***
Несколькими месяцами ранее

Высокий и тощий словно жердь, граф Бруанне слыл типом неприятным и отталкивающим. Серая, истончившаяся от возраста кожа обтягивала его изможденное лицо, покрытое паутиной неглубоких морщин. Необычайно темные глаза казались практически черными; прочесть их выражение не представлялось возможным. На лице не было шрамов или следов от пережитых болезней. Вместе с тем, нездоровая бледность его сильно портила. Спутать этот землистый оттенок с популярным среди аристократов отсутствием загара не смог бы даже тот, кто ничего не смыслит в последних тенденциях. Тяжелые тени, залегшие под глазами и редкие, но старательно уложенные по последней моде усы придавали ему сходство с кровопийцами из числа высших вампиров, рассказы о которых так любили дамы. Графа они, впрочем, предпочитали избегать. Вот уже пять лет подряд он не мог найти себе подходящую любовницу. Не помогала даже близость к императору, некогда поправившая финансовое состояние Тарнханн.

Неказистая наружность полностью соответствовала не менее противному характеру, благодаря которому его редко приглашали на приемы, балы, охоту и другие увеселительные мероприятия, кои граф считал пустой тратой времени. До недавнего времени он пользовался высоким положением в обществе и не переживал об отсутствии (несомненно излишних!) социальных контактов.

Граф Бруанне не был затворником, но покидать свою вотчину предпочитал только в случае крайней необходимости. Дважды в год он исправно посещал императорский дворец; зимнее и летнее солнцестояние в Нильфгаарде считались праздничными, и знать стекалась в столицу, чтоб поучаствовать в масштабных гуляниях. В такие дни Деитвен Аддан ын Карн аэп Морвудд как Верховный жрец Великого Солнца выступал с речью перед подданными на Площади Тысячелетия, после чего во дворце проводились не менее масштабные приемы, пропускать которые считалось дурным тоном. Прославленные военачальники и наместники Империи в новоприобретенных провинциях, представители Сената и влиятельные аристократы почитали за честь получить приглашение. Считалось что именно там, в кулуарах обсуждаются самые важные назначения.

Уже дважды приглашение не было получено и причины таких изменений были предельно ясны. Граф понимал, в чем дело, но это понимание не приносило облегчения. Оттого он пребывал в состоянии повышенного нервного напряжения, грозившего вот-вот превратиться в полноценное нервное расстройство. Мужчина измерял кабинет шагами, то и дело поглядывая в окно; с минуты на минуту дворянин ожидал прибытия маркизы аэп Кланвог, обещавшей подсобить в его незавидной ситуации. Он бы ни за что не стал обращаться за помощью к женщине с подобной репутацией, но иного выхода не оставалось.

Причиной беспокойства являлась его собственная супруга. Дервля Трыффин Бруанне была третьей фавориткой монарха, ныне отставной. Златовласая прелестница с юных лет ловила на себе восхищенные взгляды и очень рано осознала, что обладает кое-чем, что нельзя оценить в материальном эквиваленте – поразительной красотой. Она сочетала в себе поистине ангельскую внешность и умение извлечь максимальную выгоду из любой ситуации. Воздушный и невинный образ, который баронесса транслировала в мир, сильно контрастировал с ее испорченностью и готовностью пойти по головам. Она добилась многого, став любовницей императора при живом супруге и это, пожалуй, было ее главной отличительной чертой. Придворные за глаза называли ее Дервлей Беспринципной; к его стыду это прозвище полностью соответствовало реальности.

Долгое время она являлась предметом гордости самого графа, ведь на ее фоне жены его друзей казались блеклыми и лишенными изюминки. Баронесса приковывала взгляды: она умело подчеркивала природные достоинства с помощью драгоценностей, замысловатых нарядов и макияжа. Аккуратный нос, большие, темные глаза и пухлые губы с лишенной недостатков, фарфоровой кожей считались в Нильфгаарде идеалом красоты. На ее ладной фигуре все наряды смотрелись хорошо. Стройную и грациозную Дервлю не испортило даже чрезмерное употребление вина.

После того, как баронесса Тарнханн потеряла расположение императора, дела их знатного семейства пришли в упадок. Граф готов был закрыть глаза на супружескую неверность и отказ родить ему наследника, (дескать, это испортит ее точеную фигуру!) игнорировал многочисленные шутки о собственном статусе рогоносца и терпел прочие недостатки их странного марьяжа. Способствовали этому огромные финансовые вливания, которые Тарнханн получал от столицы. Иные графства и герцогства не могли похвастаться таким богатством. Причина этого крылась в благосклонности монарха к молодой баронессе.

Дервля стала одной из тех, кому удалось не только заинтересовать Эмгыра вар Эмрейса, но и удержать его внимание. Долгих три года Тарнханн получал значительно больше золота и продовольствия, чем мог истратить. О подобной расточительности  монарха  знали разве что императорские казначеи, да сам граф Бруанне, считавший прекрасную баронессу своим самым удачным капиталовложением.  Вопреки его надеждам, это не могло продолжаться вечно. Император охладел к ней. Дервлю должна была другая девушка из центрального региона Империи, непременно происходящая из знатной семьи, но… неожиданно для всех Деитвен Аддан ын Карн аэп Морвудд предпочел Цириллу из Цинтры.

После свадьбы он не только отослал баронессу и всех потенциальных претенденток в фаворитки, но и значительно ограничил количество выходов в высшее общество. Если император и появлялся на балах и приемах, то непременно в сопровождении приснопамятной Цириллы – некогда диковатой княжны, которую в Нильфгаард притащили не то ловчие, не то чародеи. Она запомнилась графу Бруанне, как нескладная, сутулая и ужасно худая девка, которая в подметки не годилась не только его прекрасной жене, но и большинству столичных красавиц. Чего только стоили ее волосы противного мышиного цвета, полное отсутствие форм и привычка пялиться в пол при ходьбе.

Вот уже почти три года подряд знатные нильфгаардки вынуждены были покорно склонять головы перед императрицей, которую в лучшем случае считали досадным недоразумением. Вот уже три года подряд Тарнханн не получал повышенных выплат, сборщики податей с каждым разом требовали все больше, а купцы из графства лишились всех привилегий. Сказывалось это и на личном состоянии графа, таявшем с каждым днем. Бруанне надеялся, что рано или поздно подосланный убийца разрушит этот затянувшийся мезальянс, что северянка умрет в родах, да что там, попросту наскучит императору! Тогда Дервля сможет напомнить о себе и вернуться в столицу. А если ему опостылела баронесса – граф с удовольствием отправит в Город Золотых Башен незамужних племянниц. Маркиза ведь писала о том, что императрица часто меняет фрейлин и практически никому не доверяет. Может кому-то из них удастся это изменить, и тогда подобраться к Деитвену будет гораздо проще.

***

Цирилла с трудом сдержала горькую усмешку. Император говорил о том, что вверит ей сохранение государства и эта его фраза отдавала фальшью. Действительно важная корреспонденция наверняка будет доставляться доверенным людям из числа тех, кто не одно десятилетие строил Империю вместе с Его Высочеством. Ничего по-настоящему секретного она не увидит.

Зато Ваттье де Ридо, вездесущий глава имперских шпиков, точно справится с этой обязанностью. Пока Цирилла будет докладывать императору о придворных сплетнях, склоках и недовольстве аристократов по случаю новой войны, де Ридо фактически будет решать самые важные государственные вопросы.

— Я позабочусь о сохранности Ваших писем, — ответила она, — И прослежу, чтоб посторонние не добрались до них.

У нее и в мыслях не было ничего дурного. Но император был перед нею неискренен, и это не могло не раздражать. Некогда лже-княжна, а ныне императрица Нильфгаарда прекрасно знала о том, что даже ей путь в его рабочий кабинет был заказан. Только Мерерид, Петер Эвертсен и Ваттье де Ридо могли находиться там, когда Эмгыр вар Эмрейс разбирался с рабочими бумагами, письмами и указами. Император не признавал ассистентов и предпочитал делать всю работу самостоятельно, благодаря чему пропадал в кабинете с раннего утра и до глубокого вечера. В верности этих троих он не сомневался. Что до нее? Лже-Цири понятия не имела. За три года она так и не смогла его понять.

Она хотела бы, чтоб он доверял ей. Чтоб слова о ее надежности не были всего лишь красивой ложью. Юная императрица накрыла его ладонь своей. Холод перстня с Великим Солнцем контрастировал с теплом его кожи. В отличие от ее собственных, его руки никогда не были ледяными.

Наверное, это очередная проверка. Император постоянно испытывал ее, давая то одно, то другое поручение. Построение приютов для военных сирот, помощь институтам и прочая благотворительность утомляли, но приносили свои плоды. Под его неустанным руководством императрица постепенно выстраивала репутацию человека милостивого и справедливого, чуткого к чужой беде и небезразличного к потребностям подданных.

— Но что значит это Ваше «какое-то время»? Я хочу знать о том, как долго Вы будете в отъезде. И как скоро мы сможем повидаться.

В конце концов, она его жена. Лже-Цирилле подумалось о том, что она может спрашивать о подобных вещах.

Отредактировано Лже-Цирилла (06.01.22 22:05)

Несколькими месяцами ранее

Граф Бруанне медленно выходил из себя. Его лицо пошло красными пятнами и приняло выражение, максимально далекое от доброжелательного. Не помогало даже расхваленное вино; выносить общество этой женщины с каждой минутой становилось все сложнее. Будь она ниже его по статусу — он бы не стал выслушивать неприкрытые оскорбления, непременно вышвырнул аэп Кланвог прочь с Тарнханн, вдобавок сделав все для того, чтоб ее перестали пускать на порог приличных домов. Но удачный брак и богатство определили исход ситуации не в его пользу; жена маркиза в определенных кругах обладала куда большими привилегиями и влиянием, чем он сам.

— Воспользоваться ее мнительностью? Вы переоцениваете наши возможности,— сказал Бруанне и окончательно отставил бокал; стоявшая на улице жара туманила голову, а оттого совершенно не располагала к распитию вина. Того и гляди, взболтнет лишнего.

Болтать лишнего в присутствии маркизы однозначно не стоило. Сказанное могло обернуться как длительным шантажом с ее стороны, грозившим окончательно опустошить его карманы, так и смертью. Бруанне был наслышан о тех методах, которыми она пользовалась. Вдвойне не хотелось прочувствовать это на себе.

Вне всяких сомнений, помощь Клариссы аэп Кланвог – это не что иное, как часть хитроумного плана, в котором ему уготовили второстепенную роль. Граф был для нее всего лишь инструментом, необходимым для возвышения; знатным союзником, который  помог бы  окончательно закрепиться в высшем обществе. Несмотря на богатство и титул, приобретенные в браке, аристократы по праву рождения все еще смотрели на маркизу свысока.

Она избавится от него, если что-то пойдет не так. Не посмотрит, что его род куда древнее ее собственного, что предки его происходят из долины Альбы и по праву считаются настоящими нильфгаардцами в то время как ее отец – всего лишь разбогатевший купец. Благодаря презренной коммерческой жилке ему удалось занять важное место в гильдии и выдать дочурку за маркиза. Этот брак когда-то стал настоящим скандалом; ненамного меньшим, чем восхождение на престол Узурпатора. Но то были совершенно другие времена. Никто не считался с происхождением и кровью. Бал правили деньги.

— Императрицу хорошо охраняют. На аудиенции ее почти всегда сопровождает графиня Лиддерталь, а письма, я уверен, читают доверенные лица императора. К ней нельзя подобраться, — граф вновь принялся вышагивать по комнате, — Он словно специально делает все для того, чтоб Цирилла Фиона как можно меньше контактировала со знатью.

— Вы всерьез полагаете, что мы будем действовать открыто? — маркиза приторно улыбнулась, — Это ужасно недальновидно.

Бруанне успокаивал себя тем, что плевалась ядом она лишь от ощущения собственной ущербности. Он принадлежал к древнему роду, а потому от рождения считался достаточно компетентным для управления графством. Ей же приходилось добиваться своего при помощи интриг, шантажа и подкупов.

— Тогда в чем суть плана, миледи? И для чего вам потребовался я?

— Нам нужно посеять зерно сомнения в ее светловолосой головке, — мягко проговорила Кларисса, — Убедить юную Цириллу в том, что скоро она лишится венценосного супруга. Стоит ей родить здорового мальчика и отдать его на попечение кормилицы – все будет кончено. Беременность сотрет очарование молодости. А если не родит – он избавится от нее и того раньше. Цинтра полностью подчинена Нильфгаарду, потому необходимость ее присутствия в Империи уже не кажется столь очевидной. Это цугцванг. Любое действие с ее стороны приведет к неизбежному ухудшению ситуации. Для нее нет выигрышных или хотя бы нейтральных решений и мы должны постараться, чтоб она об этом узнала.

— Неужели вы думаете, что это сработает? – с нескрываемым скепсисом спросил Бруанне, — Вдруг она скупа на сантименты?

— Вы ничего не смыслите в отношениях, дорогой друг. Есть вещи, которые не стерпит ни одна женщина. Например, пренебрежение со стороны мужчины. Ее юный возраст еще сыграет нам на руку. В пору молодости на все реагируешь острее…

— Миледи, не сочтите за дерзость, но вы можете ошибаться. Возможно, она и вовсе не любит его, а потому подобные утверждения не возымеют никакого эффекта. Наслушавшись сплетен, Цирилла разве что захочет отыскать их источник. Рано или поздно эта ниточка приведет к вам.

Глаза маркизы сверкнули недобрым огоньком. Она сжала тонкие губы, но быстро опомнилась, после чего на ее лицо вернулось непроницаемое выражение.

— Любой, кто видел их вместе, скажет, что вы не правы. Так, как она смотрит на него, на моей памяти на Деитвена не смотрела ни одна женщина. Это не алчный взгляд фаворитки, получившей обруч с драгоценными каменьями. Император, по всей видимости, ей дорог.

— Боюсь, что я все еще не понимаю…

Граф в очередной раз дал ей почувствовать превосходство над ним. Пусть расскажет ему все. 

— Не ровен час, он отбудет на очередную бессмысленную войну. Об этом уже сообщили достоверные источники, — маркиза покрутила массивное кольцо на пальце, — Тогда Цирилла останется совсем одна в окружении недоброжелателей. Эстелла будет приглядывать за ней, но с отъездом Деитвена забот у нее прибавится. Контроль непременно ослабнет. Мы сможем этим воспользоваться.

— И как же?

— Убить ее, разумеется, не получится. А вот внушить, что постель императора на далеких северных рубежах будет согревать новая фаворитка – вполне. Поддельное письмо с пылкими признаниями и заверениями в скором расторжении брака, случайная фраза о подарке некоей даме, сплетни… — она усмехнулась, — Вам ли не знать, насколько быстро такие вещи могут разрушить привычное положение дел?

— Продолжайте.

— Как думаете, граф, долго ли сможет прожить Эмгыр вар Эмрейс, если его собственная супруга будет видеть в нем врага? Как только она поймет, насколько шатко ее положение, появимся мы. Пообещаем ей содействие, которое в нужный момент попросту не окажем. Император погибнет от руки жены, а она сама отправится на плаху.

Бруанне промолчал. Он все еще сомневался в том, что c малахольная северянка будет полезна. Ему она казалась какой-то забитой, что ли. Такая едва ли сможет подлить яд в вино или впустить убийцу в супружескую опочивальню. К тому же вряд ли Деитвен осыпает ее комплиментами, обещаниями хранить верность и любить до последнего вздоха. Этот союз держится на выгоде.

— Когда все будет кончено, мы поддержим нового императора. А вы, как человек знатный и авторитетный, донесете до него, сколь важную роль я сыграла в его становлении.

***

Лже-Цирилла удивленно взглянула на императора. Временами ей казалось, что он может проникнуть в ее мысли, прочесть их. Потому она никогда не пыталась утаивать от него действительно важные вещи и предпочитала говорить начистоту. Все равно поймет ведь. Исключением были ее собственные мелкие обиды. Она не считала их слишком уж значимыми и достойными обсуждений.

Она постарается справиться с его поручением. Стелла, разумеется, поможет. Сомневаться в этом не приходилось.

Эмгыр неоднократно говорил ей о том, что его время принадлежит государству. Действительно, большую часть своей жизни он проводил за бумагами и картами, на военных парадах и в бесконечных поездках. Те редкие дни, которые император посвящал общению с женой, казались ей невероятно счастливыми. Она не успела пресытиться его обществом и как следует его узнать. Три года брака промелькнули, словно мгновение.

Год. В лучшем случае. И этот год будет тянуться ужасно долго.

Неожиданное известие огорошило ее. Разве войсками командуют не военачальники, недостатка в коих Империя не испытывает? Почему он оставляет ее на такой длительный период? Императрица не была к этому готова. Она ничего не смыслила в военном деле, но пребывала в стойкой уверенности, что его присутствие там и вовсе не требуется. Ему следует остаться здесь, в столице. Нильфгаарду нужен правитель, а ей – муж.

— Это… неизбежно? Вам обязательно уезжать на север на целый год?

Она задала вопрос настолько спокойно, насколько вообще была способна это сделать. Голос не дрогнул, но руки похолодели пуще прежнего. В ушах зашумело. Отчего-то стало трудно дышать. Убрав руку из его ладони, Цирилла поправила колье. Оно душило, как гаррота.

Подумалось, то вдали от него она попросту не способна чувствовать себя в безопасности. Если с ним что-то случится, она, наверное, умрет.

Отредактировано Лже-Цирилла (13.01.22 10:25)

Несколькими месяцами ранее.

Должность фрейлины в Империи пользовалась высоким престижем. По окончании службы такие девушки непременно получали выплаты и драгоценные подарки, а также могли рассчитывать на скорое и невероятно удачное замужество. Во время пребывания во дворце они водили знакомства с цветом нильфгаардского общества, приобретали полезные связи и наравне с императрицей становились законодательницами моды. 

Представители знати из столицы и провинций делали все для того, чтоб пристроить ко двору дочерей, племянниц и сестер. Они ходатайствовали к императору, надеясь, что именно их родственницам удастся пройти строгий отбор, а сами девушки не чурались грязных приемов, когда речь шла об устранении возможных конкуренток. Измельченное стекло в пудренице, якобы случайно залитый вином наряд, лекарственное средство, оказывающее определенное действие на пищеварительную систему… в ход шло все, способное сорвать смотр.

Им было за что бороться. Балы и поездки, в которых знатные девицы непременно сопровождали монаршую особу, знакомство с самыми завидными холостяками и ореол близости к Ее Величеству превращали должность фрейлины в одну из наиболее желанных для молодых девушек.

С недавнего времени попасть ко двору стало еще сложнее.  После того, как императрица Цирилла Фиона неожиданно для всех поручила подбор подходящих кандидаток Стелле Конгрев, ею были отвергнуты сразу несколько высокородных прелестниц.  Графиня Лиддерталь слыла дамой придирчивой и педантичной. Одно незначительное репутационное пятнышко в ее глазах ставило крест на девушке, будь она хоть герцогской дочкой. Требований хватало; среди них — отличное образование, идеальное знание придворного этикета, умение музицировать и танцевать, способность поддержать любую беседу, а также безграничный патриотизм и преданность высоким идеалам Империи.

«Ведьма Лиддерталь», как именовали ее особенно впечатлительные кандидатки, нередко доводила их до слез. Проведя с ней всего час, девушки начинали жалеть юную, хрупкую императрицу. Они были уверены, что статс-дама, пользуясь своим огромным влиянием, изводит и ее; все при дворе знали о том, что Конгрев является советницей и неофициальной опекуншей Цириллы. Так когда-то решил император, и менять своего решения пока не спешил. 

Она фактически руководила Малым двором, хотя никаких официальных должностей не имела. В ее власти было отослать провинившуюся фрейлину прочь и подыскать на ее место новую. Казалось, что Стелла Конгрев принимала такие решения чаще, чем сама императрица.

Неудивительно, что из восьми выбранных маркизой аэп Кланвог девушек придирчивой Конгрев понравились только две. Повезло, что такие вообще нашлись.

***

Цирилла Фиона редко засыпала раньше полуночи, а если и удавалось уснуть – сон ее был чутким и поверхностным. Она просыпалась от малейшего шороха, чем очень огорчала графиню Лиддерталь. Та рассказывала подопечной о пользе продолжительного сна, о его влиянии на красу лица и других, по ее мнению, важных вещах, но изменить ситуацию не могла. Императрице не помогали ни снадобья, ни прогулки на свежем воздухе. Крепко спала она только в те редкие дни, когда Деитвен был рядом. В последнее время случалось это слишком редко.

Цирилла не имела привычки подслушивать чужие разговоры. Вместе с тем, ночная тишина и отсутствие постороннего шума позволили императрице явственно различить фразы, прозвучавшие в соседней комнате. Смысл сказанного дошел до нее не сразу. Она не хотела принимать услышанное за правду. В горле образовался противный ком, а злые слезы невольно подступили к глазам.

Нет. Такого не может быть. Он бы не поступил с ней так.

Благодаря таким же разговорам императрица узнала о нравах двора больше, чем того хотела бы. Моду заводить любовниц среди фрейлин ввел еще Узурпатор. Он не имел жены, однако успел обзавестись невестой. Для нее (или, скорее, для него самого) со всех уголков Нильфгаарда собрали свиту из знатных красавиц. Поговаривали, что высокородные девушки не могли отказать императору и приближенным аристократам в «особых услугах». Хотя и считали такое поведение оскорбительным, все же вынуждены были идти на уступки. Те, кто говорил «нет», зачастую теряли место при дворе и отправлялись в отдаленные провинции без возможности вернуться.

Лже-Цири была осведомлена о том, что император никому не давал преимуществ. Он никогда не выделял фрейлин или других придворных дам и запретил ей;  считал, что это может создать нездоровую атмосферу соперничества, которой не было места во дворце. Никто из них не получал от него неофициальных подарков или жестов внимания, но что-то, видимо, изменилось.

Он не посещал покои молодой жены и редко звал в свои, вынуждая ее коротать ночи в полном одиночестве. Ей от этого было обидно, долгое время она считала, что он устает от дневных трудов и нуждается в тишине. Как оказалось, неприглядная причина такого поведения лежала на поверхности. Император закрутил обычную, в общем-то, интрижку с фрейлиной. Хорошенькой, словно фарфоровая куколка. Спал он с ней или только собирался? Думать об этом было больно.

Она знала, что поступает неправильно, но уже утром приказала отослать девицу прочь без объяснений и разбирательств. Пускай все думают, что они не сошлись характерами или незадачливая фрейлина разозлила свою капризную госпожу. Говорить с мужем о возможной измене казалось ужасно унизительным. Она понимала, что не сможет довести этот разговор до конца и наверняка даст волю эмоциям. Ее учили держать лицо, объясняли, что слезы и злость – это слабости, доступные исключительно представителям низших сословий. Потому сказавшись больной, Цирилла провела день в своих покоях.

Он император. Он может делать все, что хочет, может позволить себе устроить оргию с фрейлинами и фисштехом, будь на то его воля. Может трахать их при ней, заставить ее смотреть. Цирилла должна молчать и не выдавать своего негодования, если хочет остаться его женой. Если хочет получать такую ей необходимую толику его внимания… 

Она не спустилась к завтраку и полностью проигнорировала свое привычное расписание. Вопреки изначальному намерению, ничего не рассказала даже госпоже Стелле. Всеми силами постаралась забыть о том, что произошло ночью. Император, занятый какими-то важными делами, отсутствия жены не заметил.

***

Он уезжает, обосновав это необходимостью. Ее собственный муж просто искал повод для того, чтоб побыстрее уехать и нашел его.

Лже-Цири не имела огромного опыта в отношениях, но многочисленные придворные дамы нередко обсуждали подобные ситуации. Они говорили, что долг жены заключается в том, чтоб постоянно поддерживать интерес мужа. Пока цинтрийских женщин учили целомудрию и скромности, южанки упражнялись в мастерстве обольщения. Открытые наряды, яркий макияж и прочие украшательства, которые на севере бы сочли чрезмерными, в Нильфгаарде считались нормой. Религиозное мракобесие здесь не успело отравить общество. Не удивительно, что она так быстро ему наскучила.

Решив сохранить остатки собственного достоинства, она не стала устраивать сцен ревности и говорить о том, что узнала. Цирилла видела, как он напряжен. Еще бы, разговоры со скучными, опостылевшими женами не нравятся никому!

Когда-то он обещал ей, что никто ее не обидит и не унизит. Видимо, никто кроме него самого.

— Дело не в страхе, Ваше Величество, — Цирилла встала и распрямила плечи, дабы не выглядеть настолько жалкой и несчастной, — Я выходила замуж не для того, чтоб дни свои проводить в одиночестве. Если не хотите меня видеть, так и скажите. Я бы отправилась вслед за вами, будь вам это нужно.

Она удивилась собственной смелости, если не сказать дерзости. Ранее Цирилла ничего подобного за собой не замечала и представить не могла, что такое произойдет. Что она вообще говорит? А главное, кому?

Благо, хватило ума не обвинять его в изменах, свидетельницей которых она, к ее счастью, не стала.

Когда праведное негодование схлынуло, пока-еще-императрица вдруг поняла, что натворила. Говорить в таком тоне с человеком, нагонявшим ужас на Континент самим фактом своего правления ей явно не стоило. Цирилла попыталась сделать вдох. Грудь сдавило еще больше. Чертов корсет мешал дышать, вынуждая ее судорожно глотать горячий летний воздух. 

— Вы говорили мне, что не сможете полюбить меня. Я не смею просить о подобном и указывать вам, но…

В глазах потемнело. Лицо императора сделалось вдруг совсем неразличимым; в кабинете стало ужасно тихо. Птицы, чьи трели доносились из открытого окна, неожиданно прекратили петь. Цирилла замолчала на полуслове, не в силах выдавить из себя ни звука. Наощупь она попыталась найти спинку кресла, на которую могла бы облокотиться. Этого не произошло. Императрица без чувств рухнула к ногам Эмгыра вар Эмрейса.

Цирилла, вознамерившаяся было встать, повиновалась, когда венценосный супруг сказал ей этого не делать. Не то, что бы она могла: слабость все еще не отпускала, голова кружилась, а мысли превратились в трудноразличимую кашу. Говорить о случившемся не хотелось. Она была благодарна Эмгыру за то, что он прямо сейчас не стал требовать объяснений ее дурного поведения, спрашивать, кем она себя возомнила и напоминать, что подобные сцены с ее стороны являются совершенно недопустимыми. Она сама все это знала.

Его немногословность пугала, но, вместе с тем, показывала, что он не настолько зол, дабы ее отчитывать. Она была уверенна, что позже этим займется госпожа Стелла, которая наверняка уже знает о произошедшем. Может это и к лучшему; ей однозначно не стоило доводить его и себя до такого состояния своими глупыми претензиями. Цирилла помнила, что он страшно этого не любит. Не переносит слез и лишних, неуместных эмоций. И все же позволила себе поступить так, как привыкла. Накрутить себя, додумать, а затем выплеснуть все на него.

Эмгыр вар Эмрейс не отходил от нее. Остался в комнате, хотя у него наверняка были куда более важные дела, требовавшие его участия. Цирилле отчего-то стало ужасно совестливо. Как она могла так поступить с ним?

Даже голос его звучал иначе. В нем угадывались усталость, раздражение и разочарование, причиной которых стала не в меру мнительная императрица. Годы обучения насмарку. Он наверняка отругает графиню Лиддерталь, возложив на нее вину за вздорный нрав ее подопечной. В конце концов, ей было поручено сделать так, чтоб лже-княжна и в мыслях себе представить не могла, что ей позволено говорить с императором в подобном тоне. Она понадеялась, что со временем его гнев смягчится.

Протокол и графиня Лиддерталь отходили на второй план, стоило Цирилле подумать о самом Эмгыре. Если бы ее тело, сделавшееся отчего-то слишком слабым, в очередной раз не подвело ее, она бы обняла мужа, попросила у него прощения, раскаялась… приложила бы все усилия для того, чтоб разочарование и усталость ушли. В моменты злости он хмурился и многозначительно молчал, позволяя императрице самой осознать свою вину; реже — отсылал ее прочь, когда знал, что не сдержится и повысит голос. Смириться с таким отношением Цирилле было значительно проще, чем с разочарованием. Меньше всего на свете ей хотелось упасть в его глазах, заставить усомниться в целесообразности женитьбы и утратить его расположение. Нет, дело было вовсе не в богатствах, которыми ее одаривали согласно статусу, прелестных платьях и других вещах которые Цирилле, безусловно, нравились. Дело было в нем.

Она не отличалась чрезмерным патриотизмом, граничащим с фанатизмом; даже будучи его женой, лже-княжна все еще оставалась северянкой и не забывала о том, что по его велению сделали с ее родиной. Видела нечто большее, чем выдающегося тактика, приказам которого следовала огромная нильфгаардская армия. Она любила человека, который пересказывал ей плохо сложенные басни, время от времени брал на конные прогулки и разрешал проводить вечера в его покоях. Человека, который не возлагал на нее лишних обязанностей, не требовал сверх меры и всегда относился справедливо. Который по-своему был к ней привязан.

Последнее пришлось признать. Если бы он и правда, решил, что она ему больше не нужна, стал бы оставаться здесь? Едва ли. Императрица прекрасно помнила о том, как Эмгыр вар Эмрейс позволял себе пренебрегать нормами приличия, церемониалом и другими, по его мнению, незначительными вещами, когда считал это допустимым. Он бы не стал оставаться с ней из вежливости. Не ушел, а значит, все еще желал ее общества.

— Простите меня, – тихо проговорила она, все же сев,  — Я не должна была потакать своим прихотям и требовать невыполнимого. Знаю, что вам нужно уехать. Впредь такого не повториться.

Собраться с  мыслями было невероятно трудно. Найти подходящие слова и вовсе представлялось задачей невыполнимой. Цирилла сделала первое, что пришло в голову. В конце концов, искренность показалась ей лучшим вариантом из возможных. Она сомневалась в правильности и уместности сказанного. Не знала, достаточно ли простого извинения для того, чтоб он забыл о ее постыдной выходке.

Только сейчас лже-княжна поняла, насколько глупо звучал ее упрек. Она всерьез посетовала на то, что он не желает брать ее с собой туда, где вот-вот развернется полномасштабный военный конфликт. Это не простая диверсия, не учения и даже не формальная демонстрация силы. Это война. Война, от которой она бежала ранее.

***

Фрейлинский коридор взорвался оживленной болтовней. Он гудел, как разворошенное осиное гнездо. Пользуясь отсутствием графини Лиддерталь, девушки принялись обсуждать случившееся. Кто-то из слуг обмолвился, что Мерерид послал за врачом. Молодой императрице стало дурно после разговора с мужем, да так, что потребовалась его помощь. Говорили, что из кабинета Деитвен вынес ее на руках. Старый камергер попытался всех прогнать, чтоб не было лишних свидетелей, но у дворцовых стен есть уши.

— А я говорю, что он ее уморит, – сказала высокая брюнетка, — Она после разговоров с ним всегда сама не своя. Характер у него тяжелый, мало ли, что там произошло…

— Слуги слышали грохот. Он, наверное, ее ударил… бедная наша императрица, — сочувственно сказала ее товарка, непритворно хмурясь.

— Если ударил, значит заслужила. Вам ли осуждать императора? — фыркнула третья, — Хороший муж знает, что делает. Наш император не тиран и не самодур, он всегда действует по справедливости. Эта северянка снова нарушила какое-то правило, как тогда, с послом, вот и получила.

— Даже Дервле он ни разу не отвесил оплеуху, а та все для этого делала. Что уж говорить об императрице, — предположила одна из девушек.

Это утверждение разделило фрейлин на несколько лагерей. Одни поддержали утверждение о том, что Деитвен бы никогда не опустился до подобного, вторые жалели «бедную девочку», а третьи считали, что это дела семейные и лезть в них не следует. Разгоряченная дискуссия прервалась, когда мимо дверей облюбованной ими залы кто-то прошел. Стоило шагам стихнуть, как они снова взялись за старое.

— А может все дело в той девушке из Туссента? Говорят, императрица была ужасно зла на нее. Даже отослала прочь! Как там ее… Эсве? — фрейлина стала говорить тише — Я с ней лично не встречалась, но слышала, что она заявила, будто бы император на нее засматривался. Потому, что она куда красивее Ее Величества. 

— То есть, по-вашему, Цирилла Фиона устроила ему сцену ревности из-за какой-то дворянской дочки? Ох…  — с недоверием спросила темноволосая.

— Диллед ее знала, Эсве эту. Пусть расскажет о ней побольше.

Заинтересованные взгляды устремились к необычно тихой девушке, стоявшей у окна. Она не выражала заинтересованности в разговоре и выглядела скорее уставшей. Иногда новенькая фрейлина сплетничала с ними, но никогда ранее предметом этих сплетен не становилась императорская чета.

***
Долей незамужней дочери покойного Ардаля аэп Даги в Империи пугали родителей тех девушек, которые медлили с заключением брака и проводили годы в ожидании наиболее выгодного предложения. К своим двадцати восьми Эйлан так и не сумела обзавестись подходящим избранником. Каждая прожитая весна отдаляла ее от желанных свадебных колоколов. А ведь именно ей некогда прочили место императрицы. Ее, согласно слухам, Эмгыр вар Эмрейс присмотрел еще во время подготовки к реставрации правящей династии.

Брака так и не случилось; неожиданно для нее самой император предпочел жениться на Цирилле Фионе. Эйлан благоразумно не выказала недовольства, а затем покинула столицу. Девушка перестала появляться в высшем обществе, вернувшись в чудом не отобранный у семьи предателя манор. Смеющиеся и злословящие завистницы вызывали у нее стойкое желание чаще использовать фамильный яд — излюбленное средство для решения проблем.

Красивая, образованная, а главное — из правильной семьи, Эйлан не могла понять, почему вар Эмрейс ее отверг. Прошедшие годы понимания не добавили. Ее с детства готовили в жены правящего монарха. Матушка вместе с гувернантками требовала от маленькой темноглазой девочки безупречного знания этикета, заставляла учить иностранные языки, ограничивала в развлечениях, а на все достижения ее смотрела, как на что-то само собой разумеющееся. От будущей императрицы нельзя было требовать меньшего.

Отца она толком не знала, но с измальства усвоила, что будет в его глазах считаться достойной дочерью только тогда, когда вар Эмрейс назовет ее женой. Ардаль аэп Даги много лет подряд планировал породниться с правящей семьей. Эйлан была посвящена в эти планы. Принц в изгнании и будущий император пусть и казался ей слишком серьезным, но все же нравился. Так нужно было. Она заставила себя поверить в то, что он — ее будущий супруг. Не желала видеть никого кроме него. Чем себя и погубила.

Когда маркиза аэп Кланвог передала ей приглашение в туссентское имение ее знакомой, Эйлан хотела отказаться. Она думала, будто старые женщины сделали это из жалости. А то и вовсе решили поглумиться над «несчастной Эйлан», намекнуть, что теперь она — одна из них. Но в письме было кое-что еще. Зашифрованное и надежно скрытое послание обещало участие в ее судьбе. Маркиза писала, что поможет несправедливо опозоренной Эйлан вернуть своей семье былую славу. Поможет отомстить обидчику и занять место, которое полагается ей по праву.

Отредактировано Лже-Цирилла (19.01.22 22:34)

Стелла Конгрев появилась только вечером. У нее были на то достаточно веские основания. Отложив свое привычное расписание, графиня Лиддерталь выполняла поручения императора. Деитвен отдал сразу несколько важных распоряжений, об исполнении которых потребовал отчитаться до его непосредственного отъезда; подготовительные мероприятия требовались для того, чтоб обеспечить стабильное функционирование всех придворных институтов, частью которых являлся Малый двор.

Императорский дворец, являясь обителью сплетников и праздных гедонистов, от этого, тем не менее, не переставал быть политической и культурной средой. Именно здесь происходило основное распределение власти и влияния в Нильфгаарде, а потому придворные заботы требовали повышенного внимания. Групповые этические установки его обитателей в слегка видоизмененном состоянии переносились на все имперское общество. Если столичная знать испытывала благоговейный трепет перед Эмгыром вар Эмрейсом и Цириллой Фионой, не помышляя об интригах, направленных против них, можно было с уверенностью говорить о том, что обстановка в центральном Нильфгаарде была спокойной. Нобилитету втолковывали важность подчинения и в большинстве случаев это работало. Удовлетворение личных выгод сочеталось с пропагандой, а также дополнялось патриотическими идеями, которые порционно вливались им в головы.

В одном Стелла Конгрев преуспела. Появление северянки в Нильфгаарде повлекло за собой изменение модных тенденций. Некоторые южанки, особенно рьяно им следовавшие, вдруг начали избегать солнца; отсутствие загара неожиданно стало желанной характеристикой. Принялись носить высокие, замысловатые прически и отказались от броского макияжа, уподобившись цинтрийской королеве. Графиня Лиддерталь находила это полезным, хоть со стороны такие перемены могли показаться незначительными. Если они хоть в чем-то равняются на императрицу, значит, все же приняли ее.  Деитвен может уехать и оставить Малый двор на них с Цириллой.

С фрейлинами дела обстояли иначе, ведь те, будучи капризными дворянками, пиетета перед ней не испытывали. Склоняли головы в поклонах, обращались к Цирилле учтиво, но за этим скрывались лишь зависть и бессильная злость. Она не могла набирать девушек из столицы, хотя видят боги, очень того хотела бы. Жительницы особенно важных провинций могли бы расценить это, как недопустимую предвзятость. Потому Конгрев вынуждена была обращать внимание на происхождение и статус. Были в Нильфгаарде семьи, ссориться с которыми не стоило.

Фрейлины любили сплетничать и этим ужасно раздражали Цириллу. Она часто их меняла, а потому по-настоящему выстроить доверительные отношения с теми, кто находится к ней слишком близко, так и не смогла. Не способствовал этому и Деитвен; он расценивал подобную дружбу, как недопустимую и напоминал молодой императрице о дистанции, которую она должна выдерживать.

Стелла злилась, так как не была с ним согласна. Трудно подкупить ту, которая видит в императрице дорогого друга и милостивую госпожу. Он вновь недооценивал мягкую силу. Нет, девчонке не стоило приближать их всех, но определенные фрейлины заслуживали особого отношения. В конце концов, однажды они могли спасти жизнь Цириллы, заметив что-то, чему не придали значения агенты де Ридо.

А потом она услышала то, что не предназначалось для ее ушей.

— Я только тебе по секрету скажу, чтоб они не знали. Эсве так понравилась императору, — щебетала одна из подчиненных Конгрев, — Что он позвал ее к себе, на вечернюю аудиенцию. Она провела в его кабинете почти полтора часа. А потом вышла оттуда с растрепанными волосами, красными щеками и новеньким украшением. Спустя неделю императрица об этом узнала и ей сделалось дурно.

***

Помедлив, Цирилла обняла его со спины, приникнув к супругу так, словно от этого зависела ее жизнь. От нее разило травами и лекарствами, но императрица надеялась, что Деитвен не станет придавать этому значения. Кто знает, когда им еще удастся поговорить начистоту.

— Я прекрасно отдаю себе отчет в том, кто я и поверь, ни на день об этом не забываю. Но я хотела бы, чтоб ты меня любил. Больше всего на свете хотела бы.

Она замолчала, не позволив печали повлиять на тон ее голоса. Довольно с него ее драматических фраз и сетований на жизнь. Он отбывает из столицы. Едет туда, где может случиться непоправимое. Неужели она хочет, чтоб его воспоминания о жене, которые должны предавать сил и вызывать желание поскорее вернуться домой, вызывали у Деитвена разве что раздражение?

— Я помню, что мне ничего подобного не обещали. Но тогда я была слишком мала для того, чтоб понять, на что соглашаюсь. Думала, что без любви мужа можно прожить; что достаточно моих собственных чувств, а у тебя есть и другие заботы. Это оказалось куда сложнее. Пообещать я смогла, а вот выполнить… нет, от одной мысли о том, что я здесь исключительно для того, чтоб твои права на Цинтру никто не оспорил, мне становится слишком больно.

Она обняла его крепче.

— Я люблю тебя. Не прошу об ответных признаниях, — императрица вздохнула, — Но хочу быть уверена в том, что на севере меня не заменит другая. Ты говорил, что потребуется минимум год для того, чтоб уладить дела.  Не без труда, но я принимаю это. Если тебе будет нужно… если ты только захочешь этого… я прибуду в Вызиму. Как только позовешь.

Его присутствие в ее покоях вселило в Цириллу уверенность, которой не было во время предыдущего разговора. Втайне она радовалась тому, что он здесь, с ней. Предпочел ее разговорам с чиновниками. Предпочел ее всему иному.

Нет, она не будет отвлекать его от государственных дел слишком часто; интересы Империи – прежде всего. Но сейчас ей просто хотелось верить в то, что она ему не безразлична. Потребность быть нужной ему в ней оказалась куда сильнее, чем страх показаться дурно воспитанной. По правде говоря, с каждым произнесенным словом манеры заботили ее все меньше. Он сам попросил ее о честности.

И если быть уж совсем честной — Цирилла не хотела быть политическим инструментом в его руках. Она хотела быть женщиной, которую он любит и желает больше других. На момент их свадьбы лже-княжна была грустной девочкой с яркими зелеными глазами, придававшими ей сходство с… нет, к черту ее. Сейчас все иначе. Она изменилась, должна была измениться. Та цинтрийская сиротка сгинула и ее заменила императрица Нильфгаарда.

***

Эйлан с трудом вынесла разговор с маркизой и ее подругой. Они твердили ей о мести, об ответном ударе, от которого Эмгыр вар Эмрейс не сможет оправиться. Она кивала, соглашаясь. Желала ему смерти и хотела, чтоб он захлебнулся собственной кровью. Явственно представляла, как придет к нему, когда император Нильфгаарда будет на смертном одре и скажет о том, что умирает он лишь потому, что сделал неправильный выбор. На ней будет красивое черное платье, дополненное фамильными драгоценностями. Он пожалеет об отказе, но будет поздно. О девке из Цинтры Эйлан не думала вовсе.

Дочь Ардаля аэп Даги отличалась удивительной внушаемостью, и это был далеко не последний из ее недостатков. Повзрослев, она так и не стала зрелой личностью. Сначала Эйлан подчинялась матери и гувернанткам, потом слушала отца, а затем оказалась под властью брата, который счел, что сама она может наломать дров. В отсутствие отца именно он не позволил ей вернуться в столицу, когда знать заговорила о возможном разладе между императором и его невестой. Северную выскочку тогда вышвырнули в Дарн Рован. Великое Солнце, только ленивые не болтали о том, что она совсем не понравилась Деитвену.

Эйлан прорыдала несколько дней. Написала два письма, но слуги в один голос твердили, что им запретили передавать ее послания кому-либо. Затем попыталась сделать это тайно уже без их содействия. Опять ничего не вышло. Брат отнял у нее все письменные принадлежности и забрал уже готовые письма из секретера. Назвал помешанной, а напоследок сказал, что слышать ничего не хочет о вар Эмрейсе.

Она пропустила свадьбу подруги. Ее не отпускали на охоту с де Веттами, запретили посещать столичные балы. Эйлан заперли в имении на несколько лет, сделали все для того, чтоб она забыла об императоре. Но она и не думала забывать. Южанка нагнала на себя напускного безразличия; сделала вид, что охладела к нему. При этом продолжила отвергать все попытки брата познакомить ее с достойным мужчиной. После смерти отца он взялся за это с особым рвением, но ни один из кандидатов не устроил дочь Ардаля. По ее меркам все они были не такими уж и знатными, слишком молодыми или наоборот старыми, недостаточно богатыми и отвратительно скучными. Словом, никто не подошел.

Он мог бы выдать ее замуж силой, но… вид ее красивого, хотя и вечно недовольного лица отталкивал от Эйлан вероятных претендентов. С годами их стало только меньше. Не сказать, что она сильно огорчалась по этому поводу, ведь все это время ждала, что тот самый, предназначенный ей, одумается.

Пользуясь тем, что брат также засобирался на войну, Эйлан приняла приглашение маркизы. Он мог бы вновь запретить ей, но видимо, ему было не до того. Ардаль аэп Даги умер, как заговорщик. Его сын должен был очистить имя семьи.

Оказавшись вдали от почтенных дам, уже в предоставленных ей покоях Эйлан поняла, что не желает Деитвену смерти. Она хочет стать его женой. Все еще хочет, чтоб он назвал ее императрицей; отчаянно желает родить сына и обязательно войти в историю, как запланировал отец. Это единственный правильный вариант развития событий. Это ее предназначение, в конце концов.

Отредактировано Лже-Цирилла (20.01.22 19:46)

Когда Стелла Конгрев наконец-то отпустила ее, Диллед еще долго не могла прийти в себя. Она отличалась крепким самообладанием, но эта женщина умела сделать так, чтоб ее собеседник утратил спокойствие от нескольких безобидных фраз. Ведьма Лиддерталь говорила спокойно; не опустилась до прямых запугиваний, не обещала отослать и даже не заявляла, что поставит семью в известность о дурном поведении фрейлины. Чего-то подобного Диллед и боялась, ведь ошибка могла стоить ей возможности выходить в свет. Маркиза, едва уговорившая родителей отпустить дочь в столицу, и так пообещала им, что та будет вести благопристойный образ жизни. Сплетни об интрижках августейшей особы в такой явно не вписывались.

На протяжении их короткого разговора графиня смотрела на нее так, будто готова была придушить собственными руками. Фрейлина не подала виду, но была очень сильно этому удивлена. Цирилла Фиона свалилась на нее, как снег на голову, заставив Стеллу Конгрев покинуть имение в Лиддертале. У нее прибавилось обязанностей; едва ли они были приятными. Обучать северянку…  такого никому не пожелаешь. С чего бы ей так печься о Цирилле? Скорее всего, дело в должности. Она очень дорожит своим статусом и будет держаться при императрице так долго, как это вообще возможно.

Диллед подумала о том, что ей бы наверняка нашлось место в ведомстве Ваттье де Ридо. Стелла Конгрев имела все необходимые задатки для карьеры дознавателя. Менее чем за полчаса беседы, она разузнала обо всем. И о подаренном украшении, и о вечерней аудиенции Эсве. Фрейлина понимала, что Конгрев не станет проверять сказанное ею; никто при дворе бы не рискнул спрашивать императора о подобных вещах.

Великое Солнце, про себя она молилась о том, чтоб Лиддерталь не заподозрила в ее голосе фальши. Говорить такие вещи о Деитвене было неловко и, откровенно говоря, страшно, но маркиза… маркиза пообещала ей слишком много для того, чтоб отказаться от этой затеи. С большим трудом ей удалось устроить Диллед во дворец. Нельзя было допустить, чтоб приложенные усилия пропали даром.

Судя по злости, которая промелькнула во взгляде статс-дамы, она приняла сказанное на веру. Взбесилась так, что на мгновение утратила контроль над собой и перестала быть холодной, безэмоциональной ведьмой. Попросила опустить некоторые подробности, затем в приказном тоне потребовала прекратить трепаться о подобных вещах, если фрейлине дорога ее должность и репутация. Диллед виртуозно строила из себя дурочку. Широко раскрывала глаза в притворном удивлении и сбивчиво говорила о том, что не желала ничего дурного ни императрице, ни императору. Это все Эсве… Она рассказала ей такое! Как тут можно промолчать. 

Когда все аргументы закончились, в ход пошел понурый взгляд, полный горьких слез. Они были столь же постановочными, как и жаркие заверения в верности императрице. Диллед выжимала из себя эмоции, которых не испытывала. Все для того, чтоб убедить Стеллу Конгрев в том, что это – всего лишь досадная ошибка, которую она допустила по незнанию негласных правил. Она ведь раньше не жила в столице!

Фрейлина старалась. Изо всех сил терла глаза надушенным платком; с трудом сдержалась, чтоб не чихнуть. В конце даже вцепилась ей в юбку, да так, что Стелла решила прекратить этот фарс. Как только неприятная беседа подошла к концу, Диллед поспешила убраться в свои покои.

Все это было лучше невольной улыбки, которая едва не появилась на ее губах, стоило Лиддерталь спросить об интрижке. Императрица проглотила наживку, как и полагается. Не такая она и умная, как оказалось, ведь рискнула высказать недовольство. Если все пройдет так, как было намечено, Диллед сможет закрепиться в столице, и для этого даже не придется искать влиятельного покровителя. Не нужно будет болтаться за Цириллой Фионой, которая держится с ними уж чересчур высокомерно, как для девушки из захудалой Цинтры.

Фрейлина не думала о Конгрев. Ее в плане маркизы не было. Согласно изначальной задумке, императрица должна была скрыть позорный факт измены ото всех, промолчать и проглотить обиду для того, чтоб некоторое время спустя заняться поиском заинтересованной фракции, которая сможет ей помочь. Цирилла Фиона неожиданно для всех устроила сцену, в результате которой свалилась в обморок. В утешениях и помощниках она не нуждалась.

Диллед хотелось написать об этом в письме, поделиться новостями и попросить дальнейших наставлений, но это было слишком опасно. Она догадывалась, что теперь Конгрев будет следить за ней еще строже, чем раньше. Статс-дама и до этого не доверяла новенькой. Мало ли, прикажет проверить письма и тогда все пропало.

***

Неизбалованная вниманием мужа Цирилла была рада даже таким обыденным проявлениям привязанности, как объятия. Она испытала невероятное облегчение оттого, что он не стал корить ее за случившееся, и наслаждалась присутствием императора в своих покоях. Кто бы чего не говорил, а его компания была ей приятнее всех прочих.

Слова Деитвена лишили ее той странной печали, которая отравляла дни лже-княжны на протяжении недели. Она сделалась какой-то уж слишком пылкой и радостной. Ни то, ни другое было ей совершенно не свойственно.

Страхи о том, что он оставит ее, на какое-то время отошли на второй план. Эмгыр вар Эмрейс не стал бы врать. Пусть он и не ответил на ее признание, Цирилла отчего-то уверилась, что переживать ей больше не о чем. Мужчины не переносят типично женские сантименты, им это не свойственно. Да, он не сказал ей, что любит ее, но стал бы человек безразличный обещать, что будет ей верен?

Может быть, туссентская фрейлина вызывала в нем желание, но именно Цирилла оставалась его женой. В конце концов, все эти достопочтенные аристократки закрывали глаза на выходки мужей. Будь то измены, незаконнорожденные дети, картежные проигрыши и другие неприятности – они держали лицо.

Лже-княжна не смогла сдержать радостную улыбку. Все еще бледная и слабая, в своей белой сорочке она выглядела, словно призрак из цинтрийских сказок. Растрепанные волосы и блестящие глаза придавали ей полубезумный горячечный вид, а слишком быстрая перемена настроения только усиливала этот эффект.

— Конечно, оставайся, — проговорила она, а затем вывернулась из его объятий и поцеловала императора как-то слишком порывисто и отчаянно. Обычно она себе такого не позволяла, но сегодня он сказал ей то, что она хотела услышать.

Ее пыла хватило ненадолго; после у императрицы вновь закружилась голова. К величайшему сожалению ей пришлось вернуться обратно в постель. Цирилла не видела выражения его лица, когда император снимал орденскую цепь. С ней он практически никогда не расставался, и к ритуалу этому она уже успела привыкнуть. 

***

Жаклин аэп Ганн презрительно скривила губы, когда ее давняя подруга вновь заговорила об Эйлан. Девушка, безусловно, была хороша собой; ее происхождение не вызывало вопросов, а генеалогическое древо включало в себя едва ли не основателей империи. Ардаль аэп Даги когда-то пользовался расположением отца действующего монарха. Даже после заговора его семью не лишили титулов и земель. Но что-то с ними всеми было не так. То ли неуемные амбиции, то ли страсть к заговорам, убийствам и другого рода сомнительным делам… она не знала.

Сама Эйлан, если рассуждать со стороны, могла бы стать идеальной императрицей. Она получила хорошее образование и с юного возраста была представлена в высшем свете. Досадное недоразумение с не сложившимся браком не могло этого изменить. Но Жаклин видела не только достоинства.

— Ее нельзя возвращать в столицу, — сказала она, обмахиваясь веером, — По крайней мере, сейчас. Ты же видела, как она себя вела. Глядишь, вытворит что-то из рук вон, а тебе потом расхлебывать…

Кларисса помедлила, смакуя охлажденное вино.

— А что ты предлагаешь? Она должна предстать перед местной знатью и напомнить им, какой должна быть истинная имперская аристократка. Снова стать вхожей во дворец. Добиться того, чтоб ее присутствие ни у кого не вызывало подозрений. Только так мы сможем…

— Глупости. У этой чрезмерно нервной особы губы дрожат, стоит вспомнить о Деитвене. Того и гляди, не посмотрит на этикет и вцепится приблуде из Цинтры в волосы. С нее станется.

— Ну не настолько же она глупа! Я бы и рада, — сказала маркиза, понизив голос, — найти другую, да вот только мне все отказали. Даже родичи де Веттов, представляешь? После неудавшегося заговора все они зажили своей жизнью, кроме этой. Она — единственная, на кого мы можем поставить.

— Да уж, — усмехнулась Жаклин, — Все те, у кого побольше мозгов, Деитвена сторонятся. А эта твоя Эйлан ведет себя ровно противоположным образом.

Цирилла ценила леди Конгрев больше других придворных. Не было никого другого, кому девушка могла бы доверить свои тайны и переживания без страха быть осмеянной. В большинстве случаев не доходило даже до строгого осуждения, ведь госпожа Стелла смотрела на выходки своей подопечной через призму ее возраста и попустительствовала им куда больше, чем предписывали приличия. В ответ лже-княжна старалась не злоупотреблять оказанной благосклонностью и делала все для того, чтоб графине Лиддерталь было за нее не стыдно.

Она часто шла на ответные уступки и выполняла сказанное Стеллой, хотя она же учила Цириллу тому, что подчиняться она должна исключительно императору. Ей всегда было тяжело отказывать тем, кто был к ней действительно добр. Рано или поздно, думалось лже-княжне, это может привести к самым неожиданным последствиям.

Бродить по саду Цирилла не любила. По крайней мере, поздней весной и летом. В жаркую пору немилосердное южное солнце вынуждало ее целыми днями отсиживаться во дворце. На улицу она не совалась даже утром. Деревья, дававшие тень, не могли обеспечить должную прохладу, и уже к середине прогулки императрице хотелось самым неприличным образом забраться в фонтан. Она усмехнулась, представив себе подобное зрелище. Ее и так считают диковатой; обучение манерам в глазах нильфгаардской аристократии не сделало ее равной тем, кто здесь родился и вырос.

Идея с загаром с треском провалилась. Ее бледная, почти белая кожа после получасовой прогулки приобрела красный оттенок. Лицо, шея и область ключиц выглядели не лучшим образом; в очередной раз посетовав на погоду и попросив прощения за сорванную прогулку, Цирилла скрылась в дворцовых коридорах. Думать о красе лица ей совершенно не хотелось.

Отослав служанок и фрейлин, она самостоятельно сняла тяжелые украшения и поспешила сменить платье. Никаких корсетов и пышных юбок; сегодня явно не подходящий день для подобного облачения. Только взглянув в зеркало, Цирилла смогла оценить масштаб проблемы. Ее лицо покрылось красными пятнами и выглядело так, словно императрицу поразила неизвестная кожная болезнь. Она знала, что это не так. Нильфгаардский климат не подходил северянке. Обладательница натуральных светлых волос, совершенно бесцветных бровей и длинных, белых ресниц переживала что-то подобное вот уже третий год подряд. В редкие дни, когда ее настроение было хорошим, Цирилла говорила, что даже местная погода делает все для того, чтоб выкурить ее отсюда.

Наново соорудить сложную высокую прическу самостоятельно она не смогла; пользоваться помощью посторонних не хотела. Обожженная солнцем кожа не терпела прикосновений, а потому императрица стянула серые локоны в две тугие косы, доходившие ей почти до пояса. От атрибутов власти пришлось отказаться. Цирилла отложила даже тонкий золотой обруч, который носила практически каждый день. В ее графике на сегодня не было ни одной важной встречи, требующей чрезмерного внимания к внешнему виду. Никаких аудиенций с подданными и дипломатами, ради которых нужно было рядиться в тяжелые одежды с солярными символами, дабы они понимали, с кем говорят. Императрица позволила себе вольность.

От темных, многослойных платьев она отказалась. Видят боги, придумавший дворцовый нильфгаардский дресс-код отличался поразительным человеконенавистничеством. Даже мужчины изнывали от жары, вынуждено облачаясь в блузы, дублеты с баффами и облегающие штаны. Что уж говорить о женщинах.

Легкое светлое одеяние простого кроя нравилось императрице куда больше. В этом вопросе на нее не действовали даже многочисленные возражения Стеллы Конгрев, которая говорила о том, что следует отдавать предпочтение глубоким, насыщенным цветам; дескать, бордовый, черный и темно-зеленый делают ее лицо куда выразительнее, да к тому же, тут так принято. Светлые оттенки, по мнению статс-дамы, Цирилле совершенно не подходили.

***

Осмелев после ночного разговора и окончательно убедившись в собственной безнаказанности, лже-княжна вознамерилась найти императора и уговорить его пообедать с ней. Несмотря на неудавшуюся прогулку, Цирилла пребывала в хорошем расположении духа. Дурное самочувствие и слабость окончательно ушли.

Завидев Стеллу Конгрев, она сделала все для того, чтоб прошмыгнуть незамеченной. Ранее наставница отчитала императрицу за то, что супруг провел с ней весь день, попыталась воззвать к совести и напомнила, что у Деитвена есть государственные дела. Цирилла знала, что подобные капризы точно вызовут ее неодобрение.

Быть незаметной императрица Нильфгаарда умела лучше всего. Когда ей было нужно, лже-княжна с легкостью терялась среди многочисленных подданных и гвардейцев. Дворцовая анфилада была выстроена таким образом, что девушка без труда сумела скрыться в многочисленных коридорах и комнатах, предназначенных для переговоров и аудиенций.

Войдя в небольшое помещение перед кабинетом Эмгыра вар Эмрейса, Цирилла замерла. Неожиданно для нее, тут уже были посетители. Камергер Мерерид стоял поодаль красивой темноволосой девушки, одетой в платье с выдающимся декольте. Темные глаза, как и у большинства жителей империи, ровная, в меру загорелая кожа, пухлые губы и высокая, сложная прическа. Взглянув на нее, лже-княжна практически сразу поняла, что перед ней находится зажиточная аристократка, ожидающая приема императора.

Императрица испытала легкое огорчение. Едва ли удастся отменить разговор, если она уже здесь.

Мерерид суетливо поклонился, но титула называть не стал. Гвардейцы, стоявшие у дверей кабинета, нервно переглянулись. Подобного за ними не водилось. Слуга, обычно не позволявший себе прикасаться к знатным особам, попытался мягко подтолкнуть незнакомку к двери. Та осталась на месте.

— Эмгыр вар Эмрейс вас ожидает, — настойчиво сказал он, — Не заставляйте его терять терпение.

— Что вы себе позволяете? — спросила Цирилла, когда тот оттеснил аристократку к тяжелой двери.

— Ваше Величество, я…

Он не успел закончить. Эйлан оттолкнула руку камергера и зло уставилась в лицо императрицы. Та могла поклясться, что этот взгляд пробрал ее до костей, заставив спину покрыться гусиной кожей. Редко кто был способен на подобное; в конце концов, она жила с Деитвеном.

Пауза уже успела стать неловкой. Аристократка словно взвешивала все «за» и «против», готовясь сказать или сделать что-то, что могло бы стоить ей расположения монарха. Она стояла неподвижно, но в осанке читалось чрезмерное напряжение. Готовая к действиям. Собранная. Словно змея перед броском.

— Так вот вы какая, — презрительно процедила она, — Императрица.

Почтительного поклона не последовало, но Цирилла его уже и не ждала. Она сделала пару шагов назад. Незнакомка позволила себе заговорить первой; лже-княжна не помнила, когда последний раз кто-то настолько грубо нарушал протокол и обращался к членам семьи императора напрямую без их на то разрешения.

Что-то подсказало ей, что ожидавшая аудиенции не привыкла склонять головы.

Отредактировано Лже-Цирилла (23.01.22 19:41)

Фраза о так и не появившемся наследнике ударила по Цирилле гораздо сильнее, чем она ожидала. Император эту тему тактично обходил. Не требовал и не спрашивал, не торопил, в глубине души осознавая, что тщедушная северянка не способна выносить здорового ребенка в своем нынешнем состоянии. Он предпочитал игнорировать вопросы и шепотки подданных, искренне не понимавших, почему императрица до сих пор не произвела на свет живого, крепкого мальчика. Мальчика, так необходимого правящей династии.

В первый год ее замужества отсутствие беременности мало волновало жителей дворца. Не думала о нем и Цирилла; ее воспринимали, как особу слишком юную для подобных вещей. И пусть формально она достигла брачного возраста, дамы воспринимали ее, как ребенка. На полные смущения и неловкости вопросы новоиспеченной императрицы Стелла Конгрев отвечала заверением в том, что император не ждет пополнения в первый же год. 

Цирилла была счастлива его благоразумию. Живя на севере, еще малышкой она наслушалась о том, как совсем молодые девушки умирали в родах, а вместе с ними погибали и слабые, недоразвитые дети. Ранние браки не порицались, а вот от преждевременного деторождения медики и ученые мужи советовали воздержаться. Жаль, что их слова мало кто воспринимал всерьез.

Эта беда с одинаковой силой затрагивала как простолюдинов, так и знать; родственный ее семье граф в одну из весен так потерял жену. Цирилла помнила заострившееся, худое лицо девушки, которая всего несколько месяцев назад была полнокровной красавицей. С мужем она прожила чуть больше года, не достигнув восемнадцатилетия. Позже девочка признала ее на портрете в его гостиной, когда вместе с матерью и отцом отправилась навестить безутешного вдовца. Тот рассыпался в горестных признаниях и клялся в любви покойнице. С портрета на нее глядела улыбающаяся красавица. Он был написан незадолго до удавшейся попытки зачать.

Многим позже она благодарила Деитвена за то, что ее не постигла подобная участь.

Во второй год аристократы еще пристальнее следили за публичными выходами императрицы. Ждали внешних перемен, пытались разглядеть округлившийся живот и гадали, когда же жена Эмгыра вар Эмрейса объявит о скором пополнении. Списывали ее слабость и бледность на недомогания, с которыми сталкиваются все женщины, находящиеся в ожидании ребенка. В конце концов, Цирилла часто пропускала приемы, практически не употребляла алкоголь, а также избегала длительных поездок. Император относился к ней с чрезмерной заботой и вниманием. Чем не повод для слухов о наследнике?

Третья годовщина брака была омрачена предположениями о болезни. Она не могла радоваться, не могла жить спокойно и наслаждаться, в общем-то, счастливым браком. Стоило кому-то заговорить об этом и ее день был безнадежно испорчен. Дамы обсуждали неспособность забеременеть с такой же легкостью, с которой говорили о платьях, шляпках, охотничьих партиях и загородных домах. Огромные усилия она прикладывала для того, чтоб не разрыдаться публично; знала, что подобные комментарии направлены на нее. Оттого чувствовала себя негодной, неполноценной, сломанной; понимала, что каждый мужчина хочет иметь сына, а император вдвойне нуждается в наследнике. Когда наступит момент, ему нужно будет передать империю тому, кто продолжит его династию, не даст ей угаснуть. Какая она тогда жена, если не может выполнить то, что предназначено ей высшими силами? Не справляется со своей самой важной обязанностью? Веками женщины давали новую жизнь. Нет ничего естественнее этого.

Леди аэп Даги попала в точку. Должно быть, до этой мерзкой особы дошли слухи, и она явилась для того, чтоб лично поглумиться над ней; напомнить, что Цирилла так и не сделала того, что от нее требовалось изначально. По правде говоря, императрице было плевать на то, чья она дочь. Не волновала и внешняя красота, в которой Эйлан значительно ее превосходила. Важно было только одно: она негодная жена, не способная родить здорового сына.

— Я, пожалуй, пойду, — максимально холодно проговорила северянка. Ее осанка оставалась такой же ровной. Ни один мускул на лице не дрогнул.

Нельзя было позволить этой девушке заговорить с ней еще раз. Иначе она не выдержит, и видят боги, прикажет гвардейцам выволочь аэп Даги прочь. Не посмотрит на вар Эмрейса, взиравшего на нее с необъяснимой тоской. 

— И не наказывайте камергера, если можете — напоследок попросила Цирилла, — Он пытался не допустить этой встречи.

***

Уединившись в своих покоях, императрица изо всех сил ударила кулаком о стену. На содранных костяшках мгновенно выступила кровь, но этого было мало. Злость, кипевшая в ней, требовала выхода. Последующие несколько ударов не принесли облегчения; кровавые ссадины становились больше, но боли не было. Она не чувствовала ничего, кроме ярости, обиды и ненависти к самой себе. Плевать на эту аэп Даги. Сколько их таких перешептывается, сплетничает и поливает ее грязью, когда никто не слышит. Не она первая, и последней точно не будет.

Будь на то воля императрицы – она бы уже родила ему ребенка, а может даже двойню. Плевать на то, какие усилия для этого потребовались бы. Обратиться к лекарям, магичкам, да что там, до хрипоты молиться Великому Солнцу днями напролет – Цирилла была готова ко всему. Но горестный взгляд Стеллы Конгрев говорил гораздо больше, чем все утешительные слова, которые та могла найти. Не было такого способа.

Графиня Лиддерталь изъяснялась витиевато. Ссылалась на опыт. Мол, подожди, окрепни, пересмотри привычки и перестань думать о ребенке, тогда все получится. Требуется время. Такие вопросы не терпят спешки. Дело не в тебе, просто подходящий период еще не наступил.

Когда в дверь постучали, Цирилла вздрогнула. Она понадеялась, что это не он. В жалости мужа она не нуждалась и боялась ее больше, чем его гнева; и так провинилась. Когда четко различила шуршание юбок, то с неприсущей ей строгостью сказала им убираться. Ожидаемо, они не послушались. Разозлившись, императрица распахнула двери покоев, едва не огрев одну из фрейлин по лицу. Она совершенно забыла о руках, ею же разбитых в кровь. Даже на платье появились крупные красные капли. Светлая ткань, так некстати ею выбранная, контрастировала с ярко-алым.

Девушки отшатнулись от своей госпожи, словно увидели призрака. Одна сразу же поднесла к лицу надушенный платок и о чем-то запричитала. Кто-то поспешил ускользнуть.

— Все прочь, что вам не понятно?! — от былого спокойствия не осталось и следа, — Я нуждаюсь в уединении и чтоб ни единой сплетни, ни единого смешка.

Императрица не позволила маске холодной, надменной женщины спасть. Разумеется, она таковой не была, но того требовала ситуация. Плохо, как же все плохо. Цирилла жалела о том, что муштра Стеллы так и не сделала из нее бесчувственную, лишенную переживаний аристократку. Так было бы лучше.

Ровно пять минут потребовалось для того, чтоб некстати упомянутая графиня Лиддерталь появилась в коридоре. За ней следовала девушка, которая ранее отлучилась. Цирилла выругалась про себя и заперла дверь перед ними всеми. Пусть думают, что хотят, сплетничают, называют ее умалишенной. У нее выдалась омерзительная неделя. Начиная с совершенно несвоевременной новости об отъезде Деитвена, и заканчивая появлением аэп Даги — все было против нее.

«Настоящая княжна смогла бы справиться с такой простой задачей. Император давно бы нянчил здорового младенца» — предательски подсказал внутренний голос. Не в силах совладать со своими эмоциями, императрица схватила вазу и с силой бросила ее в стену. Та разлетелась на мелкие кусочки, засыпав пол стеклянной крошкой. Руки сильно саднили.

Хрупкое равновесие было окончательно разрушено. Еще вечером она думала, что все в ее жизни хорошо. Теперь мысли занимала собственная ущербность. В дверь постучали еще раз. Привычного шелеста юбок и оживленной болтовни юная императрица не услышала.

Цирилла испытала смесь раздражения и стыда, когда в комнату вошел камергер. Она не хотела видеть и его; однако, услужливый, вежливый Мерерид куда меньше других заслуживал ее негодования и замечаний, чем не в меру любопытные фрейлины. Он делал свою работу. Лже-княжна не желала усложнять ситуацию еще больше и надеялась на то, что инцидент с Эйлан не станет причиной выговора. Завидев свою госпожу, он почти втолкнул невоспитанную аристократку в кабинет. Едва ли ради кого-то другого стал бы делать  подобное.

Она не противилась его действиям. Молчала, с трудом подавляя желание извиниться за устроенный беспорядок. Стоило признать — разбитая ваза успокоила Цириллу куда лучше сбитых костяшек, теперь доставлявших ужасный дискомфорт. Повезло, что от украшений она избавилась еще утром. Сломать палец благодаря обручальному кольцу было куда проще, чем казалось на первый взгляд.

Когда наконец-то заговорила, голос был удивительно хриплым. Не стоило повышать голос на фрейлин. Она не любила этого. Как оказалось — не без причины.

— Спасибо. И передайте Его Императорскому Величеству, что я непременно поужинаю с ним, — тихо сказала Цирилла, проводив камергера взглядом.

Императрица понимала, что ее решение нельзя назвать разумным. Следовало воздержаться от встреч с супругом, не злить его своим присутствием еще больше. Кто знает, что он подумал, когда она поспешно убралась из кабинета днем. Какие выводы сделает, когда верный слуга расскажет ему об увиденном в ее покоях беспорядке. Наверняка спросит о происхождении ссадин.

Будь это формальная встреча — она бы могла надеть перчатки. Скрыть приобретенный недостаток при помощи хитрых украшений. Справиться с болью не так сложно, зато такая мера оградила бы императрицу неприятных вопрошающих взглядов. Цирилла пребывала в уверенности, что ее план имел все шансы на успех, предстань она не перед мужем, видевшим ее насквозь, а перед каким-нибудь чиновником или аристократом. Даже если Мерерид пожалеет ее и не поделится подробностями с Деитвеном, она выдаст себя сама. Врать ему не представлялось возможным. Ложь была суровым испытанием для военачальников, аристократов и чиновников, что уж говорить о лже-княжне. При попытке соврать она неизбежно начинала путаться и сбиваться, совсем не царственно пялилась в пол и краснела.

Только единожды ей удалось выстоять, выдержать его холодный, строгий взгляд, дополненный не менее тяжелыми вопросами. Давно, когда Деитвен спрашивал о настоящем имени, напуганная девочка сумела настоять на своем и не выдала ничего. Ей было до одури страшно; даже страшнее, чем во время осады Цинтры, хотя доселе светловолосая дворянка и представить не могла, что может бояться кого-то настолько сильно. Многочисленные ренегаты, мародеры и прочие сомнительные личности не внушали ей столь сильного ужаса.

Со временем страх перед мужем практически исчез, уступив место другим, не менее противоречивым чувствам. Но стоило ему проявить к ней строгость, выказать свою злость или сделать замечание — все возвращалось на круги своя. Наверное, во дворце не было такого человека, который бы с полной уверенностью мог бы сказать о том, что не боится Эмгыра вар Эмрейса.

Отказывать императору, тем не менее, не хотелось. Она цеплялась за каждую возможность провести с ним хоть немного времени прежде, чем он уедет. Цирилла гнала от себя горестные мысли о возможном неудачном исходе военного конфликта. Император не бессмертен. Его тоже могут окружить и убить. Гвардейцы «Имперы» сделают все для того, чтоб этого не случилось, солдаты регулярной армии им помогут, но… никогда не знаешь, кто именно окажется предателем. Потому лже-княжна никогда не избегала совместных прогулок и ужинов. Как только у императора появлялся свободный вечер, она с радостью разделяла с ним минуты редкого отдыха.

***

Диллед составляла письмо. Перечитывала, недовольно фыркала, а затем разрывала на мелкие части, пока написанное на обрывках переставало быть различимым. Фрейлина находилась в высшей степени недовольства своей работой. Вопреки замыслу, Цирилла Фиона не только не охладела к мужу, но и стала проводить с ним существенно больше времени.

Попытка достучаться до нее, утешить и пожалеть после того, что показалось фрейлине неудачной аудиенцией, тоже не возымела успеха. Молодая императрица из кроткой, замкнутой мыши вдруг превратилась в самый настоящий ураган ярости. Выставила их прочь. Внезапно для всех повысила голос и чуть не приложила тяжеленной дверью ее новую подругу.

Стелла Конгрев чуть позже дала понять: императрица не в духе, никого из них видеть не желает, в компании не нуждается. Строго-настрого запретила болтать об увиденном. Заявила, что если детали происшествия просочатся за пределы дворца — выдавшая их немедленно отправится туда, откуда приехала.

Фрейлина написала маркизе обо всем. О поведении Цириллы и визите Эйлан, внезапно зачастившем в покои жены Деитвене и многочисленных слухах, их окружавших. Не упустила возможность позлорадствовать на тему внешнего вида обгоревшей на солнце княжны, но потом подумала о том, что эту несущественную подробность можно было опустить. Попросила написать о планах и передать послание через доверенное лицо.

Вечером Диллед отправилась в город. Никто не хватился; фрейлинам устроили вынужденный выходной и все они занялись своими делами. Кто-то отсыпался после выполнения трудных поручений, кто-то прогуливался по саду, а кто-то и вовсе покинул обитель императора. Предусмотрительно спрятанное письмо она отдала нужному человеку. Тот сказал, что доставит его в Туссент, как и полагается. Фрейлине показалось, что тон его голоса изменился. От привычной бойкой удовлетворенности немалым заработком и относительно легкой работой не осталось и следа. Мужчина показался ей нервным и неуверенным, но отобрать письмо на виду у прогуливающихся жителей столицы Диллед не могла. Это бы вызвало слишком много подозрений. Еще больше, чем фрейлина, лично передававшая послание.

Уроженка Сальма не могла доверить это кому-то другому и вопреки всем просьбам маркизы, сама отправляла письма. Казалось, что стоит положиться на постороннего, и он тут же продаст информацию не тем людям. Оставлять письма во дворце в условленном месте? Совершенно глупая идея, от которой Диллед отказалась сразу же. Специально обученные люди часто шерстили комнаты на предмет отверстий для подслушивания. Они могли совершенно случайно наткнуться на них.

Возвращаясь во дворец, Диллед едва разминулась со старшим дознавателем. Этот высокий, светловолосый и до безумия неприятный мужчина с льдисто серыми глазами выбивался среди подчиненных главного разведчика; примечательная внешность позволила ей хорошенько запомнить его лицо. Фрейлина видела дознавателя дважды; один раз он лично привез императору какие-то бумаги, а второй пришелся на сегодняшний вечер. К ее огромному облегчению, он даже не взглянул на девушку.

Диллед выдохнула только тогда, когда погрузилась в блаженную полутьму выделенных им с товаркой покоев. Та уже спала и фрейлина с бешено колотящимся сердцем решила незамедлительно последовать ее примеру. Кто знает, для чего этот тип приезжал. Будь дело в ней — наверняка бы ей не позволили вернуться.

Надо выспаться, иначе того и гляди, недобрая нервозность заставит совершить непоправимую ошибку.

***

Вернувшись в имение своей подруги, любезно согласившейся ее принять, Эйлан не стала рассказывать о пережитом унижении. Ограничилась простыми заверениями о том, что северянка страшна, как и все нордлингские женщины, дурно воспитана и к тому же, до безумия худа. Средний, в общем-то, рост, в ее случае выглядел скорее недостатком. Даже выйдя из подросткового возраста, нескладная Цирилла до сих пор не приобрела типично женской привлекательности.

Высмеяв выбор Деитвена, они поспешили отужинать и разойтись по своим покоям. К ночи прибыл муж хозяйки дома, но та не стала встречать его так, как полагается. Чиновник, трудившийся в одном из многочисленных ведомств империи, не любил этого. Подруга пообещала, что обязательно познакомит их за завтраком. Если, конечно, он не пренебрежет им и не отправится на работу пораньше.

Эйлан ужаснулась тому, какой могла бы стать ее собственная жизнь. В жене чинуши, раздававшей указания нянькам и слугам, неизбежно изменившейся и подурневшей, почти не угадывалась одна из самых видных дебютанток. Некогда лучшая подруга Эйлан блистала вместе с ней на балах и крутилась в высшем обществе. Ее семья сумела приумножить состояние и удержаться при дворе Узурпатора. После прихода к власти Эмгыра вар Эмрейса она вынуждена была умерить собственные аппетиты, и поспешила выйти замуж за того, кто звал. А ведь именно ее дочь Ардаля хотела видеть в роли фрейлины.

Размышления о несчастной судьбе пришлось отложить. Еще утром Эйлан думала о том, что император непременно смягчится и пригласит ее на ужин. Попросит остаться во дворце в качестве дорогой гостьи. Вспомнит ее, точно вспомнит. В отличие от отца, за ней не числилось провалившихся военных операций, и гневаться на нее было не за что.

Будь она более сдержанной, не допусти оскорбления цинтрийской выскочки — обязательно провела бы в ее компании несколько часов. Плевать на маркизу; Эйлан бы отравила мерзкую девку, да так, чтоб на нее не пала тень подозрения. Почему должна умирать она, или, к примеру, Деитвен? Нет, им предназначено быть счастливыми, в то время как северянки во дворце и быть не должно.

Дочь Ардаля аэп Даги обращалась с отравляющими веществами лучше, чем с лентами для волос, приспособлениями для макияжа и украшениями. Аристократка умела разрезать фрукт так, чтоб отравленная половина досталась жертве в то время, как сама Эйлан съедала другую, не вызывая, тем самым и толики подозрений. Сильнодействующий яд в зависимости от дозировки мог убить как практически мгновенно, так и в течение нескольких дней. Потому он подходил для самых разных целей.

Отредактировано Лже-Цирилла (24.01.22 20:40)

Какое-то время Цирилла молчала. Смотрела сквозь него невидящим взглядом. А затем рассмеялась так, словно император сказал что-то забавное. Унять нервный смех получилось не сразу. 

— Вы еще не уехали, а от меня уже попытались избавиться. Вот она, хваленая нильфгаардская оперативность, — проговорила императрица и принялась разглядывать свои руки. Она не прикасалась к приборам, не трогала блюд, но что делать, если яд был на дверной ручке? Может быть, в следующий раз им измажут ее гребень для волос? Подольют в кувшин с водой?

Хотелось умыться. Вымыть руки до скрипа.

Подскочивший пульс не спешил возвращаться в норму. В глазах вновь появился тот самый лихорадочный блеск, который выдавал чрезмерное волнение. Цирилла научилась держать себя в руках. В большинстве случаев ее осанка, мимика и речь оставались неизменными даже в те моменты, когда ей было трудно устоять на ногах от нервных потрясений. К сожалению, сейчас контроль ослаб. Она не могла стереть с лица дурацкую улыбку.

Должно быть, предназначение (если, конечно, высшим силам было дело до кого-то вроде нее) над Цириллой насмехалось. Не меньше. Она выжила в суровых военных условиях. Удивительным образом не подхватила какую-нибудь дрянь, слоняясь по лагерям беженцев. Не лишилась рассудка от постоянного созерцания мертвых тел. Пережила похищение. И ради чего?

На девочку силком натянули чужую личину, облачили в шелка и брильянты, но придворные интриги на поверку оказались даже опаснее ее прежней жизни. Не было такого места, где лже-княжне ничего не угрожало. Если неудавшийся отравитель не испугался и проник в хорошо охраняемый дворец — намерения у него были самые, что ни на есть, серьезные. Возможно, он действовал не один и в ближайшее время кто-то другой постарается закончить начатое.

Цирилла перебирала в уме тех, кто по ее мнению мог отважиться на подобное. Многочисленные знатные злопыхательницы ею тут же отметались. Они были, в большинстве своем, замужними. К тому же, ни одна из них не представляла интереса для Эмгыра вар Эмрейса. Фрейлины не стали бы действовать подобным образом. Их удел – шпионить за ней, распускать сплетни и пытаться соблазнить ее мужа.

Сколько золота несостоявшийся убийца получил за то, чтоб на месте несчастного дегустатора оказалась действующая императрица? Она с легкостью сумела представить свое тело там, на полу. Полопавшиеся сосуды, расширенные зрачки и кровавую пену на губах. Дергающиеся конечности. Цирилла старалась не думать о пережитых им ощущениях, но у нее ни черта не получалось. Все это казалось ей каким-то непрекращающимся кошмаром, дурным сном, который вот-вот прервется. Только прерываться он совсем не спешил.

Императрица всерьез жалела о том, что впав в ступор, не смогла сразу же покинуть комнату. Он пытался уберечь ее от шокирующего зрелища, но она сама сделала все для того, чтоб в подробностях запомнить лицо слуги. Трупы во дворце были для нее чем-то сродни метели посреди имперского лета. Да, о спокойствии и тишине ей приходилось только мечтать, ведь придворная жизнь состояла из постоянной спешки, суеты и болтовни, но никогда ранее Цирилла не видела отравленных слуг.

Проигнорировав вопрос сидящего рядом Эмгыра, она принялась теребить косу. Есть совершенно не хотелось. Говорить тоже. На губах запечатлелось дурное веселье, которого она вовсе не испытывала. Манеры. Нужно было вспомнить о манерах. Деитвен будет хмуриться, мол, девушка, как смеешь ты не отвечать своему императору? Где твое воспитание?

Одно Цирилла поняла точно. Ей действительно нельзя доверять окружающим. Даже тем, кто ничего плохого не сделал. Все может измениться в любой момент. Их могут подкупить так же, как подкупили того, кто отвечал за ужин.

***

Маркиза аэп Кланвог так и не получила весточки от фрейлины, приставленной к северянке. Нерадивая девка в очередной раз забыла о данном обещании. Даром, что знатная; такая же глупая, как и простолюдинки. Кларисса переоценила ее. Наверняка та предпочла провести вечер за каким-нибудь совершенно бесполезным занятием вроде чтения или вышивки. А может и вовсе сдружилась с проклятущей северной приблудой и рассказала ей обо всем.

Мысль о раскрытии заговора, чуть погодя, Кларисса все же отмела. Если бы девчонка пошла на подобную дерзость, то уже спустя каких-то полчаса столкнулась с дознавателями главного имперского шпика. А там… выложила бы им все, что успела разузнать. Под пытками или без них.

Люди Ваттье де Ридо не зря проедали свой харч; они отрабатывают ставку с полной отдачей. Не даром Нильфгаардская разведка — одна из лучших среди существующих! Цепные псы императора, подумалось маркизе, достали бы всех участников этой странной авантюры. Хоть в Туссенте, хоть за пределами империи. Стоило им только предположить, что против Белого Пламени планируется заговор, тот же час вскипела работа по предотвращению необратимых последствий. Великое Солнце, эти бы добрались и до нее.

Они полностью оправдывали свое неформальное название. Будучи ушами и глазами императора, ищейки из кожи вон лезли, дабы выслужиться перед  Деитвеном. Первыми принести ему новости об очередном запытанном, обезглавленном или удушенном предателе империи, недовольном аристократе или землевладельце, не выплатившем подать. Добиться от него хотя бы одобрительного кивка, не говоря уже о повышении.

Вот уже три дня подряд Диллед не писала ничего. Ни единой строчки о том, что происходит в столице. Маркиза старалась не думать о том, что все раскрылось. Что-то подсказывало, что у недотепы из Сальма были на то свои причины.

Когда гонец, наконец, прибыл, маркиза с каким-то нездоровым остервенением выдрала письмо из его рук. Тонкие губы растянулись в улыбке. Послание из Города Золотых Башен. Она едва сдержалась от того, чтоб прочесть его на улице. Надежно заперев дверь гостевых покоев, аристократка сорвала печать. Радость ее улетучилась так же быстро, как и появилась.

— Чертова ненормальная сука, — выругалась она, чувствуя, как краска медленно сходит с лица.

На бумаге аккуратным почерком было выведено то, что возможно ляжет в основу обвинительного приговора. Да что там, конечно ляжет, если об этом прознает кто-то кроме получательницы! Кларисса покрыла бы ее отборной бранью, будь нервозная идиотка перед ней.

«Я наконец-то приняла решение, на которое так долго отваживалась… Единственное правильное решение», — писала Эйлан, прямо не называя никаких имен. Даром, что ее патетичный энтузиазм скользил в каждой строчке. Ни с чем не спутаешь. Отвратительная, манерная дура.

«И пусть сегодня он меня отверг, вскоре у него не останется иного выбора. Мой возлюбленный станет вдовцом. А я утешу его истерзанное сердце. Он оценит мою способность к прощению, ведь она так редка в наше время. Забудет о позорном изгнании со столицы. Простит мне все, в чем ранее обвинял и примет, как единственную достойную его любви».

Отредактировано Лже-Цирилла (25.01.22 02:56)

В иной ситуации Цирилла испугалась бы. Отстранилась, зажмурилась, вскрикнула. Но сейчас не стала. Позволила ему сделать то, что следовало сделать с самого начала. Она нуждалась в подобном жесте куда больше, чем могла себе представить. Необходимая жесткость с его стороны смогла вернуть ее в реальность. 

— Это ничего…. — тихо ответила лже-княжна, — Я не в обиде.

Она сидела смирно, пока он расплетал ее волосы. Усмехнулась тому, что император дергал тонкие, светлые пряди куда реже, чем это делала госпожа Конгрев. Она действительно не злилась и не обижалась. Во всяком случае, не на него.

Эмгыр вар Эмрейс нервничал не меньше своей горемычной жены; это было видно. Ранее он никогда не позволял себе обращаться с ней подобным образом. Был строг, но справедлив. Всегда сохранял холодный ум, здраво оценивая ситуацию. Хватило бы пальцев одной руки для того, чтоб пересчитать все те разы, когда он повышал на нее голос. Цирилла это ценила.

Она прекрасно понимала, что иной бы не стал терпеть ее характер. Мнительная, слишком опасливая, местами плаксивая и даже истеричная, она не питала иллюзий насчет собственных личностных качеств. Он был хорошим мужем. Куда лучшим, чем она заслуживала.

С другой стороны, к человеку и мужу прилагались титул, земли и обязательства. Государственный аппарат со всеми его особенностями. Дворцовые интриги, жертвой которых она едва не стала. Соблазн был велик, но возлагать на него вину за действия других едва ли казалось правильным. Он не мог контролировать происходящее вокруг в полной мере. Не мог, хоть всеми силами пытался. Деитвен не меньше ее самой нуждался в отдыхе и передышке. Она не должна была злиться за резкость.

— Останусь. Но только если сам постараешься отдохнуть, — обернулась к нему, силясь понять, в каком расположении духа находится муж. Привычная непроницаемость вернулась, — На тебе лица не было. Нельзя же с собой так…

Она вовремя замолчала, в очередной раз напомнив себе о том, что не положено делать или говорить чего-то такого, что способно оскорбить его достоинство. Император не слаб и не болен. Более того, он держится куда лучше, чем его не в меру эмоциональная избранница. Цирилла, уже остывшая после случившегося, вновь начала рассуждать так, как ей причиталось изначально.

***

Эйлан проснулась от грохота. Вопреки ожиданиям, в комнате не было никого. Ни назойливой служанки, пришедшей пригласить ее на завтрак, ни самой Эвелин, у которой она гостила. Занимался рассвет. Ночная тьма посерела, предвещая появление солнца. Столь ранний час не подходил для суеты и нелепой возни, способной нарушить сон хозяев и гостей. Дочь Ардаля тихо поднялась с постели и, стараясь не выдать себя, приоткрыла дверь. 

Коридор встретил ее все такой же оглушительной тишиной. Ей не попались слуги, по обычаю поднимавшиеся еще до восхода. Не увидела и хозяина, который также предпочитал ранний подъем. Эвелин рассказывала о том, что утренние часы он проводит в кабинете за подготовкой бумаг для начальства, а если вдруг не успевает — то и вовсе уезжает без завтрака. Фанатично предан работе. Подруга вечно сетовала на это в письмах. Начальник мужа хоть и обладал репутацией человека с легким характером, тем не менее, строго требовал исполнения должностных обязанностей.

Во всем этом ей чудилось что-то недоброе. Эйлан выросла в имении отца, а потому лучше других знала о том, в каком ритме протекает жизнь знатного дома. Любое отклонение должно было иметь четко обоснованные причины. За проступки и лень плохих слуг наказывали, а то и вовсе выгоняли. Подыскать хорошее место после такого было практически невозможно. Дело было явно не в нежелании работать.

Эйлан спустилась не первый этаж и прислушалась. Говорили в соседней комнате.

— Великое Солнце, да ты хоть понимаешь, во что ввязалась?! Во что втянула нашу семью? Нет, я непременно разберусь в том, что там произошло и если только она в этом замешана… если только ты об этом знала… полетят головы.

— Она просто хотела его увидеть! Разве мимолетная встреча делает ее преступницей? Так велит ваше хваленое правосудие? Бросать женщин в пыточную за чувства?! — Негромко, но вместе с тем, достаточно твердо и пылко говорила ее давняя подруга.

Хозяин дома ударил сжатым кулаком по столу. Во всяком случае, именно так Эйлан расценила то, что услышала.

— Ты ничего не знаешь о правосудии, милая, — ответил Роган Глир, и в голосе его явственно звучала горечь, — Ничего не знаешь благодаря мне. Я смог вытащить тебя тогда, ведь ты в заговоре не участвовала и прямым выгодополучателем не была. Но если эта твоя аэп Даги пошла на подобное — я не посмотрю на то, что ты моя жена.

Великое Солнце, если бы она только знала, что этот образованный, статный мужчина, который приветливо встретил ее в своем доме, работает на Ваттье де Ридо! Она бы в жизни сюда не сунулась! Ах, почему Эвелин ничего не рассказала о том, куда он устроился…. Должно быть, старая подруга не доверяла ей в полной мере.

Послышались сдавленные всхлипы. Эйлан поняла, что стоять на месте больше не имеет смысла. Все также тихо она поднялась на второй этаж и поспешно оделась. Собрала только нужные вещи и накинула плащ с массивным капюшоном. Улыбнулась своим мыслям: цинтрийка наверняка была мертва, вот разведка и встала на уши в поисках того, кто ее прикончил. Аэп Даги предпочитала думать о том, что нигде не прокололась. Со слугами договаривалась не она, да и с ядом управлялись другие. Против нее у них нее было ничего кроме того злополучного визита.

Ей стоило убраться подальше, избавиться от косвенных доказательств. Если Эвелин рассказала все мужу — дела ее плохи. Нужно было оставить столицу. Незаметно для хозяев дома Эйлан добралась до конюшен. Не найдя старшего конюха, застала там лишь мальчишку, который носил воду.

— Седлай моего коня. Вон того, черного, — сказала она, бросив монету. Не золотую, разумеется, но и той хватило, чтоб конюшонок оставил ведра, — И поживее.

Тот помялся, а затем принялся выполнять поручение. Госпожа не предупреждала его о подобном, да и хозяин имения ничего не говорил, но отказывать знатным гостям старшего дознавателя, очевидно, было дурной идеей. Еще высекут за нерасторопность.

Видят боги, Эйлан ненавидела ездить верхом, но у такого способа передвижения находились свои плюсы. Он позволял не полагаться на других людей. Туповатый, опасливый возница мог бы ее задержать, а тут аэп Даги была предоставлена лишь себе самой. Вонь конского пота после длительной дороги представлялась ей существенным недостатком, но в Городе Золотых Башен враз стало слишком опасно. Нельзя задерживаться. Не сейчас. Дабы стать женой Деитвена, она должна, прежде всего, пережить это смутное время.

Путешествовать по трактам Эйлан не боялась. Они оставались до безумия многолюдными даже в месяцы торгового простоя, а потому отлично охранялись. В центральном Нильфгаарде не рыскали многочисленные ганзы. Ее разве что мог остановить один из патрулей, но аэп Даги уже продумала наперед, что будет делать, если это произойдет. Для начала, она назовется и с напускной строгостью напомнит о том, что приходится сестрой молодому герцогу аэп Даги. Если солдафонов и это не убедит, Эйлан расскажет им, что император лично велел ей покинуть столицу. Подкуп она оставила в качестве последнего аргумента.

***

Диллед вытирала слезы и с непритворным страхом глядела на Ваттье де Ридо.

— Маркиза говорила мне, что поможет выбиться в люди. Я же… всего лишь младшая дочь графа… из захолустья… — ее слова перемежались частыми всхлипами, — Просила рассказывать ей о том, что во дворце происходит. Ничего серьезного, только сплетни. Кого приблизили, кого отослали… кто с кем… ну вы понимаете…

С мокрых волос фрейлины капала вода. Ваттье предположил, что она уже теряла сознание. Выглядела Диллед существом исключительно хрупким, изнеженным и пугливым. Таких даже пытать не нужно для того, чтоб они рассказали все, что знают. Достаточно показать ножи или иглы и вся информация льется из них, как из рога изобилия. Успевай записывать.

— Это нужно было для того, чтоб она давала мне советы! Не подумайте ничего дурного, но я о здешних нравах ничего не знаю! Не хотелось опозориться… они ведь смотрели на меня, — она вновь затряслась, — Как на дуру провинциальную. А маркиза, она в высшем обществе чувствует себя, как рыба в воде. Не то, что маменька…

— И Эйлан аэп Даги ты не знала?

— Нет, господин.

— Чудненько, — Ваттье цокнул языком, а затем встал со стула. Верить ей на слово, он, разумеется, не собирался.

Предатель, изменник и заговорщик мог выглядеть как угодно. Занимать абсолютно любую должность. Совсем юные девочки, почтенные женщины, высоко зарекомендовавшие себя на службе мужчины — никого нельзя было упускать из виду. Даже молоденькую, дрожащую фрейлину, сидящую перед ним в одной лишь сорочке, Ваттье с уверенностью мог представить в роли коварной отравительницы. Он выучил этот урок на собственной шкуре. Картия, его дорогая Картия тоже выглядела сущим ангелом. Тем не менее, ее преступление едва не стоило ему головы.

— Маркиза ее погостить звала! — жарко заговорила она, — А с такими как я, госпожа аэп Даги встречаться бы ни за что не стала. Она же… из такой уважаемой семьи…

— Полно тебе, — он устало потер виски, — Давай по существу. Знала ли маркиза о том, что аэп Даги приедет? Может быть, это она направила ее сюда?

— Нет… точнее, никак не могу знать. Мне она об этом ничего не писала.

— Письма в спальне? Лучше тебе мне не лгать, милочка, комнату все равно обыщут. И тогда, — Ваттье придал взгляду нужную суровость, которая иным внушала настолько сильный страх, что иных мер не требовалось, — Тогда с тобой буду говорить не я.

Она вновь зарыдала в голос. Ему понадобилось шикнуть на фрейлину для того, чтоб та вновь вернулась в состояние, в котором можно продолжать допрос.

— Так что насчет писем?

— Я их… рвала… выбрасывала. Они же такие постыдные. Маркиза смеялась с того, что я так часто ошибаюсь и говорила, что я покои нашей милой императрицы убирать не достойна. А другие… они бы увидели и тоже… начали подтрунивать.

Крупные слезы покатились из глаз Диллед, но Ваттье отчего-то им совсем не верил.

— Что ж. Я тебя понял, Диллед, — де Ридо разочарованно покачал головой, — Видят боги, я пытался проявить к тебе чуточку сострадания, но ты не захотела мне помочь.

Он поправил одежду и направился  к выходу. Девчонка его утомила, но виконт прекрасно понимал, что вернуться в постель в ближайшее время у него не получится. Дела государственной важности отлагательства не терпят. Привязанная к стулу фрейлина сначала разрыдалась пуще прежнего, а потом выкрикнула:

— Эйлан!

— Что «Эйлан»? — Ваттье остановился, но всем своим видом показал, что не особенно заинтересован в продолжение разговора.

— Господин де Ридо, я видела ее только однажды. Она пронеслась по коридору, как вихрь и сказала одной из фрейлин, что от императрицы… смердит севером. Больше никогда! Никогда, клянусь!

— Чудненько, — повторил шпик, улыбнувшись, — Глядишь, и письма найдутся. Вот тогда я и зайду сюда в следующий раз.

Отредактировано Лже-Цирилла (25.01.22 22:18)

Служба внутренней разведки подчинялась разве что Ваттье де Ридо, да самому императору, но Цирилле Фионе по обыкновению отказывать не рискнули. Ее проводили в застенки. Не стали задавать лишних вопросов и оставили наедине с Диллед, когда она об этом попросила.

Невеселые рассуждения действующей императрицы Нильфгаарда сводились к тому, что она должна взглянуть в лицо заговорщицы и шпионки. Всеми силами Цирилла противилась этой обязанности; испытывала иррациональную тревогу от самой мысли о том, что на нее возложили подобную ответственность. Придется принять решение, которое, возможно будет стоить жизни глупой фрейлине. Не хотелось видеть ни саму Диллед, ни, тем более, тех, кто ей помог; но вынести смертный приговор без достоверных доказательств вины лже-княжна не могла.

Неудавшаяся шпионка сидела на стуле. Ее руки сковывали тяжелые кандалы, а на поверхности разбитой губы уже успела запечься кровавая корка. Волосы слиплись и спадали на лицо. Бывшую фрейлину била мелкая дрожь. Пытки были крайней мерой; крайней, но одной из самых эффективных.

— Зачем? — спросила императрица, — Что тебе пообещали?

Девушка дернулась, словно от удара. Подняла глаза, вперившись в свою госпожу больным, затравленным взглядом. Затем принялась нести полубессвязный бред, в котором явственно угадывались мольбы о пощаде, признания в любви и верности, а также откровенная ложь о бедственном положении старого графа из Сальма.

— Дела твоего отца шли хорошо. До сегодняшнего дня, — спокойно сказала Цирилла, радуясь тому, что скованная фрейлина не пытается схватить ее за руку или прикоснуться к платью, — Так что тебе пообещали? За то, что меня убьют?

— Ваше Величество… я не… меня подставили! Я и в мыслях не представляла, что во дворец проникнет отравитель, — Диллед снова сбивчиво затараторила, — Ни о чем подобном мне не говорили, ведь я — никто! Жизнь моя была незавидной. Провинциальное графство — не чета столице. А маркиза… Маркиза обещала…

Цирилла усмехнулась, но в усмешке этой не было и тени веселья. Она знала о том, каково это, быть никем и влачить жалкое существование, грозящее прекратиться в любой момент. О нужде знала поболе Диллед; ей, в отличие от провинившейся фрейлины, приходилось голодать, воровать и побираться, работать до кровавых мозолей и видеть такое, что та себе даже представить не могла. Вещи эти были во многом хуже тюрьмы. Они оставили на лже-княжне отпечаток, который не смогли стереть дорогие наряды, обучение этикету и сытая жизнь во дворце.

Ненависти не было, но и жалости тоже. Цирилла ждала, пока уроженка Сальма скажет хотя бы что-то, способное ее оправдать.

— Это все маркиза! Она меня убедила, что поможет. И замуж выйти, и устроиться в столице, — девушка снова всхлипнула, но в этом читался лишь низменный страх за свою шкурку и никакого раскаяния, — Вместо этого использовала, опозорила, унизила…

— Ты сама себя унизила. Своим гнусным поведением, — тихо ответила императрица. Совладать с собой оказалось куда труднее, чем представлялось на первый взгляд.

— Ваше Величество…

— Твою семью держали в заложниках? Шантажировали долгами или чем-то более весомым? Пытали? Обещали убить? — Она набрала воздух в легкие, но продолжить отчего-то не смогла. Слова застряли в горле.

— Не губите…

— Или тебе лично что-то угрожало?

— Маркиза… Маркиза обещала, что в случае провала поквитается со мной. Ваше Величество, она — страшная женщина! Убедила меня, словно найдет лучшего убийцу и подошлет ко мне, если я только… если прекращу докладывать о том, что происходит при дворе. Помилуйте….

Цирилла зло сверкнула глазами. Отец Диллед никогда не бедствовал. Он действительно жил в провинции, но мог похвастаться солидным состоянием. Земли, слуги и многочисленные рабы, а также несколько винокурен, приносящих неплохой доход. Винные угодья, в которых выводили уникальные южные сорта. Поместье и летняя резиденция.

Все его дети выжили, а также сумели получить достойное, по меркам империи, образование. Именно оно стало решающим фактором во время отбора. Стелла Конгрев посчитала, что добропорядочная графская дочь сможет стать образцовой фрейлиной. Она ошиблась. Диллед не влипала в скандалы, и репутация ее оставалась безупречной. Но вышло так лишь потому, что в тихом, сонном Сальме не было места интригам. Там попросту никогда ничего не происходило. 

В письмах она не нашла ни единой угрозы или намека на шантаж. Кларисса аэп Кланвог утешала Диллед, получая жалобы на строгость графини Лиддерталь и обещала, что скоро сменит ненавистную леди Конгрев. Советовала, как лучше пустить слухи, чтоб Цирилла Фиона наверняка поссорилась с мужем. Обсуждала поведение Эсве и радовалась тому, что императрица так остро восприняла произошедшее. Называла сразу несколько достойных кандидаток, которые смогут занять вакантное место после того, как они совместными усилиями избавятся от северянки и засидевшегося на троне Деитвена. Тон ее оставался вежливым и ласковым даже тогда, когда она корила фрейлину за ошибки.

— Тогда почему ты не обратилась ко мне? — лже-княжна сжала губы, — Не попросила моей защиты?

Фрейлина не смогла ответить ничего вразумительного, но Цирилла и без того все поняла. Она устала от этого спектакля. Диллед лгала и делала это неумело. Да, она не успела поднатореть в интригах, но ее гнилое нутро позволило в них ввязаться. К тому же, несчастная дура рассказала обо всех, кто ей помогал, предусмотрительно приуменьшив свое участие в заговоре.

Выйдя из помещения, Цирилла столкнулась со старшим дознавателем. Его коллеги чином пониже столпились в отдалении, дабы не мешать императрице. Изо всех сил старались не глазеть;  монаршие особы не были частыми гостями в их ведомстве. Мужчина поклонился ей, как того требовал этикет. Лже-княжна отрицательно покачала головой, давая понять, что разговор не задался.

Цирилла не жалела о потраченном времени, хоть встреча выдалась не из приятных. Не увидь она Диллед — испытывала бы муки совести до конца своих дней. Зная, что бывшая подчиненная была готова пожертвовать ею ради удачного брака и денег, которые и так бы получила при должном старании, императрица смогла обойтись без сожалений. Такому нельзя попустительствовать. Заговорщики планировали избавиться от нее, но хотели убить и Эмгыра вар Эмрейса — того, кто обеспечил им всем достойную, сытую жизнь.

Позже она отдала несколько распоряжений, согласно которым ее многочисленные подчиненные должны были позаботиться о семье дегустатора. Убедиться, что дети его получат возможность обучаться и не будут ходить в обносках. Слуга знал, на что шел и платили ему значительно больше, чем ее горничным, но Цирилла сочла его близких более достойными ее милости. Позже она трусливо попросила не раскрывать личность благодетеля.   

Как только дверца экипажа захлопнулась, императрица достала платок. Глаза предательски защипало. Гвардейцы «Имперы», повсеместно сопровождавшие ее, сделали вид, что ничего не замечают.  Как и люди Ваттье де Ридо, сегодня они проявили удивительную тактичность.

***

Нельзя сказать, что Бруанне был рад; смертям единомышленников радоваться не принято. Вместе с тем, приснопамятная маркиза поквиталась за свою дерзость и отправилась на тот свет. Граф неоднократно твердил ей об осторожности, а Кларисса только насмехалась над его трусостью. Да и к тому же, она неоднократно нанесла оскорбление его прелестной жене, называя ту распутной. Такого он проглотить не мог.

Бруанне радовался, что обладая природным чутьем, не стал вести переписку. Ей приходилось посещать Тарнханн для того, чтоб оговорить его участие в заговоре. Отсюда не было отправлено ни единого письма. Ни единой строчки, которая могла бы доказать, что эта идея была плодом совместных усилий. Путешествовала Кларисса аэп Кланвог, судя по ее утверждениям, анонимно и сомневаться в этом не приходилось.

Благодаря доверенным источникам графу удалось разузнать много нового. Того, что замалчивала Кларисса аэп Кланвог. Старая стерва не только за глаза называла его почетным рогоносцем, но и утверждала, будто ни одна из его родственниц не сможет стать не то, что императрицей, даже фрейлиной! Все они красивы, да только до безумия тупы. Никакой правитель не станет терпеть придворных, которые не способны связать и двух слов.

Были и хорошие новости. Подосланная горничная сообщила, что во дворце побывала Эйлан аэп Даги. После ее визита появились первые слухи об отравлении императрицы. Они не были беспочвенными, ведь погиб один из слуг. Впрочем, чернью дело не ограничилось. Лицо Цириллы Фионы, а также ее руки, судя по утверждению девушки, покрыли отвратительные красные пятна. Это заставило ее существенно ограничить контакты с подданными. Выходы императрицы стали настолько редкими, что перестали огорчать аристократию. Все затаились в ожидании ее скорой смерти.

Бруанне не использовал яды, но знал, насколько сильно их любил сам Ардаль, его супруга и дети, обучавшиеся мастерству создания отравляющих веществ. Были среди них и такие, что могли приводить к смерти спустя недели и месяцы. Действие их напоминало болезнь: сначала портился цвет лица, затем кожу покрывала сыпь неизвестного происхождения, а в конечном итоге принявший яд умирал от острой сердечной недостаточности.