Они познакомились в университете. У него был мотоцикл, а ее папа воспитал в дочке самую уверенную в себе девушку. Виктория. Виктория. Боги, как она была хороша... От нее пахло мамиными "Chanel" и кожей новенькой машины, которую подарил папаша на окончание третьего курса; вечерами от нее пахло потом и дешевым пивом, а душок прокуренных забегаловок не вымывался из ее волос еще несколько дней. Этих дней, как правило, не хватало до следующего панк-рок концерта, на которые Дукат постоянно доставал билеты. На месяц отношений она прокололи друг другу уши и накололи сапожной иглой и гелевыми чернилами "B" и "V" — она на запястье, он — на груди. Спустя года, когда у Виктории появится первый ресторан, она случайно — она говорила, что случайно — обожжется о плиту и от татуировки навсегда останется белесое пятнышко. Но пока этого не случилось, они сбегали с пар на концерты, красили волосы и проигрывали карманные деньги Вик на подпольных боях.

Первый секс случился в первую ночь после выпуска. Огромная, шумная попойка двух курсов — журналистов с Дукатом во главе, и критиков, с Викторией. Виктория Монтескье. Даже ее имя звучало, как ебать дорогущее вино или виски. Да, лучше виски. Но только настоящий, а не то пойло, которое вливалось в бывших студентов целую ночь. Это было странно и, как они поняли потом, плохо. А хорошо было, когда отец Вик снял им квартиру в Нью-Йорке и устроил Бернарда на работу. О, тогда было просто великолепно. Вся Виктория, пышущая здоровьем и юностью, азартная, смешливая Ви распускалась как ебаный пионовый бутон в руках Дуката. Как она была хороша. Хорошо настолько, что презервативы заканчивались быстрее, чем сигареты.

А потом начались наркотики. Дукат подсел на иглу — совсем ненадолго, но достаточно, чтобы Вик понервничала и пережила выкидыш. Так она сказала отцу. Так они говорили всем. Бернард — наркоман, горе-сотрудник, безответственный, вечно опаздывающий, срывающий сроки. Она — жертва. Но это было не так. Дукат действительно сидел на наркоте, но он сидел вместе с Викторией. Она была первой. "Скучная жизнь взрослых" — вот как она называла их будни. Ей не хватало драйва, как тогда, во время учебы. Не хватало концертов и пьяных драк, не хватало поджигания магазинов и гаражей, не хватало того, чего "дочка своего папочки" лишена.

Впрочем, быстро наигравшись, Виктория слезла с наркоты и взялась за голову. А вот Дукат нет. Работал он исправно, его статьи хвалили, он сдружился с главредом и даже иногда бывал у того дома, пил коктейли и плавал в бассейне. Но Дукат не бросил иглу. Каждую субботу, а потом все чаще он кололся и теперь уже Виктория по-настоящему бегала за ним в притоны. Она не рассказывала отцу. Но однажды поплывший мозг Бернарда приказал ему поставиться прямо на Рождество, дома у мистера и миссис Монтескье. Был скандал. И единственное, что мог сделать Дукат, чтобы не потерять девушку — отъехать в рехаб. Вик туджа приезжала по выходным и привозила вкусной еды, сигарет, книги и свежие выпуски газеты, где работал Бернард. На его день рождения коллеги уделили ему несколько строк и пожелали "Скорейшего выздоровления, старина Б!" И он практически выздоровел. А потом у него под подушкой нашли дозу и продлили срок. Бернард понял откуда этот сверток, когда Вик приехала и попыталась удивиться. Это было очень обидно, но Дукат почему-то не винил ее. Он понимал — панк-история, несчастная, любящая девчонка не останавливается ни перед чем, чтобы дать своему нарколыге-трахарю все самое лучшее, а он, паскуда, никак не... Вик подарила ему печатную машинку, теперь Дукат мог писать не от руки. А писал он много. Например, ту историю, что случалась с ним, только от лица Виктории. Выходило неплохо, его соседи — спитые, многие безработные и многодетные — даже хвалили.

Он вышел пятого сентября 1962, а первого января 1963 Виктория пожаловалась на тошноту и задержку. Через девять с половиной месяцев родилась Элис Монтескье, пятьдесят четыре сантиметра, четыре триста. Они решили не жениться, пока Элис не пойдет в школу. Так хотела Вик, поэтому Бернард не спешил. Он сделал ей предложение давно, она давно согласилась, но на выписку он пришел с коробкой "Tiffany". Виктория ответила "да" и в этот раз, а через пять лет оставила это кольцо на тумбочке. Вышло все анекдотично — уехал в командировку, вернулся, а у нее другой. Все к этому шло, и обвинять невесту в измене Дукат не мог. Они давно спали — значение бери из словаря — оба работали, преумножая состояние Монтескье; Виктория даже не поцеловала его перед посадкой в самолет. Зато Элис обняла так крепко, что Дукат по сей день помнит детские руки на шее.

Мистер Монтескье, хоть и не имел прямого отношения к месту работы Бернарда — не был акционером или соучредителем — сумел сделать так, чтобы особо пылкого брошенного жениха не было в ореоле обитания внучки и дочери с новым ухажером. Дукату заказали билеты из Токио не в Нью-Йорк, чуть западнее. Он все понял, позвонил несостоявшейся жене и спросил будет ли она на день рождения Элис в стране, чтобы он смог передать подарки из Японии. Она ответила "да" и в этот раз, а через две недели улетела с дочерью в Париж на неделю мод. Светская львица, известная и среди ресторанных критиков, и критиков искусства как "Горгона", участвующая в съемках рекламы, путешествующая по всему миру... она стала лучшей версией себя. Виктория была хорошей матерью, этого было не отнять. Элис ее любила. Но еще она любила папу. Дети — это Дукат понял сразу — до определенного возраста чуть прикольнее, чем кот. Элис было абсолютно все равно на отцовское состояние, на его алкоголизм или неудачи на работе. Она просто любила папу. Виктория не мешала им общаться, передавала подарки и открытки, отправляла фотографии, всегда передавала трубку дочери. А потом мистер Монтескье появился в издательстве и попросил Дуката "урегулировать вопрос с внученькой". Потому что на каждую поездку требовалось согласие отца — "Вики устала бегать за тобой, передай права отцовства Майклу". Тогда Дуката задержали на несколько суток в участке, но вину свою он не признавал. "Не убил же". Вик об этом не знала и, чем обрадовала бывшего, встала на сторону Бернарда. "Эталонный отец" — сказала она про него, из зала суда они вышли вместе, сели в качественно разные машины, а потом поужинали семьей. А потом тело Майкла нашли рядом с тем рестораном, где они ужинали.

Дуката снова задержали и Виктория практически поверила, что ее нового жениха убил старый. Они виделись в суде — этого было достаточно для подозрений. У Бернарда было подтвержденное алиби, но что-то ему подсказывало, что, не будь в участке Альт Перес... вряд ли бы его алиби действительно подтвердили.

Отношения с Викторией были нейтральными, Элис, взрослея, отдалялась от отца, не видя его так часто, чтобы привыкнуть. Те дни, что они проводили вместе, были крайне... скучными и странными. Бернард скакал вокруг дочери и пытался угодить, показать, что он лучше, чем мужчины Вик.

— Пап, хватит. — Попросила Элис. Ей было тринадцать, когда она вполне осознанно попросила больше не забирать ее на выходные в Нью-Мехико. С матушкиной интонацией она сказала, — но я буду рада встретиться с тобой в Нью-Йорке. Если будешь рядом — дай знать.

Она села в машину, дверь которой перед ней открыл водитель, помахала папе, вымокшему под дождем — свой зонт он отдал Элис — и уехала в аэропорт. Там ее ждала бабушка, приехавшая в Нью-Мехико к подруге на недельку.

С каждым днем становилось все хуже. Дукат писал книгу, ту самую, что начал в рехабе, но несколько раз сжигал рукописи и начинал снова. Былого журналистского успеха он не имел, а зарплаты хватало, что называется "только-только". Но этого нельзя было сказать об альтер-эго Б.Дуката — П.Рамиресе. П. Рамирес был хорош. Он писал брошюрки и выпускал их маленьким тиражом, рассказывая  о подпольной, теневой жизни где-то в "Королевстве" — наркотиках, кулачных боях, гонках и ставках, скачках, секс-вечеринках, наркотиках, всем том, через что прошел сам и через что проходили его знакомые. Догадаться о том, что Рамирес и Дукат — один и тот же человек было не то, что легко, а сложно было не догадаться. Но доказать это было нельзя. Отличалось все, от стиля изложения до несостыковки по датам — когда Дукат уезжал из Нью-Мехико, появлялись брошюрки "Королевство" все равно. Работал не один — докажи. Рамирес обрастал связями все то время, что Дукат жил в Нью-Мехико; у Рамиреса были женщины, о которых он писал, он торчал, он дрался, он был свидетелем убийств, он был первым на месте преступлений, он обнаглел настолько, что стал присылать "свои версии" или "свои расследования" в газеты — пронырливый и наглый, острый на язык П. Рамирес.

***

"Доброе утро, Нью-Мехико! Buenos dнas, Аламогордо!

Двадцатое июля на носу, а, amigos? А что это значит? Значит, что стоит готовится к новому посланию "Миктлантекутли". Я вот что-то не особо горю желанием находить у себя во дворе мертвую проститутку. Будем надеяться, что "Миктлантекутли" не любит жару так же, как и я. Берегите головы, носите панамки, пейте лимонады как сучки в Санта-Монике.

И, конечно, я приношу свои соболезнования семьям убитых. Мне искренне жаль, что смерти женщин, занимающихся проституцией, у кого-то вызывает чувство удовлетворения. Так знайте, вы — те, кто пишет в газеты слова поддержки и называет психопата и серийного убийцу "санитаром леса", ничуть не лучше него самого.

Буду держать вас в курсе,

целую, gatitos

Вечно ваш,

П. Рамирес"

В кафе "Hello" подавали отвратительный кофе, обслуживали исключительно вонючие — не в нацистском смысле этого слова — мексиканцы, жареная в столетнем масле картошка была полезнее, чем местный "зеленый салат", да в довесок опять погасла последняя буква вывески. Зато здесь было дешево.

— Упаси Господь, я со своим. — Отказался от "эспрессо" Бернард и пошел к столику у окна. Милэгрос опять пришла раньше и уже наверняка заготовила свое коронное: закатывание глаз, цоканье языком и что-то на испанском, типа maricуn или comedor de mierda.

Он несильно хлопнул по женскому плечу и сел напротив.

— Hola hermosas. Как оно? Я скоро ебнусь, говорю тебе. — Он протер носовым платком лысину и сунул его в цветастую рубашку. — Неужели тебе не жарко в форме? Знаешь, эти гандоны в издательстве думают, что я буду носить брюки. Хуй в рыло, mis amigos. Я буду ходить в шортах до самой зимы. Ты чо кислая? Я из дома взял кофе, плеснуть тебе?

Не дожидаясь ответа, Дукат взял чужой стаканчик, глянул внутрь и выплеснул коричневое варево в окно, тут же наливая домашний, сваренный дома в турке кофе с корицей и кардамоном. Он знал поставщика и не сдал его когда-то полиции, поэтому получал превосходные зерна практически даром.

— Что в участке? Поутихли после  Камино Реал? Я твоим  уже говорил, но скажу и тебе в глаза. Если бы я знал, что там до сих пор сидят диллеры, я был тебе рассказал. Ты сама это знаешь, cariсo mнo.

Бернард постучал папиросой о стол и кивнул официанту, поменявшему пепельницу. Журналист все-таки согласился на омлет, и вернулся к разговору.

— Слушай, что-нибудь слышно про Миктлантекутли? Мне говорил, э, как его?.. Такой кудрявый, с серьгой в ухе. Вот он говорил, что вас сверху начали прессовать. Бред, блять. Что серийному убийце делать в такой дыре, он просто колесит по Нью-Мексико.

Отредактировано Талер (01.09.22 15:17)

- Есть у меня просьба,  hermosas. Сегодня вечером меня приведут в участок за драку в баре. Когда очередная свинья, - шотландское, крайне вежливое наименование полицейских, - закроет за моей спиной дверь, ты ее открой, якобы, я жаловался на лопающийся мочевой пузырь. И отведи меня в архив.
Бернард попытался разрезать принесенный омлет, но только смог расковырять пористую - как губка, и рыхлую - как губка старая, белковую субстанцию, явно намешенную из порошка. В тюрьме - Бернард брал интервью - кормили лучше или так же, но бесплатно для клиентов. Дукат сообщил об этом официанту, а тот только предложил принести кетчуп.
- В архиве, seсorita policнa mil novecientos setenta y seis, я пробуду ровно девяносто пять секунд. Открываю дверь, поворачиваю направо, прохожу к третьему стеллажу. Там меня будут ждать, ну, ты их туда положишь, документы в папке "77". Если я найду что-то стоящее, сую под рубашку и ты меня возвращаешь в камеру. А потом за меня вносят залог и я благополучно передаю тебе бумаги на следующее утро. Прежде, чем закатить свои красивые глазки снова - послушай, что я тебе предлагаю.
Дукат придвинулся к столу. Журналист знал, что может говорить с Милэгрос открыто, но голос все равно понизил.
- Помнишь Урсулу Абелардо? Ее сынок, Беньо Абелардо, недавно отъехал за хранение огнестрела. Урсула уехала из города, но сказала, что готова выдать подельников сынули, если я найду несостыковки в деле или что-то, за что сможет ухватится нанятый ею юрист. Там какой-то зеленый тип, только выпустился, ему нужно успешное дело. Кроме имен, Абелардо дает пять тысяч. Делим пополам, как обычно. Тебе - деньги и головы на плахе, а мне - деньги и новая статья.
У Дуката зазвонил телефон и он, взглянув на экран, цыкнул языком.
- Дукат. Нет. Нет, я не в офисе. Нет, пошел на хуй и хорошего дня. На верстке ждут материал по священнику из Мескалеро. Как будто никто кроме меня не может написать про любителей мальчиков из церковного хора, господи прости. Боже, щас сдохну. - Бернард протер лысину и колючую шею. - Так что, querida, ты в деле? Две с половиной тысячи на дороге не валяются. А, учитывая, что не сегодня, так завтра на вас спустят борзых за низкую раскрываемость...

Отредактировано Талер (01.09.22 15:18)

- Нет, querida, пополам. Всегда было поровну, давай не гадить традиции. К тому же... - Дукат потер колючую шею и поджал губы, - у Элис скоро выступление. Ей нужно новое платье. Заранее поблагодарю, почему ты не спрашиваешь, почему мать ей его не купит хотя может. Просто... мне не до торгов. По крайней мере - с тобой. Я в твой карман не лезу, но, если ты сама на мели, то с меня процент со статьи. Я тебя когда-нибудь подводил?
Он знал, что нет. Бернард не был человеком чести, но более преданного друга найти было сложно. Когда дела на полицейской псарне становились совсем плохи, он предлагал повесить на себя пару висяков - лишь бы Милэгрос не ходила на ковер к тупому, как ебаный в рот, начальству чаще, чем в туалет. ""Это ничего", - говорил он, потратив все вырученные П.Рамиресом деньги на залог, - "теперь хотя бы поспишь".
- Прости, я совсем забыл, что ты ненавидишь корицу. Кстати. - Вместе с помятыми купюрами журналист вытащил клочок бумаги с телефонным номером и коротким, очевидно фальшивым именем. - Мой пакистанский знакомый. Снимет номер в мотеле за "Подержанными автомобилями Бикхама" в субботу. Или сдай его или купи, у него на руках будет килограммов пять. 

Дукат сдал материал раньше, чем его телефон взорвался от наяривавшего редактора. До конца рабочего дня оставалось каких-то полчаса, что вообще не считается. Нарваться на драку в баре - просто. Еще проще, когда ты мужчина. Вовсе не представляет труда, когда ты белый в окружении поддатых мексиканцев. Пара шуток про мать, дочь и вот ту девку - разбитая бровь и, кажется, сломанный нос. Наряд, участок, усталый взгляд дежурного, оформление протокола - камера. Бернард с отеческой теплотой отметил, что выцарапанный ключами пенис еще украшает одну из стен.
- Seсora policнa! - Крикнул он Милэгрос. - Dйjame orinar, por favor.
Девяносто пять секунд пошли, Дукат быстро взглянул на часы и открыл папку. Неудивительно быстрый процесс, таких в округе каждое второе. Явных нарушений нет, протокол чистый. Юристы - шакалье, который удавятся за запятую. Или за опечатку. И Дукат ее нашел.
- У господина Абелардо изъято... бла-бла-бла... калибр, регистрационные номера... количество. Сука, что? Серьезно?
"Девятьсот" вместо "девяносто". Либо же хранимый своей матушкой Беньо владел немаленьким складом, о котором ничего в деле не сказано, либо это опечатка. Почему никто не заметил? Почему не выдали полиции правильный протокол? Думали, что никто не подаст апелляцию? Урсула-то, блять, Абелардо?
Десять секунд. Дукат сунул папку под ремень, прикрыл рубашкой и вышел.
- Нашел. Но дурость дуростью. Я передам Абелардо, но... хуево пахнет. Спасибо, Милэгрос.

Вернувшись домой и отправив через связного копию дела, Дукат улегся на скрипучую кровать и позвонил дочери. Ни она, ни ее мать трубку не взяли. Под телевизором были свалены кассеты с допросами и задержаниями, пара-тройка фильмов, десяток порно, но кассетоприемник никогда не был пуст. Запись с рождественского концерта Элис, где она танцует с каким-то недоноском с огромной, как у его матери, маячащей перед камерой, жопой. Элис тут четырнадцать. Ужасный возраст для становящейся девушкой девочки, тяжелый для родите...ля, но очень хороший, чтобы знатоки танцевального мастерства напророчили ей успешную карьеру. Дукат перемотал выступление на начало. Еще раз. И еще много раз подряд. Он смотрел выступление до тех пор, пока за окном не раздался пронзительный крик.
Бернард выскочил из дома и обнаружил соседку - Фриду Кортес. Она кричала над выпотрошенным телом проститутки. Дукат, даже не присматриваясь, уже знал - изъята матка, отрезана грудь, вырван язык.
- Милэгрос, прости за поздний звонок. Двадцатое число, ацтеский бог взял еще жертву.

Отредактировано Талер (01.09.22 15:19)

В начале семидесятых Олеан, Нью-Йорк, стал первым городом с контурным видеонаблюдением и прямой трансляцией в полицейский участок. Берни бывал в Олеане и знал, кто грабанул торговца бытовой техникой, который и поднял вопрос: купить ли ему сторожевую собаку или полиция примет какие-то меры. То, что вынесли из магазина Oleans SEARS быстро разошлось по интересантам, а Дукату, когда тот не получил обещанный блендер и сдал грабителей, полицейский подарил камеру. Одну из тех, что не прошла отбор для надсмотра за городом.
За этой камерой и рванул Берни, как только увидел отсветы полицейских мигалок. Он поставил ее на подоконник, загородив полудохлым фикусом и кружкой с дюймовой плесенью. Конечно, Бернард снимал не для себя. Для П. Рамиреса. Для отвода глаз, как и подобает журналисту местной фауны, Дукат сделал пару фотографий с нарочито яркой вспышкой и, получив пару ласковых от легавых, в примирительном жесте поднял руки и убрал фотоаппарат. Он закурил на крыльце, с сочувствием и со свойственным романтизмом наблюдая за разговором двух женщин: одна - местный Харон, разве что без платы в два золотых, вторая - впервые увидевшая то, что Харон увезет по Стиксу. Ему по-человечески было жаль Фриду. Она - хорошая девка, рукастая и с головой. Но до глупого очарования наивная. Жить в таком месте, в котором к пятому году жизни обучаешься не просыпаться от выстрелов, и все еще не привыкнуть к смерти. Но отчасти Дукат ее понимал. Наркоманам на терапии без остановки говорят про ухудшение сна, депрессию, нарушения сердечного ритма, галлюцинации, отказ печени и гепатит, даже про сепсис - все похуй, даже если через стенку от тебя ломает очередного любителя крэка. И Бернард практически никого из умерших не помнил - безликие, похожие один на другого торчки, как и он сам. Но Дукат навсегда запомнил первого - Тимоти Ву, сорок семь лет, когда Берни с ним познакомился, Ву лечился уже седьмой месяц. Беранрд помнил, как проснулся из-за животного рева, такой бы записать и использовать манком на кабана. Тимоти Ву, некогда громадный мужик в наколках после каждого привода, валялся в луже собственных мочи и жидкого дерьма, блевотине и слюнях, бился головой о ножку кровати и звал маму. Тогда Дукат сам был Фридой Кортес, поэтому не находил в себе сил ее осуждать или посмеиваться. Он успел вытащить кассету и убрать камеру прежде, чем выйти к Милэгрос.
- Я ничего не видел. Сидел, смотрел телек - потом Кортес закричала, я позвонил тебе. Слушай, ложись, а. Ты всегда hermosa, но сейчас я практически вру. - Он взял Милэгрос за руку и вложил в ладонь ключи с треснувшим брелком в виде пивной кружки. - Я пройдусь по своим друзьям, может, кто-то в курсе. Скорее всего - останусь у них. Так что запирайся, чувствуй себя как дома. Туалетной бумаги - как раз на твою culo. Будешь брыкаться и отказываться - мы больше не amigos. Если что найду - завезу тебе домой и брошу в почтовый ящик.

Дуката облапал стоящий на входе громила.
- Понежнее. - Попросил журналист.
Его пропустили в прокуренную комнату, где сидели трое - двое мексиканцев и азиатка. Своего происхождения она не раскрывала, свободно - Дукат тому свидетель - говорила на китайском и японском. Она перевязывала толстое бедро одному из мексиканцев.
- Мы просили девочек, Дукат, но не таких подержанных. - Сказал второй, целый мужик, и плеснул раненому другу на ногу содержимым из стакана. Тот застонал и затянулся из женской трубки.
- Где тебя так, Исаель? - Спросил Бернард.
- Не поделил с братьями Хорхе и Мигелем пиньяту, набитую чуррос mi madre. Чего тебе, culo blanco?
- Мне нужно знать, где сейчас господин Скерано.
- А хуем по губе тебе не нужно?
- Это уже как решит господин Скерано. Меньше, чем два часа назад одну из его девочек нашли на соседнем с моим участке. Вырезана матка, удалены грудь и язык. Если это разборки внутри банд - это дело одно, но если это что-то лично к Скерано, сами понимаете.
- Серрано не в штате. - Ответила азиатка. - Уехал два дня назад.
- Ты знаешь, когда вернется?
- Нет.
- Кто-то, кроме вас об этом знает? Если это послание каких-нибудь Псов или близняшек Васкес, то Скерано...
- Уже мертв. Или не вернется.
- У кого может быть зуб на него? Должен же кто-то быть в курсе.
- Наверняка. Но мы в курсе, что ты работаешь с копами.
- Я этого никогда не скрывал. Ты тоже, как и Исаель.
- Но мы не копаемся в делах, в которых не следует копаться. Я о деле Абелардо. Урсуле дали понять, что не стоит вести дела так, как она привыкла. И поэтому ее сын в тюрьме. Если он выйдет, никто не станет прикрывать тебя, Дукат. А догадаться, кто помог Беньо, будет нетрудно.
- Я не имею ни малейшего понятия, кто заказал Беньо.
- Но ты не мог не знать о конфликте Урсулы и Видаль. И ты не дурак. И ты должен был сложить один и один.
- Дукат, - перебинтованный мексиканец опрокинул в себя стакан и показал пальцем на гостя, - ты уйдешь сегодня отсюда только потому, что не было приказа. Твой Скерано не вечен. И его защита тоже. Видаль до Скерано не дотянется, но сможет охомутать кого покрупнее твоего дружка. Ты мужик хороший, поэтому дам тебе хороший совет - уезжай из города и затаись. На тот случай, если не уедешь... Надеюсь, денег, обещанных Абелардо, хватит, чтобы оплатить твои похороны.
- Удачи тебе в поиске Миктлантекутли. Нам нравятся твои статьи, Рамирес. - Сказала на прощание азиатка.

- Док? Прости, что поздно. Ты как, как кроличья ферма? - Дукат нервно стучал визиткой "Scerauno & sons" по стеклу в телефонной будке.
- Мы в порядке. Стоит волноваться? Ты поэтому звонишь?
- Да пока не знаю. Есть ручка или карандаш? Я присмотрел себе жилье, да-да, уже вижу, как ты закатываешь глаза. Запиши мой новый номер. Двадцать один, шестьдесят восемь, семьдесят девять, семь, восемь.
- Какие-то помехи, плохо слышно. Тридцать девять, девяносто девять. Так ты сказал?
Дукат повесил трубку и посмотрел на часы. Сколько времени понадобиться доку, чтобы найти инфу? Час, два, день? Бернард успел покурить, подремать повторить еще по два раза, уже начало светать, когда телефон позвонил.
- Док?
- Да. Ты так резко пропал. Так какие последние цифры? Двадцать пять, шестнадцать, пятнадцать?
Дукат снова повесил трубку и глубоко вдохнул. Значит, Миннесота, Сент-Пол. Хорошо. Побродив по городу, Дукат нашел ничтожно мало, но достаточно, чтобы не прийти к дому Милэгрос с пустыми руками. Он купил конверт с дурацкой собакой и вложил в него все то, что можно было передавать почтой, остальное - об этом он написал отдельно - передаст с "очередным дебоширом в твою смену".

"Я улетаю в Сент-Пол, повидаться со старым другом. Не скучай там без меня, chica! Кто будет спрашивать - я умер, был героически застрелен или просто обосрался и уехал лечиться. Надеюсь, моя поездка не займет много времени. Как только заселюсь в отель - наберу.
Обнимаю,
Берни"

Отредактировано Талер (02.09.22 17:22)