Столица княжества в конце лета расцвела, как дикорастущий, но дурманящий красотой цветок; погода стояла жаркая, на ярко-голубом небе за неделю не промелькнуло и облачка, и почти весь день Сианна испытывала позыв с головой залезть в бочку, полную холодной воды. Несмотря на то, что она родилась в Туссенте и большую часть жизни провела в Назаире, сухая жара выматывала её, превращая мозг в комок растопленного воска, мешая думать, а подумать было о чем.

Проблема, над которой она ломала голову уже давно, состояла в следующем: загадка в любовнике себя исчерпала, а вот первобытная страсть осталась, и, честно говоря, начала женщину серьезно пугать. Будь на её месте какая-нибудь лощеная дурочка, заходилась бы восторгами от потешаемого самодовольства, потому как чертовски лестно, когда тебя так сильно любят; только Сианна дурочкой не была, она с юных лет привыкла, что за все в жизни придется платить, в том числе, за обожание мужчины. Детлафф не понимал или не хотел понимать, насколько важно в мире людей позволить свободно дышать; нет, он с настойчивостью слепца сжимал её в объятьях, игнорируя, что она задыхается.

Перебрав все варианты, Сианна быстро пришла к выводу: разумнее всего расстаться, но тут же получила новую проблему. С прежними любовниками было просто, достаточно за ужином со скучающим видом объявить, что отношения себя исчерпали, нам пора расстаться, останемся друзьями и разойдемся без сцен. Чушь, конечно, за редким исключением ни один из тех, с кем у нее бывали романы, не ограничился скупым: «я согласен». В основном, следовала бурная сцена, крики, угрозы, мольбы; в любой последовательности они тратили толику нервов, но редко могли обернуться серьезным риском.

Но сейчас она сильно сомневалась, представляя себе картину прощальных объяснений, что вампир, в принципе, поймет, если она заявит: «давай останемся друзьями». Скорее всего уставится на неё пронзительно голубыми глазами и недоуменно спросит: «зачем?»; любимое его словцо, которое за все минувшее время звучало, как минимум, тысячу раз. Зачем, - сидя на подоконнике и глядя на горизонт, сердито фыркнула женщина, мысленно разговаривая сама с собой, - зачем? А действительно, черт возьми, зачем? Да ни зачем! Я с ума сойду объяснять, почему люди придумывают такие лживые фразочки в попытке смягчить неприятную новость.

Подняв руку, она потерла переносицу, опустив взгляд на колени; от движения ворот расшитой свободной рубашки слегка сполз, открывая ключицу, но Сианна не заметила. Она с озлобленной завистью заметила идущую по улице в сторону городского сада богато одетую женщину с медово-русыми волосами; наконец, та повернулась к спутнику, которого держала под локоть, и иллюзия разлетелась, напомнив, что Анариетте нечего здесь делать. Вздрогнув, женщина нервно съежилась, обхватив плечи руками, как будто в комнате вдруг стало очень холодно.

От прошлого нельзя убежать, но можно сбежать от настоящего, изменив будущее. Разумнее всего прикинуть, что её ждало: Детлафф был забавен первое время, как редкая диковинка, но постоянный привкус риска приелся, она хотела простора для слов и поступков, понимания и спокойствия, а вместо этого у неё под боком существо, способное убить одним взмахом руки. Он, не зная меры в чувствах, начал требовать то, чего Сианна дать не имела желания, и чутье подсказывало: ситуация скоро сильно усложнится, когда вампир поймет, что она не в состоянии его любить.

В гневе Детлафф был страшен; ей пока приходилось наблюдать лишь со стороны, но богатое воображение легко дорисовывало, чего ждать, когда она станет той, кто его вызовет. А она точно станет, как только вампир осознает, насколько бесполезны его ожидания.
- Вот уж нет, - тихо пробурчала она в сторону окна, соскальзывая с подоконника. - Не собираюсь я ждать!

Сианна с трудом удержалась, чтобы позорно не подскочить на месте, приземлившись обратно на подоконник, но сумела собрать в кулак нервишки и повернуться на голос с видом милым и улыбчивым. Привычка ходить по острию ножа превращала людей в издерганных, бурно реагирующих на любой шорох, постоянно ожидание опасности держало в непрерывном напряжении, которое снимали драками, выпивкой и девками.  Первое и второе, к слову, её временами тоже устраивало, а что до девок… тут сложнее. Не каждая, даже портовая, шлюха умеет добротно ублажить; это мужикам без разницы, физиология проще. С другой стороны, они от свободной и независимой дамы, предложившей им соитие без обязательств, нередко в панике шугались в кусты, как от прокаженной… странные создания.

Думать о всякой презренной чепухе в момент, когда нужно экстренно собрать самообладание, было давно испытанным Сианной способом, вот и шлюхи подоспели в мысли с целью не дать ей уставиться на вошедшего с видом глупым и изумленным, потому что она не слышала шагов.

- Да так…, - лукаво уклонилась она от ответа, давая себе небольшую фору собраться с мыслями. Ни о какой правде, конечно, речи и быть не могло, но у неё в запасе всегда была бездна историй и ситуаций, которые легко помещались в нужный момент в разговор.  – Купец один тут повадился обещаниями кормить, - небрежно пожала плечом, скорчив недовольную гримасу губами, - подожди, дескать, не было еще поставок. Терпеть не могу отсрочки, - уже полностью совладав с внутренним миром, она нежно улыбнулась подошедшему вампиру, чуть склонив голову на бок; во всей красе открылся соблазнительный изгиб длинной шеи.  – А ты где был?

Представить, что Детлафф в здравом уме отправился просто погулять в разгар дня, Сианна могла едва ли. Без надобности он вообще мало что делал или говорил, так что сомнений не было, его выманила какая-то цель, и очень любопытно, какая: очень не хотелось бы думать, что любовник что-то заподозрил и начал за ней следить, но и не допускать такую вероятность опрометчиво, подобный просчет дорого встанет.

Глядя на Детлаффа вблизи, опальная княжна вновь ощутила загадочное щемящее чувство в области сердца, какое появлялось всякий раз, как она задумывалась о разрыве. Невольно лезли мысли, каково ему будет оказаться одному посреди людского города, растерянному, потрясенному, ко всему прочему, брошенному. Когда они познакомились, умение сливаться с толпой и общаться с людьми у него было так скудно, что Сианна сама не поняла, в какой момент взвалила на плечи ответственность за социализацию вампира, а теперь скинуть её трудно; вопреки тому образу, который она подавала на блюде обществу, внутри жила под защитным коконом чуткая душа, на себе испытавшая, что значит быть не как все.

Э, подруга, злорадно шепнул внутренний голос, да ты к нему привязалась! Ну, дорогу-уша, это даже не смешно. Забавы ради можно хоть с чертом спутаться, хоть с ведьмаком, хоть с какой еще страховидлой, но влюбляться – перебор.

Я не влюблена, парировала она самой себе мысленно. И не планирую, просто…

… птичку жалко? – ехидства подсознанию было не занимать, будто оно во всей красе стало воплощением Рен, той Рен, которую знали люди, тогда как сознательная часть ненадолго пробудила из небытия давно позабытую Сианну - малолетнюю княжну; та была добрее, несмотря на своенравность, и еще умела привязываться, не боясь предательства. Пока же шел внутренний диалог, взгляд женщины изменился: в нем появилась томная мечтательность, то и дело наполняющая голубую радужку теплым отсветом.

В такие мгновения Сианна чувствовала себя практически всесильной: не нужно быть Львицей из Цинтры, облаченной в боевые рыцарские доспехи, когда возле твоих рук сосредоточена такая мощь;  но, признаться, в глубине душе она боялась, женской интуицией, помноженной на ум и опыт, понимая, что не способна контролировать непонятную ей силу, чуждую человеческой сути. Детлафф ей не подчинялся, не карманная собачка, чтобы тявкать за кусочек с барского стола и уморительно прыгать на задних лапках на потеху зрителю; всё, что она делала или говорила, требовалось взвешивать. Всех прочих она раскусывала как орешки, в какой-то момент начиная предугадывать любые поступки, даже мысли, но то, что творилось в его голове, оставалось тайной за сотней печатей; Сианна лишь предполагала ход рассуждений, исходя из долгого и увлеченного наблюдения за вампиром, отдавая себе отчет, насколько непрочны знания. Нет, о, нет, нельзя браться откровенно управлять таким существом, не будучи готовой встать на последнюю ступеньку риска: пан или пропал; до такой жажды сыграть со смертью она еще не допилась.

Качнув головой, она отбросила в сторону нахлынувшие иллюзии, вернув себя на бренную землю, и насторожилась, когда услышала о беспорядках; не было времени в городе остановиться, чтобы послушать болтовню баб на рынке, а теперь с досады укусила себя за губу изнутри, потому что не бредни и сказки обрывком уловила, значит, в самом деле какая-то напасть подкралась с гор к Метинне. Очень, очень некстати: ей нужно было дождаться посланника из Туссента, агента, чьи вести на вес золота, и который задерживался. Неужели сгинул, идиот, решив сократить дикими тропами? Подставил под удар себя и… меня.

- Люди везде одинаковые, Детлафф, не важно, здесь или в Назаире, Михте… Цинтре или Аэдирне, - вкрадчиво заговорила она, смягчая слова чуть приподнятыми уголками губ; лоб вампира казался обжигающе ледяным, словно её схватила в цепкие лапы лихорадка; всего лишь нервы. Положив пальцы на скрытые под черной кожей перчаток запястья, крепко их сжала, прежде чем продолжить:
- Есть среди них умные и откровенно дураки, трусливые и отчаянно храбрые, добряки и злобные ублюдки, поровну в любой части света. Они не безнадежны, как иногда кажется, когда путь сводит с не… не лучшим представителем. Если тебе так сильно не нравятся жители Метинны, - она запнулась, - если они тревожат тебя, хорошо, - поднявшись руками выше, накрыла сухощавые пальцы мужчины и отвела их в стороны, освобождая голову.  – Мы уедем, но сначала мне нужно, - она нажимом выделила последнее слово, - закончить одно дело тут. Прошу, - указательный и средний пальцы левой руки легли на край его нижней губы; Сианна заискивающе улыбнулась, - потерпи два-три дня… максимум, неделю.

Её распирало, едва не трясло от любопытства, с губ так и рвались вопросы: что там, что было в лесу? Что ты видел? А еще лучше, скажи, не видел ли ты там, в любом виде, такого крепкого смуглолицего человека с выцветшей татуировкой на шее? Что-то встревожило Детлаффа, не нужно быть семи локтей во лбу, достаточно знать его так, как знала она. Он бы не завел разговор о переезде опять, если бы… если бы… Да что же там за «если бы»?! – хотелось воскликнуть ей, отбросив притворство и, как бывало в разгар спора среди своих, схватить за ворот и крепко встряхнуть. Но нельзя, нельзя, нельзя! Вампира не заставишь испугом, не принудишь угрозами, а их отношения выстроились на своеобразной убежденности любовника в том, что главный он: все, что её нужно, Сианна добывала тончайшими манипуляциями, как всякая умная женщина, опутывая его речами и наигранными эмоциями до тех пор, пока вампир не решал, что поступить именно так, а не иначе, самый разумный ход, и это его воля, разумеется.  Нет, до образа клуши-домохозяйки, покорной и робкой, само собой, княжна не опускалась, но не лезла на рожон, состязаясь открыто за звание «кто тут самый главный».

Тольмон приказал во всем подчиняться дочери, и ни один из тех, с кем она прибыла в Метинну, не посмел ослушаться: атаман был строг и справедлив, но за предательство платил кровавой монетой, росчерком пера по горлу или одним смертельным ударом в печень. Не пройти по городу предавшему его банду, не уснуть мирно  в постели, и, куда не беги, страх пойдет следом. Риф, Идрис и Фальк отсиживались, наслаждаясь относительным бездельем, в съемных комнатах постоялого двора на противоположном конце города; пили свежее пиво, жрали от пуза и тискали пышнотелых девок за все места, пока временная предводительница проворачивала дельце, время от времени выдавая им поручения. Тольмон, знамо дело, приказал им от дочери не отходить, охранять как зеницу ока, но, чего грешить да каяться, все трое приближаться к дому, где обосновалась Ренаведд, не рвались: с кем она спуталась, понятия не имели, но мрачный черноволосый тип, бледный как мертвяк, пугал их до колик в пузе. Как зыркнет, так и в пятки сердишко; впрочем, Рен в его обществе не проявляла страха, и бандиты махнули рукой, решив, что ушлая девица отыскала себе в телохранители какого-то старого приятеля, в этом ремесле поднаторевшего получше них. Шутковать над тем, что она при этом совместила, как любила, приятное с удобным, мужики предпочитали меж собой, покуда назначенная атаманша в их сторону не смотрела; дурного в том подтексте не держали, напротив, почти восхищаясь тем, как не по-бабски Ренаведд вертела любовниками, выкидывая, точно безделушки, когда надоедали.

Именно поэтому Риф, во весь опор несшийся по улице, едва не сшибая прохожих, почувствовал, как лишился воздуха, стоило ему переступить порог её дома: внутри царила оглушающая тишина, пропитанная цветочным ароматом, и все же давило нечто гнетущее на его ко всему привыкшую душу. В крови вскипел страх, с которым бандит еле справился, заставив себя, коротко выдохнув и судорожно вдохнув, поспешить наверх, перепрыгивая через ступеньку.

Сианна мгновенно подобралась, едва и до ее слуха донеслись шаги за дверью, но по иной, нежели Детлафф, причине;  не было повода ждать вторжения врагов, так нагло вломиться в дом, скорее всего, результат привилегии находиться в одном отряде, и, видимо, случилось нечто из ряда вон, если не дождались встречи в условленном месте. Замаскировав поступок под испуг, она, не медля, вцепилась обеими руками в плечи вампира, прильнув к его спине, не ради того, чтобы удержать, подобное не под силу никому, пожалуй, а для того, чтобы немного отвлечь, напомнить: мы посреди города, у людей не принято убивать даже незваных гостей, если те пришли с миром.

Дернув дверное кольцо, Риф ввалился, запыхавшийся, в комнату; его лицо, цветом едва ли более живое, чем у Детлаффа, покрыто блеском обильного потоотделения, а глаза лихорадочно горят; на щеке змеилась длинная, со следами запекшейся крови, царапина, руки, схватившиеся за косяк, тряслись. Казалось, он сейчас свалится там, где стоит, и женщина, откинув в сторону всякие предосторожности, выскочила вперед, метнувшись к подельнику, хватая его под руки и направляя в ближайшее кресло.

Риф, здоровый крепкий мужик в расцвете сил, матерый убийца, дрожал как малое дитя; едва её руки коснулись его, колени наемника ослабли, он начал сползать на пол, и атаманше пришлось, кряхтя, буквально уронить его в удачно стоящее рядом от входа кресло.
- Риф! – видя, что тусклые глаза начали закатываться, она с коротким размахом отвесила ему пощечину, второй рукой вцепившись в ворот рубахи; мягкость черт исчезла, лицо Сианны ожесточилось, став злым, но и обеспокоенным, одновременно с этим. – Риф, какого… - чуть понизив голос, не ради того, чтобы вампир не услышал, у него слишком чуткие уши, а на случай, если кто-то еще подслушивал. – Что случилось?
- Ты… - Риф внезапно схватил её за руку, его взгляд вспыхнул безумием, напугав женщину, отчего она дернулась назад, - ты должна ему помочь! – и обмяк, отключившись.

Сделав шаг назад, Сианна столкнулась с чем-то, оказавшимся не косяком и не дверной доской, а молниеносно  подскочившим вампиром; приятного мало, все равно что врезаться в стену, но женщина виду не подала, ограничившись недолгой гримасой, отразившей неприятные ощущения. Взгляд, скользя по расслабленному телу соучастника, она молча поджала губы, приходя к выводу, что внешних повреждений, соответствующих состоянию, на Рифе не видно, к тому же, будь у него открытая глубокая рана с обильным кровотечением, она бы испачкалась, не говоря о том, что Детлафф сработал бы лучше всякой магической оповещалки. То, что довело бандита до такого, поразило изнутри, а это уже вопрос серьезней: бывалые ребята, бывавшие в разных передрягах, так просто на понт не берутся, не говоря о том, чтобы превратиться в трепетную лань.

Повернув голову, она равнодушно взглянула на любовника, выражение лица которого вообще никому ничего доброго не обещало; светлые глаза стали настолько блеклыми, что напомнили оттенок снежных шапок на горных пиках вокруг Туссента, и, казалось, изнутри подсвечивались. Так сверкали витражные стекла во дворце Боклера, когда восходило зимнее солнце, прямыми лучами ударяя в них: пол и стены начинали играть радужными пятнами, но посмотреть в окно было невозможно, так больно взгляду. В данном случае, недовольно подумала Сианна, смотреть можно сколько угодно, а вот говорить лучше аккуратно.

- Это мой друг, - ровно ответила она, не давая эмоциям проявиться в голосе, только по детской привычке, неосознанно, завела левую руку за спину и слегка, сама не заметив, надменно приподняла подбородок, готовая бросить вызов любому, кто посмеет оспаривать её слова. Врать, ради сохранения инкогнито, что просто какой-то посторонний мужик ошибся дверью, не имело смысла: Детлафф, может, и не очень разбирался в тонкостях людского общения, но после всего увиденного даже он на такую белыми нитками шитую басню не купится.  – Его зовут Риф…  - мгновение спустя, передумав, она поправила, - Рифтор О’Тул. «Должна», Детлафф, это фигура речи, - вздохнув глубоко, заставляя себя успокоиться, пояснила Сианна, - в человеческом обществе ведь считается, что друзья всегда приходят на помощь друг другу. И я бы поняла, чем могу помочь, если бы он рассказал, что у них приключилось, - сжав пальцы заложенной за спину руки в кулак, она с досадой постучала ребром правой руки по бедру.

Заставив, наконец, себя вернуться в состояние душевного равновесия, она развернулась и, положив ладонь на грудь вампира, слегка надавила, одновременно делая на него шаг и вынуждая отступить дальше от бессознательного наемника; красивое, несмотря на строгое выражение, лицо чуть расслабилось, на губах появилась легкая беспечная улыбка, не соответствующая настроению, зато хорошо его скрывающая.

- Но беспокоить его после такого потрясения не стоит, - продолжала она развивать мысль, наступая на Детлаффа и продолжая мягко отталкивать его назад, - могу ли я попросить тебя присмотреть за ним, пока я схожу в город? Я очень хочу убедиться, что те люди, с кем у меня были важные дела, не… не пострадали так же, как он.  – Оставалось надеяться, что он не упрется обеими копытами в землю и не начнет требовать взять с собой, потому что показать убежище означало полностью доверять, а Сианна, зная, что при желании за ней легко и проследить, внутренним ограничителем не была в силах заставить себя открыться. Дело не в том, что он вампир, и не в том, что недостоин доверия, и не в личной неприязни, просто такой стала её жизнь много лет назад, жестокостью близких выучив, что чем ближе тебе человек, тем больнее предаст. Дать кому-то такую власть над собой вновь означало готовность быть распятой, пригвожденной и истекать кровью, но опальная княжна так страшилась душевных страданий, что скорее распяла бы и предала всех вокруг, лично воткнув им в спины ножи, нанося превентивный удар, только бы не подставиться самой. Раны, когда-то нанесенные Анариеттой, хорошо скрыты, но не зажили; покрывшись корой, они продолжали гноиться, и на все, что прямо или косвенно притрагивалось к ним, женщина реагировала с завидной жестокостью, доходящей до полной безжалостности.

- Прошу, - повторила она, придав взгляду нежной мольбы,  - побудь  с ним, только тебе я могу доверять.  – Раны зудели, и ложь лилась легко и убедительно. – Если тот, кто сделал это, придет по следу жертвы, я лишь так буду спокойна: его злые намерения не воплотятся.

Отредактировано Сианна (21.03.22 10:26)

Немало толковых женщин сгубила сентиментальная проказа, расползаясь под броней из самых твердых убеждений, и первое, что поняла Сианна, став на наемничью тропу, её не воспримут серьезным противником или соратником, пока она не даст понять, что умеет держать сердечные струны в железной хватке, руководя им разумом,  а не наоборот. Она выжигала грезы и фантазии, приучалась смотреть на всех как на вещи, иногда полезные, иногда нет, и никому никогда не доверять; с годами вынужденное обратилось в привычку, и бывшая княжна не жалела об этом. Если тебя предала родная, любимая сестра, ближе которой нет, то в любое время предаст и самый пылкий любовник, и самый верный друг. Все люди эгоисты, их любовь, преданность, святость клятв действуют, пока не начнут угрожать их интересам, их шкурам, в конце концов.

Детлафф человеком не был, и в любви его не было ничего человечного: по-звериному неистовое, отчаянное чувство, но против природы не попрешь, и Сианна периодически всерьез задумывалась, что победит  в вампире: эгоизм или страсть. Не проверить, вынудив подставиться под удар, предназначенный ей, потому что железом его не убить, и нет опасности, через которую этим переступит, но так и подмывало обстряпать дельце, отвечающее на вопрос, жаль, никак не приходило в голову, как именно.

Улыбнувшись на прощание, Сианна вышла за дверь; легко сбежала, стуча каблучками, по лестнице; подхватила с крючьев на стене плащ и ножны с мечом; оказавшись в пристройке, быстро оседлала кобылу и вывела на улицу. Оглядевшись зачем-то по сторонам, вскочила в седло и, собрав поводья, тронула шенкелем в рысь; в таком темпе преодолела оживленную часть города, чтобы не передавить дураков, имевших привычку выскакивать на перекрестки, как блохи, и только потом ударила животное пятками, поднимая в галоп. Лошадь, всхрапнув и дернув головой, рванула вперед, в узкие улочки, не боясь ободрать всадницу о вездесущие выступы; княжна, к счастью, раскусила замысел и успевала уворачиваться.

Заброшенный домишко, покосившись, смотрел на неё отворенной дверью и темными проемами окон, говоря о том, в какой спешке его покидали; спешившись, женщина привязала поводья к опорному столбу навеса и, положив руку на эфес, осторожно переступила через порог. Нехитрая мебель разбросана по комнате, что-то поломано, как будто с огромной силой её швыряли в стены или об пол, щепья кругом. По коже прополз холодок: наметанный глаз наемницы подмечал все новые знаки яростной борьбы, но, к немалому раздражению, не находил никаких улик, кто бы вломился сюда. Идрис уехал несколько дней назад, а Фальк с Рифом оба бывалые бойцы, которых врасплох не возьмешь, но факт прост: в убежище разруха, Риф валяется в бессознательном состоянии, а Фальк… неизвестно где.

И тут до Сианны дошло, что лошадей нет: Риф добрался до неё, судя по всему, бегом, потому что возле дома никого не стояло, а навес, под которым их держали тут, тоже пуст. Но куда и, главное, как пропали двое скакунов? Их забрал Фальк? Или напавшие? Если второе, то куда делся бандит?  Если смысл в каких-то личных счетах, нет логики в том, чтобы скрутить его и забрать, а увозить труп и того безумнее.

Женщина со злости ударила сжатым кулаком, обтянутым дорогой перчаткой, в стену, зарычав сквозь стиснутые до онемения в челюсти зубы. Прижавшись лбом к прохладной, пахнущей сыростью древесине, она медленно закрыла глаза и заставила себя дышать глубоко и очень медленно.
- Соберись, дорогуша, - тихий шепот звучал властно и жестко, - и думай: здесь мало кто имеет столько денег, чтобы купить лошадь, а богачи сюда редко заезжают.  Дождя не было, чтобы следы просто исчезли….

Следы! Ну, конечно, как она сразу не подумала посмотреть вокруг дома на наличие хотя бы отпечатков копыт: по ним можно узнать, в какую сторону уходили кони и шли ли под верховым или нет. Похвалив саму себя за собранность, она вышла из дома, но пошла вдоль самой стены, пристально рассматривая землю вокруг, пока не увидела то, что искала.

Время улетало незаметно, пока она едва не втрое согнувшись, бродила, всматриваясь в отпечатки в почве, не такие ясные, потому что сухой городской дерн отдал уже все соки дневной жаре и едва держал след, но все же Сианна смогла установить, что от дома в сторону границ города уходило три лошади: одна, судя по всему, шла пустая, тогда как подковы двух других гораздо сильнее вдавливали почву, значит, либо несли груз, либо седока.  Но объединяло одно: все три уходили с места в карьер.
- Что ж, Лара, - вернувшись к лошади, она провела рукой по длинной прямой морде с белой проточиной, - попробуем разгадать загадку? Дорог отсюда немного, как думаешь, сможем выследить и нагнать наших таинственно исчезнувших? – Лошадь посмотрела на нее искоса, тряхнув длинными заостренными ушами, и шумно всхрапнула, обдав хозяйку брызгами слюны.  – Буду считать, ты согласна, - обтерев щеки и подбородок, Сианна отвязала поводья и перекинула их через голову кобылы к луке седла….

Сначала они продвигались медленно; женщина едва не свешивалась с седла, высматривая в дорожной пыли следы. Человек может обмануть ищущего, ступая, скажем, задом наперед, но лошадь так бежать не в состоянии, и потому достаточно было видеть дугу переднего края подковы, вонзившуюся под большим весом в почву, чтобы подтвердить направление. Когда единственная развилка осталась позади, а следы уходили в сторону предгорного леса, Сианна, положившись на удачу, пришпорила кобылу, ускорив темп, и теперь следила только за дорогой.

Поднимая облачка пыли, аккуратные ноги Лары с негромким цоканьем отмеряли расстояние, пройденное с момента выезда за границу города, но Сианна никуда не торопилась, предпочитая держать темп рысью. Одним богам ведомо, что случилось, и во весь опор влететь в неприятности славно, только если знаешь, что вылетишь победителем, а для этого, помимо удали и риска, неплохо сначала знать, что тебя ждет. Сумерки поглотили окрестности, сразу стало прохладно и неуютно, заставив наемницу во все глаза смотреть по сторонам, ловя каждый шорох; вскоре вокруг узкой, местами заросшей дорожки, начали сгущаться деревья.
Несмотря на браваду и умение в любой ситуации владеть собой, она боялась темных чащоб, сказывалось намертво вмерзшее в память воспоминание о тех днях, полных страха, голода и холода, когда бродила, совсем юная, всеми покинутая на погибель, обломанными ногтями цепляясь за призрачный шанс выжить. Мышцы спины напряглись, как от холода, но, закусив губу как лошадь – удила, она направила почувствовавшую колебания всадницы и замедлившую шаг Лару дальше.

Здравомыслие шептало не дурить и развернуться: один в поле не воин, если, конечно, этот один не кто-то вроде её вампира. Умным было бы попросить Детлаффа отправиться сюда и отыскать пропажу, без всякого риска собственной шкуре, но во всем, что касалось просить помощи, ум в Сианне отключался. Обмануть, подтолкнуть, принудить шантажом или вывести на спор, этих уловок в арсенале наемницы множество, но просто, душевно, подойти и просить, это увольте! Признать, что ей нужна чья-то помощь, равносильно тому, что без пива сжевать собственный вязаный чулок, потому что тогда признается слабость, возникает униженное, зависимое положение, к которому возвращаться тошно. Не для того она сделала себя сама, подняла из грязи и превратила в серьезного противника, чтобы заново почувствовать то, что изъело душу во время скитаний по лесу пятнадцатилетней опальной княжной.

Ночь еще не вступила  в свои права, но тени становились гуще и мрачнее, и свежесть влажной листвы кружила голову, сбивая с мысли; Лара часто всхрапывала и ощутимо нервничала, но пока шла облегченной рысью, не препираясь, пока хозяйка пыталась стать совой, усиленно разглядывая в миражах, сотканных тенями и воображением, правду. Внезапно в ноздри ударил резкий запах мокрого железа, и кобыла, дернувшись назад, поднялась на свечу, артачась.
- Ну-ну, девочка, тише, - попыталась успокоить её женщина, бархатным голосом убаюкивая, но страх плотно накрыл животное, и та плясала на месте, отказываясь и шаг вперед сделать. – Да что ж ты, ошалела? – в сердцах воскликнула Сианна, потеряв терпение. И в этот момент до её слуха донесся треск ветвей; пропустив удар сердца, задержав дыхание, она застыла в седле, переложив плавным движением в одну руку поводья, тогда как второй медленно и незаметно потянулась к рукояти меча. Тонкие ноздри дрожали, широко раздуваясь, а лицо побелело как мел, но близкое ощущение опасности отключило в голове все лишнее, кроме необходимого.

Треск замер, но через минуту возобновился; звук будто уходил по дуге, обходя её, но Сианна делала вид, что во все глаза таращится перед собой, ожидая угрозы оттуда. Но боковым зрением видела то, что не увидеть, сфокусировавшись: темнота слева сделалась гуще, уплотнилась, превратилась в размытый силуэт, двигающийся к тропе. И когда он подобрался, она наотмашь хлестнула кобылу:
- Пшла! – Лара диким скачком метнулась вперед как раз в ту секунду, когда сгусток тьмы вырвался из массы и прыгнул на них; они разминулись в крохотную долю песчинки времени, и ошалелая от ужаса кобыла рванула прочь со скоростью падающей звезды. Правда, не в ту сторону, а дальше в лес, но Сианна не пыталась ей мешать: кто бы не решил на них покуситься, он зашел именно так, чтобы отрезать путь к отступлению.

Опорная нога лошади попала во что-то мягкое, с хлюпающим звуком обхватившее её; Лара подскользнулась и потеряла равновесие, едва не уткнувшись мордой в землю. Всадница не вылетела лишь чудом, благодаря сильной хватке коленей, но на этом чудо, отмеренное им, кончилось: могучий удар по крупу приподнял лошадь в воздух, буквально отбросив вверх и в сторону, и та, истошно заржав, приземлилась в поваленный ствол дерева, ломая хребет.

Сианна успела высвободить ноги из стремян и упасть на землю немногим раньше; удар ненадолго вышиб дух, окрасил прикушенную губу кровью, но зато зрение не отказало. Только вот противник исчез: с той стороны, откуда они полетели, ничего и никого не было, кроме сумрачной темноты. И в этот момент женщина почувствовала смрадное дыхание над своим затылком; что-то капнуло на щеку и покатилось вниз.

В минуту опасности Рен обычно не боялась, страх приходил к ней позже, когда все кончено, и только осознание того, что миновало, во всей красе лупит по мозгам; лежа без движения, она чувствовала, как тварь дышала, приподнимая выдыхаемым воздухом пряди волос на затылке. Хвостик растрепался, копна коротко стриженных почти под каре и очень густых, с легкой волной, волос вырвалась на свободу, закрыв собой частично лицо женщины, голубые глаза которой оставались широко раскрытыми. Некоторые звери, посчитав, что человек мертв, оставляли его в покое и уходили, иногда, правда, доедать то, за пожиранием чего их и потревожили; Сианна понятия не имела, что на нее напало, но толку дергаться все равно нет, тварь свернет её шею или раскусит череп раньше, чем рука дотянется до упавшего неподалеку меча.

Она старалась замедлить дыхание настолько, чтобы его едва можно было заметить, а потом и вовсе задержала, когда на щеку капнула какая-то вязкая жидкость: слюна, наверно, воняло невыносимо. Не к месту думать, где она облажалась, да и молиться тоже поздно; наемница вообще ни о чем не думала, полностью сосредоточившись на попытках почувствовать любое изменение над собой. Зато когда вообще какие-либо ощущения пропали, и по ушам прокатился взбешенный рёв, она предпочла вжаться в землю, подумав, что вот так и наступит конец жизни той, что втайне стоило грандиозные планы в мечтах, как однажды с триумфом вернет себе трон.

Ничего не произошло: точнее, что-то происходило, но не с ней, потому что земля под животом сотрясалась, и Рен, немножко выждав, пошевелилась. Не поднимаясь, она медленно потянула руку к оружию, почувствовав толику облегчения, когда пальцы сжали знакомый эфес и потащили за него меч. Только потом, собравшись с духом, она на выдохе быстро крутанулась в сторону, перекатываясь под какое-никакое укрытие в виде того самого ствола, за которым валялась бездыханная туша Лары.

Перед глазами то и дело плавали цветные пятна, зрение теряло остроту, а к горлу подкатывала дурнота, но, несколько раз проморгавшись, женщина сумела разобрать в сумраке две темные фигуры, сцепившиеся в нешуточной схватке. Сначала ей показалось, что первая – какой-то лось-переросток, а вторая – человек, но тут он пропал. Можно грешить на удар головой и обман зрения, но лось как-то слишком бурно заметался, вертясь вокруг задней оси и махая передними ногами.

Сколько прошло времени, пока смутные образы собрались в кучу, а сознание перестало путать домыслы с фактами, Сианна не знала, но, сложив два и два, и, наконец, получив четыре, она негромко охнула от неожиданности и тут же зажала себе рот, опасаясь привлечь внимание. Лось не был лосем, это какое-то огромное рогатое чудище, чей глаз светился в темноте, как факел, а второй… второй тоже человеком не был. Его она опознала, когда в звездном свете блеснули пять длинных, изогнутых когтей, одним ударом впившихся в другого так, что тот заорал.

Первым порывом Сианны было удрать, желательно, как можно дальше и быстрее; реальность напомнила, что кобыла, на которую она, забывшись, рассчитывала вскочить, как только отползла бы подальше от места битвы нечисти, откинула копыта, а на своих двоих да по лесу прыти не создашь. Вторым – помочь вампиру, но и тут она быстро себя отрезвила, напомнив, что помощь в битве с обычным лесным хищником или человеком от неё вышла бы путная, но как биться вот с этим чудом-юдом, она не знает и будет лишь мешаться под ногами. Казалось, просто нужно полежать под бревнышком и подождать, но тут пришла третья мысль: а что, вот что, если победу одержит не Детлафф.
- Черт, черт, черт, - быстро зашептала она, зажмурив глаза и заставляя себя не поддаваться страху.

Будем по-женски честны друг с другом, мазели: каждая хоть раз в жизни,  с замиранием сердца мечтала попасть в беду, но так, чтобы вовремя появился благородный и весь из себя обязательно распрекрасный рыцарь да спас, а уж дальше сказка у нас сугубо на индивидуальные запросы ложилась. Были годы, когда Сианна, росшая во дворце с сестрой и часто посещавшая магическую петлю по мотивам сказок, пребывала в таких же трепетных для сердечка иллюзиях; увы, одна прогулка по лесу с именитыми рыцарями княжества раз и навсегда выбила у неё веру в то, какие они благородные и распрекрасные. Иного зверя в чаще встретить безопаснее, чем рыцаря, милосерднее окажется, чем ублюдки с прогнившей душой, привыкшие к безнаказанности. Они выучены убивать, их ремесло нести смерть, а власть, распростертая над ними сюзереном, отравляет, взращивая греховные слабости. Нет уж, посмотрела на таких, довольно: лучше с чудовищем связаться, чем с отполированными внешне и протухшими изнутри «хранителями» кодекса чести.

Нет, её сказка давно исказилась, став неприемлемой для романтических дурочек, но более чем устраивающей опальную княжну. На её спасение прискакал никак не рыцарь на белом коне, а явилось, по людским убеждениям, как раз самое что ни на есть настоящее чудовище; во всем, что делал Детлафф, человеческого почти не было, но, честно, Сианна не сказала бы, что такой уж большой минус. Её не слишком напрягали его хаотичные перепады настроения, которые могла вызвать любая мелочь, как и вспыльчивость; не очень волновало даже то, что он совсем не метафорически вампир. До сего дня её вообще мало что беспокоило всерьез, но, открыв глаза и увидев, как лапа рогатой твари отшвырнула играюче, точно ребенка, противника, женщина почувствовала, как сжалось в тревоге сердце, и вот тогда испугалась по-настоящему, когда осознала, что страх за кого-то на секунду пересилил инстинкт самосохранения. Все это ей не нужно, не нужно, никогда не было и никогда не будет!

Она и сама собиралась выбраться из укрытия, убедившись, что монстряка восвояси удрала, но ничуть не удивилась, услышав треск веток под поспешными шагами почти одновременно с тем, как вокруг плеча сомкнулись тиски и потащили наверх; конечно, жив и здоров, злясь на саму себя, раздраженно подумала Сианна, что ему станется, всего-то парочку деревьев снес, судя по треску. Не лелеяла она веры и в теплый прием, понимая, что Детлафф, скорее всего, в бешенстве, да и чего уж строить святую невинность, вполне справедливо, ведь её промашка.
- Ты прав, - приняв покаянный вид, честно согласилась она, щуря глаза: опять поплыл горизонт. – Я поступила глупо, прости.  – И не поспоришь, дорогуша, поступила ты не просто глупо, а по-княжески тупо: потеряла чутье настолько, что была бы закуской на зубе неведомой хтони. Ведь чуяла же нутром, что затея дурная, в лес по сумраку соваться, людям там засаду состряпать так же удобно, как голодному хищнику; чуяла, дура, но презрела внутренний голос, и скажи, что не из идиотского упрямства. Зацепило тебя это «не рискуй», как будто приказ отдали, а ты и рада взбунтоваться, дескать, хрена садового вам, господа, из принципа рискну, чтобы не подумали, будто кого послушалась. Тупик это, Сильвия-Анна, ты сама понимаешь, что тупик. Если каждый раз ты будешь поступать поперек, вопреки разуму, лишь бы убедить себя, что твоя воля по-прежнему независима и ни на кого не оглядывается, в один чудесный день заведешь голову на плаху, и никто не успеет спасти. Видишь, дольше медлить не получится, пришла пора решить: или ты принимаешь вашу связь как что-то важное, на что необходимо здравомысляще опираться, или ты её закончишь.
- Давай уйдем уже отсюда, - приподняв руку, она деликатно притронулась к локтю вампира, изогнув брови так, что взгляд получился почти жалобным; подсознание постучалось советом забрать с лошади седло, которое бросать все равно, что деньги раскидывать, но задерживаться здесь в темноте и шарить меж кровавых ошметков, когда невесть кто еще мог приползти на запах падали, не хотелось. Лучше уж пожертвовать лешему упряжь, чем себя.  - Жутковато тут, - добавила женщина вполне искренне, поежившись. Ночь раскинула над лесом покрывало сырость и прохлады, и намокшая от травы одежда пропускала холод к телу.

Сианна притихла по нескольким причинам: накатившая слабость, головокружение и дурнота мешали активности так же, как план, прогоняемый по всем инстанциям рациональности в уме, соображающем не так шустро, как обычно. Обняв плечо несшего её вампира рукой, положив сверху тяжелую голову и прикрыв глаза, она казалась дремлющей, безмятежной, но там, в укрытии из черепной коробке, её мозг перебирал варианты, призванные удачно обстряпать лишь одно дельце: гарантированно и надолго устранить Детлаффа из дома, чтобы никакое вампирское чутье не позволило ему определить её след по возвращении. 

Едва перед ней встал выбор, Сианна не колебалась уже ни минуты: не давая себе времени на обдумывание, стоит ли уйти или остаться, она устраняла махом вероятность, что даст слабину, чуть успокоившись. Нельзя изменять принципам в угоду сиюминутной блажи, сколько людей попалось на удочку соблазна поверить, что в этот раз обязательно все сложится иначе, но она не они, она их ряды не пополнит. Сильвия-Анна, княжна Туссента, больше не позволит случаю сделать себя жертвой призрака недостижимого идеала, сказок, что выдумали нянюшки для воспитания безропотных, покорных куриц. В дрянном мире выживают и взбираются на вершины лишь эгоисты, потому что нельзя выбраться к свету, не затоптав прочих жаждущих. Нельзя тут ни на кого надеяться, никому нельзя доверять, а любовь и привязанность – тот камень на шею, что рано или поздно стащит с вершины и потянет на дно; разве оно того стоит? Сорняк, который рвать лучше с корнями, едва появился на глаза, и в душевном садоводстве она издавна поставила цель быть непримиримой.

Конечно, убеждала она себя, если бы Детлафф понимал обстоятельства, если бы был шанс донести ему, что бывает время, когда отношения лучше прекратить, разойдясь без взаимных претензий с светлой памятью о приятно проведенных днях, остаться, как говорится, друзьями, не пришлось бы поступать жестоко, ища способ сбежать тайком. Он же, насколько успела подметить, отказывался принимать подобные тонкости людского мира, и не важно, какие у неё мотивы, важно, что бросает его. Любовник не раз давал понять, что его планы серьезны, и теперь, оборачиваясь на них, Сианна опасалась пытаться с ним договориться начистоту, боясь: ну как придет несдержанный вампир в бешенство и посадит под замок, если, конечно, вовсе не прихлопнет. Мужчины вообще редко адекватны, когда их оставляют, самолюбие мешает, видимо, требует сатисфакции.

Пока они добирались, она так и не придумала сносного повода, кроме как попросить вернуться поутру в лес и забрать брошенное с трупом Лары седло, но форы выйдет всего ничего, недостаточно, чтобы собрать вещи и улизнуть из города, не рискуя быть пойманной за хвост. Конечно, вещи можно начать укладывать и сейчас, ведь шла же речь о переезде, но все равно, сколько она выиграет: час? Два? Да, дневной свет ограничит его в использовании особенностей, но так и на улице будет полно народа, каждый встречный-поперечный за грошик доложит, видел ли такую-то, где, когда, куда пошла. Нет, нельзя уходить днем, слишком много свидетелей. Нет, надо поручить Рифтору приглядеть за вещами, отправить их с караваном, например, якобы в порт, а самой отбыть, скажем, на какой-то важный прием, откуда потом изящно свалить в неизвестном направлении. Ох, лучше бы с ними отправить Детлаффа, но он же не согласится оставить меня в городе, не после того, как я сегодня так бездарно села в лужу. Да и вещички потом хотелось бы забрать…. Да, пусть лучше Риф.

Но выяснилось, едва вошли в дом, что тот, на которого она рассчитывала, слинял, не удосужившись сказать «спасибо»; ей стоило усилий удержать язык, рвущийся сказать едкую гадость, за зубами, ограничившись печальным вздохом, когда вампир, не скрывая удовлетворения, покаялся.
- Не нужно, - махнула она рукой,  - не маленький, понимал, что делает; видимо, счел, что так лучше.  – Голова налилась свинцом, и Сианна, потирая озябший лоб, неторопливо начала подниматься по лестнице, придерживаясь как бы небрежно, но на самом деле крепко хватаясь за перила. Колени размякли, подкашиваясь, но до комнаты на втором этаже дошла, не показав слабости, и только там, подойдя к любимому креслу, она с облегчением рухнула в него; силы будто высосали, но сон не шел. Она до сих пор не знала, куда спешили ребята, что произошло в убежище, а к этому добавилась еще необходимость решить новую головоломку.

Прикрыв веки, она поддалась ненадолго усталости, сковавшей тело, а когда открыла их вновь, в окно все еще смотрела знакомая луна; пошевелившись, сквозь сомкнутые губы охнула, когда мышцы отозвались неохотно, с натугой, словно окаменевшие. Особенно болели ребра и бедро с правой стороны, той самой, на которую, видимо, упала, только вот Сианна никак не могла вспомнить подробностей падения, как будто кто-то похитил несколько секунд; вот она взлетает в воздух вместе с Ларой, а вот уже лежит на земле, не шевелясь, и кто-то обжигает затылок дыханием. Удивительно, потому что раньше с ней такого не случалось, на память наемница всегда надеялась не напрасно. А еще эта опоясывающая тяжесть в висках, от которой хочется нырнуть в бочку со льдом….
- Старею, что ли, - ворчливо прошептала она, с опорой на подлокотники поднимаясь из кресла. В глазах по прежнему то и дело расплывались очертания предметов, но Сианна напомнила себе, что обещалась не тянуть с укладкой вещей. Передохнула немного, и хватит.
- Детлафф?! – не обнаружив присутствия вампира на втором этаже, на всякий случай выглянула вниз, окликнув его по имени, но безрезультатно: как сквозь землю провалился. Играть в обиженку ему не свойственно, значит, куда-то ушёл. Как кстати, мелькнула мысль.

Собственно, личных вещей у неё не так много, из тех часть безделушек, приобретенных от скуки и не нужных ни для чего кроме, как развлечь покупкой скучающее женское самолюбие. Их можно оставить, подумала Сианна, вертя в руках очередную статуэтку, не жалко. Упаковать самое ценное и необходимое. Такого же, как удобно, нашлось на один мешок.

Скрипнула дверь; напряженная, как опасающийся быть пойманным воришка, женщина одним резким толчком запихала тюк под кровать и, набросив до пола край покрывала, поспешно выпрямилась. От такого её виски сдавило, словно тесным стальным ободом для пыток, и, едва не застонав, она на ощупь схватилась за изголовье, чтобы не упасть; в глазах наступила кромешная тьма.

Ей понадобилось некоторое время, чтобы проморгаться;  обострившийся с потерей зрения слух улавливал шаги по гостиной зале. Наконец, обретя вновь равновесие и способность видеть, Сианна, из предосторожности придерживаясь за стену, подошла к выходу из спальни. Первое, что она заметила, была появившаяся на столе, стоящем прямо на линии взгляда, сумка; добротная коричневая кожа, потертый вид, оборванный ремень. Тусклый свет свечи падал так, словно нарочно освещал для неё выжженный узор, до дрожи знакомый.

Пальцы затряслись; повернув голову чуть левее, она столкнулась с светящимися в полумраке глазами Детлаффа; особенность, к которой давно привыкла, сейчас отозвалась в ней неожиданным, беспричинным страхом. Как будто он прочитал её мысли… угадал… или предчувствовал намерение, и появился в миг, когда соблазн рискнуть и уйти, не медля.
- Ты меня напугал, - понимая, что вампир почувствовал, как участился её пульс, Сианна скрыла истину за полуправдой. Приложив руку к солнечному сплетению, с осторожно покачала головой. – После такого… ммм… насыщенного вечера долго приходится дергаться от каждого шороха. Что это? – с деланным удивлением указав на сумку, поинтересовалась, не глядя на любовника. Трудно доигрывать спектакль, когда уже должна была уйти со сцены, и этот взгляд, нечеловеческий, острый, словно гипнотизировал и пробирался к ней в голову, вскрывая то, от чего отмахнулась и спрятала в сундук, который после собралась бросить в болото.

Ей вдруг очень захотелось вести себя как можно нежнее и ласковее, чтобы умаслить робко ворочающуюся совесть.  Смягчить грядущий уход какими-то приятными, добрыми словами, сгладить чуткими прикосновениями, чтобы не выглядеть самой для себя такой уж стервой. О, как я ненавижу вот эти моменты, зашипел внутренний голос, эти последние вздохи перед прощанием; разве я делаю что-то дурное? Чушь, я лишь поступаю так, как должна, чтобы выжить; это самосохранение, а не стервозность. Да, конечно, ему будет обидно…, может, даже грустно первое время, но не смертельно, будем честны. Не припомню что-то ни одного мужчины, очень-то долго убивавшегося по жене или любовнице; подвернись случай, вся тоска долой! Расставание – горькая пилюля, но если махом выпил, то послевкусие быстро забывается. О! Ради всех богов этого мира, Детлафф, прекрати так на меня смотреть, не порть наших последних часов вместе, заставляя меня чувствовать вину. Это не добавит мне настроения.

Голова вновь пошла кругом, Сианна почувствовала дурноту, подкатившую к горлу, и, трудно сглотнув, прижалась виском к косяку; прохладное дерево приятно остужало кожу.   Медленно опустив веки, она прикоснулась пальцами к шее; они показались ледяными. У меня жар, или я замерзла? – сняв куртку, когда нагрелась, укладывая вещи, она до сих пор была выше пояса в одной лишь расшитой свободной рубашке, но не мерзла, пока не подумала об этом и тотчас зябко поежилась, обхватив себя руками.

Со стороны любой среднестатистической бабенке померещилось бы, что у Сианны на редкость туповатый любовничек, иначе с какой бы стати ему нужно пояснять самые, что ни наесть, прописные истины, которые их мужиков вовсе бы не заинтересовали, ибо и ежу ж понятно. Но то, что человек впитывал с молоком матери, а, подрастая, считывал с поведения родителей, складывая внутри необходимый социальный базис для последующего общения с противоположным полом, для вампира, видимо, темный лес; насколько она понимала, собирая информацию из бесед и случайных фраз, Детлаффу неуютно приходилось и в кругу равных, потому что там тоже существовали в изобилии правила некоего этикета, ему не по вкусу. С виду нелюдимый, грозный, донельзя мрачный, он вызывал в ней чувство жалости к существу, потерянному в любой части мира, как и в любом обществе; вспоминалась ей виверна, на рынке демонстрируемая за звонкую монету, когда владелец театра диковинок приехал в Боклер. Зверь, зажатый в слишком мелкой для него клетке, шипел и плевался на потеху охающей и ахающей толпе, но Сильвия-Анна, в то лето разменявшая тринадцать лет, вдруг почувствовала сострадание: несмотря на ужасающий вид, виверна сама боялась и за чрезмерной агрессией прятала страх, одинокая, беспомощная, вырванная из привычной среды обитания, окруженная толпой двуногих, громко орущих и тыкающих в нее пальцем. Как бы ни был силен зверь, он будет сбит с толку и подавлен, потерявшись в чужом месте.

Когда Детлафф был ласков, тих и умиротворен, она забывала, с кем имеет дело, и с ноткой покровительства охотно тратила время на объяснения, словно терпеливая нянюшка любопытному дитенку. Ей льстила возможность вложить свои мысли и точку зрения в создание иной расы, имеющей свои взгляды; но, увы, он таким был не всегда. Случалось и как сейчас, когда только усталость не позволила сорваться полному желчи, бездумному: «… или что?». В такие моменты в ней просыпалась неприязнь, заложенная в человеке кровью предков ко всему чужому, что претендует на их место под солнцем. Видя желтоватый блеск в глубоко посаженных глазах, она вспоминала, кто перед ней, и княжеский род напоминал о себе гневными воплями подсознания, негодуя, как смеет безродная нечисть требовать что-то от неё. Но Сианна умела владеть собой, как и просчитывать шаги немного наперед, и лишь благодаря этому её губы остались безмолвны, а руки, взяв конверт, продолжали держать его; женщина не проявила заинтересованности, хотя стоило труда.
- Ох, Детлафф, - преодолев себя, она мягко улыбнулась, добавив лицу выражения беспомощной растерянности, - я так устала, почти не спала: вещи собирала. – Чтобы попытаться переключить его внимание, требовалось некоторые карты вскрыть; жертвовала не без сожаления.  – Быть может, отложим разговор хотя бы до утра? – Она приняла протянутую руку, вложив пальцы, и подошла к вампиру вплотную. Все это время губы не переставали удерживать беззащитную улыбку, придающую княжне беспомощный, невинный вид.

С ним никогда нельзя знать наверняка, как отреагирует, поэтому приходилось подступаться очень осторожно, не спеша, без резких движений; приблизившись, она неторопливо приложила свободную руку ему на грудь, прежде чем окончательно приблизилась и опустила голову на плечо. Покорная, полная доверия поза, но в исполнении Сианны в ней не было ни покорности, ни доверия, только притворство, призванное обмануть и склонить на нужную сторону. Ей претило показывать слабость, внутри немедленно восставала с протестом гордая, своенравная личность, но не каждый бой выиграешь прямой атакой, чаще в жизни победы давались хитростью и лукавством. Умение блефовать не раз выручало из беды.

Но сердце её бешено стучало; бумага, зажатая в пальцах, жгла кожу, заставляя взволнованно дышать. Она узнала почерк на конверте, едва увидев, и догадывалась о содержимом; чутье не обмануло вампира, Сианна многое скрывала от него. Не со зла, просто… в той части жизни, укрытой от его глаз, ему места не существовало.

Почти от любого Сианна могла отбиться, задайся она такой целью; Детлафф был исключением, у него бы хватило сил сломать ей хребет раньше, чем она попыталась бы, поднырнув под руку, ускользнуть в сторону, и потому в его объятьях приятное тепло смешивалось с инстинктивным страхом, рождая неповторимое чувство щекочущей близостью смертельной опасностью, до поры проходящей рядом, касаясь, но все-таки мимо.  Близость привлекательного мужчины способна возбуждать, но не так, как близость самой неотвратимой Смерти; словно Костлявая, впав в сентиментальность, заключила тебя в жаркие леденящим холодом руки, но в последний момент до того, как остановится сердце, передумала.

Каждый раз, как он обнимал её, она непроизвольно замирала, а когда отпускал, испытывала ни с чем не сравнимое блаженство: я жива. Я всё еще жива. И сердце начинало биться энергичнее, и краски становились ярче, потому что ни один глоток вина не согреет холодеющую кровь так, как соприкосновение с дыханием чудовища на коже. Сианне казалось, она почти не дышала, пока щека в имитации доверчивой ласки лежала на скрытом под плотной черной кожей сюртука плеча, а когда когтистая ладонь дотронулась до спины, почувствовала, как изнутри вдоль позвонка пробежал холодок.

«Ты или расскажешь мне, что это значит, или…» - вдруг прозвучали в сознании слова, сказанные низким, хрипловатым, с отчетливой угрозой, голосом, и стоило труда не превратиться в натянутую от напряжения струну всем телом, когда прохладная щека вампира прислонилась к её голове. Сегодня все ощущения были особенно обострены, и пришлось грешить на пережитую стычку с лесным монстром; двумя, если уж быть честной, потому что вампир попадал в ту же категорию. Так же, вероятно, беспокойство усиливало принятое решение: зная, что задумала, она невольно опасалась, что Детлафф раскусит намерения прежде, чем окажется дальше досягаемости, и уж тогда цветочками покажется эта призрачная угроза, прозвучавшая в интонации чуть раньше.

Но хуже всего было то, что в очень-очень глубокой части души она до сих пор сомневалась, к правильным ли пришла выводам. С точки зрения здравого смысла её симпатия к нему находилась за пределами разумного и списать её на азарт, интерес и поиски острых ощущений нельзя при том. Сердце под толстой корой самозащиты покалывало сочувствие: чтобы там она не говорила, трудно остаться равнодушной к силе такой отчаянной любви; только эта любовь способна задушить, сжечь в пламени страстей и того, кто испытывал её,  и ту, кто просто соприкоснулась. Сианна убеждала себя, что не готова рисковать будущими планами ради того, чтобы проверить, каков финал у их истории.

Она уже сделала шаг в сторону спальни, когда Детлафф отпустил, но на долю секунды жалость победила; в конце концов, завтра её здесь уже не будет,  в каком-то смысле, пора попрощаться, пусть завуалировано и туманно. И, споткнувшись о мысли, замерла, потом обернулась и улыбнулась.
- Ты мне не помешаешь, если пойдешь со мной, - подняв руку, она протянула её вампиру, согнув пальцы несколько раз в требовательно-приглашающем жесте, предлагающем взять их.  – И мне так спокойнее, - умеренно дозируемое лукавство наполняло её голос шелковистым звучанием обертонов, приятно ласкающих слух. Игра, которую выдавали за правду, или правда, которую лучше считать игрой; Сианна сама перестала понимать, что это. Однако, за одно она держалась твердо: чтобы это не было, завтра наступит финал, потому что так должно быть и будет. Заигралась ли она или в самом деле немного влюбилась в собственную игрушку, положение стало слишком опасным, чтобы продолжать.

Много часов прошло с того момента, как она, изображая покладистую любовницу, свернувшись калачиком, мирно спала на плече у того, кого оставила позади; и всего несколько с того, как в ворота Метинны выехали четверо верховых, сопровождая груженую повозку. Один из них особенно привлек внимание стражи и прохожих: на пегой лошади горделиво восседал настоящий с виду хакландец. Высокомерно держа небольшую голову, прикрытую тюрбаном из настоящего бархата, украшенного брошью с большим самоцветом, он ехал без седла, на одной лишь шкуре какого-то дикого зверя, возложенной на спину тонконогой, тонкокостной восточной красавицы, гарцующей под ним.  Непривычно для метинцев согнутые ноги коленями сжимали крутые бока, движением пяток, спрятанных в высоких мягких сапогах из оленьей кожи, управляя маневрами кобылы; нервное животное, беспрестанно грызя удила, пританцовывала и косила фиолетовым глазом на всех, но поза наездника выдавала уверенность в том, что любое его повеление будет исполнено. Дорогой бархатный кафтан, расшитый золотом, обнажал рукава батистовой рубахи, прижатой к предплечью внутренним рукавом, застегнутым на множество блестящих круглых пуговиц, а подол его, открывая свободные штаны, укрывал круп лошади. Изогнутая сабля в добротных ножнах постукивала о бедро, свисая с широкого пояса на двух ремнях, а грудь перекрещивал ремень, держащий за спиной колчан с луком и стрелами. Холеные руки, унизанные перстнями, манили вороватый глаз жадных обывателей прикоснуться к ним невзначай, но одного взгляда нахмуренных, полных свирепости голубых глаз вынуждал любого отступить, дав проехать.

Пройдя ворота, хакланец придержал лошадь, засунул руку куда-то за необъятные складки многослойной одежды и, выудив что-то, кинул стражнику. Хриплый, словно осипший от долгого крика, голос из глубины черной бороды просипел:
- За труды доблестному воину на пиво, - а когда стражник довольно ухмыльнулся, пряча монету в поясной кошель, добавил, - Молви, доблестный воин, далече ли отсюда до Мехта по суше?
- Не, - почесав под шлемом затылок, уверенно заявил тот, - но этак порядком дней пути, еще по тракту да с телегой. Но тут нонча тихо, считай, милсдарь. Все стервятники, оне ж к северу стянулись.
- Благословение дому твоему, доблестный воин, за добрый совет, - склонил голову чужеземец, сверкнув холодными голубыми глазами, и пришпорил лошадь. Кобыла, нервно зажав уши, гигантским прыжком скакнула вперед и энергично потрусила следом за отъехавшей процессией.
- Слышь, - Рифтор, поравнявшись с Фальком, пихнул того в бок, - ты поглянь, энтот фраерок всех бабенок стянул, как магнит.  Все на него таращатся, точно медом им намазано, - он откровенно хохмил, зная, что Сианна вынуждена будет молчать, пока они не отъедут подальше. Фальк, жмуря глаза, всегда болевшие при ярком солнце, пофыркивал; ему раздражать атаманшу не улыбалось, тем более, что та и без того зла, по взгляду видно.

Хакланец, нагнав их и опередив, вынудил кобылу сделать вольт, на секунду схватился с спутниками многообещающим взглядом из-под сдвинутых насурмленных бровей, и, с пронзительным гиканьем ударив лошадь пятками, умчался вперед по дороге.
- Не нравится мне это, - снова начал болтать притихший было Рифтор, гоняя сорванную травинку из одного угла рта в другой, - я те серьезно говорю, нелюдь то был! – Фальк, с момента встречи в условном месте вынужденный слушать байки про страшные приключения соратника, в которые ни на грош не верил, закатил глаза, но молчание не прервал. – Глазищи ВО! Зубищи ВООО! Я, главноть, глаза то открываю, значитца, а тут такая ХАРЯ, вот те крест, чуть в штаны не наложил. И, главноть, как рыкнет на меня, хде, вынь да положь, Ренаведд….

К ночи они отмахали несколько миль, дав хороший крюк, прежде чем отправили телегу по дороге в Мехт до ближайшего постоялого двора, тогда как сами, переложив часть вещей вьюками к седлам, окольной тропой помчались вдоль реки к порту. Сианна, не понятно остальным зачем, строго выжидала часа, когда ветер сменится и подует на юг; нещадно гоня лошадь, она постоянно озиралась по сторонам, всматриваясь в ночной мрак, точно ждала нападения, и наемники, переняв тревогу атаманши, ряженной иноземцем, затихли; только сбитое от бешеной скачки дыхание нарушало тишину, пока кони, устало переступая по кромке воды, брели вперед. 

Она ничего не объясняла, кроме того, что Тольмон велел вернуться, запутав следы. Неведомая опасность, повиснув над головами, заставляла нервничать, а потому не повезло бы любому, случайно выскочившему на пути троицы; что Риф, что Фальк держали руку на эфесе, готовые снести голову, не думая.

К утру они уже были у побережья; в сам порт не рвались, чтобы глаза не мозолить, разъехавшись, отыскали кораблик, готовый за умеренную плату переправить диковинную компанию хоть в Нильфгаард. Но даже когда, подняв все паруса, судно покинуло причал, Сианна продолжала вести себя странно: кусая скрытые под накладной бородой губы, она пряталась под навесом, сверля пристальным взглядом берег, который постепенно удалялся.

Днем Детлафф был слабее, но совсем не беспомощен; весь этот маскарад был призван не дать зевакам разглядеть её лица, а щедро политое благовониями тело сбивало свойственный женщине запах, и всё равно сердце неистово колотилось. К тому же, загадкой оставалось послание Тольмона: кто мог выйди на них след? Многим перешли дорогу, чего лукавить, но по сравнению с разгневанным её бегством вампиром любая человеческая угроза казалась пустяком.

Пусть попробуют нагнать нас в море, подумала она, глядя, как натягиваются паруса под порывами попутного ветра; за завесой туманных низких облаков мелькнул темный силуэт, пикируя вниз, и Рифтор едва не свалился с бочки, на которой сидел, потягивая эль из фляги, когда атаманша- хакланец метнулась в сторону, как ошпаренная. Он видел, как пульсирует жила на вытянутой шее, поддерживающей запрокинутую голову, пока Сианна жадно ищет что-то в небесной дымке.

Из-за облака вынырнула, одарив зрителей громким воплем, морская чайка, поднырнула под гребень волны, хватая показавшуюся на поверхности серебряной спинкой рыбу, и наемник отчетливо услышал, как женщина облегченно выдохнула.

Ей постоянно мерещились два огромных крыла, режущие взмахами серые облака, несмотря на то, что Сианна знала: Детлафф не примет ужасающую воображение форму днем. Но ничего не могла поделать с собой….

- Пойду вздремну, качка утомляет, - сухо бросила она, проходя мимо, подельникам, и, пригнувшись, скрылась в проеме каюты….