Загнанным в угол нечего терять.

Век эльфов уже давно прошел. Золотые времена канули в бездну, и теперь даже гордая приставка "С Белых Кораблей" не имела никакого значения. Когда-то Старший Народ был хозяином Континента. Теперь, когда люди пустили корни в руинах эльфских городов и согнали Aen Seidhe в резервации, ничего не осталось. Только два пути: смириться или умереть с оружием в руках. Торувьель была не из тех, кто выбрал склонить голову.

Сколько лет она терроризировала людской род: десять, двадцать, тридцать? Отряды "белок" появились не так давно, но разве только в них заключается вечная борьба непокорных эльфов с dh'oine? Торувьель не скрывалась, если только это не было необходимостью. Желала, чтобы люди знали, кто мстит им за годы унижений. Иногда это играло против нее. Например, в этот раз.

Местные бароны наверняка очень устали от постоянных грабежей идущих через леса трактов. Dh'oine всегда предпочитают сделать грязную работу чужими руками, и в этом нильфгаардцы и северяне друг от друга совсем не отличаются. И сейчас они выбрали путь наименьшего сопротивления. Послали каких-то идиотов, которые думают, что заключи они ее в клетку, то разом покончат со всем сопротивлением в местных лесах.

Но сказать, что Торувьель было все равно, означало соврать. Рядом с ней лежали уже окоченевшие, застывшие трупы. Часть ее большой беличьей семьи. Не будь у эльфки связаны руки, она бы непременно погладила ледяные лбы и хотя бы закрыла веки. Но вместо этого ей оставалось смотреть в замершие, подернутые беленой глаза товарищей и изрыгать проклятия на головы своих тюремщиков. Пути больно врезались в запястья. Было холодно. С Торувьель сорвали меховую шапочку и теплую куртку; забрали отделанные шкурками сапоги.

Она разразилась ругательствами, когда посланный главой обоза вместо Риола мужлан несколько раз ударил палкой по прутьям решетки. За это Торувьель получила тычок краем орудия в лицо и с ненавистью плюнула кровью в обидчика. Глаза защипало. Она почувствовала себя настолько несправедливо оскорбленной и униженной, что едва сдержалась, чтобы не разрыдаться. Надо держать лицо. Охотник за головами - по-другому и не назвать - неприятно осклабился и для устрашения еще несколько раз стукнул концом палки по решетке.

- Тварина такая, - не без удовольствия выругался человек.

- Идиот! - одернул его разговаривающий с Риолом мужчина, - товар не порти! Я сказал, чтобы заткнулась.

Торувьель, слышавшая их разговор, выкрикнула еще одно проклятие. Глава обоза закатил глаза.

- Вот те, пожалуйста.

- Так ее, может, это самое, - предложил один из всадников, плетущихся в конце, - так сказать, ротик-то занять чем-нибудь? Глядишь, и посговорчивее будет. А за зубки не извольте беспокоиться: выбьем, так и дело с концом.

Его товарищ хрюкнул от смеха, но энтузиазма не проявил. Он заметил, как на него глядит плененная эльфка. С тихой яростью, только подойди - и ей не помешают ни кандалы, ни потерянные в перспективе зубы.

- Рты закрыли свои, - проворчал главарь, - на замочек и ключик выкинули. Советовать они мне будут. Идиоты, дери вас в сраку. Как мне с ними, а? - обратился он к Риолу. Ему не нравилось, что охотник всячески уклоняется от поддержания порядка. Ишь, эльфку ему дубасить не по душе! Может, еще и сочувствует ей... Мужчина непременно прочитал бы Риолу нотацию, ходи охотник под его началом, но беседы по понятным причинам не состоялось. Обоз двигался дальше. Лошади лениво шагали вперед, подгоняемые посвистыванием вожжей и шипением плененной эльфки.

От Торувьель, однако, не укрылось то, что осталось для ее тюремщиков незамеченным. Глаз у белки был наметанный: недаром столько лет она провела в лесах, привыкшая к мельчайшим деталям. За деревьями в робких утренних сумерках мелькнула неясная тень. Вдалеке послышался стук дятла. Негромко ухнула сова.

Торувьель, продолжая шипеть на dh'oine, опустила голову, чтобы те не увидели на ее губах ехидную ухмылку.

Ржание испуганных лошадей. Свист стрел и улюлюканье почуявших людскую кровь скоя'таэлей. Грохот колес, стучавших по неровной дороге, укрытой снежной пеленой. И хохот Торувьель, которая изначально знала, что рано или поздно придет подмога: в тот самый момент, когда dh'oine вконец расслабятся и уверятся в собственной безнаказанности. Никак они не научатся, не запомнят простую истину. Белки своих не бросают.

Ее, конечно, потрясло на кочках, когда оставшийся в живых охотник разогнал повозку. Хрустнула не выдержавшая издевательств ось колеса; телегу наклонило набок, и Торувьель не удержалась и всем весом упала вперед, на труп одного из эльфов. Возглас Риола, раздавшийся очень близко, зазвенел в ушах. Эльфка встала на четвереньки и захихикала, оценив предложенный охотником обмен. Чувствуя, что dh'oine загнан в ловушку, откуда нет выхода, белки ухмылялись, глядя на наконечник готовой сорваться с тетивы стрелы. "Глупый человек, - читалось в их глазах, - пока ты болтаешь, уже несколько стрел могло торчать у тебя из башки". Риола, как ни странно, спасало только одно. Отсутствие приказа.

Торувьель коротко кивнула. Двое скоя'таэлей по-прежнему держали охотника на прицеле, пока ближайший к клетке эльф помогал главе отряда выбраться из временной темницы. Чтобы стащить с запястий Торувьель кандалы, пришлось отправить самого щуплого из белок назад: обыскивать тела. Благо, ключ был быстро найден, а оковы - немедленно брошены в снег. Лидерка отряда скоя'таэлей размяла затекшие кисти и с удовольствием разогнула спину.

Один из эльфов бросил Торувьель что-то на Старшей Речи. В ответ бывшая пленница хмыкнула. Кажется, даже улыбнулась человеку, так отчаянно торговавшемуся за свою жизнь.

Маленькая, но тяжелая дубинка опустилась на голову Риола сзади так нежно, будто поцелуй любовницы. Аккуратно, чтобы не проломить череп, но с силой достаточной, чтобы у охотника, что называется, искры из глаз посыпались. Довершил дело меткий удар сапогом одного из скоя'таэлей в челюсть. Чуть менее нежный.

* * *

Он пришел в себя уже привязанным к дереву, с надсмотрщиком, встретившим Риола хмурым и недоверчивым взглядом. Скоя'таэли разбили временный лагерь в чаще леса, довольно далеко от тракта. Где-то за спиной мерно лилась Старшая Речь и трещало пламя костра. Слышались смешки. Конвоир Риола явно был не рад, что должен присматривать за dh'oine, а не быть со всеми в такой важный момент воссоединения.

Стоило охотнику очнуться, эльф поднялся на ноги и окликнул уже знакомую эльфку. Торувьель вышла из-за ствола дерева бесшумно, уже одетая и обутая по погоде. Черноволосую голову украшала лаконичная шапочка с беличьим хвостом.

- А, человекообразный, - ядовито процедила эльфка на всеобщем языке, - очухался? Недалеко ушел?

Конвоир Риола меланхолично потеребил тетиву висевшего на плече лука. Вид у него был самый что ни на есть скучающий. У Торувьель, склонившейся над пойманным охотником, глаза, напротив, горели плохо сдерживаемой яростью.

- Сколько вас тут таких ходит? Ну? Отвечай!

Она, не дожидаясь ответа, коротко пнула пленника в бедро носком сапога.

- Правильно делаешь, что боишься, - выплюнула Торувьель, разогнувшись и глядя на пленника сверху вниз, - правильно, человекообразное. Dasoirr, an wenn beagnach muchfar. Сaith connadhen а aenye.

- Maith, Toruviel, - ответил часовой Риола и со свойственной эльфам грацией скользнул за ствол дерева, к которому был привязан охотник. Скоя'таэль будто парил над снегом: так мало шума создавала его ходьба. Глава отряда белок прислонилась спиной к дереву напротив, скрестила руки и уперлась пяткой сапога в выступающий из снега корень. Тот, кто давно был знаком с Торувьель, уже определил бы, что она едва сдерживается, чтобы не пырнуть dh'oine чем-нибудь под ребро. Еще и еще. Чтобы дольше мучился. Ответил и за гибель ее товарищей, и за ощущение собственной безнаказанности. Но кое-что останавливало эльфку.

Риол, как ни крути, был единственным, кто не издевался над ней. Кто степенно молчал, не разделял гогот других тюремщиков. Кто не трогал даже ее клетку, хоть и был на то прямой приказ. Это потому, что он не хотел подчиняться тем увальням? Или из-за того, что сочувствовал ей?

У Торувьель была до боли простая картина мира. И в нее плохо укладывалось и сострадание dh'oine к эльфам, и взаимопомощь. Однажды человеческая женщина протянула ей хлеб - и Торувьель взяла, чувствуя, как щиплет глаза. И этот охотник тоже был к ней по-своему милосерден. Но недостаточно. Не настолько, как та самка человека.

- Amadan, - покачала эльфка головой, глядя не на Риола, а за его спину. Туда, где Дэсоирр подбрасывал дров в притухший костер. Где собрались остальные скоя'таэли, ходившие под ее началом. Где другой эльф, слушая короткие указания часового на Старшей Речи, задумчиво елозил концом сабли по горячим углям. - Esseath ne'ifit que voerle te. Dasoirr! Aeen esseath eigean?!

- Yed, - ответил часовой, склонившийся на корточках над раскаленным металлом. Он забрал саблю у другого эльфа и поднял ее так, чтобы нечаянно не коснуться кого-то из товарищей или снега. Испачканный в саже конец наверняка был очень горячим. Не добела, не докрасна раскаленным, но достаточно, чтобы причинить боль.

- Caemm a me, - приказала Торувьель, переведя взгляд на Риола. Она до сих пор терзалась сомнениями, но пока ненависть к dh'oine и жажда мести за своих товарищей заглушала глас рассудка. Когда конвоир Дэсоирр встал напротив охотника с раскаленной саблей, эльфка некрасиво ухмыльнулась.

Торувьель не знала, верить dh'oine или нет. Действительно ли он был случайным воякой, решившим помочь в "благородной" борьбе против белок? Или блефовал, не желая сдавать товарищей? Эльфка отдала безмолвный приказ, и Дэсоирр приблизился к Риолу, выставив перед собой горячий край оружия. Опасно рядом подставил его к человеческому плечу. Так, что можно было чувствовать жар металла.

- Еще одна попытка, dh'oine. Рассказывай, что знаешь. Сколько вас тут таких?

Если бы Дэсоирр обернулся на Торувьель, он бы мог поклясться: ее лицо исказилось так, что эльфка стала похожа на какую-нибудь страховидлу, заметившую добычу. Глава отряда скоя'таэлей была во власти неподдельной ярости. Она давала ему шанс, предлагала руку помощи, возможность поступиться глупой гордыней, но... Как глупо. Вот так ты решил распорядиться собой, наемный охранник.

Конвоир понял гробовое молчание абсолютно верно. Но сразу приложить к незащищенному плечу раскаленный металл он не спешил. Собирался оттянуть момент, насладиться этим ожиданием жаркой боли. Вдохнуть полной грудью запах горелого мяса, которое останется после нежного прикосновения нагретой на открытом огне сабли. Игрался с dh'oine, не спеша поднося клинок к коже. Он видел, как нервничает охотник. Не знал истинной причины, почему, но видел - и упивался этим. Не слышал, но чувствовал, как бешено колотится в груди человека его трусливое сердце. Странно ухмыльнулся, когда Риол закрыл глаза и отвернул лицо. Не хочешь смотреть? Не нужно, dh'oine. Ты почувствуешь все до мельчайших деталей. Запомнишь этот момент надолго - уж Дэсоирр постарается.

Как он может так, думала эльфка, как? Настолько беспечно распоряжаться своей жизнью - ради чего? Неужели сложно просто сказать? Да хоть соврать - хотя для плененного "белками" этот выход был не лучше молчания. Какая разница? Просто сказать что-то, что может спасти твою жалкую шкуру. Для чего это геройство? Кто его увидит? Те, кто обращались с ним, как с будущим пленником? Она видела их взгляды, этих тюремщиков, везших ее навстречу неизвестности. Этот человек ничем не отличался от пойманной эльфки. Для них он был таким же тупым мясом, которое можно поставить в первые ряды, чтобы он поймал стрелу глазом. Отправить к клетке, чтобы вся ярость и боль сорвалась именно на него. Может быть... может быть, он не при чем. Тогда это все неправильно. Но если нет? Что тогда делать?

Она не в первый раз была в таком замешательстве. Не в первый раз вынуждена была выбирать, как поступить. По совести ли, по уму или как правильно - все границы смешались, размазались в одну грязную массу, из которой не вычленить уже черного и белого. Есть только бесконечная серость, в которой Торувьель вязла, будто в болоте. И ее импульсивный, горячий характер всячески противился какой бы то ни было ясности. Но нужно было думать, принимать решение как можно скорее. Сабля уже была совсем рядом. Приветствовала кожу игривым жаром, который через пару секунд превратится в нестерпимую боль.

Торувьель пружинисто оттолкнулась от ствола дерева. Она подлетела к пленнику очень быстро, в один или два крупных шага - и сама не поняла, как. Дэсоирр, напуганный резким движением сзади, не смог удержаться и дернулся. Клинок извернулся в его руке и прижался к плечу Риола. Вернее сказать, почти приварился: металл был сильно раскален.

- Идиот! - рявкнула Торувьель, едва не споткнувшаяся о ноги пленника. А у Дэсоирра больше и не было выбора: он вцепился в рукоятку и никак не мог разжать пальцы. А может, и не хотел. Слишком маниакальный огонь плясал у него в глазах, когда он смотрел на то, во что превращается доселе не знавшая таких касаний кожа.

Она не услышала сдавленный шепот. Не увидела, как неестественно выгнулась человеческая шея. Но когда раздался оглушительный - он показался Торувьель именно таким - треск разорванной ткани, когда упала в снег выроненная Дэсоирром и зашипевшая сабля, когда полетела голова недавнего конвоира и приземлилась у ее ног, когда ее саму с чудовищной силой пнули, - пнули! - эльфка уже все видела. И слышала. То, чему никогда не хотела бы быть свидетельницей. На ее глазах человек за жалкие несколько мгновений, которые казались вечностью, стал монстром.

Боль пришла сразу, мгновенно отрезвила. Смачно влетевшая спиной в дерево Торувьель сначала не смогла сделать вдох: весь воздух вышибло из легких от сильного удара. Заныла спина и, кажется, что-то неприятно хрустнуло - эльфка не поняла, что. Она попыталась встать, нашарить саблю или хотя бы охотничий нож, но рука вхолостую ходила по поясному ремню и ничего не могла нащупать.

Крик стоял в ушах. Крик, звуки, будто разделывают мясо голыми руками. Перевернулся и с грохотом рухнул в костер котелок, в котором варилась похлебка. Недавно получивший подпитку огонь с громким шипением погас. Одна из трофейных лошадей, отнятых у конвоиров Торувьели, завизжала так жутко, что эльфка не смогла справиться с рефлексом и крепко зажала уши. Конь уже затих, а она все прижимала ладони к голове, не зная, что услышит, стоит их только отнять.

Скоя'таэлей под ее началом было не так много. Они не ожидали удара. Не знали, с кем столкнулись. И, конечно, не смогли оказать сопротивления. Только один эльф умудрился скрыться, пока монстр раздирал в клочья его товарищей: только лук подхватил и был таков. Сын народа Aen Seidhe в лесу ни за что не потеряется. А расчет был на то, что монстр не будет его преследовать. Все-таки в лагере еще оставались живые.

Торувьель пялилась на голову Дэсоирра, который совсем недавно еще дышал. Она уже видела, как умирают братья и сестры. Ничего удивительного. Ее накрыло волной тупого безразличия. Что такое, в сущности, эльф? Как и человек: кусок мяса. И вот, вытекает из рваной раны горячая кровь. И глаза, широко распахнутые, смотрят с недоумением. Почему я? И почему так быстро? Мне даже не дали выбора.

У нее выбора тоже внезапно не осталось.

Она тяжело поднялась на ноги и, наконец, нащупала нож. Короткий, широкий, знакомый до последней зазубрины, оставленной временем. Крепко взялась за рукоять, но чувствовала, как исходят дрожью пальцы.

Приготовилась. К смерти или к поединку - уже не так важно.

Эльфку, служившую в бригаде «Врихедд», очень сложно напугать. Очевидцы сравнивали атаку подразделения Четвертой Конной армии с чумой Катрионы и пожаром в Венгерберге - как самое страшное, что им доводилось видеть в своей жизни. Торувьель научилась ничего не бояться. В суровом мире, где твоя кровь - уже приговор, ты деревенеешь. Перестаешь чувствовать страх. Готов идти на безумные поступки, даже если кровь стынет в жилах, а голову начинает кружить так, что не различаешь ничего вокруг.

Торувьель и сейчас не боялась. Первичный ужас ушел, только пальцы дрожали и перед глазами плясали красно-оранжевые пятна. Боль в спине и затылке отошла на второй план: она ее совсем не замечала. Приготовилась, не смогла расслышать за рыком человеческую речь… и не хотела. Страха нет - на его место пришла ярость и злость. Дикая. Давно забытая. Так необходимая сейчас.

Зверь бросился на эльфку. Очень быстро: она даже не успела ничего понять. Слушая исключительно свое тело и подчиняясь рефлексам, изогнулась, как кошка в прыжке, и почувствовала сильный толчок в плечо. Рука продолжила движение сама. По наитию.

В том была разница между боем и резней. В бою - как в танце: всегда нужно думать, просчитывать наперед, предугадывать чужой выпад. В резне не было места расчетам. Это бойня. Кровавая и беспощадная; в ней нет правил и закономерностей. Нет типичных исходов, кроме одного. Его Торувьель избегала всеми силами. И волколак, кажется, тоже.

Он ринулся прочь, неуклюже огибая стволы деревьев и ломая жалобно трещащие от напора могучего тела ветки голых кустов. А Торувьель упала, ведомая заданным импульсом. Приземлилась не так жестко, как в первый раз: успела сгруппироваться, но все равно завыла от разорвавшейся новой волной боли спины. Слепо попыталась нашарить нож и похолодела: нет! Оружия нет нигде. Эльфка вхолостую провела рукой по снегу несколько раз, не чувствуя даже, как леденеют пальцы. А потом вспомнила, как в долю мгновения, разделявшее удар и ее новый полет, руку сильно дернуло в сторону. Кисть будто только этого и ждала; Торувьель глухо застонала. Ее скрючило, когда глава отряда скоя’таэлей, которого больше не существовало, пыталась убаюкать сломанную руку.

Зато вспомнила: нож она точно не потеряла, а, напротив, оставила его там, где и было нужно.

* * *

Нож было жаль. Только и всего. Когда Торувьель пришла в себя, она об этом и подумала в первую очередь. Дэсоирру одежда все равно была больше не нужна; из обрывков ткани, которую пришлось кое-как раздирать с помощью брошенной сабли, эльфка с трудом соорудила хлипкую повязку. Нагибаться было больно. Первичный шок прошел; теперь прежде лежавшая, как влитая, сабля казалась неподъемной.

Ноги держали, но тело болело так, будто ее пнули не два раза, а двадцать. Торувьель опиралась о стволы деревьев и только так и шла вперед, шершавыми ладонями рук изучая, где на коре остались следы волчьих когтей. Наверняка не ушел далеко, думала эльфка, пусть клинок и не серебряный. Сталь причиняет не меньше боли. Торувьель уж надеялась, что так.

Среди снега, пока не начавшего таять, легко было разглядеть бледное тело. Кровь почти не сочилась, потому, к сожалению, Торувьель пришлось искать охотника не по красной луже или ярким пятнам на белом полотне. Нож вошел глубоко и крепко застрял.

Эльфка присела рядом с Риолом на корточки, покосилась на его лицо: проверяла, в сознании или нет. Хищно смотрела на то, подрагивают ли предательски ресницы. Следила, двигаются ли губы. Торчат ли те жуткие волчьи клыки. Когда Торувьель поняла, что волколак и правда без чувств, то тяжело поднялась на ноги и, еле сдерживая злость, пнула снег.

Снова выбор. Тяжелый. Дурацкий. Торувьель не любила такое. Не знала, как поступить, - опять. Ей надоело выбирать из двух зол то, что меньшее. Надоело позже думать: правда ли оно было таким?

* * *

Костер развести не удалось. Она просто натаскала веток и кое-как подоткнула их под тело Риола, чтобы тот не примерз к холодной мартовской земле. Перевернуть рослого мужчину сил не хватило: спина сразу же напоминала о том, что стоит делать, а что - нет, а рука - здесь и говорить нечего. Торувьели понадобился час, чтобы соорудить какое-то подобие временного пристанища. Она несколько раз останавливалась на минуту передохнуть и, тяжело дыша, ловила ртом падающие снежинки. Маленькие такие, робкие. Снегопаду ночью быть. Доживет ли она до завтра? А этот… человек?

Многие говорят, что эльфы бессердечны. Это правда так. Но что эльфы умеют, это признавать свои ошибки. Не подавать виду, бессильные перед собственной гордостью. Но умеют. И помогают тем, кто такой же, как и они, - изгой.

* * *

- Так ты не человек, - заключила она, когда Риол, наконец, засопел и открыл глаза. Торувьели не нужно было смотреть на него, чтобы понять. Достаточно было слышать. И чувствовать, будто у нее на затылке были глаза.

Она сидела на подстилке из можжевельника, которую соорудила себе сама. Просто чтобы не замерзнуть. Уже на этапе попытки распалить костер эльфка поняла, что ничего не получится. Значит, надо возвращаться обратно в лагерь. А Торувьель… она не была уверена, что сохранит холодную голову. Там трупы. И наверняка - воронье, или чего хуже.

- Я не доставала нож. И ты не трогай. А то пойдет кровь.

Человеческий язык явно давался ей с трудом. Большим, чем прежде.

- Пошли. Есть палатка. Переждать ночь.

Предупреждал.

Его тоже предупреждали. Он не послушал.

Кто от этого выиграл? А кто проиграл? Что теперь делать им обоим?

Торувьель ничего не ответила. Только недовольно засопела, подавив в себе приступ гнева. Идиот. Ему предлагают руку, а он бьет по ней, отказывается - зачем? Ради чего? В очередной раз. Промелькнула случайная мысль: да бросить его, и дело с концом. Пусть замерзнет в холодном мартовском лесу на мягкой снежной перине. Оттает ближе к весне, и будет гулям пир. Трупоедам все равно, кого жрать: человека, проклятого или эльфа. Мясо все одно придает сил. Раз он так решил - так может, и пускай? Зачем спасать его, надрываться, чуть ли не унижаться...

Эльфка поднялась, отряхнула здоровой рукой штаны от хвоинок. Задержалась пальцами на одной маленькой иголке, которая крепко застряла в ткани и никак не хотела вылезать. Уставилась на нее, будто видела хвою в первый раз: жадно, пристально, словно хотела отыскать ответы на все вопросы у этой крохотной иголочки. Торувьель скрипнула зубами, наступая - в очередной раз - ярости на горло. Позже спросит с dh'oine все, что он заслужил.

Она подобрала и вернула в ножны выброшенный бывшим пленником нож, а затем нетвердым шагом преодолела расстояние, разделившее ее и упрямого охотника. Подошла к нему со стороны еще работающей руки и безо всяких обиняков толкнулась плечом в подмышку Риола. Буквально подняла его на себе, кряхтя от неожиданной тяжести. Торувьель, пусть и казалась хрупкой, была достаточно сильной, но охотник явно был ей не по плечу: просто так не дотащит. Она, не говоря ни слова, обхватила его торс рукой, чувствуя, как теплеет ладонь от горячей крови. Глупый, глупый dh'oine. Все могло быть по-другому.

* * *

Довести Риола к месту, где раньше был их лагерь, для Торувьель оказалось задачей выполнимой, но очень трудной. Эльфка обливалась потом, чувствовала, как болит каждая клеточка тела, а в особенности разрываются рука и спина, принявшие на себя основной удар. Тяжеленный охотник не терял сознание и передвигал ногами, но все равно основную массу пришлось взять на свои плечи. К моменту, когда показалась покореженная палатка, эльфка уже растеряла почти все силы.

Она усадила Риола у разоренного костра и так быстро, как могла, поправила маленький шатер. Старалась не смотреть на мертвые тела. Не слышать назойливый голос гордости, пытавшийся перекричать совесть и чувство солидарности. Убить - спасти? Помочь - отвернуться? Не хотела Торувьель слышать ни то, ни другое. Сейчас ей желанно одно было: покой. И ее живые товарищи рядом.

И то, и другое теперь будет только сниться.

Когда ей удалось привести палатку в порядок, она снова повторила то же самое с Риолом: подняла, поддержала плечом и то ли завела, то ли затащила внутрь. Уложила на заранее подготовленную лежанку. Укрыла сверху теплыми тканями, служившими скоя'таэлям одеялом. Отправилась к костру: пытаться развести его заново и что-то сделать с раной.

На кострище проще создать огонь заново. Немного усилий, и пламя робко стало пожирать любезно подставленные Торувьелью веточки: на поленья ее не хватило. Она вытащила из ножен тот самый кинжал, тщательно оттерла лезвие от крови и сунула в костер. Подождала, пока он разогреется, и отправилась обратно в палатку.

Сев рядом с лежанкой охотника, эльфка, не говоря ни слова, оттянула в сторону его одеяла и, дав посмотреть, что у нее в руках, приложила горячее лезвие к кровоточащему боку.

Беспокоило ее другое. Когда ночь опустилась на мартовский лес, пришел страх. Торувьель, не раз остававшаяся ночевать в чаще, никогда не ложилась спать в полном одиночестве. Всегда был кто-то еще: командир, подчиненный - другой скоя'таэль, одним словом. Сейчас, справедливости ради, в разоренном лагере еще кое-кто был... очевидно, тот, кто его разорил. Торувьель оставила оборотня лежать в палатке, а сама вышла наружу и дышала. Полной грудью, чувствуя, как морозный воздух обжигает легкие. Она присела у костра, который поддерживала весь остаток дня, подбросила еще веток в притихший огонь. Пламя благодарно приняло их, стало жадно облизывать поданное топливо. Торувьель невидящим взглядом смотрела в костер.

В воздухе пахло смертью. Уже случившейся и оттого отвратительной. На эльфку навалился груз вины. Не уберегла - снова. Ради чего все было - не знает. Что делать с этим убийцей-наемником, которому все равно, кому служить... который такой же, как и она: чужой?

Торувьель не смогла справиться с этой ношей. Она чувствовала, как горят от быстро остывающих на холоде слез щеки. Она всхлипнула, очень не по-скоя'таэльски, в мгновение ока превратившись из грозной и беспощадной партизанки в растерянную и побитую, как собака, девчонку. Рука, которую она худо-бедно смогла привязать к прочной ветке лоскутом темной ткани, болела. Заземляла. Не давала совсем забыть о том, где Торувьель и с чем ей придется столкнуться завтра. Еще раз.

Эльфка утерла здоровой рукой потекший нос: то ли от слез, то ли от холода, - и встала. Снег скрипел под подошвами сапог. Странно. Этому лесу все равно, что здесь случилось. Что с ней произошло. С ее товарищами. И с этим "человеком". Этому миру безразлична судьба ее народа, не то что одной маленькой Торувьель. Странные мысли, не спрашиваясь, лезли ей в голову, путали и вызывали смятение. Как будто его было мало.

Ночь предстояла длинная. Долгая. И темная. Какой бы ни была луна, полной или нет, ее совсем не видно было из-за туч, которые сгустились над внезапно стихшим мартовским лесом.

* * *

Утро у Торувьель не начиналось потому, что не было сна. Ночь плавно перетекла в сумерки. Прикорнувшая у входа в палатку скоя'таэлька, почти не спавшая, несшая дозор и следившая, чтобы никто не почтил лагерь своим нежданным визитом, еле разлепила глаза. Когда стало достаточно светло, эльфка выбралась из палатки и первым делом занялась проверкой, что осталось от груды, которую она собрала вчера. Оттащила все трупы, когда успокоилась, в одну кучу, и сожгла. К утру еще оставалось неспаленное мясо: огонь постоянно тух и плохо занимался, - но уже не узнать ни одного лица. Месиво. Без имени, истории и наследия.

Торувьель шмыгнула носом, даже не морщась от противного запаха пали, наклонилась и умыла лицо снегом, который щедро зачерпнула ладонью здоровой руки. Живот и спина ужасно болели: она полночи надрывалась, и теперь если не жалела об этом, то вспоминала по-новому. Однако боль не перекрыла - не была она настолько сильной - сожаление и вину. И злость - то, что от нее осталось. Маленькая червоточинка на разоренном пепелище.

Она снова разожгла костер, чтобы растопить снег и прокипятить его. Пока готовилась вода, Торувьель нашла в оставленных на морозе запасах кусок сыра и солонину. Остальное придется собирать под раскиданными в разные стороны сумками - еще со вчерашнего дня.

Поэтому у Риола была еда. Торувьель оставила половину найденного у лежанки оборотня и вышла на воздух: смотреть за котелком, который пришлось чистить снегом. Она смотрела на огонь, баюкала руку и думала, будет ли чувствовать привкус крови в натаявшей воде.

Наверняка будет. Навязчиво. Иллюзией.

Как ни старалась Торувьель, но не могла смотреть на него. Только тупо пялилась в огонь и считала минуты до тех пор, когда можно будет снимать натопленную воду с костра. И бровью не повела, когда охотник вернул ей найденную пищу. И не взглянула на грустно лежащий рядом кусок сыра.

Не лезло ничего, хоть ты тресни. Торувьель чувствовала, что еда застрянет в горле и, наверное, прекратит это странное мучение. Разве в первый раз она теряет соратников? Уже бывали случаи, когда весь отряд костьми ложился после какой-нибудь неудачной вылазки. Но смириться с тем, что именно ее решение привело остальных к страшному концу, у эльфки не получалось. Она скрипела зубами и, будто котенка, поглаживала кисть. На морозе та болела меньше. Случись вспышка боли, и Торувьель прикладывала к руке горсть снега. Становилось легче, хоть и ненадолго.

Когда Риол принес дров, она, наконец, задвигалась и перестала быть похожа на каменную статую. Молча подбросила ветки в костер, знатно притихший с момента, как охотник уковылял в чащу. Он двигался не как раненый; не было той скованности, какую Торувьель привыкла видеть у получивших клинком в бок. Но эльфка не удивлялась. После того что она увидела, уже не было на то сил.

Торувьель кивнула на место рядом с собой. Для подкрепления серьезности намерения негромко кашлянула, мол, не беси меня и садись, dh'oine. Когда Риол опустился подле нее - на достаточно почтительном расстоянии, - эльфка передала ему этот злосчастный кусок солонины, кочевавший между ее рукой и ладонями охотника.

- Кто ты?

- Какая разница, - сказала она, глядя в огонь.

- Какая разница, - повторила Торувьель, чувствуя, как начинают гореть щеки, наливающиеся румянцем снова вспыхнувшей злобы. Чтобы унять ее, понадобилось очень глубоко вздохнуть: до боли в груди, когда легкие обжег холодный мартовский воздух, и не пахнувший весной.

- Какая, бес тебя возьми, разница? - словно заведенная, прошептала она уже себе под нос. Остыть никак не удавалось. Зачем он снова об этом заговорил? Ноздри защекотал навязчивый запах горелого мяса. Не плохо ободранной крольчихи, а тел храбрых эльфов, которых застали врасплох. Так же, как и они прежде - случайные торговые обозы, патрули реданской армии или местных барончиков, или телеги зажиточных купцов, набивших карман после Второй Северной. Напали внезапно и даже не оставили шанса. Зачем он об этом говорит, зачем... Торувьель даже не злилась. Она бессильна была что-то изменить и с жутким упоением ковырялась в ране, которую сама себе создала. Сама открыла и сама не давала ей затянуться.

Она еще помнит их лица. Их голоса. То, как они улыбаются - вернее, склабятся, видя исковерканные страхом лица dh'oine, попавших под раздачу. Торувьель, пересилив, поправилась. Улыбались. Склабились. Видели.

Надо было сразу его убить. Не тратить время на расспросы. Стрелу промеж глаз, и дело с концом. Не стоило гнаться за журавлем в небе. Торувьель казалось таким важным узнать как можно больше о планах dh'oine и предупредить катастрофу, а вместо этого она, сама того не желая, вызвала бурю. Она затронула всех, кроме него. Теперь он сидит, жует их паек и разрешает - разрешает! - ей злиться.

Торувьель сжала зубы так, что ей подумалось, будто еще немного, и они совсем раскрошатся. Снова вдох-выдох. Спокойнее. Их не вернешь. Чего хуже - сгинешь сама. Эльфка уже думала об этом. Придется снова пускаться в путь в одиночестве. Искать новый отряд, заново завоевывать доверие. Наверняка Риолу было наплевать, что из-за этой ошибки командиркой ей отныне не стать. Свои прощают ошибки, но не забывают их. И не зря. Будет ей уроком, что бывает, когда ждешь от случайного человека больше, чем он может дать.

Кисть снова заныла. Надо затянуть жгут потуже, лучше наложить фиксирующую повязку, подумала Торувьель. Однако с одной работающей рукой, понимала она, сделать это будет очень сложно.

Эльфка стала разматывать повязку, стараясь не морщиться. Не доставит dh'oine удовольствия снова видеть ее слабой и беспомощной. Теперь - без даже шанса на то, что кто-то придет на помощь или проявит сочувствие.

Это правда. Надо было. Надо было убить, пока представился шанс. Не чувствовала бы она теперь сейчас ни горечи обиды, ни печали утраты, ни страха перед будущим. Сначала Торувьель попыталась сопротивляться, но очень быстро нарастающая, как снежный ком, боль в кисти свела на нет все ее потуги помешать охотнику прикоснуться к ней. Не сразу, но эльфка остыла и позволила - не иначе, как дикая кошка, попавшая в капкан, - помочь Риолу лучше перевязать руку.

Движения простые, отточенные и неожиданно успокаивающие. Торувьель опять качнуло из состояния, когда она готова была врезать охотнику в челюсть и желательно так, чтобы выбить пару лишних зубов, к смирению. Готовности содействовать. Может, даже... объединиться. С перевертышем, перебившим ее семью. Неважно, что матери и отцы у них всех были разные. Общая цель - прочная нить, связавшая каждого участника этого скромного отряда. А теперь она осталась одна. С порванной нитью в руках, лежавшей в ладонях непосильным грузом.

- Далеко, - ответила Торувьель, наблюдая за тем, как ложатся на сломанную кисть слои новой повязки. Не морщилась - старалась стоически терпеть, даже когда охотник дергал слишком сильно. Так было надо, иначе кость срастется неправильно... но больно. Нет, не так: неприятно. Физическая боль возвращала в суровую реальность, где от холода эльфка переставала чувствовать лицо. Но все еще она не могла переплюнуть бурю, поднимающуюся, стоило только Торувьель принюхаться и услышать отвратительный запах паленого мяса.

Когда Риол закончил, она высвободила руку, но не рывком - довольно мягко, оберегая ее. Шмыгнула носом, покосилась на охотника и подумала, что больно острые края у этого слова "спасибо", которое застряло в глотке. Ни туда, ни сюда. Справиться с этим помог приступ злости.

- Нет, - отрезала она, неприятно ощерившись, как загнанный в угол волк.

Мотивы долго обдумывать и не надо. На лице Торувьель было написано очевидное: в деревне ее ждет верная смерть. Несмотря на то, что волколак помогал ей и в целом выглядел очень добродушным, она не могла ему верить - до конца. Пока не могла. Принесенного хвороста и перевязанной руки слишком мало, чтобы повернуться к нему спиной. Не ровен час, пообещают ему еще горсть грошей, и он приведет вместо лошади толпу селян. А Торувьель не сможет дать отпор с одной рабочей рукой, даже вооруженная ножом. О том, что делают с пойманными скоя'таэлями, эльфка знала слишком хорошо.

- Хочешь - иди, - уперлась она, - но без меня, dh'oine.

Но он был прав: пора уходить. Ночь, слава Деве, прошла спокойно, но нельзя принимать исключение за правило. Наверняка запах падали успел разнестись на мили вперед. Появление трупоедов или чего хуже - вопрос времени. Не ровен час, будет еще хуже, и на разоренный лагерь наткнутся люди... нельзя ждать, пока удача снова повернется к ним спиной.

- Если ты там нужен кому, - не удержалась Торувьель, поднимаясь на ноги. Теперь надо собрать вещи... что осталось и что можно унести. Наскрести пару сумок и насобирать туда разбросанных припасов - дело нехитрое, но затянутое: пока одно найди, другое... Но немой вопрос так и повис в воздухе.

Со мной ты, человек, или пойдешь своей дорогой?

- Смогу, - коротко бросила Торувьель через плечо, наклоняясь за потрепанной временем сумку одного из мертвых товарищей. Он любил носить ее, не надевая на плечо, а перебрасывая и постоянно придерживая двумя пальцами. Даже если она была набитой под завязку. Будто эльф не чувствовал усталости. Она к своему стыду поняла, что уже не помнит его имени. Называли всегда по прозвищу... какому? Как-то вылетело из головы...

Сборы получились быстрыми. Брать из разрушенного лагеря оказалось толком нечего: так, разбросанная пища, и без того скудная, и несколько очень нужных вещей - покрывало, веревка, огниво, чтобы разжечь костер. И, конечно, сабля, лук и колчан стрел. Куда же без них, верных друзей. И в горе, и в радости, как говорят.

Пока она собирала вещи, успела немного остыть. В голову Торувьель пришла странная идея: так ли стоит его бояться? Этот Риол не представляет, какой козырь дал ей в руки. Она сама поняла не сразу, а только когда холодный воздух отрезвил ее, а боль в заново перемотанной руке успела затихнуть. Когда эльфка закончила, то остановилась посередине разрушенного лагеря и, подождав охотника, вдруг спросила его:

- Говоришь, лошадь у тебя осталась?

* * *

Путь к деревне Торувьель помнила очень смутно, потому пустила Риола вперед. Он знал эти земли лучше нее; что греха таить, эльфка могла бы справиться и сама, но потратила бы гораздо больше времени. Проще было довериться ему - в первый за эти сутки раз.

Когда они подошли к селу, солнце уже клонилось к закату. Торувьель берегла силы и шла медленно, а охотник чутко улавливал момент, когда следует сбавить шаг и подождать эльфку, которая, однако, не отказалась от того, чтобы нагрузить Риола вещами. Руку следовало держать в покое; жаль, что нельзя было использовать лук. Он стал мертвым грузом, тяготящим плечо. Вот только в сабле Торувьель была уверена. Как хорошо, что однажды ей пришло в голову научиться держать оружие в обеих руках.

Завидев первые дома, стоящие на окраинах, Торувьель пригнулась и присела за кустом, махнув здоровой рукой Риолу, чтобы тот присел рядом. Она сделалась в один момент хищной на вид, будто эльфка, а не охотник, была волколаком. Черные глаза недобро заблестели. Пришлось перевести взгляд на бывшего пленника, чтобы справиться с нахлынувшим желанием отомстить dh'oine за все зло, которое они причинили ее товарищам. Медленно и с наслаждением. Прямо сейчас.

- Расскажи, как мне быстро добраться к твоей скотине, - потребовала Торувьель тоном, исключающим пререкания, - я ее пригоню. И отойди подальше, чтобы не тут тебя подбирать. И нет, - сразу же отказала она, - ты не идешь. Я тебе не верю, Geasbleidd. Пока.

Торувьель кивала, запоминая путь. По периметру - так безопаснее; через чей-нибудь огород - так быстрее. Выпытала у Риола имя лошади, чтобы в случае чего назвать по нему скотину. В темноте, в которую медленно погружалась деревня, сложно будет различить масть и экстерьер; останется уповать только на то, что животное отзовется.

- Maith, - произнесла эльфка, рассчитывая путь до ближайшего дома: такой, чтобы не попасться на глаза кому-то из местных. Мало ли, приспичит дедку какому-нибудь отлить в самый неподходящий момент... И ровно перед тем, как тенью выскользнуть из кустов в нужном направлении, вдруг сбросила с плеча лук и колчан стрел.

Быстро приближаясь к первому дому и скрываясь в сумерках, Торувьель думала о том, правильно ли она поступила. Ничего не помешает оборотню пустить ей стрелу в спину или, чего хуже, снять ее уже в седле. Но на этот случай она уже придумала, как поступить, пусть и опосля. Очередной удобный случай отругать себя за импульсивность, решила эльфка, шмыгнув за стену первого дома и пропадая из поля зрения Риола. Она подумала, что, желай он избавиться от скоя'таэльки, уже успел бы выстрелить. Схватить лук и вытащить одну стрелу из колчана очень легко. Еще проще - поднять крик и возвестить о воровке.

Неужели он думал, что Aen Seidhe и dh'oine могут сговориться? Не теперь, не здесь и не сейчас, не с ней. Торувьель ловила себя на мысли, что ей безумно хочется придушить любого, кто встретится ей на пути. По счастью, большая часть местных сейчас жевала скромные харчи, по недоразумению называющиеся ужином. Ей встретилась только брехливая собака; до Риола наверняка донесся обрывок лая, который стих так же внезапно, как и прозвучал. Эльфке снова повезло: хозяева не стали выходить и проверять. Мало ли, может, на кошку сорвалась или сыча.

Брызнувшую на лежащий снег кровь Торувьель, прежде чем идти дальше, хорошенько присыпала носком сапога. Тихо хрипящая собака была избавлена от страданий прицельным ударом ножа в шею.

Она и не думала скрывать уши или прятать лицо. Во-первых, не от кого. А во-вторых, ей нечего было стыдиться. Вся жизнь - борьба. Борьба с теми, кто живет на землях, которые прежде принадлежали ее народу. И раз Aen Seidhe не могут их забрать, значит, будут мстить. За гетто, за унижения, за все страдания, которые они причиняли эльфам много лет.

На нем, этом проклятом человеке, который убил почти весь ее отряд, она не могла, как бы ей ни хотелось, сорваться. Чего стоило бы прирезать его еще ночью, когда Риол валялся в беспамятстве с прижженной раной в боку? Обычное дело. Месть. То, что она должна была сделать сразу, как только товарищи освободили Торувьель из клетки. Но не вышло. Даже думать об этом не получалось. И теперь эльфка срывала накопившуюся ярость на тех, кто подворачивался ей под руку.

У конюшни Торувьель все-таки с трудом натянула платок, который повязывала обычно на бедра, на голову. Скрыла уши, как могла; одной рукой было очень сложно соорудить крепкую повязку. Показалась на глаза конюху, который, как и предполагал Риол, не успел закончить работу. Он выгребал навоз из стойла, когда двери в сарай, служивший селянам конюшней, отворились и в них скользнула женщина, одетая слишком броско для местных. Пусть мальчишка и не был семи пядей во лбу, даже ему хватило ума - или наоборот - поинтересоваться, кто она и откуда будет.

- От Риола. Он попросил забрать.

- А... - задумчиво протянул конюх и открыл задвижку, удерживающую дверь в стойло. Животное лениво повернуло голову, с полным безразличием глядя на своего гостя. Мальчишку кобыла явно не воспринимала всерьез. - Забирай... Только погоди, это что... это кровь?

Зараза, заметил, поняла эльфка, когда и не думала о том, что песья кровь останется у нее на рукаве и будет алеть ярким росчерком на зеленой ткани. Она действовала быстро, по наитию, не думая о том, что так нельзя. Dh'oine ничего не успел понять.

Торувьель потерла ушибленный локоть о бок. Одного меткого удара в нос хватило, чтобы мальчонка рухнул наземь. Он ударился головой о землю и тихо застонал, пока не встретил лицом сапог эльфки. Когда оглушенный конюх замолчал, эльфка занялась кобылой, которая, испугавшись громкого звука, всхрапнула и отодвинулась к дальнему углу стойла.

- Муха... Не бойся, глупая скотина, - ласково прощебетала Торувьель. Впору удивиться, насколько может голос не соответствовать внешнему облику. Выглядела эльфка жутко, но говорила так, будто не слова слетали у нее с языка, а истинно мед сочился. - Не обижу я тебя. Вот... - она прикоснулась к шее, почесала ее ногтями и выскребла целый клок линяющей шерсти. - Не обижу, видишь? Ну, давай, времени у нас с тобой нет.

Седлать Муху Торувьель и не думала. Она наскоро, морщась от боли, сунула кобыле железку в рот, забралась на ее спину, встав на тело мальчонки, и прямо на ней выехала из конюшни. А стоило ей оказаться на свежем морозном воздухе, то немедленно ударила лошадь пятками в бока. И гикнула - страшно, громко, так, что крик разнесся над всем селом и наверняка прокатился до места, где сидел в засаде Риол. Пусть выходит. Пора.

Муха, несмотря на нежелание выходить из теплого стойла, в нем явно засиделась. Полетела так, будто только ждала момента, когда эльфка отдаст ей повод. Выбежавшего навстречу мужичка, который попытался поймать беглянок, кобыла просто снесла грудью и, изрядно тряхнув всадницу, поскакала дальше. Полетевший, как сбитая метким выстрелом мишень, селянин наглотался грязи и схватился за ушибленную голову. Повезло, что ее не задело копытами. Торувьель поняла, почему Риолу было грустно оставлять лошадь в деревне. Хорошая кобыла. Славная.

Приближаясь к заветному кустарнику, где они сидели с Риолом, эльфка гикнула еще раз и потянула на себя поводья, пытаясь замедлить Муху. Лошадь нехотя, но сбавила бег. Осталось только разглядеть охотника, чтобы подобрать его и убираться прочь из этого места.