Было поистине удачным стечением обстоятельств появление в Горс Велене Лютика и одной достаточно известной чародейки, чьё имя можно было не называть за ненадобностью, тогда как отметить чарующую притягательность её красоты даже на фоне остальных представительниц цеха было не лишним. В конце концов, именно благодаря её красоте в выпускницу Аретузы по уши втрескался местный комес. Будучи человеком целеустремлённым и упрямым, а ещё влюблённым, что сводило на нет некоторые ранее имевшиеся достоинства, он перепробовал не один десяток способов по привлечению внимания прекрасной обольстительницы. Стоит заметить, особым успехом, они не увенчались. Тогда предприимчивый влюблённый решил нанять талантливейшего из бардов. И не ошибся. Восхвалять женские прелести Лютик умел как никто другой, потому неудивительно, что чародейка всё же одарила улыбкой своего воздыхателя, а потом отбыла на Таннед.
Если б кто-нибудь поинтересовался мнением Юлиана, то он бы вряд ли назвал сей финал обнадёживающим. И всё же одной единственной улыбки оказалось вполне достаточно, чтобы осчастливить уже потерявшего надежду комеса, кой в свою очередь не поскупился с оплатой для менестреля, а заодно попросил повременить с отъездом на ближайшие пару недель на случай возвращения чародейки.
Подобное положение дел поэта устраивало, как и устраивал кошель, туго набитый нобелями. Впрочем ненадолго…
Так уж повелось, что покуда у Лютика водились деньги, которые бард попросту не привык откладывать на чёрный день, он считал своим долгом пользоваться всеми возможными благами. Менестрель плотно завтракал и сытно обедал в «Хмеле и Перце», вкусно ужинал в трактире «Под расшнурованным корсетом», порой оставаясь там до самого утра, а потом, счастливый и уставший, плёлся обратно по опустевшим улочкам Горс Велена, чей рыбий дух не способны были выветрить даже самые сильные ветра.
Очередные блага ждали поэта по возвращению домой. Потому что, как считал маэстро, если уж собрался развлекаться как полагается, то, будь добр, и выспись как следует. Этому вполне способствовала добротно сколоченная кровать с пуховой периной и подушкой, компанию которой составлял стол с двумя стульями и вместительный сундук. Несмотря на тесноту и отчасти скромную обстановку, комната третьего-чердачного этажа досталась Лютику не за дешево. В основном потому, что окна её выходили не на воняющий помоями канал, где всё лето, вплоть до начала осени обитало целое полчище далеко не сладкоголосых жаб, устраивающих концерты ночь на пролёт; и даже не на задний двор, где с первыми лучами солнца начиналась возня и суматоха, нередко приправленная криками и бранью; смотрели окна в сторону небольшой березовой аллейки и садика, которые примыкали к дворовому фасаду городской ратуши и являли собой удивительный островок относительного спокойствия независимо от времени суток и дня недели.
Иногда поэт оставался дома, пригвождённый к письменному столу пером и очередной вдохновляющей идеей, и тогда к обстановке добавлялось несколько пустых и не очень кувшинов с домашним вином. Приносила его жена трактирщика, милсдарыня приятных глазу форм и доброго нрава, сделавшая Лютику приличную скидку после неприлично продолжительных уговоров.
Примерно в такой расслабленно комфортной атмосфере бард пребывал последние несколько дней, черня пером листы в присутствии музы или же отправляясь на её поиски в соседний трактир.

Часто ли на Лютика средь ночи сыпались из ниоткуда барышни? Разве что во снах. И появление их скорее считалось чем-то закономерно приятным, чем несущим в себе скрытые угрозы, внезапные проблемы и неловкие оправдания касательно присутствующих одежд - к сожалению, пока лишь только сапог. С другой стороны, Лютик не был бы Лютиком, кабы не попытался исправить второе, устремляясь в своём порыве достичь первого и соображая достаточно быстро для спящего, коим он, к счастью, не являлся. "К счастью" ещё и потому, что падающие в реальности девицы в отличие от девиц снящихся имели ощутимый вес, острые коленки и огромное количество возможностей приземлиться не самым удачным образом, а то и вовсе травмоопасным для гипотетического спасителя.
Справедливости ради стоит отметить, что пикировала ночная налётчица со знанием дела и навыками белки летяги, что, вкупе со стараниями Лютика, по итогу вполне можно было классифицировать, как удачное приземление и мягкую посадку.
Стоило бы также прикинуть, сколько раз в подобных ситуациях оказывался он сам, и оттого знал наверняка, чего в таких случаях делать совершенно не следовало. Вот, например, орать. Женский визг вообще имел эффект крайне неблагоприятный. Сложно сказать за преследователей, а вот барду в результате профессионального перекоса приходилось особенно несладко, бо дезориентировало подобное основательно, пусть и всего лишь на пару мгновений. А что такое пара мгновений в контексте беспокойно-увлекательной гонки преследования? Правильно. Это остаток жизни без переломов и прочих увечий, а ещё без раньше времени проклюнувшейся седины. Не то чтобы Лютик сомневался в привлекательности Геральта в глазах чародеек и прочих баб, однако стремлений до подражания  ведьмаку в данном визуальном контексте он не испытывал совершенно.
Собственно, хладнокровно проанализировав собственный опыт, хотя, куда вероятнее просто поддавшись моменту и сиюминутному желанию статься храбрым спасителем с предвкушением непременного вознаграждением, Лютик нашёл необходимым предвосхитить свои действия коротким предупреждением: "Тогда прошу дозволения сделать то, что сделаю", - и ловко кувырнул девицу на кровати, оказываясь сверху.
Тут бы отметить красоту миндалевидных глаз, очаровательную изящность черт, кои разглядеть в новом ракурсе и при свете горящей свечи было многим проще, однако времени на любования не было - топот по ту сторону двери становился всё громче, а крики отчётливей.
- Тесёмки, - скомандовал Лютик, освобождая её шею от воротника куртки, попутно натягивая на них одеяло.
Скрипнула половица по ту сторону двери. Бард не выдержал и рванул женскую рубаху в стороны, оголяя женские плечи, целуя тонкую шею как раз в тот момент, когда дверь с треском распахнулась.
Оборвавшийся возмущённый крик осёкся, сменив тон и настроение, но главное смысловое наполнение, приобретая до кучи растерянное заикание в своём извинительно-оправдательном посыле.
- Милсдарь певун, мы это... тут, случайно, того... не пробегала? - испуганно поинтересовался трактирщик, выглядывая из-за спины первого ворвавшегося.
- Белка! - подсказал ему менее смутившийся и вынырнувший по другую сторону центрового.
Лютик выдохнул куда-то за острое ушко, отчего девичьи короткие пряди послушно рассыпались, прикрывая то, чего видеть не следовало. Он демонстративно подтянул одеяло ещё выше и нагнетая повисшую паузу с крайне оскорблённой физиономией уставился на собравшихся.
- Мне-то говорили, что это трактир один из лучших...
- Так и есть, милсд...
- Да и за комнату я заплатил прилично.
- Ваш правд...
- И не просто так, а исходя из уверений полнейших тишины и спокойствия. А тут сначала мимо окон проносится не весть кто, - на сих словах часть замыкающих и центровой сорвались дальше по коридору, - а потом ещё и в комнату заваливается кто ни попадя?! Завтра же выселяюсь, и извольте выплатить...
Ощутив слабую надежду до того, что если не дослушать угрозу до конца, то ей не суждено будет исполниться, трактирщик шустро ухватил за шкирман оставшегося мужика и поспешно освободил комнату от своего в ней присутствия. Снова послышалась брань. Злобная, тихая и удаляющаяся под дверью, и яростная с криками - из последующих комнат.
Тут бы выдохнуть и наконец-то поинтересоваться у незнакомки касательно всяких приличествующих знакомству вещей... Но оголённые плечи и смиренный вид побудили Лютика на несколько иное продолжение.
Он склонился к эльфке, целуя ту в губы.
На этот раз бард никуда не торопился.

Отредактировано Лютик (24.08.21 21:14)