на плечо, тускло сумев улыбнуться, сдерживая желания отругать его на чем свет стоит, - не хочу лишний раз мышцы напрягать, а заразу эту надо почистить и перевязать.

То, что с повреждением не все ладно, она и сама начала ощущать: не первый раз получала колотые и резаные ранения, чтобы примерно выявить последовательность ухудшения и улучшения самочувствия. Задеты кожа и частично верхние слои мышц, которые старик-покойник зашил, стало быть, будет больно, двигайся или нет, будет слабость, желание свернуться калачиком и поспать, еще хотеться пить, но у нее все проявления в какой-то ненормальной степени.

Сев, она задрала рубаху повыше, замотав полы под грудью и завязав в узел, и, изогнувшись максимально, насколько позволял болевой порог, тщательно осмотрела себя; удобнее, если бы кто-то другой, но, судя по, мягко говоря, неадекватному поведению вампира, возлагать на него такую миссию не стоит. Попросив подать поближе корзинку, подмеченную ранее, она выудила оттуда маленький флакон, судя по содержимому, краснолюдского спирта; не то, чтобы Сианна сильно разбиралась в спиртах на вид, но, сняв крышку, точно убедилась: спирт. Чей, уже не важно.

Настраивая себя, несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула и махом плеснула изрядную порцию содержимого прямо на рану; та вспыхнула таким пламенем, что древние драконы от зависти бы удавились.
- Аааааа-ууууууааааааоооооооо!!! – вопль, изданный женщиной, слышали, наверно, даже в Новиграде; задрыгав ногой, она начала неистово дуть на рану, матерясь и одновременно плача.

Конечно, Сианне было страшно; в глубине души, под ребрами, омерзительными кольцами свился змей ужаса и время от времени шевелился, опутывая легкие и сердце давящей ледяной лентой.  Она понимала, что смертна, и это никак не исправить: сколько не бравируй, не храбрись, не прячься за наглостью, её тело останется всего лишь человеческим, хрупким и уязвимым. Её убивала слабость, растекшаяся по мышцам, когда каждое движение стоило непривычно больших усилий, а изображать при этом прожженую девицу, которой все по плечу, оказалось почти невыполнимо. Вдруг захотелось снова стать маленькой девочкой, которая могла себе позволить, оставшись одна в темной комнате, забиться в угол и, накрыв голову подолом, плакать, пока не прибежит младшая сестренка и не укроет от боли жестокого мира в тепле своих рук.

Вот только, тяжело дыша от боли, напомнила себе Сианна, чувствуя, как наворачиваются слёзы, младшая сестренка однажды причинила боль, в разы превосходящую все мыслимые и немыслимые прежние поражения. Она предала, бросила на растерзание толпе, дикой своре придворных гончих, почувствовавших кровь, когда папенька решил, что с княжеской семьи хватит терпеть неугодную дочку. Она не вступилась, не подбежала, чтобы спрятать в объятья; не захотела сражаться за неё до конца, неважно, какого…. Их изгнали бы обеих? Очень сомнительно, что князь готов был лишиться обеих дочек. Ничего бы не вышло? Но всё равно Сианна бы хранила в сердце последнее тепло рук Анариетты, готовой за нее умереть.

Нет, мрачно подумала женщина, в том-то и проблема, что не готовой. Ей не грозила смерть, не грозила казнь или изгнание, максимум, Анну выпороли бы и лишили сладкого за ужином, может, не купили бы новое платье, но даже эту жертву маленькая княжна оказалась не способна отдать за любовь сестры. Её поступок ранил больнее всего….

Она слушала вампира очень чутко, не упуская ни малейшего слова; его речь звучала с уверенностью, не давая повода сомневаться в правдивости. Сианна не задавалась вопросом, как он может все это знать, потому что еще в Метинне убедилась, что знания людей о вампирах, изложенные в легендах и сказках, полная чушь. Каждое слово вбивало осиновый колышек в её сердце, стало тяжелее дышать от волнения, горло сковало стальным обруче. Значит, вот так я умру, всплыла обреченная мысль, бес знает где, одна, бесславно и глупо, получив один-единственный порез, пусть и глубокий, от, проклятье, отравленного клинка? Прожив бессмысленно отведенный кусок времени, вынужденная грызться за право хоть немного чем-то насладиться, а те ублюдки…. Те ублюдки живут, поди, себе припеваючи, жрут и пьют, и трахают служанок; моя сестрица ходит в шелках и бриллиантах, каких я никогда не надену, пьет избранное вино и вкушает лучшие яства, приготовленные специально для неё, мило улыбается тем ублюдкам и веселится вместе с ними. Она теперь княгиня… когда она умрет, её будут оплакивать и в самом лучшем наряде отнесут в фамильный склеп. Она не уйдет в страхе, дрожа от холода, в старой драной рубахе, не ляжет в мерзлую землю без надгробия.

Сианна перестала понимать, дрожит ли от холода, боли или злости, но её то и дело мелкой дрожью пробивало от макушки до пят. Она хмурила брови, словно в голове медленно оформлялась какая-то очень важная мысль, и пристально смотрела в бесстрастное лицо вампира. На самом деле, конечно, оно вовсе не такое: если привыкнуть, легко прочитать эмоции, хотя бы потому, что глаза у него были самым незамутнённым зеркалом души из всех, что она когда-либо видела. И сейчас, казалось, она отчетливо видела в них страдание….

Вздохнув, женщина подняла руки лишь затем, чтобы приложить мокрые, пропахшие спиртом ладони к его щекам, и улыбнулась; напряженные губы и брови придавали ей очень упрямый вид.
- Если Грей здесь, я не… - она вдруг вспомнила, что так и не вышла осмотреть коня; внутри неприятно защемило. – Я не хочу его бросать одного посреди гор. Он не заслужил этого…. Но ты верно заметил, дорогой… - голос вдруг пропал, пришлось сглотнуть, - если все так, мне нужно добраться до лекаря. Возле перевала была деревня… - кажется, была, ведь там останавливалась их группа, - может, у них есть кто-то похожий. Знать бы только наверняка, можно ли как-то срезать путь, не возвращаясь на перевал, так, чтобы Грей прошел и провез меня. – Взгляд ее на миг затуманился, но снова прояснился. – Если бы ты мог это проверить, было бы… чудесно.

Куда утекают силы, которых еще недавно было намного больше? Сианна поймала себя на мысли, что ей говорить стало стоить усилий, значит, слабеть стала быстрее. Значит, времени всё меньше, и… конечно, оставь она коня, можно было добраться быстрее, но он не выберется, он… он пришел сюда за ней, не бросил, не сбежал, но сгинет, потому что его предали и бросили? Ну нет, ожесточилась женщина, я не поступлю с ним как со мной Анариетта, пусть даже значит, что умру….
- Детлафф, - опустив руки ему на шею, она напрягла пальцы, сминая высокий воротник, - но если… - самообладание треснуло на секунду, в глазах промелькнул страх и какая-то необычная решимость, - если я не выживу, могу я просить тебя кое-что мне пообещать тогда? Могу я просить тебя отомстить тому, кому я не смогла?