Она потеряла счет дням. В ее камере не было солнечного света: только темнота, нарушаемая редкими всполохами огня от настенных факелов, и промозглая сырость. Милеанэль больше не навещал тот лекарь, переживший Катриону; вместо него приходили обыкновенные мясники, которые, не больно-то церемонясь, меняли пленнице повязки и бесцветным голосом предлагали - раз за разом - сотрудничество. Требуется-то самая малость. Просто расскажи, что знаешь. Чего тебе стоит, глупая ты эльфка? Покайся в своих грехах и сделай доброе дело: позволь покаяться другим, таким же грешникам. И каждый уходил, сокрушенно пожимая плечами. Дура. Ну и сиди здесь, наедине с холодом сырых стен, затхлым запахом подвала и болью во всем теле. Может, будешь сговорчивее в следующий раз.

С пятого мая Милеанэль больше ничего не говорила. Не только дознавателям, но даже соседям по тюремным камерам она не сказала ни единого слова. Не пожаловалась на раны и новиградскую несправедливость, не осыпала проклятиями палачей, не строила еле слышным шепотом планы побега. Даже во сне, и то не разговаривала. От нее можно было только дождаться измученных стонов, когда днем за ней приходил сопровождающий на дознание Охотник и когда возвращал ее, швыряя на влажный матрас. Она не поднималась с него и не отползала в самый дальний угол, как раньше, оставаясь лежать ничком.

Только изуродованная Ианоном правая рука мелко подрагивала, даже когда Милеанэль не двигалась. Ходила ходуном, жила своей жизнью. Возможно, умирала в мучительной агонии.

К моменту, когда эльфка "гостила" у Охотников за колдуньями около двух недель, пришло решение по ее деликатному вопросу. Допросы не дали никаких результатов, кроме вереницы новых шрамов и нескольких сломанных костей. Она жутко улыбнулась, когда тюремщик Мирт пожаловал к ней и озвучил приговор через прутья решетки. Противно склабившийся Охотник был немного недоволен: чародейку запретили использовать как кусок мяса по причине "несолидно как-то". Но значительная доля обычных людских радостей не стоит и толики ощущений от вида повешенной магички.

Когда Мирт ушел, она вздохнула с облегчением. Наконец-то это закончится.

* * *

Дневной Новиград гудел, как пчелиный улей. Казалось, все как обычно: купцы надрывают глотки, впихивая горожанам свой товар, шумят мастера, кующие новые доспехи и мечи, выступают уличные музыканты и ругаются дельцы, не поделившие точку продажи фисштеха. Только появился еще один повод для разговоров в корчмах за кружкой пенного ривийского.

- Слышал, магичку сегодня вешать будут.

- Пф, не абы какую, эльфку! Развелось заразы, сохрани нас Вечный огонь.

- Надо же, столько дряни да в одном существе. Ну, за чистый Новиград! Корчмарь, еще!

Она не ждала ни сочувствия, ни милосердия. Ни разу ей не доводилось слышать, чтобы перед казнью господин Менге внезапно поменял решение. Милеанэль, однако, и не хотела этого. Она с такой покорностью и облегчением приняла свою судьбу, что даже не пыталась больше оказывать сопротивление. Одного у целительницы было не отнять: умения мыслить реалистично. Уже ничего не сделать. Тело изранено, мысли путаются. Даже не стой в горле ком от двимеритовых кандалов, не будь переломаны пальцы, Милеанна не смогла бы сотворить даже простенькое заклинание. Как зачерпнуть Силу, если не можешь даже связно говорить?

Для эльфки не стали выделять закрытую повозку. Во-первых, свободной не оказалось, а во-вторых, зачем: все равно сбежать она не может. Ее пришлось буквально заносить в телегу и класть - не очень бережно - на пучки соломы, служившие последним ложем. По случаю казни Милеанэль даже выделили чистые обноски, чтобы горожане не подумали, что Охотники - какие-то звери. Искусно выведенный и не менее искусно зашитый шрам на животе и истерзанную, медленно заживающую - зачем-то - грудь прикрыла просторная рубаха, распущенные волосы упали на серое, опухшее от хлестких ударов лицо, наскоро сделанная повязка украсила переломанные пальцы на правой руке, чтобы не смущать их видом горожан. На голову Милеанэль натянули дурацкий чепчик так, чтобы концы ушей выгодно торчали из-под убора и копны спутанных волос. Она больше не сопротивлялась.

Пока телега добиралась до места казни, врачея успела словить грудью и виском три полежавших помидора и один небольшой камень, к счастью, не причинивший ей большого вреда. Она только и сделала, что коротко зашипела и покосилась в сторону, откуда прилетел снаряд; спустя несколько секунд ее взгляд снова стал безучастным.

Таким же он был, когда Милеанэль увидела, что для нее побрезговали даже разводить костер. Виселица? Уж больно жаркий день, объясняли друг другу горожане, а чем сжигать эльфку, чтобы потом от нее ничего не осталось, так лучше пусть висит! В назидание и магикам, и Старшим расам, чтобы помнили, что Новиград-де не для них. Чтобы поскорее собирали свои нехитрые пожитки и уезжали прочь, подальше от святой обители Вечного огня.

Ей любезно предложили руку, подразумевая, что Милеанэль подаст правую. Эльфка, не поведя и бровью, сошла с повозки сама; всю поездку она копила силы, чтобы в последние минуты не дать палачам ни единого повода для наслаждения. Ноги у нее предательски дрожали от смертельной усталости. Милеанна высоко вскинула подбородок, покорно дала схватить себя под локоть сопровождающему осужденную Охотнику. Гордое движение отозвалось тошнотой; врачея поспешно сглотнула избыток слюны, которой в считаные секунды наполнился рот.

Считала шаги до нехитрого эшафота. Для нее средств явно пожалели. Обычная перекладина, которая была недостаточно гнилой, чтобы проломиться под весом ее тела; обычная веревка; бочка, на которую ей чуть позже помогут взобраться. Яркий солнечный свет слепил привыкшую к темноте Милеанэль. Она щурилась, выглядя в глазах собравшихся зевак бестией, какими рисуют эльфских чародеек. Будто замышляла недоброе.

Она не слышала ничего и даже подумала на мгновение, что ей заложило уши. Словно Милеанна на этой площади одна, а все горожане - обычные декорации, которые упадут от одного касания пальцем или резкого порыва ветра.

О чем думает осужденный? О доме: у Милеанэль его не было. О родных: все остались в прошлом. О том, что не успел сделать: она и так потеряла смысл жизни, когда распался отряд. Хоть о чем-нибудь, чтобы в последние минуты не быть бесчувственной болванкой.

В голове у эльфки царила абсолютная пустота. Она смотрела перед собой, чувствовала чужую хватку на своих руках, отзывалась на вспышки боли в свежих и уже заживающих ранах. Морщилась, слыша в спину проклятия. Ведьма. Нелюдь. Погань. Будешь гнить в веревке, пока не смилостивятся над твоими останками и не сбросят их в выгребную яму. Там тебе место. Новиград очистят от таких, как ты. Милеанэль молчала: ответить было нечего. Ноги только какие-то ватные.

- Чародейки и магики оскорбляют наш город своим присутствием! Ведут они под покровом ночи свои темные дела, надеются, что останутся безнаказанными! Лгут, плетут интриги, отравляют слабые умы! Развратники, воры, предатели, хотят быть господами в вольном городе! - вторил ее последней проходке жрец Вечного огня, стоявший рядом с эшафотом целительницы. В руках он держал книгу, на переплете которой не было названия. Возможно, читал заготовленную заранее речь, которая своим содержанием зевак более чем устраивала. - Новиград будет очищен от скверны! Пусть уроком будет каждому и каждой этот бесславный конец! Пусть знают мерзкие колдуны и ведуньи, что не место им в славном городе! Вечный огонь да защитит нас от черных душ!

- Вечный огонь ведет нас, - поддержали клич зеваки.

Она думала, что не боится смерти, пока не оказалась перед бочкой. Лицо оставалось бесстрастным, но руки в кандалах заходили ходуном. Палачам пришлось встряхнуть эльфку, напоминая ей: суд на земле вынес ей приговор, пока на другой. Милеанэль шмыгнула носом, попыталась взобраться на бочку, но сил у нее, конечно, не хватило. Один из ее последней свиты раздраженно цокнул языком, играючи поднял чародейку, поставил ее коленями на нехитрый эшафот. Ей оставалось только выпрямиться навстречу петле. Милеанэль успела подумать: "Я сама должна буду надеть ее?". Но она даже не успела встать, как вдруг над площадью хором пронесся командный клич. Тот, кто поднимал чародейку на бочку, обернулся.

Рядом с ним что-то громко хлопнуло. А дальше она перестала видеть: все перед эльфкой заволокло густым дымом, который заставил глаза слезиться так, будто их натерли щедрой пригоршней лука. Милеанэль вскрикнула, попыталась закрыть лицо руками, но почувствовала, как уже летит на землю: второй палач отшатнулся от разорвавшейся под ногами шашки и, налетев телом на бочку, тут же ее опрокинул.

Через пелену Милеанна ничего не видела. Она даже не могла открыть глаза, зато хорошо слышала, как кричит толпа: удивленно, разочарованно, испуганно. Гневно. Слышала, как завизжали женщины и детишки-беспризорники, как пытаются успокоить горожан присутствовавшие на казни и не успевшие произнести торжественную речь жрецы, как к возгласам примешались звуки драки.

- Прекратить! Немедленно! Что вы стоите?! - различила она сквозь шум стремительно теряющийся голос жреца Вечного огня. И даже не могла пошевелиться: от падения на спину все тело отозвалось болью. Милеанэль чувствовала себя черепахой, перевернувшейся на панцирь, и могла только сдавленно хрипеть, в отчаянии ловя ртом воздух, отравленный дымом шашек.

К ней подскочил один из палачей, ведших на казнь. Упал рядом с ней на колени, быстро проверил ножны: оружия при себе не было. Тогда мужчина положил обе ладони на горло эльфки и с силой надавил. Она рефлекторно забилась под ним, чувствуя, как противится все изнеможенное, изнуренное пытками тело. Как открываются свежие, недельной давности швы. Как теплеет кожа под рубищем, как под ним течет горячая кровь.

- Я тебя сам придушу, сука! - рявкнул палач. Она не видела его лица, как и он ее; оба они зажмурились, только мучитель - от нежелания повредить глаза еще больше едким дымом, а Милеанэль - от напряжения и усилий, которые ей пришлось тратить на попытки высвободиться. Только больно у человека были широкие ладони, и весил он в полтора раза больше эльфки.

В конвульсиях она вскинула левую руку, ударила палача по голове. Он покачнулся, ослабил хватку на мгновение, которого хватило, чтобы сделать глубокий отчаянный вдох. В следующий миг руки на горле сжались с прежней силой. Милеанэль уже чувствовала, что на новый замах не хватает сил, попыталась ударить мужчину коленом в спину, но поняла с ужасающей ясностью, что не ощущает собственных ног. Он навалился на эльфку всем телом. Чародейка сдавленно захрипела.

В висках шумел пульс. Из глаз рекой текли слезы: от дыма, от напряжения, от осознания, что она умирает.

Где-то там, за плотной завесой, шумела толпа, раздираемая надвое несоразмерными силами. С момента разрыва первой шашки в дело было пущено еще несколько снарядов, которые обеспечили новиградской площади настоящий туман войны. Большую часть работы за людей Рахима сделали сами зеваки: в панике они либо дубасили друг друга, принимая соседа за врага, либо пытались выбраться из дымовой завесы и мешали, сталкиваясь лбами и отдавливая ноги. Жрец спасал собственную шкуру, пробираясь к не отравленному шашками пространству, где можно было сделать глубокий вдох.

О нем же мечтала Милеанэль, которая уже перестала слышать и оказывать сопротивление.

Несколько раз она приходила в сознание и сразу его теряла. Ничего не могла - не успевала даже - понять. Болталась головой вниз на чьем-то плече и короткими яркими вспышками видела, как меняется пейзаж под ногами. Тут брусчатка, здесь - мягкая земля внутренних дворов, там - перемешанная сотнями прохожих грязь, потом - майская буйная зелень. Только образы и ничего больше. Что еще можно запомнить за какие-то считанные секунды?

Когда она действительно пришла в себя, день уже угасал. Первое, что сделала Милеанэль, - это попыталась глубоко вздохнуть. Закашлялась, захрипела, схватила себя левой рукой за горло и, не осознавая, что делает, судорожно зацарапала его ногтями. Она никогда не думала, что дышать бывает настолько тяжело.

Картинка складывалась очень медленно. Милеанэль не успела оценить ни красоту кажущихся неестественно высокими деревьев, ни краткосрочный отдых, ни долгожданную свободу, о которой она грезила последние недели. Хрипя, поднялась на локтях, тихо застонала от боли и согнулась в пустом рвотном позыве. Изо рта потек избыток слюны; эльфка сплюнула ее в сторону, еще раз содрогнулась всем телом, борясь с тошнотой.

На свободе двимерит жег запястья сильнее, чем в темнице.

Вместе с сознанием пришел страх. И затмившее его желание пить. Она попыталась сесть; в голове загудело, спина болела от неудачного падения, а все раны напомнили о себе разом. Милеанэль беспомощно застонала и замолчала только тогда, когда ей подали воды. Придержали бурдюк, пока эльфка жадно ловила ее губами. Всего пара глотков, но каких!

Она все чувствовала сейчас по-другому. Не так, как до своего ареста. Невероятно вкусной казалась эта вода, свежим - лесной воздух, мягкой - наспех сооруженная лежанка.

Очень знакомым - лицо того, кто забрал у нее опустевший бурдюк. Кто принес ее сюда. Милеанэль не сразу узнала его. Прошло много времени с тех пор, когда она видела ведьмака в последний раз. Но эльфка не выглядела удивленной. Единственное, что можно было прочитать на ее лице, - это портящую смесь усталости, испуга и боли, которая слилась в ужасную гримасу.

- Ламберт... - прошелестела Милеанна, наконец, отняв руку от горла. Сковавший его спазм отступил; женщина зазвенела двимеритом, не зная, что оставила на шее несколько глубоких царапин. Запекшаяся кровь, впитавшаяся в рубище напротив одной из открывшихся ран, тоже ее не заботила.

Она старалась не смотреть на правую руку. На распухшие, плохо заживающие пальцы. Но ее пришлось протянуть ведьмаку вместе с левой, кажущейся по сравнению с пострадавшим запястьем меньше в два раза. На обоих запястьях, обвитых двимеритовыми кандалами, кожа была сильно растерта, но для эльфки это не имело никакого значения: от губительного металла у нее шумело в ушах, кружилась голова, а рот снова заполнялся слюной.

Милеанэль не смогла попросить ведьмака вслух. Она не задала ему тех вопросов, которых ждут от только что спасенных: "зачем, почему, когда, как, где я?". Безоговорочно доверяла тому, кто пришел на помощь и кого она совсем не ждала. Какой была вероятность, что Ламберт заедет в Новиград именно тогда, когда для нее соорудят виселицу? Что захочет помочь почти незнакомой эльфке избежать верной смерти? Что будет рисковать шеей, вытаскивая ее из петли? Хотела бы она оправдать этот поступок возвращением долга, но этот раз - второй, когда Ламберт спасает ее шкуру, не размышляя, стоит ли овчинка выделки.

Разведенный костер не спасал от не по-майски холодных сумерек. Босая, одетая в одну только рубаху и нелепо сидевший чепчик, Милеанэль дрожала и даже не могла согреться. Тело, пережив тяжелое пробуждение, наливалось свинцом. Она даже не пыталась искать взглядом запасную одежду или хотя бы плащ на смену ненавистному рубищу, неприятно царапавшему грубой тканью израненную кожу.

Следом за болью, тошнотой и усталостью пришла ненависть. К себе: такой беспомощной и слабой. Почему именно в дни, когда этот ведьмак приезжает в Новиград, она попадает в такую переделку, из которой не может выбраться самостоятельно? Почему влезает в такие долги, которые ни за что не оплатишь?

Даже встать не может. Поднять руку без дрожи в ней. Сесть и не скулить от горячих уколов боли. Побитая собака, а не чародейка. Жалкая. Милеанэль не могла даже посмотреть на Ламберта: стыдно. Невидящим взглядом она уперлась в пальцы на правой руке, которые не просто тряслись, но дергались в странной агонии.

Она слабо улыбнулась одними уголками губ. Что еще делать, как не смеяться? Каждый врач знает, что залог выздоровления - позитивное настроение, которое с переломанными костями и ранами разной степени тяжести поймать трудно. У Милеанэль улыбка вышла не вымученная - искренняя, но испорченная. Болью, стыдом и странным взглядом, который, в отличие от губ, оставался неподвижно-бесстрастным. Она не могла отвести его от своей руки. Впечатления от ожидания неминуемой смерти, еще свежие, медленно отступали, пока на сцену выходило что-то другое. Гораздо более жуткое, чем то, что можно пережить у эшафота.

Она жива. Но что теперь представляет собой медичка, которая даже не может сжать пальцы, не говоря уже о том, чтобы держать ими скальпель?

Милеанэль вздрогнула, когда Ламберт задвигался, стаскивая с себя кожаный жилет, и снова, когда ведьмак накрыл им ее плечи. Без сопротивления она улеглась на лежанку, морщась от боли, но запротестовала, как только он потащил ее нехитрое ложе ближе к костру. Запротестовала слабо, не найдя в себе сил ни упереться ногами, ни привстать, ни даже сказать Ламберту "не надо". Смотрела на приближающийся огонь - безобидный, но кажущийся слишком опасным, - с почти животным страхом. Кажется, даже не заметила возникшую перед лицом руку ведьмака. Только почувствовала, как на голову снова надавил обруч усталости и слабости такой силы, когда становится в тягость даже двигать губами. Не смогла сопротивляться навалившейся на веки дреме. Подчинилась сознанию и провалилась в магический сон, уронив руки по бокам. Зазвенели двимеритовые кандалы, чей металл тускло блестел в огне костра.

Впервые за много лет она спала крепко. Без сновидений, как всегда.

* * *

Когда Милеанэль проснулась, уже рассветало. Красоту утра она оценить не смогла: стоило пошевелить головой и попробовать встать, ей снова пришлось сплевывать слюну, наполнившую рот, и бороться со рвотным позывом. Эльфка, совершив над собой титаническое усилие, села, скрипя зубами и успешно сдерживая стон. Огляделась; вещи Ламберта оставались здесь, но самого ведьмака рядом не было. Милеанэль воспользовалась случаем и буквально поползла на четвереньках в ближайшие кусты, поражаясь тому, как зеркальна бывает история. На месте Ламберта она обязательно предложила бы себе баночку. Но не до шуток было, пока эльфка отчаянно пыталась найти баланс между нормальным положением для того, чтобы облегчиться, и протестующим телом. Обратно она ползла, чувствуя, что следующая такая вылазка пройдет под контролем ведьмака, покрыв ее позором.

Он вернулся как раз вовремя, когда Милеанна уже успела отдохнуть от своей выходки. С наполненным водой бурдюком и несколькими увесистыми камнями, которые, видимо, отбирал тщательно. Она бросила взгляд на лицо Ламберта, вяло отметила, что двигается ведьмак так же, как в день их первой встречи. Будто незадолго до того, как наведаться в Новиград, он крепко получил по своей волчьей спине. Будь Милеанэль в состоянии, предложила бы ему помощь. Но, к ее бессильной злости, сама нуждалась в ней больше, чем ведьмак. И искренне презирала себя за это.

Зря тогда эльфка внутренне посмеялась над пророчеством эмпатки.

О Дева, как хочется снять эту тряпку и сжечь ее! Милеанэль осторожным движением, поджимая губы в борьбе со стоном, поправила жилет Ламберта, который под ее широкие плечи был почти как раз. Не надеясь на успех, поискала взглядом какое-нибудь подобие плаща, в который можно закутаться и, наконец, избавиться от опротивевшего ей рубища.

- Тоже досталось? - глухо спросила она, пытаясь не думать о себе. О том, во что ее превратили несколько недель в казематах. Что она оставила в темницах в попытках спасти свою жизнь. Как стала в одночасье ничем.

Конечно, Милеанэль может лечить магией. Но ни одно заклинание не заменит чуткости и ловкости пальцев.

Голос у эльфки звучал так, будто она говорила из глубокого колодца. С утра на шее под свежими, ей самой нанесенными царапинами, отчетливо проступили синие отпечатки чужих ладоней. Несмотря на необычно долгий для страдающей бессонницей Милеанэль отдых, лицо женщины украшало два огромных синяка под глазами, придающие ему сходство с мордой гуля. Потрепанная, грязная, истощенная, она действительно была похожа не на эльфку, а на одного из тех монстров, на убийство которых жил Ламберт.

- Помоги мне снять... это. Пожалуйста.

Милеанэль еле дернула руками; двимеритовые кандалы, будто ожидая этой секунды, весело зазвенели на растертых запястьях.

Смех у эльфки был странным, будто она не веселилась, а глухо кашляла. Но он перерос в настоящий кашель почти сразу: горло еще не было готово к таким нагрузкам. Милеанэль подавила очередной приступ тошноты и кивнула. Жилет только было жаль. Не заслужил он, и без того потрепанный временем и скитаниями на Пути, еще и быть забрызганным грязью.

- Кто разберет, сколько у тебя талантов. - Продолжать не стала: "ведьмак-жонглер" и "эльфка-клоунесса" звучало скорее не как шутка, а как план. Вместо препираний она без колебаний протянула ему сначала левую руку. Коротко угукнула, подтверждая, что дергаться не будет. Подумала, что впервые за долгое время действительно по-настоящему доверяет. К себе же доверия у Милеанэль больше не было. Она была уверена, что на эшафоте не дрогнет, но до сих пор помнила, ярко и ясно, как дрожали колени перед той треклятой бочкой. Эльфка поджала губы и отвернулась, чтобы не видеть ни замаха, ни самого удара. Зажмурилась, чтобы наверняка.

Двимерит, кажущийся Ламберту холодным, жег запястье. Кажется, будто металл жил своей жизнью: знал, что сейчас будут бить, и, Милеанэль готова была поклясться, словно сжимался на руке чародейки. Она мелко вздрогнула, когда первый меткий удар ведьмака пришелся на оковы, и терпела до тех пор, пока, наконец, они не сдались под напором камня. Сначала левый, потом после небольшой паузы, которую отвернувшаяся Милеанэль приняла за передышку, - правый.

Только вздохнул ведьмак как-то слишком тяжело. Она хотела бы думать, что тот устал или разозлился на кандалы, которые стойко держали удар, но знала, что это не совсем так. Закусила внутренние стороны щек, чувствуя, как снова растет презрение к себе.

И с облегчением выдернула руку, когда Ламберт освободил ее от двимерита. Тошнота, наконец, перестала подкатывать к горлу, стоило только ведьмаку отбросить кандалы как можно дальше от чародейки, зато вернулась боль в еще заживающих - неправильно - пальцах от слишком резкого движения. Милеанэль занянчила правую руку, не обращая внимания на багровые следы на запястьях, и с наслаждением вдохнула ртом свежий лесной воздух.

Как только она избавилась от плена, все чувства обострились. До головокружения эльфка дышала, жадно и ненасытно, пока ведьмак устраивался рядом с ней и что-то говорил. Милеанэль не вслушивалась в слова: ей хватало только голоса. В нем не было жалости, которой она не хотела, не было стальных ноток, как там, в казематах Охотников. Эльфка машинально забрала левой рукой - за эти годы она успела и забыть, что когда-то была ведущей, - бурдюк с водой и положила его себе на живот, не торопясь пить. Вздрогнула, когда почувствовала, как ведьмак приобнял ее.

Сильнее всего, когда Ламберт снял с нее двимерит, Милеанэль чувствовала, как эманирует охотник на чудовищ. Будь она здорова, то скинула бы его руку, смущаясь тонких вибраций. Но эльфка сделала ровно наоборот. Она осторожно, превозмогая боль в подмышке, стянула с себя опротивевший чепчик и в жесте абсолютного, почти животного доверия положила голову Ламберту на грудь. Вздрогнула снова: то ли от утренней прохлады, то ли от пронизывающих все тело эманаций.

Хотела запротестовать: разве можно покинуть Новиград и оставить тех, ради кого она сюда и приехала, - братьев и сестер по крови - без помощи? Одернула себя, поджала губы, осознав, что та, кто себе помочь не может, к другим лезть права не имеет. В городе ее наверняка ищут. Ламберта тоже.

- Тебя могут узнать, - тихо прохрипела Милеанэль. - Не задерживайся, бери только свое. Все мои вещи у них.

Они все забрали: инструменты, записи, даже одежду в порыве бессмысленного и беспощадного мародерства. Комнату, в которой жила эльфка и где случилась единственная и самая отчаянная схватка, уже давно растащили под предлогом конфискации имущества опасной для горожан вольного города чародейки. Но вещи - меньшее, что оставила Милеанэль в Новиграде. То, что действительно имело ценность, отняли в темницах штаба Охотников за колдуньями.

Бурдюк с водой приятно холодил раны под рубищем. Эльфка, коротко и тихо замычав, поправила ламбертовский жилет на плечах и снова жадно задышала, как ищейка. Словно запоминала запах ведьмака. Он пропах дымом, потом, дорожной пылью.

От нее больше не исходило аромата трав, как прежде. Милеанэль пахла грязью, старой запекшейся кровью и, по-прежнему, затхлостью подземелья.

"Нет, ведьмак, не забота. Просто не хочется, чтобы ты помер зря", - вертелось у нее на языке. Милеанэль встретила взгляд Ламберта критичным прищуром и еле заметной, но доброй и искренней улыбкой. Удобнее устроилась на его плече, вцепившись в бурдюк с водой мертвой хваткой, и замерла, все еще боясь сделать лишнее движение. Тело пронизывали вибрации эманаций даже тогда, когда дыхание Волка выровнялось и когда он засопел, провалившись в сон. Эльфка не хотела делать того же: кто-то должен следить, чтобы случайный путник не набрел на место привала.

Сон все равно не шел к ней после многих часов, проведенных без сознания и под действием знака Сомн. Милеанэль не чувствовала себя отдохнувшей, но и спать больше не могла: бессонница, мучившая ее долгие годы, снова вступала в свои права. Она отошла на второй план, пока эльфка находилась в казематах, но, стоило ей получить долгожданную свободу, вернулась и мешала ей забыться еще на несколько драгоценных часов. Милеанэль не была против: за время заключения она забыла, что такое свежий воздух, пение птиц и чувство, может быть, и мнимое, безопасности. Еще раньше кануло в небытие ощущение сопричастности к чему-то. К кому-то. Почему он пришел за ней? Зачем спас эльфку, которую знал несколько дней? Для чего подставил свою шею, подверг себя риску?

Есть вопросы, ответы на которые не требуются. Искать их слишком долго. Кроме того, нужно ли?

Она слушала пение лесных птиц, когда Ламберт беспокойно заворочался, зашевелил губами и тихо выговорил чье-то имя. Кхира - тоже чародейка? Врачея не стала поднимать голову; ей даже не пришла идея попытаться разбудить ведьмака и избавить его от беспокойного сна. Ему тоже нужен отдых: он сделал за последние сутки в разы больше нее. Но имя она запомнила на тот случай, если женщине, которая его носит, потребуется помощь.

Он проснулся вместе со словами, которые произнес во сне. Задвигался, аккуратно отстранив эльфку, чтобы та смогла сесть. Милеанэль с тихим кряхтением подчинилась мягкой помощи Ламберта и посмотрела на ведьмака, поднявшегося на ноги, снизу вверх. Коротко кивнула, поборов любопытство, и проводила его молчаливым взглядом в спину. Подумала, что, пока Волк будет отсутствовать, то пропустит крайне потешное и в то же время жалкое зрелище. Хмыкнула и, превозмогая боль в руках, отпила из тяжелого бурдюка. О Дева, как же вкусна, оказывается, обычная вода!

Ее ждали сложные несколько часов, которые отвел Ламберт для возвращения в Новиград. Чародейка потратила несколько минут на то, чтобы подняться; все тело протестовало внезапным нагрузкам, но Милеанэль не собиралась давать себе спуску. Она провалялась достаточно, чтобы восстановиться, и понимала: чем дольше жалеть себя, тем больше времени уйдет на то, чтобы просто научиться ходить заново.

Около десяти минут эльфка просто стояла у дерева, держась за ствол и чувствуя дрожь в коленках. Как заклинание, повторяла про себя: сможешь, сможешь, сможешь! Не смей становиться обузой; в пути нельзя давать себе поблажек. Если не получится удержаться в седле, ходить, сидеть и есть самостоятельно, то погрязнешь в саможалении и не сможешь справиться. Сломаешься, как твои соседи по камерам. Эльфка скрипела зубами и хвалила себя за каждую маленькую победу. Вот, кажется, ноги перестали трястись, как осиновый лист. Вот, получилось отпустить ствол дерева и стоять самостоятельно, без опоры. Кажется, можно сделать шаг. Нет, никаких посохов из найденных поблизости более-менее прочных палок: швы на руках не выдержат нагрузки и разойдутся.

Чтобы доковылять до реки нетвердым шагом - большая удача, что ранее ей приходилось ходить в прилески Новиграда за травами, иначе она точно бы потерялась, - Милеанэль пришлось много раз переступить через себя. Через жалость к себе, через боль, через отчаяние. Чтобы не думать о том, какая она беспомощная и жалкая, эльфка перебирала известные ей заклинания. От тех, которым учила ее адептка Аретузы в самом начале чародейского пути целительницы, до последних изученных, специфичных и годных для поимки магов-ренегатов. Магические формулы иногда не приходили на ум сами, и приходилось напрягать память, чтобы воспроизвести комбинацию из ключевых слов на Старшей Речи. Как хочется использовать магию, залечить раны, которые неумело штопали сумасшедшие мясники, придать себе сил бодрящей формулой! Милеанне не приходилось долго себя уговаривать: она понимала, что потратит те крохи сил, которые смогла накопить, на чары, что пшикнут и растворятся через несколько минут. Нет, нужно все сделать самой. Как обычной Aen Seidhe.

Она еле добралась до реки, где Ламберт несколько часов назад набирал воды в бурдюк. Раздраженно вздохнула, понимая, что подняться по склону будет сложно. С трудом спустилась, цепляясь левой рукой за землю и кусты, оцарапав ладонь о терновый куст. Как только эльфка оказалась у русла, то сразу же стащила с себя ненавистное рубище, пыхтя от боли, и без лишних раздумий легла в воду. Не по-весеннему холодная, подумала эльфка. Она привыкла к ней за несколько минут и просто лежала, глядя в медленно темнеющее небо. Набиралась сил, впитывала энергию, витавшую вокруг речного потока, и цеплялась более-менее здоровой рукой за обточенные водой камни, чтобы не уйти вниз по течению. Чувствовала, как грязь, усталость и ощущение совершенной беспомощности смывается мерным движением воды.

Глубоко дышала. Широко улыбалась, когда горячие слезы счастья обжигали кожу щек.

С плохо скрываемой досадой она натянула рубище, когда через полчаса, наконец, вышла из воды. Даже пропахшая подземельем, кровью и потом одежда была для нее милее, чем вид фигурного шрама под грудью - и многих других, отпечатанных на теле. Читать эту новую книгу было для эльфки настоящей пыткой; Милеанэль не стала испытывать судьбу и предпочла из двух зол меньшее. С трудом она вскарабкалась обратно по склону, избегая касаться пораненной левой рукой земли и цепляясь только за выступающие камни. Не побоялась снова ухватиться за терн; уколы кустарника показались ей нежным прикосновением по сравнению с ноющей болью в свежих ранах.

Милеанна вернулась к месту привала без приключений. Один раз едва не подвернула ногу, не заметив в темноте игриво выступающей из-под земли части корней, и после этого происшествия ступала так аккуратно, как могла. Ведьмачьи глаза бы ей не помешали, ведь, в отличие от Ламберта, эльфка плохо ориентировалась во мраке. Могла бы прочитать заклинание, но на магию наложила себе временное табу: пока силы не вернутся к ней в полном объеме, никаких чар. Она успела воротиться за полчаса до приезда Ламберта; смогла сесть на прежнее место и даже перед этим поправить лежанку. Милеанэль позволила себе надежду на то, что ведьмак сможет привезти ей одежду; согласна была на любую, только бы, наконец, выбросить насовсем это проклятое рубище. Оставленным у дерева чепчиком эльфка просушила, как могла, влажные волосы. С наступлением вечера в лесу близ Новиграда начинало холодать. За оставшееся время до приезда Ламберта она пыталась говорить сама с собой, чтобы голос, по-прежнему нездорово хриплый, подумал о том, чтобы вернуться к хозяйке.

Топот копыт заставил ее вскинуть голову и напряженно вглядеться в темноту. Вдруг не он? Но Милеанэль тихо и облегченно вздохнула, когда различила во мраке знакомую фигуру. Сопение ведьмака и вовсе не перепутаешь ни с чем.

Она не стала задавать глупых вопросов: "Все хорошо? За тобой нет хвоста? Ты все взял, что нужно?". Вместо этого поинтересовалась, уже громче, чем до того, когда Ламберт отправился в вольный город:

- Когда мы уезжаем?

Похоже на нее. Милеанэль всегда была ведомой: наставницей, профессорами Оксенфуртской академии, врачами в городских госпиталях, преподавательницами Аретузы, потом - командиром. Отправившись в свободное плавание, она растерялась, и вот - сидит, опираясь спиной о дерево, с уничтоженными руками и разрушенными надеждами.

- И Кхира твоя. Ей нужна помощь? - добавила Милеанна, причем - по ней это было видно - без задней мысли. Быстро, еще до того, как Ламберт успеет ответить или скривить свою обычную мину, объяснила: - Ты говоришь во сне.

- О Дева, ты нашел одежду! - Она с такой искренней радостью на лице, какую уже давно никто у Милеанны не видел, потянулась к вещмешку здоровой рукой, с трудом зацепившись за самый край сумки. Выглядела эльфка как самая настоящая нищая, которой добрый прохожий подал либо на счастливую и безбедную жизнь, либо на еще один пузырь водки. Милеанэль подтащила мешок к себе, бегло изучила, какую одежду удалось достать ведьмаку, и стала готовиться - в основном, морально - к тому, чтобы снова стягивать с тела противное шершавое рубище.

Не сдержалась, когда услышала, как коротко вспыхнуло пламя: дернулась, будто ее хлестнули по спине, и странно покосилась на Ламберта. Снова не смогла совладать с собой и жадно втянула носом воздух, различая запах табачного дыма. В груди засуетилась жажда по самокруткам, стянула легкие железной хваткой. Милеанэль завистливо сощурилась, сглотнула и хмыкнула себе под нос. Рубище застряло где-то в подмышках: поднять руки выше уже было сложно, и эльфке пришлось застыть в несуразной позе в ожидании очередной помощи. Ведьмаки, как оказалось, ничем от остальных мужчин не отличаются. Только ляпни "ну, как там твоя?", так сразу "ничего она и не моя".

Его даже не пришлось просить: Ламберт сам подошел, зажав папироску в зубах, сам помог стащить с тела уродливую тряпку. Милеанна ничуть не стеснялась наготы, даже не покраснела и не попыталась закрыть руками зашитые Ианоном груди, и шрам в виде имени, выцарапанный острым скальпелем на ребрах. Только скрипнула зубами, когда грубая ткань снова потревожила следы пыток, которые над ней учинили в самый первый день. Словно и не хотели получить никаких полезных сведений. Словно мучили просто так, потому что могут. Словно изначально знали, что эльфка ничего не расскажет, и воспользовались моментом, чтобы высвободить зверье, жившее в самом нутре.

Милеанна послушно продела голову в рубаху, которую подставил ей Ламберт. Немного узкая в плечах, но такая приятная телу. Врачея пригладила ее, провела рукой по месту, где под тканью отчетливо виднелись с садистским старанием вырезанные буквы. Коротко вздохнула, покорно двигая ногами так, чтобы налезли любезно подставленные ведьмаком штанины. Не скрываясь, вдохнула как можно больше дыма, который как раз выпустил изо рта Ламберт.

- Нет, не видела, - ответила Милеанэль, подобрав с земли жилет. Кожаный, на завязках; если не затягивать слишком туго, не будет мешать заживлению. Она накинула жилетку на плечи, коротко ухнув - швы на подмышках пронзила резкая, но быстро утихшая боль, - не стала копошиться с завязками и сразу принялась за сапоги. На босые ноги те легли, будто на ее стопу и были сшиты. Как только Ламберт ухитрился... - Разузнаем. Дай Дева, чтобы никто никакую Кхиру не знал.

Врачея подхватила плащ, забросила его на локоть правой руки, а левой ухватилась за предплечье ведьмака, который заботливо подал ей руку. Встала с помощью Ламберта неожиданно легко; тело, еще не до конца оправившееся от недавней прогулки, в том числе - до петли, заныло, но Милеанэль уже решила: слишком много времени она потеряла, идя на поводу у самой себя.

- Куда поедем? - не надеясь на конкретный ответ, полюбопытствовала эльфка, невольно скосив глаза на занявшийся огнем окурок. Вот так разрушается жизнь, невольно подумала она, второй раз на ее веку, и снова остается только пепелище. Только теперь, Милеанна украдкой взглянула на ведьмака, новый путь начинать не в одиночестве. Хотя бы на время, а там - разве известно, что будет завтра?

С его помощью она с трудом залезла на круп лошади. Горячая конская кожа обжигала бедра; Милеанэль, не узнавая себя, провела левой рукой по седлу, пока Ламберт еще не успел в него сесть. Оказавшись на волосок от смерти, она начала ценить даже такие мелочные ощущения, как шершавость старой кожи, теплота лошадиного тела, тяжелый запах дыма папиросы.

"А вообще-то, неважно, куда", - запоздало подумала эльфка, здоровой рукой обхватив корпус ведьмака и глядя из-за его плеча между ушей коня. - "Подальше отсюда".