27 апреля. Утро.
Ночь прошла неспокойно. Как Эрика и предполагала, несколько часов она попросту не могла уснуть, прокручивая в голове события ушедшего дня, размышляя о будущем и строя планы по возвращению в Лидзбарк, а потом, когда, наконец, отдалась Морфею, оказалась разбужена разболевшимся младшим братом. Лишь к утру ей удалось кое-как совладать с одолевшим Витольда жаром и вернуться в свою постель. Однако и тут ее сон потревожила местная служка, пришедшая сообщить, что милсдарь Кальвейт изволили отъехать и обещались вернуться к полудню.
- О! Как это любезно с его стороны! – проворчала Милорадович, спуская ноги с кровати и потирая заспанное лицо, - Уехать именно сейчас, когда мне особенно нужна помощь. Спасибо...
- Эмма.
- Спасибо, Эмма. Будь любезна, принеси мне умывание и завтрак.
Девушка поклонилась и торопливо вышла. Графиня нехотя поднялась, потянулась и подошла к окну, откуда открывался вид на давно уже пробудившийся оживленный город, из-за обилия нильфгаардцев похожий на людской муравейник. «А когда-то здесь было красиво», - вспомнила Эрика, отходя к столу, а от него к постели Витольда, что из-за болезни ночевал в одной комнате с сестрой, - «чего только стоили осенние ярмарки. Интересно, в Империи принято украшать на праздники улицы?» Милорадович было задумалась, пытаясь представить, как это могло бы выглядеть, но тотчас же отвлеклась, вспомнив о состоянии брата.
- Доброе утро, малыш, - сказала она ему, опустившись на постель рядом, - Как ты сегодня? Ты совсем сырой. Давай снимем эту рубашку. Я принесу тебе новую. А ты пока постарайся перебраться в мою кровать. Эти простыни нужно как следует просушить.
- Ох, Эмма! Ты как раз вовремя. Поставь все на стол и помоги мне. Нужно вывесить на улицу простыни и вот эту рубашку. Я доплачу за труды. Поможешь?
Служанка услужливо закивала, и через пару минут они с Эрикой уже переложили Витольда на сухую кровать, а все белье вытащили на улицу, аккуратно развесив на веревках. Благо, погода была ясной и, похоже, не собиралась портиться. «Вот и чудно. Сейчас соберусь и схожу за лекарствами для Витольда. К полудню как раз успею вернуться. Нет, думаю, даже раньше».
Еще раз поблагодарив служанку и заплатив ей несколько оренов, Милорадович возвратилась в комнату, чтобы спустя всего лишь четверть часа вновь оказаться на улице и отправиться на городскую площадь, где в свое время находились торговые лотки и многочисленные лавочки, всегда открытые для горожан и приезжих. Теперь же на улице было довольно безлюдно, несколько дверей оказались заколоченными, а на месте знакомого графине магазинчика травника появилась богатая лавка с усатым господином за прилавком. Не замечая посетительницу, мужчина с надменным видом протирал пузатую склянку и, кажется, не собирался отвлекаться от своего занятия.
- Добрый день, - обратилась к нему Эрика, - мне нужно снадобье от простуды. Лучше в готовом виде.
- Нужно, да? А больше ничего тебе не нужно?
Нехотя оторвавшись от склянки и швырнув на прилавок тряпку, торговец недобро уставился на свою гостью.
- Ходят тут всякие оборванки! Кто тебя вообще в магазин пустил?! Сидела бы дома да нянчила карапузов! Надо ей, ишь чего! Ну чего вылупилась?! Аль ты из этих будешь? Из продажных девок? А? То-то одна мотаешься! Наверняка нечистая! Так бы тогда и сразу!
Мужик выкатился из-за прилавка и, на ходу развязывая штаны, поволокся в сторону покупательницы. Пахнуло дешевым пойлом, потом, немытым телом. Милорадович брезгливо поморщилась и отступила назад. От внезапного наплыва оскорблений она на мгновение опешила, но даже теперь, когда нашлась, не испытала ни малейшего желания отвечать торгашу.
- Я ухожу, - сказала она ему, - простите за беспокойство.
Последнюю фразу Эрика произнесла с неприкрытым сарказмом, однако, торговец, занятый совершенно другими мыслями, предпочел ее не услышать и, вместо того, чтобы вернуться к прилавку, метнулся вперед, грубо схватив ускользнувшую было жертву. Одна рука вцепилась Милорадович в волосы, вторая бесцеремонно полезла под юбки. Разумеется, все это сопровождалось движением к небольшому столу, вполне подходящему для насилия.
Графиня брыкалась, пыталась царапаться, кусаться и бить ублюдка каблуками ботинок, но все эти жалкие потуги, казалось, лишь распаляли его, жаждущего поскорее добраться до вожделенной цели. Наконец, Ее Сиятельству удалось слегка изменить свое положение и закричать, призывая прохожих на помощь. За это, правда, ее ударили головой о стену, но громкий визг все же привлек внимание зевак и проходящего мимо нильфгаардского офицера.
При появлении военного мужик был вынужден отпустить свою жертву, и Эрика торопливо попятилась к выходу, на ходу поправляя испачканное и кое-где порванное платье.
- Спасибо, - только и пробормотала она, а затем, оказавшись на свободе, со всех ног побежала в трактир, влетела в комнату и, с грохотом захлопнув дверь, съехала по стене на пол.

К возвращению Кальвейта Эрика уже немного успокоилась. Конечно, она все еще выглядела растерянной и была бледна, однако, колотившая тело нервная дрожь отступила, а рваные мысли приобрели какой-никакой порядок. «О Мелитэле!», - думала Милорадович, качая головой и стирая с лица неровные дорожки соленых слез, - «Я в порядке, если не считать испорченное платье, синяки и кровоподтек на лбу. Со мной ничего не случилось. Я смогла убежать, а теперь я должна... Нет, просто обязана успокоиться. Моя обида не имеет никакого значения. Этот человек...» Ее Сиятельство шмыгнула носом и облизнула губы. «Этот человек не должен остаться безнаказанным. Я уцелела, но я не единственная женщина, которая нуждается в услугах травника. Кто-то должен сделать хоть что-нибудь, чтобы защитить остальных. Нильфгаард, кажется, любит кичиться справедливостью своей судебной системы. Ну что же... Вот и проверим. Но как же стыдно... И я ведь знала, что однажды что-то такое случится. Дура! Наивная дура!»
Эрика подтянула к себе колени и, обняв их руками, отвернулась к окну. С пола, правда, было не видно, что именно происходит на улице, однако темерка и не хотела смотреть на что-то определенное. Погруженная в собственные мысли она вообще пребывала далеко от тихого уютного трактира, ставшего ей, Витольду и господину Кальвейту временным домом. Точно также потеряла Милорадович и ощущение времени и пространства, а оттого встрепенулась, стоило хозяину комнаты вернуться к себе и отворить тяжелую дверь.
- Простите, я... - Графиня попыталась было подняться на ноги, однако, резкое движение отозвалось острой болью и тошнотой, и дворянка оказалась вынуждена сохранить прежнюю позу и дать себе прийти в чувство, - Верно. Мой день не задался. Можно сказать и так. Простите, я предстала перед Вами в ненадлежащем виде, да и к тому же явилась без приглашения. Мне не хотелось пугать и будить Витольда. Мне было нужно побыть одной. Если Вас не затруднит, Вы могли бы проверить, каково сейчас состояние моего брата и спит ли он? Спасибо... Не откажусь.
Эрика улыбнулась и, приняв из рук Йоанна флягу, сделала несколько больших и уверенных глотков. Крепкий алкоголь тотчас же сжал горло и выбил из глаз слезу, однако, его тепло приятно согрело нутро, добавив ощущения безопасности и покоя. Темерка вернула флягу ее хозяину и, вздохнув, убрала с лица спутанные волосы, что тотчас же обнажили оставшуюся на лбу кровавую ссадину.
- Прошу Вас, дайте мне руку, - попросила Милорадович Кальвейта, - у меня кружится голова и, кажется, - да, точно, - я сломала каблук на ботинке... Ох, ничего, это ерунда... Еще раз простите мне мой внешний вид.
Графиня снова вздохнула и посмотрела на подол своего дорожного платья. Некогда украшенный плотным кружевом, теперь он был перемазан в грязи и пыли, а оборка кое-где оказалась оторвана и болталась безобразным куском материи. Рукава задрались, обнажив запястья и начавшие наливаться кровью отпечатки мужицких пальцев. Не желая демонстрировать всего, Эрика торопливо дернула рукава и сложила руки под грудью.
- Я... Мне нужно поговорить с Вами, но сперва я должна привести себя в порядок. Прошу, подождите здесь. Я вернусь через четверть часа.
Милорадович коротко кивнула офицеру и, не сказав более ни слова, выскользнула за дверь, притворив ее за собой.
Вернулась она, как и обещала, через непродолжительное время. Все такая же бледная, но уже куда более собранная, серьезная и решительная. Пострадавшее платье сменило запасное, а растрепанные волосы оказались заплетены в простую тугую косу.
- Вы можете поговорить со мной сейчас? – поинтересовалась Ее Сиятельство, когда Йоанн отворил ей дверь, - Это важно.
Эрика вошла и устроилась на стуле возле массивного письменного стола.
- Вызима сейчас принадлежит Нильфгаарду, так ведь? – сложив руки поверх юбки начала она, - А значит на ее территории действуют законы Империи, я права?
Темерка выжидающе глянула на нильфгаардца.
- Но, если все так, тогда скажите мне, почему граждане Империи, считают возможным и допустимым обращаться с женщиной, как с вещью, притом принадлежащей всем и каждому?! Я северянка. Я родилась и выросла на Севере, который, вы, южане, называете варварским... Вы кичитесь своим превосходством, но поступаете в сущности точно также. То, что я слышала о равноправии в Нильфгаарде, это ложь? Женщина в Империи – точно такое же бесправное и беспомощное существо, как и в Северных Королевствах? И любой ублюдок, если только он родился мужчиной, может сделать с ней все, что ему захочется? Я, дворянка, и я могу за себя постоять, но что делать остальным женщинам и девушкам? Кто станет защищать их? Мужья? Отцы? Братья? А что, если их нет? Что тогда должна делать женщина? Как она должна выживать? Этот человек – торговец из лавки травника – назвал меня девицей легкого поведения. Разумеется, ко мне это не имеет отношения, но я вдруг задумалась: почему? Что заставляет женщину идти торговать собой? – И я поняла. Нужда. Безысходность. Нищета. Голод. Как женщина, вдруг оставшаяся без мужа, должна прокормить ораву их общих детей? Кто придет ей на выручку? И по какому такому праву какой-то торгаш смеет обращаться с отчаявшейся несчастной женщиной, как с ничтожеством, которое чем-то ему обязано? Ему, вполне вероятно, никогда никого не растившему! Это ведь женское дело – растить детей... И ничего, что у него тоже когда-то была мать, которая выносила его, рискуя собственной жизнью и, уж точно, здоровьем, не спала возле его кроватки, когда он болел, выкормила его и подняла на ноги... Почему женщина не получает уважения за все то, что она делает, а мужчина получает его по одному лишь праву рождения?! - Я хочу, чтобы Вы, господин Кальвейт, пошли со мной и помогли мне наказать этого человека. Не ради моей оскорбленной чести, но ради тех, других, кто придет к нему после меня. Согласитесь, это ведь важно сделать для жительниц Вызимы хотя бы что-то? Мы с Вами можем за них заступиться и, раз мы можем, значит, мы должны.
Милорадович замолчала и в упор посмотрела на своего собеседника.

Отредактировано Эрика (18.03.22 14:20)

Эрика была настроена решительно. Если бы господин Кальвейт отказался слушать ее или же воспротивился бы намерению своей прелестной собеседницы немедленно наказать обидчика, она пошла бы в лавку одна, надеясь отыскать поддержки у городской стражи, однако, делать этого не пришлось. Милорадович протяжно вздохнула и прислонилась к стулу спиной.
- Если бы мне доставало отваги, я бы делала, а не только говорила, - с сожалением в голосе произнесла она, - я действовала бы самостоятельно и не ища поддержки у мужчин, которых считаю неправыми. Осуждать и ждать помощи несколько лицемерно с моей стороны, но я не могу не признать, что все еще остаюсь слишком слабой, чтобы противостоять открыто. Может быть, постепенно я изменю существующий порядок вещей. Хотя бы в Лидзбарке. В моем графстве любой может рассчитывать на справедливую помощь. Притом не только рассчитывать, но и получать ее.
Темерка поджала губы и ненадолго замолчала, думая о своем. В своей фантазии она видела себя горделивой властительницей, что защищает и оберегает свой народ словом, мечом и огнем, однако, на деле все обстояло совсем иначе, и даже сейчас Ее Сиятельство была вынуждена помнить об этикете, держать лицо и вглядываться в глаза Кальвейта, ища в них ответ на свои слова и, возможно, согласие с мыслями. По крайней мере, то, что южанин решил озвучить, вполне соответствовало с намерениями северянки, хотя и звучало несколько сухо и обезличено. Эрика приложила палец к подбородку и заправила за ухо прядь волос, не попавшую в косу.
- Могу я узнать, что именно было сделано? – строго спросила она, - И какое наказание ждет этого человека? Что с ним будет? Что будет с его жертвами, если только дело дойдет до суда, и они решатся свидетельствовать против него? Получат ли несчастные хотя бы что-то или же на месте одного торговца просто появится другой? Знаете, что я думаю? – Почему бы не поставить на это место женщину? Наверняка среди бывших учениц Оксенфуртской Академии найдутся желающие заняться лавкой травника. Моя подруга держит лечебницу в Оксенфурте, и ей вполне это удается. Я хочу сказать: женщины должны видеть, что их защищают, и что, меняя одно на другое, действуют не только в рамках закона, но и пытаются сделать лучше для них.
Милорадович вновь прервалась. «Вот теперь я точно сказала все, что хотела сказать», - рассудила она, - «теперь можно подумать и поговорить об иных вещах и делах. Например, о Витольде».
- Спасибо Вам, господин Кальвейт. Я благодарна Вам за то, что помогаете моему брату. Уверена, он скоро поправится, и мы сможем вернуться в Лидзбарк. Мне очень жаль, что сейчас мы вынуждены задерживаться здесь. Лекарь? Да, полагаю, лекарь сейчас был бы кстати. Я обязательно с ним пообщаюсь. Но не тревожьтесь о моем состоянии. Я уверена, что никакого сотрясения у меня нет. Со мной все будет в порядке. Мне нужно лишь отдохнуть.
Графиня легко улыбнулась и вновь сложила руки поверх юбки. Беседа, кажется, подходила к концу, однако, уходить без ответа Ее Сиятельство не собиралась. Прежде, чем возвращаться к своим делам, она должна была убедиться: мерзавец не останется безнаказанным, а положение женщин в Вызиме хотя бы немного изменится к лучшему. «По крайней мере, я определенно всколыхну лживый покой этих мест», - подумала северянка, - «а, может быть, даже и преуспею, если Вы все же решите за это взяться».
- Да... Если нужно мое участие... Я сделаю все, что от меня зависит, и находится в моих силах, - после непродолжительной паузы все же добавила Милорадович.

Отредактировано Эрика (06.04.22 11:10)

Эрика слушала господина Кальвейта с жадностью. Ее большие серо-голубые глаза неотрывно следили за выражением лица собеседника и его же жестами, но тот оставался все так же скуп на эмоции и, если и говорил откровенно, то не допускал фамильярности или личных суждений. Сейчас устами имперца говорил сам Закон, и потому Милорадович оказалась вынуждена признать собственную горячность и некоторую необъективность, смешанную с радикализмом взглядов.
- Завтра я встречусь со стражей, - заверила графиня своего благодетеля, - я могла бы рассказать обо всем и сейчас, но, Вы правы, прежде, чем предъявлять обвинения этому человеку, мне надлежит успокоиться и собраться с мыслями. Какого бы мнения я о нем не была, я не имею права судить за то, что доподлинно неизвестно. В конце концов, иногда мы совершаем дурные поступки не от скверности нрава, но по каким-то иным причинам, неведомым окружающим. Знаете, не так давно я свято верила в то, что обидчиков надлежит прощать... Какой же наивной я была тогда!
Темерка коротко рассмеялась. Сейчас мысли, рождавшиеся в голове минувший осенью, казались ей нелепыми и забавными. Сама вера в Высшую справедливость, в Высший суд, Всепрощение и Любовь вдруг сделалась пустой, бессмысленной и в какой-то мере опасной. В мире жестоких ублюдков, предателей и головорезов она, дворянка из Элландера, должна была нести Справедливость, а не подставлять для удара вторую щеку. «Этим пусть занимаются жрицы из храмов», - подумала Эрика, отводя взгляд в сторону, - «а я буду делать то, что мне должно. Как Вы сказали? - Каждый из нас должен хорошо делать свою часть работы и делать её так, как считает правильным». Милорадович отвлеклась от мыслей и легко кивнула, соглашаясь с доводами господина Кальвейта.
- Мне нужно об этом подумать, - пространно произнесла она, - подумать о торговце, о том, что случилось, и о том, что Вы сказали мне. Полагаю, к вечеру мне будет, что Вам ответить, однако, сейчас меня и Витольда ждет лекарь. С Вашего позволения, я Вас оставлю.
Графиня поднялась и, присев в коротком книксене, покинула комнату офицера.
Спустя несколько минут она и вызванный нильфгаардцем лекарь уже крутились возле кровати Витольда, отпаивая того отварами, пичкая снадобьями и заботливо укрывая от сквозняков.

С господином Кальвейтом Ее Сиятельство встретилась вновь лишь за ужином. Простенькое дорожное платье сменилось тем, что было на Эрике днем, но приведенным в порядок расторопной служанкой, волосы оказались уложены в высокую прическу, а руки затянуты в тонкие ажурные перчатки, призванные скрыть синяки от посторонних глаз.
Спустившись к столу, и устроившись напротив мужчины, Милорадович кивнула прислуживающему мальчишке, дозволяя поставить перед собой принесенное блюдо, и подняла взгляд на Йоанна.
- Благодарю Вас за помощь и участие, - легко проговорила она, укладывая поверх юбки расшитую салфетку, - от своего лица и лица Витольда. Мой брат сейчас крепко спит, а жар, кажется, начал спадать. Лекарь оставил мне несколько подходящих снадобий. Уверена, Витольд будет на ногах уже через пару дней, хотя этого времени все еще недостаточно для дальней дороги в карете. Что до меня, со мной все в порядке. Как я и говорила, никакого сотрясения у меня нет. Лишь синяки, ссадины и оскорбленная честь. По моей просьбе, лекарь все зафиксировал, так что завтра мне будет, что предъявить. Как и обещала, я подумала над Вашими словами.
Темерка прервалась и проводила слугу глазами. Лишь когда дверь за ним закрылась, а звук удаляющихся шагов затих, она заговорила вновь, продолжая ранее озвученную мысль.
- Однако согласитесь, мужчины и женщины отнюдь не равны в своих правах и возможностях. Безусловно, женщина может стать воительницей, наемницей, целительницей или даже королевой без короля, но подобные случаи не обыденность, а исключения. Много ли именитых женщин можете назвать лично Вы? Много ли их среди ученых или же офицеров Империи? Женщину традиционно воспитывают бесправной и безголосой, обреченной стать лишь удобным приложением к отцу, а позднее мужу и сыновьям. Несправедливо судить людей по одной лишь половой принадлежности, но все же, чтобы чего-то добиться, женщине приходится прикладывать гораздо больше усилий, чем мужчине, бороться с осуждением и неизменно отстаивать право быть равной. Я, должно быть, резка в суждениях, но я привыкла говорить прямо и обсуждать серьезные темы, а не замалчивать их. Чтобы тебя услышали, нужно говорить. Впрочем, не все хотят и готовы слушать. Его Величество, например, не готов.
Эрика прервалась и с вызовом посмотрела на собеседника. Она помнила, с каким благоговейным трепетом тот взирал на монарха, но не была готова разделить подобные чувства. Ей Белое Пламя показался человеком усталым, изможденным и нервным. Такие всегда предпочитали уважению страх, и именно это несколько месяцев назад Ее Сиятельство говорила главному коморному Нильфгаарда. Тоже она могла озвучить и Йоанну Кальвейту, но сейчас ей хотелось увидеть его реакцию и понять, можно ли доверять этому человеку, или же он фанатично предан монарху и готов уничтожить за одно неосторожное слово.

Ответ Йоанна показался Эрике достойным. Вопреки мнению своего собеседника, она не ждала от него абсолютного согласия с собственными убеждениями и, не получив оного, ничуть не расстроилась, предпочтя правду бессмысленной лести.
- Рада слышать, - произнесла Милорадович, - и рада, что Вы не стали подыгрывать мне. Это характеризует Вас, как человека разумного, рассудительного и, возможно, принципиального. Я не хотела, чтобы Вы говорили то, что, по Вашему убеждению, могло бы понравиться мне, но хотела узнать, как считаете именно Вы. Я согласна с тем, что услышала. Равенства не существует. Всегда найдутся те, кто окажется равнее прочих.
Графиня прервалась, наполнила кубок вином и, задумавшись, поправила салфетку, лежащую на коленях. «Достижима ли Справедливость?» - спросила она себя, - «И будет ли моя справедливость справедливой для всех? Смогу ли я стать такой, какой хочу себя видеть? Перемены требуют от правителя сил и решимости. Достанет ли мне этих качеств? Не отступлюсь ли я, встретив сопротивление? Стану ли я одной из Великих Женщин или останусь опальной дворянкой, предавшей свою страну?» Темерка закусила губу и помрачнела. Меньше всего ей хотелось сейчас возвращаться к мыслям о репутации и моральном облике, однако, пойти на поводу у желаний она себе не позволила.
- Власть развращает слабых, - проговорила Эрика, устремляя взгляд на нильфгаардца и поднимая кубок с вином, - как Вы сказали, власть и деньги являются катализаторами личных качеств, но эти качества не всегда положительны. Человек сильный и благородный воспользуется властью, чтобы сделать жизнь своих подданных лучше; но подлец так и останется подлецом, а трус – трусом. Бессмысленно искать в людях качества, которых в них нет. Бессмысленно верить в то, что власть и деньги пробудят то, чего не было. Я знаю, чего я хочу, и знаю, какой желаю запомниться, однако, желания не всегда определяют возможности. Я могу не смочь, могу не успеть, но могу и должна попытаться.
Милорадович замолчала и, отвернувшись, посмотрела в окно, из которого открывался прекрасный вид на Вызиму, захваченную Нильфгаардом. Тут и там мелькали черные с золотым штандарты, по улицам прохаживались знатные господа в цветах Империи. Через несколько кварталов располагался и замок, ставший прибежищем для Белого Пламени. Для человека, которого боялись, проклинали и боготворили. Замкнутый и жесткий он был примером для многих, но лейтенант Кальвейт подобного рвения, кажется, не разделял. Ее Сиятельство отвернулась от окна и заглянула ему в глаза.
- Не лучшим, - прямо и просто подтвердила она, - я ожидала увидеть одно, но узрела совершенно другое. Его Величество, полагаю, тоже. Его роль сделала его властным гордецом, подозревающим в измене всех и каждого, но за маской равнодушия и жестокости, я увидела страх. Страх оказаться на дне. Страх потерпеть поражение. Не в той войне, что ведется в Темерии, но в той, которую Его Величество ведет внутри себя. Вот что бывает, когда власть держится на благоговейном трепете, страхе и пролитой крови. Мы все – заложники своих решений. Мы стремимся сделать мир соответствующим нашим убеждениям, но порой мир делает нас похожими на себя. Знаете такое выражение: «Если ты долго смотришь в Бездну, то Бездна начинает всматриваться в тебя»? – Это и произошло с Императором, но он никогда в этом не признается. Жестокость, как известно, порождает только жестокость; а любовь – любовь. Мы притягиваем то, что есть мы, хотя в этом правиле все-таки множество исключений. Я... Не была покорной, как Вы мне велели, но я была собой. Тем удивительнее, что Его Величество увидел во мне расчетливость, опасность и хитрость, когда мое оружие – правда. Мы вчера стали свидетелями отравления одного барона... Наверно мне полагалось молчать, стыдливо смотреть на туфли Его Величества и ждать указаний, но я позволила себе высказать мнение и оскорбиться от подозрений. Я... сожалею, что не проявила мудрость, - мудрости мне действительно не хватает.
Эрика тихо хмыкнула и улыбнулась, спрятав улыбку за бокалом с вином. За беседой она, что не удивительно, так и не приступила к трапезе, но теперь намеревалась наверстать упущенное и не говорить, но слушать. Слушать, что скажет верный слуга Империи на ее дерзкие заявления. Ведь прямота, как известно, порой отражала не принципиальность, но своенравность и даже глупость. Прослыть же дурочкой, не помнящей этикета, графине не хотелось совершенно.

Отредактировано Эрика (19.05.22 17:39)

Эрика тяжело вздохнула. Уткнувшись в тарелку с едой, она позволила себе не отвечать на замечания господина Кальвейта сразу, однако, каждое его слово было услышано, прочувствовано и обдумано. Как бы не хотела Милорадович полагаться и рассчитывать лишь на себя саму, она не могла не признать, что у человека опытного, искушенного в интригах и правилах Света, куда больше шансов стать не только любимым народом лидером, но и достойным правителем.
Графиня поводила ложкой по насыщенному ароматному бульону и вновь отвернулась к окну. «Я не имею права повторять ошибки своего брата», - сказала она себе, - «не имею права становиться жертвой чужого вероломства и подлости. Я должна быть умнее, сильнее и хитрее всех прочих. Я должна, если не хочу однажды стать тенью своего мужа или и вовсе преждевременно отправиться на тот свет. Все, кого я знала, оказались слабы и наивны. Я... не могу быть такой, но... как за масками не потерять себя?» Эрика задумчиво прикусила губу и замерла, подняв ложку над тарелкой. «Как, играя в игру, остаться самой собой? И что здесь действительно важно?»
Так и не отыскав ответа в своей голове, Милорадович отвлеклась от мыслей и устремила взгляд на имперца, что теперь выглядел несколько отрешенным и... озадаченным? «Кажется, я затронула одну из сложных и запрещенных тем», - заметила аристократка, - «и, судя по Вашей реакции, Вы и сами возвращались к ней уже не раз. Я Вас не удивила, но заставила думать. Что ж... Видимо, авторитет Белого Пламени, вовсе не непререкаем». Темерка хмыкнула и, наконец, отправила ложку в рот, тем самым придав беседе менее официальный тон.
- Я уже размышляла над тем, чтобы найти советника, - искренне произнесла она, отломив от хлеба кусочек, - однако, на деле это куда сложнее, чем на словах. С большим трудом я нашла управляющего, которому могла бы доверять, а советник... Не знаю, известно ли Вам об этом. Минувшей осенью поместье Лидзбарк подверглось нападению разбойничьей ганзы, и все слуги и гости замка были вероломно и подло убиты. Среди них находились приближенные моей семьи. Говорят, незаменимых людей нет на свете, но я с уверенностью могу сказать: те, кто придут после, никогда не заменят некогда дорогих и любимых. Они будут другими, и отношения с ними придется выстраивать из ничего.
Эрика на мгновение нахмурилась, вспоминая ушедших, но, решив, что за обеденным столом покойникам делать нечего, отринула мысли о прошлом и вернулась к поднятой господином Кальвейтом теме.
- Настоящее чудо, что мне удалось отыскать прислугу и познакомиться с прекрасным целителем, - резюмировала она, - Надеюсь, Боги и впредь будут ко мне милосердны, и мне удастся собрать свой собственный круг приближенных, в котором не окажется предателей, негодяев и подлецов. К счастью, я достаточно хорошо чувствую чужую ложь, фальш и лицемерие. Узнав чудовищную правду о событиях прошлого сентября, я поняла, что зря не придавала значения мелочам и знакам, которые приходили мне. Если бы я доверилась ощущениям, все было бы иначе, и мой брат, возможно, остался бы жив. Впрочем, о чем я? – Не погибни он, защищая поместье, погиб бы позднее, пытаясь остановить Нильфгаард.
Милорадович невесело усмехнулась и удрученно покачала головой. Это было так иронично, рассказывать верному сыну Империи о чаяниях графа, преданного Темерии и королю Фольтесту; о судьбе человека, что сражался под Бренной, давая отпор захватчикам. На мгновение графиня задумалась, что Йоанн и Феликс могут быть даже заочно знакомы, но тотчас отринула мысль, сочтя ее неуместной. «Я сделала свой выбор», - напомнила Эрика самой себе, - «и, что бы не думали обо мне другие, данного слова я не нарушу. Мои люди нуждаются в мире, и патриотизмом, увы, не насытятся и не согреются. Я поступила верно. Прийти к Мелитэле все мы еще успеем».
Ее Сиятельство расправила плечи и сдержанно улыбнулась.
- Как думаете провести Беллетэйн? – спросила она, меняя неудобную тему на более приятную, - Как вообще в Империи отмечают праздники? И отмечают ли? Я, сколько себя помню, всегда любила Беллетэйн. Любила прыгать через костры и пускать венки по воде. Этот год наверное станет первым, когда я останусь в городе.
Эрика замолчала и устремила взор на Кальвейта.

Йоанн замолчал и Эрика легко согласно кивнула.
- Я... Понимаю, - протянула она, - если мне когда-то представится такая возможность, я воспользуюсь Вашим советом. Может быть, это решение окажется временным, и после я научусь сама со всем управляться, однако, сейчас мне действительно нужна помощь знающего, искушенного и опытного человека.
Милорадович прервалась и, отведя взгляд в сторону, потянулась к бокалу с дурманящим напитком. «Так будет правильно», - мысленно повторила дворянка, - «есть множество вещей, с которыми я незнакома, и в которых решительно ничего не смыслю. Как бы мне не хотелось отстаивать собственные права и решения, я не могу не признать, что путь гордыни – это дорога в один конец. Я должна научиться слушать, анализировать, осмысливать и лишь после принимать какие-либо решения. Советник из Империи не сделает меня рабыней Нильфгаарда. В конце концов, военная бригада южан при необходимости совладает со мной куда быстрее, чем хитроумный политик». Графиня холодно усмехнулась в тарелку и вновь подняла глаза на своего собеседника.
- Как жаль, - с сочувствием произнесла она, - Я и правда очень люблю этот праздник. Он... простой, и в его хороводах очень легко позабыть о делах и заботах. Беспечность, открытость и искренность – вот то, чего нам всем не хватает. Если бы аристократы, наделенные властью, почаще позволяли себе радоваться жизни и наслаждаться ею вместе со своими подданными, мир стал бы заметно добрее и справедливее. В конце концов, все мы хотим одного и того же, и кровь у нас всех одинаково красная.
Эрика заглянула в карие глаза господина Кальвейта и затихла, думая о своем. Всматриваясь в черты лица мужчины и мысленно очерчивая бороздки шрамов, она пыталась вообразить, как этот человек стал бы прыгать через костры, танцевать народные танцы и гадать по венкам со свечами, однако, картинка все время рушилась, спотыкаясь об официоз, упрямство и принципы нильфгаардца. «Кажется, это совсем не для Вас», - пространно заметила Милорадович, - «И для меня ли теперь подобные праздники? Я могла позволить себе веселиться, не помня саму себя, когда была совсем девочкой, но теперь я не та беспечная барышня, что живет за спиной у старшего брата. Я должна быть серьезнее. Должна помнить об обязательствах. Должна заботиться о грядущем дне. Могу ли я оставаться все такой же беспечной? Пожалуй... Все же... Могу...»
Графиня лукаво улыбнулась и, отпустив себя, поймала взгляд офицера.
- Чтобы отмечать праздник совсем не обязательно отвлекаться от дел, - водя пальцем по ножке бокала добавила северянка, - дела от нас с Вами никуда не денутся, однако, порой о них достаточно помнить, и кто знает, не окажется ли праздничное гуляние чем-либо важным. Скажите, господин Кальвейт, доводилось ли Вам надевать маску простого человека и теряться среди тех, кого для знатных господ обычно не существует? Доводилось ли Вам быть не выше, но наравне? И, если да, то что Вы почувствовали? Я... убеждена: это чувство и эти эмоции дорогого стоят! И именно поэтому я, со своей стороны, приглашаю Вас на Беллетэйн. Где бы мы не оказались в этот момент, и чем бы не были заняты, мы должны хотя бы немного побыть простыми людьми. Что же до Назаира... Я с удовольствием побываю в этом краю, если мне представится такой шанс, и полюбуюсь прекрасными синими розами.
Эрика закончила монолог и, немного подумав, вернулась к трапезе, позволяя Йоанну осмыслить услышанное и отреагировать на смелое приглашение.

Отредактировано Эрика (12.07.22 13:59)