— Где была твоя сентиментальность той ночью? — отозвался ведьмак, складывая губы в тонкую линию и изгибая их в ухмылке. Он хотел сказать «одевайся, пошли пройдемся», но успел прикусить себя за язык. Зачем вампиру одеваться, если чувствительности к перепадам температуры у них нет. По меньшей мере они спокойно могут находиться на морозе в легкой одежде без вреда для себя.
— Помнишь я говорил, что меня не интересует твоя голова, пока за нее не назначена награда? — Ламберт слегка сощурился, не сводя с вампирши взгляда. — Пошли прогуляемся, — сказал он, медленно разворачиваясь. — Говорят, вечерний Оксенфурт крайне романтичен.
***
Прошла неделя с того момента, как Ламберт  пересек Велен с Оливией и Амайей, а затем прибыли в город студентов. Город, в котором Волк бывал не единожды. И даже не дважды.  И, почему-то, почти всегда эти визиты заканчивались горизонтальным положением… на операционном столе у местных хирургов.
На этот раз все складывалось куда лучше. В деревне Ламберту заплатили за убитую тварь; за убитых культистов (по тридцать оренов за голову) и за спасенного ребенка. Жаль, только, что всего лишь одного. Среди трупов, которые нашли около той пещеры не смогли распознать ни одного пропавшего, вот настолько сильно преображались тела под воздействием неизвестной магии и ручной работы умалишенных.
И все же… Ламберт принялся отдыхать, лишь изредка возвращаясь мыслями к пропавшему ребенку, понимая, что сейчас он не может ему ничем помочь. Внутренние терзания не должны преследовать мутантов монстроборцев, ведь у них нет чувств. А будь они развиты в полной мере, то явно не смогли бы выполнять свою работу настолько хладнокровно, как они это делают. И все же…
Вино помогало расслабиться. Теплый кров; мягкая кровать; холеные и молодые девушки; Ламберт разбазаривал все заработанные средства, наращивая потраченную массу, которую тело потеряло за время беспамятства.
Так прошли четыре дня. За день до отъезда Ламберт решил погулять-покутить, прощаясь со всеми своими местными знакомыми. Молодыми, старыми и его ровесниками. И все бы прошло успешно: Ламберт, пьяный, но довольный, спокойно бы собрал пожитки, водрузил их на лошадь и тронулся в путь. Только окоченевший труп на заднем дворе таверны был против. Ламберт нашел его, когда вышел по зову организма, а пришел туда, куда пришел.
Почившим был какой-то местный пьянчужка, судя по его внешнему состоянию: вереница лопнувших сосудов на лице, красный нос, потрепанная и старая одежда, не раз перелатанная разносортными кусками тряпья. Длинные поломанные ногти, свидетельствовавшие о малом внимании ко здоровью и, самое главное, ощутимый запах дешевого алкоголя, который ударил Ламберту прямо в нос, когда он присел поближе.
А еще запах железа и небольшая лужа крови в том месте, где отсутствовал кусок плоти на шее. Так могут поступать только представители одной расы, думал ведьмак. Но… неужели?
Оповестив трактирщика о находке лично, чтобы не поднимать переполох, ведьмак невзначай опросил нескольких людей о пропажах и странных обстоятельствах, при которых могли находить хладные трупы без капли крови в теле. Такие были, говорили ему, но чаще всего — обычные забулдыги, с которыми даже возиться не хотелось. Кинули в яму, да и дело с концом.
«У вас тут кровосос под носом бесчинствует, — думал ведьмак, — а вам дела нет. Не ровен час, как сами костьми ляжете, выйдя посрать и не успев уразуметь, что случилось».
***
Фонарщики забирались на высокие жерди, поджигая масляные лампы на главных улицах города. Ветер успокаивался, словно не хотел портить интригующую атмосферу, где ведьмак вместе с высшим вампиром идут рука об руку, а вокруг атмосфера заряжалась настолько, что вот-вот грозилась лопнуть, переходя в кровопролитный танец.
— Я нашел труп. Без единой капли крови за таверной «У Мо», — он бросил на Амайю взгляд искоса, после чего принялся глядеть дальше перед собой, куда-то в сторону невидимого за каменными домами горизонта. — На шее отсутствовал кусок плоти, как это делают разумные кровопийцы, у которых иногда инстинкт берет верх над разумом. Не просто несколько отверстий, а… ты поняла, — ведьмак сложил руки за спиной, останавливаясь и поворачиваясь лицом к вампирше. Солнце выглянуло из-за тучи, освещая ее, делая еще более бледной; подчеркивая ее зловещую красоту; принадлежность к другой расе.
Длинная тень обязана была протянуться в этот момент по каменной кладке мостовой, но она отсутствовала, как и отражение в стекле распахнутого окна, напротив которого стояли знакомые нелюди.
— Скажи мне, Амайя. Ты не ощущала присутствия другого высшего в своем городе? Либо кого-то иного, кто мог бы это сделать, — он помолчал секунду, а потом осклабился своей мерзкой ухмылкой. — Естественно, кроме тебя.

Отредактировано Ламберт (26.03.21 23:02)

Говорить много не приходилось. Так уж вышло, что Ламберт и что вампирша Амайя изначально предпочитали выслушивать, а уже затем отвечать. Полноценно и развернуто. И даже в тот момент, когда она чуть ли не издевательски ответила, что ничего о своих сородичах не скажет — он не стал топать ногами, кричать и размахивать руками, мол «как же так».
Холодный рассудок всегда все трезво оценивает, даже независимо от того, что сам Ламберт любил пригубить лишку. Они не были друзьями; не были даже соратниками. Просто знакомые, которые попали в одну передрягу и какое-то время сотрудничали, имея общую цель, но с разными интересами.
И чтобы она не говорила про самонадеянность, Ламберт понимал, что это была не она. Чаша весов склонилась в иную сторону. Привыкший к анализу мозг сравнивал сразу несколько составляющих, одной из которых был запах. Тогда пахло грязью, смертью, кровью и алкоголем. Высшие вампиры, мимикрирующие с людьми имеют тенденцию пытаться обмануть животных, которые реагируют на монстров, различая их по секрету, который выделяется в их организме. Цветы, масла и все такое прочее. У Амайи был свой легкий запах, но довольно хорошо обводящий собак и лошадей вокруг пальца: хвоя.
Понятное дело, что это не давало стопроцентных гарантий. Совсем. Но все же…
— Неужели? Не один? — он сделал шаг в сторону, скрестив руки на груди и вскинув брови. Его блекло-желтые глаза слабо мерцали в сумерках, отражая попадавший на них свет. — Как же так получилось, — было ясно, что он паясничает. Ламберт не был бы собой, если бы не напоминал иногда вредного ребенка, которого обделили конфеткой. И в тот же момент он умел быть серьезным, возвращаясь к теме разговора. — Я прекрасно это понимаю. В канализации этого города живут сраные утопцы, и кое-что еще пострашнее; в близлежащих территориях ошиваются кикиморы, роющие свои тоннели. На кладбищах разгуливают гули, как у себя дома вперемешку с грайверами. Думаешь там нет фледеров и экимм? Кишмя кишат. Но они тупые, как хренов дряхлый пень, но не этот. Не-е-т, — он потянул последнее слово, чуть отойдя в сторону и глядя вниз с мостовой.
— Он заманивает пьяных людей, чаще всего нищих и безнадежных, после чего выпивает их досуха. Да, возможно это не повредит Оксенфурту, избавляя его от грязи, но когда эта грязь закончится — он не остановится, — Ламберт развернулся к ней, глядя в глаза. — Знаешь, что будет дальше, Амайя? Тоже самое, что случилось с Цехами ведьмаков. Они достанут старые книжки, которые писали их пра-пра-прадеды, смахнут с них пыль, и начнут листать. И внезапно окажется, что в их городе промышляет кровосос. А отличить кровососа от человека можно по конкретным — известным нам с тобой — особенностям. Самые умные из вас сразу соберут вещи и уедут. Кто-то начнет оборонятся и защищаться, но вы тоже не всесильны. Вас вырежут так же, как нас, эльфов и твоих сородичей, которых тут было гораздо больше много лет назад. Я не взываю тебя помочь мне или прекратить эти беспорядки вместо меня. Это моя работа: искать, найти, устранить.
Ведьмак поправил ножны на поясе и повел плечами, проходя мимо вампирши. Сумерки плавно переходили в поздний вечер. Солнце почти скрылось за горизонтом, а луна постепенно набирала сил, окрашиваясь в желто-молочный цвет.
— А еще люди говорят, что «играй да не заигрывайся», — глубокий вздох, не столько убедиться в запахах, сколько от длительных разговоров, которые заставляют думать. Думать на не самую трезвую голову, которая на треть сейчас состояла из чугуна по ощущениям. — Подумай над моими словами, а захочешь найти — тебе труда не составит, — не прощаясь. Он неспешно побрел в таверну, где остановился. Заказ уже был на руках у Ламберта, ведь найти оный не составило труда от слова совсем. После того, как ведьмак опросил всех знакомых и послушал слухи, стоило только подойти к доске с объявлениями, где болтались бересты с просьбой помочь в поисках и вступить в отряд добровольцев, которые начнут ночью устраивать патрули. Либо же тот, кто согласится помочь городу избавиться от внезапной напасти.
И Ламберт сорвал это объявление, ведь его работа: искать, найти, устранить. От порога до порога. Из города в город. Из королевства в королевство. От рождения и до самой смерти.

— Все куда хуже, чем я предполагал, — коротко отозвался мужчина, когда вампирша подошла к  телу усопшего архивариуса, что лежало на столе. В мертвецкой не было ни души, исключая этих двоих. Ламберт позаботился об этом, загодя попросив оставить его одного, чтобы он мог спокойно исследовать найденные трупы без лишних свидетелей и источников шума.
— Пьяницы, услышав о частых пропажах своих товарищей стали вести себя аккуратнее. Как минимум пить в закрытых помещениях, либо прятаться так, чтобы до них не достали. Позавчера одного такого вытаскивали из канализации. Он упился вусмерть и заполз в оную, чтобы его не высушили. А вылезти обратно не смог, — не смотря на то, что ведьмак говорил тихо, в мертвецкой его голос резонировал от стен, разлетаясь эхом по всему помещению. Благо, что внутри действительно не было никого, кроме них.
Он стоял, скрестив руки на груди и критично осматривал тело. Многое уже успел разглядеть до прихода Амайи, но мыслительный процесс не был завершен до конца. Хотя бы потому, что Ламберт не пил уже третьи сутки ничего, за исключением обычной родниковой воды, и местами его тело требовало опохмелиться. Сложно представить в каких дозах алкоголя нужно жить, чтобы даже ведьмачий организм испытывал такое состояние. И именно поэтому внутренний конфликт слегка притормаживал подведение итогов. Голова мыслит ясно, но тело требует кружку пива.
— Его кроваво-алкогольное пьянство затянулось и довело до того, что он перестал даже как-то скрывать свое присутствие в городе. Перестал заметать следы и прятаться. Горожане уже поговаривают о том, что в Оксенфурте поселился вампир, — рассудительный голос, слегка задумчивый с длительными паузами между словами. Никакого подросткового бунта или недовольства. — Некоторые даже видели его. Скорее утверждали, что видели. Темное пятно с рукакрыльями и огромными ушами, точно листья у подсолнуха. По описанию скорее напоминает фледера, экимму, но эти оба любят разорвать свою жертву на кусочки, да так, что только по одежде останется узнавать погибшего. Смотри, — он спокойно протянул руку, и принялся показывать свою наблюдения, точно не понимал, что вампирка может разбираться в таких делах куда лучше, чем он сам.
— Укус грубый, рваный и очень неуклюжий, словно он вгонял клыки, будучи невероятно пьяным. Скорее всего архивариус в тот момент пришел в себя и попытался вырваться, потому что, — Ламберт приоткрыл попону, закрывавшую тело, являя миру оголенный торс престарелого мужчины, на торсе которого виднелись глубокие борозды с запекшейся кровью, — он схватил его когтями, явно не давая вырваться. Для мужчины в его возрасте, видать, он слишком активно брыкался. И в завершение он сломал ему шею, — монстроборец слегка отвернул голову покойного, демонстрируя гематому в месте перелома, где кости слегка выпирали наружу, но не разорвали мягких тканей. — Думаю, что от злости. Возможно, что это либо катакан, либо носферат. Насколько мне известно ни один из них не принадлежит к касте высших, хотя хорошо разумны и обладают многими способностями, как тот же гипноз и телекинез, которыми он явно не гнушается пользоваться. Иначе я не могу объяснить как он еще заманивал раньше пьянчуг в закоулки.
На несколько минут устоялась тишина. Только дыхание двух живых существ нарушало эту гробовую атмосферу.
— По крайней мере я теперь однозначно уверен, что это не ты. И мне было бы крайне досадно убедиться в обратном, — он слабо усмехнулся уголком губы. Не так криво, как это происходило обычно, а скорее мягко, точно неосознанно, подтверждая свои личные домыслы, которые не хотелось раскрывать. — Но этого вампира мне придется убить. Это явно не внезапный срыв. Обыкновенный кровавый запой, которому не будет конца и края, пока у местных жителей не лопнет терпение, — глаза мутанта снова сосредоточились на усопшем. — Заметила что-то еще? Что-то отличительное, чего не вижу я.

— Не упустил, — коротко ответил ведьмак. — Ни альпы, ни бруксы не обладают теми самыми ушами-подсолнухами, о которых говорят очевидцы. В целом это сложно назвать ушами, поскольку эти отростки физически оными не являются. Я не занимался вивисекцией и подробным изучением анатомии нетопырей, чтобы делать какие-то точные выводы, но из практического опыта могу сказать, что это точно не они. Да, — он поправил себя, — они обладают переходной формой, но, — он поднял указательный палец, акцентируя внимание, — ты прекрасно знаешь, что даже в форме нетопыря вампиры имеют различия.
Ламберт вспоминал: верно, у них сильные ментальные способности. А еще у брукс настолько сильный кинетический импульс во время рева, что способен сбить с ног и откинуть назад. Интересно, насколько сильна Амайя в своей первозданной форме.
— Я не исключаю, что как раз-таки и достаточно. Но только в том случае, когда жертва напивается до такого состояния, что она буквально несет алкоголем за версту. Такой себе бочонок с пивом или вином на ногах, который бредет себе по темному переулку сам в лапы кровососа, зазывающего его.
Амайя вспорола кожу мужчины, попробовала его кровь на вкус. Ведьмак ожидал чего угодно: развернутого анализа состава крови, чуть ли не до точности что тот позавчера на ужин и в каких количествах. Где искать нападавшего, ведьм после укуса в теле жертвы могли оказаться частички самого вампира; опознание его личности или невесть чего еще, но только не банально «нет, невкусно».  Он тяжело вздохнул.
— И это все? Прекрасно, сука. Просто, блядь, великолепно, — Волк поморщился и помассировал веки. — Невкусно, значит. Тогда я не могу предположить ничего, кроме того, что это просто алкаш-вампир переходной формы, которого нужно либо ловить по всему Оксенфурту, выискивая заблудшие души в пьяном угаре, либо… — он умолки снова, прикидывая насколько по-идиотски звучат его слова, — самому надраться в хлам и ловить его за хвост.
Как бы не звучало, а толика логики в этом была. Пьяный ведьмак — все еще ведьмак. И с одичавшим, изголодавшим и дерганным кровососом сможет совладать. Главное его поймать, выстоять первые несколько минут боя, а затем, когда тот ринется прочь (если ринется), принять белый мед или иволгу и гнаться следом. Скорее всего, что за время этого сумасшедшего гона он быстро протрезвеет и сможет прищучить гада как следует, но…
Что, если он не отступит? Что если этот потенциальный катакан или носферат будет сражаться до последнего, раздирая Ламберт на части.
Он не знал, как себе ответить на этот вопрос, кроме «таково мое Предназначение». Соглашаться с данным утверждением ведьмак не собирался однозначно, поэтому решил подумать еще.
— Либо надраться самому и ловить на живца, — пробубнил он, почесывая щетину в недоумении и задумчивости.
Ламберт сражался с вампирами. И каждый раз из такой схватки он уходил очень сильно помятым, почти что на грани смерти. Часто случалось так, что его цель уходила в крайне плачевном состоянии, что — раз — и добил, но и сам он оставался в таком же положении. Словно вампиры осознавали всю патовость ситуации, трезво оценивали и отступали.
Следом не кинется, но и вступать в конфронтацию дальше чревато. Поэтому, разумнее всегда ретироваться и выбрать другой ореол обитания, где этот монстроборец его не найдет, либо попросту не станет охотится, ведь заказа болтаться на доске к тому моменту еще не будет. Либо не будет самого вампира.
И именно поэтому, берясь за заказы на вампиров, Ламберт всегда старался действовать размеренно и предусмотрительно. Здесь не выйдет кинуться напролом, задрав клинок вверх, с воплем «охсукаидисюда». Только методичность. Только холодный ум и трезвый рассудок.
— Мне нужно подумать, — он развернулся и пошел прочь из мертвецкой, рассуждая о своих планах, в которых он видел все те же изъяны и несколько «если», что маячили красными знаками предупреждений. Как красные точки перед глазами от чрезмерной интоксикации.
Но, пока что, иного выхода он не видел.

Вечерний воздух был действительно куда приятнее, чем спертый и застоявшийся запах в мертвецкой. Ламберт сидел под старой грушей, бесцельно царапая землю концом сухого прутика, точно вырисовывая какие-то символы, или тактические маневры на карте поля боя.
Если бы ведьмак был генералом, то это можно было понять, но он оставался обычным охотником на монстров. И если в его стрелочках и можно было разглядеть варианты столкновения двух врагов, то весьма отдаленно и в крайне искаженном восприятии, где мозг видит одно, а рука выводит — совершенно иное.
Подул легкий ветер, растрепав сальные волосы ведьмака, который явно несколько дней проводил в активных поисках и о мытье головы сажей явно думал в последнюю очередь. Сухие листья сорвались с земли и полетели прочь, вырисовывая из одного узора — совершенно новый. Коричнево-желто-охра-багряный. Возможно, что не хватало только цвета бедер испуганной нимфы для полноты картины. Где-то вдали раздавались детские голоса, кричавшие абсолютно недетскую считалочку для пряток: «раз, два, три, четыре, пять — эльфов надо убивать». Насколько ведьмак смог запомнить правила игры, сталкиваясь с ней то тут, то там, сутью забавы было найти хотя бы одного из «партизанов», и выпытать расположение других.
Пойманный мог завербоваться, встав на сторону охотника, но также и дурить его, водя за нос, пока остальные удачно прячутся. Как только песчаные часы закончили свой бег, а охотник никого не нашел — он проиграл.
Была еще уйма нюансов, о которых Ламберт знал и мог бы рассказать, но сейчас его мозг блуждал в поисках решений. Лоб нахмурился, брови сдвинулись, и в целом ведьмак напоминал известную в Новиграде скульптуру друга Ван дер Хууя Жака Пье Ниса — Родоса Колосского. Обнаженного мужчину, подпиравшего подбородок кулаком. Жителям города он, скорее, напоминал улитку, нежели великого мыслителя с горой мышц.
От размышлений его прервала вампирша, севшая на лавку рядом. Она не смотрела на него, но явно обращалась к ведьмаку. Амайя все так же пахла хвоей, что не могло не радовать рецепторы носа после трупного смрада. И сначала он даже не понял смысла слов вампирши, переведя расслабленный взгляд на нее, глядя, словно, сквозь. Но через несколько мгновений осознал. Да, в ее словах была правда. И спорить с предложением, которое она высказала было абсолютно глупо. По многим причинам. Хотя бы по том, что Амайя явно знала собственную анатомию и анатомию своих собратьев меньших многократно лучше, чем любой ведьмак. Чем Весемир. Чем старые колдуны, придумавшие все эти сложные мутации и ведьмаков в целом.
— Можно попробовать, — коротко отозвался Ламберт. — В любом случае мы, — он на секунду запнулся, подумал было исправиться на «я», но отмел эту идею. Снова помассировал веки, явно уставший за несколько дней от слежки и размышлений. — Мы ничего не теряем. Конкретно ты так точно.
Небо серело все сильнее, пока не стало абсолютно темным. На нем то тут, то там виднелись пушистые дождевые тучи, но их было слишком мало для того, чтоб окропить землю влагой, и уж тем более мало, дабы закрыть за собою луну. Месяц взирал на ведьмака и вампиршу своим дугообразным ликом, освещая обоих желто-белым светом и отбрасывая долгие тени.
— А она понадобится, — можно было уязвить, мол, как же так, Амайя? Ты, вампир, просишь у ведьмака просьбу?
Если бы кто-то в тот вечер проходил возле этих двоих… если бы он слышал этот диалог, зная, кто перед ним сидит, то точно осознал бы одну вещь: мир сошел с ума. Вампир просит ведьмака об одной маленькой просьбе. Чудовище не просто общается с охотником на чудовищ, а заключает договор. Ищет компромисс вместо того, чтобы бежать в страхе.
— У меня достаточно сил, чтобы перенести тело в укромное место, но после боя у меня вряд ли хватит их сразу. Даже если я буду тащить его по частям — это займет уйму времени. Будет куда проще, если мне поможешь ты.
Ламберт не смотрел на то, что она женщина. Нет, вернее будет сказать, что да, она была женщиной. Симпатичной женщиной внешне, но в первую очередь — монстром. Разумным монстром, у которого сил было, возможно, даже больше, чем у Ламберта. И если бы он видел, как Амайя свернула шею псевдосвинье, то вопросов на эту тему даже не возникало бы.
И, исходя из этого, он без зазрения совести рассуждал о прямой физической помощи с ее стороны.
— Я постараюсь выманить поближе к реке. Сейчас как раз много дождей, уровень воды вырос и течение ускорилось. Труп можно сбросить поближе к устью, а дальше — дело за малым, — он задумался на несколько секунд, после чего пожал плечами и оттопырил нижнюю губу.
— Либо спалить. Но, думаю, стража не оценит огромное кострище, полыхающее где-то на окраине Оксенфурта с дохлым упырем внутри. Сразу возникнет много вопросов. 
Ведьмак встал с лавки, уперевшись ладонями в колени и протянул руку вампирше, предлагая встать и двинуться тоже.
— Но для начала мне до подготовиться. Место встречи назначить конкретно не могу. Ищи следующей ночью по разящему запаху алкоголя.
Он улыбнулся.
— Ты точно не перепутаешь его ни с чем.

дедовский самогон из буряка

Отредактировано Ламберт (21.04.21 22:26)

— В моем сараааааае поселилилися темерцыыыы!
Ночь давно вступила в свои права. Темное недо затянулось переменной, но крайне густой облачностью, давай луне лишь редкие промежутки времени для того, чтобы явить себя миру. Покрасоваться перед теми, кто еще не лег, либо только проснулся. Ночная стража всегда предпочитала бродить по темным улицам при ее желто-белом свете, нежели при свете факелов, коптящих черным смоляным дымом и воняющим гарью, от чего на глазах наворачивались слезы, а в горле постоянно першило.
— Один из нииих мне свою шлюююху дал погреееецца!
Ламберт шагал по мостовой, шатаясь и спотыкаясь настолько правдоподобно, насколько это вообще было возможно. Откровенно говоря, давалось ему это без особого труда. Когда тебе пятьдесят три года, из которых примерно две трети ты живешь с бутылкой под боком, регулярно заглядывая на дно, то неудивительно. Мышцы запомнили пьяные движения так же крепко, как и рваные движения во время фехтования.
— И не бедаааа, што он нее несееееет! — ревел его пьяный голос в ночной тиши, перепугивая ночных птах и настораживая блюстителей порядка. Они-то за последние пару ночей привыкли, что ни одной пьяной души в округе не видно, как только солнце скрывалось за горизонтом.
— Мне на разок она сойдет и так сойдеееет! — хрипло-сиплые вопли раскатывались по мостовой, отражаясь от гладких камней и уносились прочь к стенам домов, где продолжали отскакивать от стен. Ламберт точно знал, что его слышат. Даже чуют. Чуют всеми фибрами алкогольной души, как он чует способ выпить за чужой счет. Но пока что медальон молчал. Он мирно висел на шее, раскачиваясь в такт пьяных шагов, ударяясь о грудь, когда ведьмак намеренно оступался и кренился вперед, обещая вот-вот — и свалиться, уперевшись носом в землю. Да вот никак не падал. Неваляшка какой-то, а не мутант.
Мокрая льняная рубаха неприятно липла к телу. От него разило самогоном из свеклы первой выгонки, в который он намеренно добавил экстракты для пущего раскрытия запаха. Вышло недурно. Настолько недурно, что в первый момент времени Ламберт испугался, что его вырвет. Однако, способностью человеческого организма было приспосабливание. Минута, две, три, и вот ведьмак уже принюхался, лишь при самых резких движениях улавливая этот отвратительный запах, от которого где-то внутри живота начиналось вихреподобное движение.
Медальон качнулся. Пьяная физиономия Ламберта не напряглась. Он сделал скидку на то, что ему просто показалось из-за алкогольных паров, которые так или иначе могли слегка ударить в голову. Но нет. Медальон вновь дрогнул и в этот раз чуть сильнее.
«Отлично, — подумал мужчина, начиная горланить еще громче».
Это можно было бы принять за шум ветра, если бы он был. Шелест. Быстрый, нарастающий, как шум приближающегося дождя. Словно сотни птиц, вспархивающих со своих насиженных мест в испуге.
Оно двигалось. Ламберт ощущал его цепкий взгляд, сосредоточенный на себе. Точно кто-то приставил иголки к коже. Ему хотелось повернуться, дабы точно видеть цель, но делать этого нельзя. Ведьмак говорил это внутри себя: «нельзянельзянельзя. Иди дадльше, Ламберт. Подпусти его ближе. Еще. Еще немного. Вот так, давай, вот оно».
Медальон трясется на шее, как птица, пойманная за лапу и привязанная веревкой к сучку на дереве. Трепыхается, но ничего сделать не может.
«Сейчас!»
Лицо каменеет за долю мгновения, обретая привычную всем ведьмакам восковость, серость, безразличность ко всему окружающему. Сосредоточенность только на одном. На цели, которую он искал, для того чтобы устранить. Это его работа. Глядя под некоторым углом, можно сказать, что это смысл его жизни, с которым не хотелось мириться. Он и не мирился.
Левая рука выбрасывается вперед в безмолвном движении. Точно. Резко.
Кинетический импульс вырывается из руки ведьмака, отталкивая тварь прочь от него, даже не глядя на ее вес. И вместе с летящим нетопырем к забору, отделявшему мостовую от реки, летел и Ламберт, сорвавшийся с места, как молодой кот, увидевший свою добычу.
Он ждал ее долго. Слишком долго, чтобы упустить такой прекрасный момент.
«Я долго ждал этой минуты, — проносится у него в голове, когда серебряный клинок, зажатый в правой руке и выставленный острием перед собой, метким ударом летел прямиком в голову, дабы пронзить нетопыря насквозь.
Саданувшись затылком о стену, катакан потрепал головой, приходя в себя. И все бы закончилось быстро, если бы зрения было основным источником приема информации. От такого удара в глазах должно было двоиться, либо же вращаться калейдоскопический рисунок. Но не у Г`хеля. Г`хель был катаканом, а это значило только одно: он видел ушами. Да, в них слегка звенело. Но этот звон не мог сравниться со звоном поющего клинка, покинувшего ножны; с шумом скрипящей подошвы, отрывающейся от земли; с воздухом, разрываемым от движения; со свистом стали, рассекавшей пространство и так неумолимо несущейся к нему.
Г`хель дернул головой в последнее мгновение. Серебро разрезало его правое ухо, вызывая жутчайшую пекущую боль, которую он не испытывал уже много лет. Так давно никто не прикасался к нему проклятым серебром, от которого хотелось выть, звереть и рвать на части. Г`хель пнул оторопевшего ведьмака в живот обеими лапами. Сильно. Резко. Лабы были одной из самых мощных конечностей катаканов, позволяя им прыгать на невероятную высоту и сокращать дистанцию в несколько рывков.
Он слышал, как ведьмак ухнул; как воздух вырвался из его легких наружу, а на него пахнуло алкогольно-дурманящим запахом, вырывая все мысли о человеке, осмелившимся напасть на него. Г`хель взревел, вскакивая на ноги, распугивая всех ночных животных по щелям.
Ламберт приземлился на спину, проехавшись несколько метров по мостовой, и ощущая позвоночником каждый камень, прежде чем сумел переборот инерцию и, перекатившись через себя, встать на ноги. Он нервно крутанул восьмерку клинком, но на лице беспокойство не отображалось.
«Здоровый, сука, — думал он. — Слишком здоровый для оголодавшего нетопыря». Ведьмак снова крутанул восьмерку, замечая, как нетопырь (он пока еще не определил, какой перед ним вид) водит мордой, вслушиваясь в свист воздуха.
Обмануть не выйдет. Он сразу услышит шаги и переключится на них. А летать Ламберт не умел однозначно. Поджечь какой-нибудь самум, чтобы дезориентировать уже не выйдет. Во-первых потому, что у Ламберта его с собой не было, и подобными трюками он пренебрегал, считая их фокусами для детишек, а во-вторых, разве вампир будет стоять на месте и ждать, пока Ламберт подожжет фитиль, ощущая запах огня, и слушая, как что-то шипит прямо под мордой? Вряд ли.
Г`хель рванул с места, не сдержавшись. Запах манил его так сильно, что ждать действий от нападавшего у него не хватило терпения. Жажда. Она терзала катакана изнутри, раздирая его так, как он разодрал архивариуса, посмевшего вырываться из его объятий. А еще он был болен и слишком напуган, от чего его кровь стала горькой, как полынь. Г`хель сглупил, слишком быстро отпустив пьяного старика со своего ментального крючка. И получил то, что получил.
И сейчас он кинулся на ведьмака, отскакивая из стороны в сторону, точно резиновый мячик, но этого было мало. Опытный охотник за чудовищами с легкостью наблюдал за ним, выжидая. Нет, никакого «охсукаидикасюда». Беспристрастность. Концентрация.
Ламберт делает воль ровно в тот момент, когда Г`хель в прыжке оказывается подле него, и метким ударом гарды откидывает катакана прочь.
Яркая вспышка вырывается из-под перчатки ведьмака, струей огня обжигая катакана. Его шкура толста, прочна, но даже ей не под силу сдержать напор пламени, который Ламберт обрушивает на кровопийцу. И не зря. Перед боем он принял лишь один эликсир, способствующий его внутреннему равновесию и восстановлению сил. Чем лучше ты сконцентрирован, тем лучше получаются Знаки. И прямо сейчас Игни лился не просто градом искр, а хорошо сгущенным пламенем. Не таким мощным, как у чародеев; неспособным расплавить металл, но однозначно достаточным, чтобы превратить кожу в хрустящую корочку на костре.
Толчок. Последний огненный импульс вырывается из руки, опаляя катакана, который отступал назад, прикрывая себя крылом.
Снова восьмерка. Ламберт шагает прямо к монстру, который съежился на мостовой, точно младенец, подрагивая от усталости. Ему хотелось просто пить, и ничего больше. Разве это так много? Топ-топ-топ. Шаги. Они приближаются к нему, а боль растекается по всему телу. Несет паленой шкурой, от чего в желудке урчит, точно напоминая о еде. Жареное мясо. Вино. Кровь. Ему так хочется крови.
Г`хель убирает обожженное крыло и ревет на ведьмака. Ревет так, как уже давно не ревел в своей жизни, выбрасывая скопившуюся ярость и обиду наружу в виде такого же кинетического импульса, которым одарил его ведьмак при первой встрече. Око за око, думает катакан. И воздастся тебе за все. 
Ламберт упирается ногами, перенося вес вперед, но этого мало. Г`хель усиливает увеличивает свой клыкастый зев, отбрасывая настырного мутанта прочь, после чего разворачивается, и соскакивает вниз за забор, к текущей реке, где он точно помнит (не зная откуда) что там были водосточные проходы. Он переждет, спрячется и продолжит свое дело.
Его нос запомнил запах мутанта, звук его движений и свист клинка. Он найдет его, когда тот не будет ждать. Если только…
Г`хель принюхался, но смрад опаленной кожи перебивал все вокруг. Ему казалось — лишь только казалось — что алкогольный запах его не преследовал. И если он не последует за ним, вот тогда точно. Он вернется за ним.
Темное подземелье встретило катакана тишиной, которую нарушал только шум текущей и капающей воды. Где-то в глубине заурчали утопцы, но Г`хель их не боялся. Низшие создания, способные только на урчание и примитивный коллективный интеллект. В конце концов, думал он, аппетит можно будет перебить и ими, пока не заживет кожа.

Большие города тянули за собой определенные нужды. Одной из таких нужд была система отвода нечистот. Канализация. И, почему-то, жизнь ведьмаков складывалась таким образом, что в каждом городе, где были водосточные тоннели, обязательно под землей водились монстры. Некоторые были тупыми, ворчливыми и досаждали только своим урчанием и рыком, другие же оборудовали перевалочные пункты и устраивали испытания. Какого рода испытания — оставалось тайной за семью замками.
Вода под ногами хлюпала при каждом шаге, разбрасывая мелкие брызги в стороны. Несло дерьмом, гнилью и мочой, от чего в желудке крутило, даже не глядя на то, что Ламберт был ведьмаком. Его обостренное обоняние страдало от такой концентрации аммиачных испарений, обжигая слизистую носа и глаз. Слезы навернулись на веках, а взгляд слегка затуманился. Но ведьмак продолжал делать свою работу: бежать по смердящим тоннелям, выискивая недобитого нетопыря, который в край абсолютно забылся в своей жажде, принося проблемы городу.
Ламберт сморгнул слезы и свернул налево, завидев как четыре параллельные царапины (свежие) скрываются за углом. А следующим направляющим сигналом был рев кровопийцы. Слишком довольный рев, как для раненой твари, подумал ведьмак, нервно крутанув восьмерку клинком.
В одном из отходящих вглубь коридоров он заметил пляшущие тени, что привлекли его внимание. Редко, когда в подземелье горят факелы, тем более в такое дурное время. Ведьмак замедлил свой бег, прислушиваясь. Капала вода с потолка. Журчало под ногами, расходясь мелкими волнами в стороны, баламутя сточные отходы. Охотник на монстров приблизился к тому месту, где в настенном держателе горел факел. И он был не единым. Вдоль всей распространялся свет от огня факелов, установленных на равном расстоянии друг от друга и ведущих куда-то вглубь. Ведьмак хмыкнул себе под нос и двинулся дальше, споткнувшись о какую-то колоду под ногами.
Он опустил взгляд и в ту же секунду брови его сдвинулись к переносице, а взгляд застыл на перевернутом теле, на коже которого блестела грязная вода, остатки какой-то пищи и обычный ил. Мелкие пиявки присосались к шее несчастного, уповая поужинать, но только ведьмак понимал, что ужинать им уже точно нечем. Кожа облепила скелет, точно этого мужчину (Ламберт это понял, перевернув тело и взглянув на лицо, укрытое щетиной) всю неделю держали под палящим солнцем, не давая ни еды, ни воды. Впалые щеки, выступающие скулы, застывший и невидящий ничего взгляд. Пустой, затянутый какой-то непонятной пеленой. А еще — четыре огромных отверстия в шее, где располагалась артерия. И в этот раз, почему-то, никто не откусывал от плоти шмат мяса.
— Хм, — только и вымолвил мужчина, от чего это короткое утверждение раскатилось по коридорам, точно в эхо в горах. 
А затем донеслись крики.

***

Г’хель брел на звуки голосов и запах зелья. Зелья, которое содержалось в крови убитого, и которое, судя по всему, добывали где-то поблизости. И совсем скоро он добрался.

***

Двое мужчин, в крови которых если и содержался алкоголь или фисштех — протрезвели за считанные минуты. Они часто дышали, от чего из их ртов вырывались мелкие облачка пара.
— Сматываемся! — гаркнул бритый, обращаясь к своим напарникам, которые шуршали в самодельной лаборатории. — Тот сраный упырь бредет сюда, сука!
— А я говорил! Говорил, что это херово кончится, если с его помощью уничтожать улики!
— Закрой хайло, и хапай вещи, да валим отседа. Жало, быстрее, блядь, что ты так копошишься, как мандавошка?
Жало стал копошиться немного быстрее, сплюнув себе под ноги. Он не любил, когда его отрывают от привычной работы: помешивания колбочек, нагрева веществ и отделения одних частей ингредиента от других. Алхимия была тонким делом, и она не терпела спешки.
Спешка, говорил Жало, нужна была только при ловле блох и поносе. И в данный момент у него не было ни одного, ни второго.
— Ну так заприте дверь, — огрызнулся он, подоприте ее чем-нибудь, столом там, я не знаю. Хоть собой! Мне нужно еще две минуты, прежде чем…
Дверь, которую пытался закрыть бритоголовый, сорвало с петель, а комнату заполнил высокочастотный рев, сметающий людей с пути, заставляющий лопаться стекла, а кровь — стыть в жилах.
Г’хель добрался до них быстрее, чем они планировали. Голодный, злой, одурманенный. Бритоголовый замахнулся на него дубиной с гвоздями, крича, скорее, от ужаса, чем в боевом раже. А еще он не был ведьмаком. Катакан лениво отмахнулся от него, точно от назойливой мухи. Удар рыкокрыла пришелся мужчине в голову, от чего бритоголового бросило в сторону, впечатавшись лбом в стену. В ту же секунду покрытую мхом кирпичную кладку разукрасили, точно звезды на ночном небе, белые крошки кости вперемешку с мозгами.
— Убейте его! — заорал Жало, сгребая все образцы нового наркотика в сумку, стараясь сберечь как можно больше. — Гурьбой гада! Все вместе! Он и сам достал из-за пояса бомбу, нашпигованную серебряной пылью и крошкой; поджег фитиль о свечу, что стояла на его алхимическом столе и бросил под ноги катакану.
— Уши! — скомандовал он, перепрыгивая через опрокинутый стол, надеясь, что в замкнутом помещении рванет не так громко, как должно бы было. А рвануло как следует. Жало ощутил, как стол толкнула волна взрыва, а в ушах на несколько мгновений появился постоянный звон, который утих только через пару ударов сердца.
Г’хель взревел, размахивая беспорядочно размахивая лапами. В него с разных сторон стреляли из луков и арбалетов, били дубинами и резали металлом. Вот только этот металл не мог ему навредить так сильно, как тот, что был у ведьмака. Да, бомба, начинённая серебром, оказалась сюрпризом, и теперь огромная часть упырячей кожи зудела, как при чесотке. Но это было терпимо в сравнении с тем, что он испытал двадцатью минутами ранее.
Взмах когтистой лапы, и один из подчиненных Жала завалился набок, пытаясь удержать свои кишки в руках. Еще взмах, и голова одного из стрелков отделяется от тела, точно гроздь винограда от лозы. Огромный прыжок через всю лабораторию, и вот голова мужчины, у которого на правой скуле была татуировка со знаком саламандры, оказывается во рту Г’хеля и хрустит, словно спелая ягода.
Жало ретировался. Он держал сумку под мышкой и пытался выбежать туда, откуда ворвался нетопырь, но уже в самой двери, выскакивая из лаборатории, где в ужасе кричали люди и ревел катакан, осознал, что его пронзила боль. Странная режущая боль в области живота. Он повернул голову, упираясь взглядом в глаза с вертикальными зрачками, которые глядели на него без капли сожаления.
— По… моги, — еле выговорил Жало, опуская взгляд на свой живот, в котором торчал клинок, всаженный по самую рукоятку.
— Сам виноват, — коротко отозвался мутант с каменным лицом. — Надо было смотреть, куда бежишь.
«А еще не оставлять своих идиотских знаков с саламандрами на стенах, — подумал Ламберт, проворачивая клинок по часовой стрелке». Он рывком вытащил меч из умирающего мужчины и ударом ноги отправил его обратно внутрь, стряхивая кровь в небрежном жесте.
— Я долго ждал этой минуты, — сам к себе обратился он, глядя на сложившуюся ситуацию: двое врагов дерутся между собой и не обращают на него внимания. Саламандры и гребаный катакан. Сборище уродов в одном месте. Все складывалось как нельзя лучше.

Отредактировано Ламберт (30.05.21 11:10)

Дополнительные эликсиры, выпитые в процессе погони, уже смешались с кровью и стимулировали рецепторы. Ламберт крутанул клинок, жалея, что у него не было нескольких шашек с серебряной крошкой, которые можно было бы сейчас закинуть в замкнутое помещение, а после, услышав два хлопка, наслаждаться зрелищем. Как треклятый катакан корчиться в агонических муках, сгорая заживо от тысячи и тысячи мелких ожогов, усыпавших его тело.
Но еще было бы лучше, если бы у него оказался под рукой Белый Фосфор. Но сейчас только серебряный клинок и многолетний опыт.
— Так будет интереснее, — коротко отозвался монстроборец.
Ламберт бросил периферическим зрением оценил обстановку: все саламандры мертвы; каких-то успел убить он, но большую долю перемолол катакан. Несколько пленников на цепях, прикованных к стене и алхимические столы и сосуды.
— Что, успел уже насосаться, — ведьмак шел полукругом, выдерживая дистанцию, чтобы в случае внезапной атаки успеть уйти в сторону. Ограниченное пространство играло на руку, ведь сейчас кровососу будет куда труднее прыгать и совершать размашистые движения, к которым он так привык на свежем воздухе. Тесная лаборатория, где под ногами лежали трупы, перевернутые столы и стулья, разбитые сосуды, хрустевшие под ногами и тусклые лампады под потолками, вместо факелов.
Г’хель издавал клокочущие звуки, исходившие откуда-то из гортани, ведя головой следом за ведьмаком. Вряд ли он его видел, но прекрасно чувствовал. И в данный момент испытывал жгучее желание соперничества. Он был сыт, полон энергии и той крови, что так его бодрила и вводила в эйфорию. Г’хель был уверен, что сейчас его не победить. Катакан потянул носом воздух, раздвигая грудную клетку так широко, словно воздушный шар и заревел, выпуская безудержную звуковую волну.
Ламберт был готов. Он резко кинулся в сторону, перекатился и спрятался за несущей колонной. С потолка посыпалась крошка и мелкие камушки, выщелочившиеся от времени. Лампады попадали с потолка и сейчас лежали на земле. Одна из них разбилась: горючая жидкость растеклась по канавкам, где состыковывалась брусчатка и добралась до разбитых алхимических сосудов. Вспыхнуло, точно какой волшебник вымолвил заклинание. Невысокая стена огня образовалась в стороне близкой к двери, преграждая путь отступления. Да, ее существование будет недолгим, но этого сейчас было достаточно.
Сделав шаг из-за стены, ведьмак сорвался с места, держа клинок перпендикулярно к своему телу. В шуме горящего огня, эха, которое разлетелось после звуковой волны, топот ламбертовых шагов был различим, но куда менее существенно. Катакан его определил за несколько мгновений, что могли стать для роковыми. Жертвуя своей кожей, Г’хель отскочил в сторону, уворачиваясь от синистра, который грозился расчертить ему грудную клетку продольным разрезом, и угодил прямо в огонь. Снова запахло паленой кожей. Катакан недовольно зарычал, стряхивая пламя с рукокрыльев, покинув опасную зону.
Жест.
Слово.
Мыслеобраз.
Ламберт выкинул руку вперед, сбивая вампира с ног и дезориентируя его кинетическим импульсом. Куда более слабым, чем умел вампир, но достаточным, чтобы выбить дурь на короткий промежуток времени.
— Что, не нравится, когда так с тобой делают, да?! — клинок мелькнул в свете пламени и полутени, пронзая острием плечевой сустав катакана и разрывая артерию. Если бы это была обычная сталь, то такой выпад мой бы показаться подобным к укусу насекомого. Но жало этого насекомого било слишком больно.
Г’хель заревел, размахивая лапами наотмашь. Он крутанулся на месте, словно мельничный круг, после чего остановился и раскинул лапы в стороны. Пламя подле ног катакана почти стихло, испаряя продукт горения в воздух, что стал едким для носов всех собравшихся. Возможно, что для вампиров куда сильнее. И это могло играть на руку.
Ламберт присел на корточки, приложив руку к земле. Концентрация уходила полностью на кровососа, который шел полукругом, ступая так легко, словно и не волновала его кровь, что текла из плечевого сустава. Точно нет ему дела до того, что не сможет он сейчас орудовать ею даже на треть от своей обычной силы. Он был одурманен и готов продолжать бой.
Ведьмак осклабился, шепча короткое заклинание. Под его рукой перчаткой, что прилипла к полу источалось слабое фиолетовое свечение, которое погасло в тот момент, когда рука оторвалась от прохладной брусчатки.
— Я тут, говно! Давай, ты же чувствуешь и видишь меня своими лопухами, ну! — сейчас было важным поймать вампира в область, на которую он наложил Ирден. Примитивная магия, которая всегда работала с точностью заводных часов. Стоило очутиться в этом магическом капкане, как мышцы тут же сводили судороги, то сжимая, то расслабляя их, не позволяя контролировать собственными силами. А в дополнение казалось, что сотни иголок врезаются в различные мягкие места, и ты ничего не мог с этим поделать, пока не покинешь зачарованный клочок земли.
Г’хель снова всхрапнул, как конь и начал идти навстречу Ламберту.
— Давай, сучонок, давай, иди сюда, — приговаривал он, когда лампа катакана занеслась и зависла над первым метром. Г’хель посмотрел на землю, вывернув голову, как пес, словно видел исчерченную знаками землю и полный радиус, куда ему было запрещено наступать. То ли звериный инстинкт, то ли древнее знание вампиров о магии ему подсказывало отступить на шаг. Что он и сделал.
— Сука! — Ламберт выхватил стальной бастард из ножен и швырнул его, словно метательный кинжал в вампира. Было бы абсурдно, если бы это сработало, но надо было действовать. Клинок ударился гардой в торс вампира, лишая его на мгновение концентрации на ведьмаке. Ламберт был быстрым. Достаточно быстрым, так как все еще был молод, а ноги его — оставались целыми за долгие годы, не познав прелести переломов. Как иногда он сам шутил: Волка ноги кормят. И неиронично оказывался прав.
Серебряный клинок рассек воздух, прочертил глубокую горизонтальную борозду на чреве катакана и вышел наружу, выбрасывая капли крови на стену. Ламберт финтом ушел в сторону, ожидая яростных выпадов. Ведь катакану должно было быть больно. Очень больно. Серебро жгло так, как не жег ни один огонь. Но пока было тихо, и мешкать нельзя. Волк кинулся снова, поднырнул под когтистую лапу Г’хеля, и вспорол ему артерию и сухожилия под левой подмышкой. Сделал вольт за спину и нанес последний, как ему казалось, удар — насквозь в район сердца. Серебряное острие выскочило из груди Г’хеля, от чего он заревел и закрутился на месте. Ламберт держал рукоятку, танцуя позади катакана, ожидая, что он вот-вот упадет без сил, но… он не собирался.
Рывок, и клинок с жидким чавканьем выскочил из спины кровососа, который наотмашь ударил в торс ошарашенному ведьмаку. Сложенный Знак спас от нескольких переломов, но перекат сделать, все же, пришлось, дабы минимизировать инерцию удара.
— Что ж ты, сука, такое, — удивленно проговорил он, нервно крутанув восьмерку. — А ты, — повернул он голову к вампирше, которая все время стояла в стороне и наблюдала за схваткой, —так и будешь вести свои исследовательские записи для архивов? — дальнейшая фраза не покинула его уст. Просто потому, что Ламберт почти никогда не просит о помощи. Гордость не позволяла. Но, когда ты уже прошел значительный путь с конкретным существом, то, все же, надеешься на взаимное понимание.

Ламберт тяжело вздохнул, вытирая клинок о шерсть убитого вампира. Он спрятал клинок в ножны, после чего уперся ладонями в поясницу и потянулся, хрустнув позвонками.
— Кто ж знал, что они тут мутируют, как на дрожжах. Сама-то была в курсе? — ведьмак недовольно копнул труп мыском сапога, после чего принялся обходить лабораторию. — Хоть все сорок, плюс баня за мой счет.
Тела убитых людей лежали в разных позах; их конечности были вывернуты, сломаны и выкручены в неестественных позах. Некоторые пытались в агонических муках засунуть свои внутренности обратно, да так и застыли с ужасом в глазах. Ламберту было все равно. Эти уроды напали на его дом, и даже если их не было в Цеху, они были причастны к тем событиям. А значит — должны были пасть от его клинка. Это не было клятвой, не было самоцелью, но однозначное решение: видишь знак саламандры — убей. Без зазрения совести. Без дрожи в руке. Без тени эмоций на лице.
Кошкоглазый развернулся и уставился на прикованные к стене тела. Тощие, изувеченные и смердящие гниением. Их руки были исколоты, вены почернели, а кожа обтянула кости, придавая им внешний вид оживших скелетов. Либо полуденницы на полуночнецы. Ламберт подошел к одному из них и присел на корточки. Запах миазмов так и разил, что аж глаза слезились. Будь он простым человеком, давно бы попрощался со своим ужином и, возможно, вывернул бы кишки изо рта. Но сейчас только ощутил вязкий ком в горле и увеличившееся слюноотделение. Он сплюнул в сторону, стараясь задерживать дыхание.
Десятки точек, куда производились инъекции, ярко свидетельствовали об экспериментах. Места уколов были воспалены, вздуты и загнивали. Сами люди выглядели внешне просто отвратительно, если не брать в расчет, что большинству из них катакан оторвал головы или размазал по стене.
— Ты логична донельзя, — отозвался он на замечание про лабораторию. — И, нет, я не брался за два заказа, но, врать не стану. Когда увидел их знак — сразу обрадовался, что напал на след. Нечего сказать, вот уж удачное стечение обстоятельств.
Ламберт подошел к тому человеку, что сейчас лежал у входа, держась за прямоугольный разрез в районе солнечного сплетения. Алая кровь запеклась на одежде, а взгляд устремился в бесконечный потолок, что отражался в застывших стеклянных глазах. Ведьмак, не стесняясь, принялся исследовать его карманы на предмет полезных вещей, а нашел нечто более приятное. Помимо золотой печатки в виде саламандры, был еще небольшой бумажный сверток с аккуратным почерком. В письме говорилось, что:

«Эксперимент нужно заканчивать. Полученные дозы наркотика следует упаковать и доставить в главный лагерь. Все записи сохранить и доставить вместе с полученным результатом. За сохранение ответственным объявляю Жало, и не приведи Лебеда, хоть один грамм употребите или пророните по дороге — шкуры спущу, вытащу позвонки и сделаю из них новые дозы».

В правом нижнем углу была восковая печать с символом, как это не удивительно, саламандры, кусающей себя за хвост. Ведьмак сунул письмо в карман. Оно ему еще пригодится, а как же. После чего перевернул труп Жала и бросил, как есть. В данный момент его он больше не интересовал, а хотелось изучить содержимое сумки, в которую покойный так усердно пытался упрятать все наваренное и наделанное. Ламберт настойчиво потянул кожаную сумку из рук вампирши, после чего открыл ее, явив миру аккуратно упакованный белый порошок с розовым отливом, точно кто-то капнул несколько граммов крови в молоко. Расфасован, словно на весах, по маленьким кожаным мешочкам, дабы не пропитался влагой или лишние граммы не застряли в ткани.
— Продуманные сукины дети, — Ламберт распаковал мешочек, уложив его возле себя, стянул перчатку, держась зубами за мизинец, после чего опустил палец в мешочек и поднес доли порошка к языку. Первые несколько мгновений он ничего не ощущал, пока в голову не ударило. Ему показалось, что его посадили на какие-то качели, которые кружились вокруг своей оси. Словно он принял так много алкоголя, что его стало шатать. Незначительно, но довольно крепко. Голова оставалась ясной, но возникшее головокружение трудно было объяснить иначе.
— Крепкая дурь. Это не какой-то простой фисштех. Мне тяжело сказать, что это за хрень, но они явно с ней проводили какие-то опыты. И те вон трупы, — он махнул рукой в сторону прикованных тел, были подопытными, как и десяток тех же болванов, которых сожрал твой сородич. Остается только гадать, что у него случилось с внутренностями от этой дряни, — он развернулся, глядя на обезглавленное тело катакана.
— Хотя… только не говори, что тобой не движет научный интерес даже сейчас, — он уставился в ее насыщенные серые глаза со слегка расширенной радужкой. — Да, я предлагаю вскрыть его. Как минимум, чтобы найти ответы.
А как максимум, подумал ведьмак, чтобы добраться до важных ингредиентов, с которых потом можно пополнить запасы эликсиров, потраченные на эту сумасшедшую гонку.

Отредактировано Ламберт (28.09.21 00:14)

В холодном и сыром канализационном отсеке, где с потолка капала вода, а в нос размашистым ударом били запахи миазмов и отходов вперемешку с алхимическими осадками, сидел один высший вампир и один ведьмак. Звук капающей воды нарушал разбавлял тишину, в которой монотонно работал нож, едва слышно отделяя органы от сухожилий и мышц.
Если бы не мутации, приведшие к изменению зрачка, Ламберт вряд ли смог бы так ловко орудовать своим кинжалом для вивисекции. Вероятнее всего, такие попытки привели б к укорачиванию нескольких пальцев, а не добыче полезных составляющих. Хотя, мутировавшие органы этого катакана тяжело было назвать полезными. Вернее сказать, что в их полезности возникали сомнения.
Ламберт вырвал клыки, которые так любят Новиградские жители — украшения и дантистские хитрости. Отделил несоразмерно огромную печень, покрытую толстым слоем плевы, отложив в сторону; достал почки неестественно синего цвета, после чего вытащил щитовидную железу. Удивительным был сам факт, что у вампиров она есть.
— Нет у меня времени доставать колбы и проводить реакции, — парировал ведьмак на замечание. Конечно. Кончено он мог, если бы развел костер, забросил порошок, добавил катализаторы и проследил за реакцией.  Он все мог, но для этого просто нет ни желания, ни средств, ни времени. Тройное «ни», которое так или иначе приводит к отрицанию.
— Мне нет дела до обычных торгашей фисштехом и я не беру заказы на людей. Если убиваю, то из соображений, — ведьмак перевел голову на вампиршу, взглянув на нее снизу-вверх. — Эти уроды… саламандры, если точнее, напали на мой замок не так давно. Убили одного человека и украли мутагены. Привели с собой сраного волшебника из Зеррикании и огромного, сука, Пугача. Это был первый и последний раз, когда я видел выведенное мутациями существо таких размеров, — он взглянул на огромного катакана, которого препарировал на склизком кирпичном полу, — пожалуй, этот дружок даже при большом приближении недотягивает.
Монстроборец встал, сложив все нужные ингредиенты по холщевым лоскутам в специальный мешочек, подвесив его на трофейный крюк, что болтался на поясе. Так или иначе, а кровь еще достаточно долго будет стекать, капая и пачкая обувь и одежду.
И конечно же он помнил про уговор. Побродив по лаборатории, Ламберту подвернулся под руку удачно лежавший топор. Любимое оружие всяческого отребья, типа Саламандр и прочих мародеров, прячущихся по подвалам и лесам. Чем еще вооружиться, если не обычным топором для рубки деревьев? Еще несколько минут работы мясником, и труп катакана превратился в разделанную телятину, которую можно смело продавать утром на рынке. Не хватало только облить доброй порцией чего-то горючего, например, спиртом и поджечь для достоверности, впрочем.
— Выйди наружу, — коротко сказал он, отходя на несколько шагов, снимая перчатку с правой руки.
Образ.
Жест.
Мыслеслово.
Длинная и вязкая струя пламени вырвалась из руки мутанта, окутывая труп катакана, словно на погребальном костре бравого воина. Черный едкий дым поднимался вверх, заполняя собой всю канализацию, заставляя глаза слезится, а в носу свербеть и драть горло. Ламберт жег его до тех пор, пока перед глазами не стали плясать красные огоньки, а мир вокруг — темнеть и смазываться. Наверное, этого будет достаточно, думал он. Вряд ли кому-то придет в голову рыскать в обугленных останках.
Он вышел в рукав канализации, куда поземкой тянулся черный смог, поднимаясь вверх и просачиваясь сквозь щели.
— Отвечая на твой вопрос: нет, людские органы пригодны только для того, чтобы гнить в земле. Либо быть аппетитным ужином для монстров, — он посмотрел на нее и ухмыльнулся. Лукаво. Едко. — Пошли отсюда, все равно тут больше нечего делать.
Он пошел вперед, не дожидаясь вампиршу, прекрасно зная, что она тоже направиться прочь из зловонного канала. В голове роились мысли, которые нужно было обдумать. В спокойствии. В тишине. Ламберт не любил сильно задумываться, но если в этом возникала надобность, то он приступал к этой работе. — Наверное, — сказал он в потолок, точно зная, что голос отразиться от стен и долетит до острого уха вампирши, — я и вправду должен тебе за одежду и баню. Вот только… если на меня всем будет насрать в таком виде, то для представителя института, наверное, не лучший наряд, а?

Который был час? Ламберт мог сказать однозначно, что за полночь, но вот насколько близко к рассвету — затруднялся.
— Мне в принципе, — сказал он, сунув руки в карманы и неспешно двигаясь в сторону оксенфуртских переулков, где людские внезапные и нежелательные людские глаза могли наткнуться на странную парочку, — неинтересна пищевая цепочка. Люди слабы и немощны, мутанты неспособны к репродукции, а значит — тоже слабы и немощны. Ваш же род — постепенно исчезает, как эльфийский. Да, вы можете пережить несколько сотен веков, и, возможно, застать смерть людского рода, но… не надоест ли тебе мир за это время?
Он вдохнул октябрьский прохладный воздух, вытянув руки из карманов и, сложив их в замок, поднял вверх, потягиваясь на ходу. Выглядело нелепо, но хрустнувшие позвонки принесли облегчение. Ведьмак удовлетворенно выдохнул, напоминая в этот момент старого деда, который кряхтит и ворчит каждую минуту, когда его суставы шевелятся.
Ночной Оксенфурт, когда по нему не следует нестись, сломя голову за монстром, все же, выглядит приятно. Даже для глаз ведьмака, который не любил этот мир. Улочки, в которых была проложена мощеная дорога, были чистыми, осколки бутылок не блестели при лунном свете, а блевотина отсутствовала, как таковая. Ламберт мысленно предположил, что здешние жители (в частности студенты) умело бегают за ближайшие кусты можжевельника, дабы не портить свою репутацию и порядок.
Естественно, никуда не делись старые алкоголики и попрошайки, спавшие под какими-то шкурами то тут, то там, но они настолько естественно сливались с общим антуражем, что за них взгляд не цеплялся. Либо же, чистый кислород настолько ударил мутанту в голову, что вызвал чувство легкой эйфории. Или тот фисштех еще не отпустил. Ведьмак не отрицал такой возможности.
Они шли самыми малозаметными путями. Людей практически не было, лишь изредка откуда-то доносились пьяные молодые голоса. Судя по тому, как все обстояло, Ламберт подумал, что сейчас, все же, время ближе к рассвету. Около четырех часов утра. Время петуха. Время, когда все живое спит так крепко, либо начинает засыпать, ведь, как показывала практика, именно в такое время проще всего было застать любого часового врасплох.
Проходя мимо дворов, на бельевых веревках Ламберт заметил какой-то старый потрепанный временем плащ, который видел уже так много, что его хозяева явно не опасались, что кто-то даже задумается его украсть. Ламберт не задумывался вовсе.
— Накинь на плечи, — сказал он. Не из заботы. Не из желания как-то поухаживать. Обычная безопасность, ведь даже в такое время любопытные глаза могли заметить преподавателя Оксенфуртского института в компании ведьмака, когда оба залиты кровью и испачканы в канализационных нечистотах. И на какого-то ведьмака они бы не обратили внимание, если бы не его спутница.
Свернув за угол, Ламберт неспешно шел с вампиршей, выходя на главную улицу, что вела к местной бане. Пешая прогулка, во время которой, каждый почти все время был себе на уме, заняла примерно полчаса. Где-то на востоке должно было показаться солнце, но унылая осень накрыла небо серой периной, не пуская теплые лучи. Из далекого угла города раздался петушиный крик. Еще один. И еще. Все из разных направлений. В бане, куда так уверенно шел ведьмак, в окне горел тусклый свет лучины, которую банщик оставил гореть намеренно, дожидаясь посетителей. Ведь, какая разница, когда придет клиент, если он платит деньги?
Ламберт поднялся по деревянным скрипящим ступенькам и трижды постучал костяшками пальцев. С той стороны доносился храп, а двери не была подперты засовом. В своей догадке о готовности банщика к клиентам, он прогадал. Развернув руку, Ламберт саданул в дверь увереннее, от чего изнутри помещения послышалось ворчание и шарканье ног.
— Кто?
— Нужно две кадки горячей воды и мыльные принадлежности.
Послышался звук отодвигаемого засова, после чего скрип петель. Заспанный хозяин бани сонно оглядел посетителей, после чего молча кивнул и отошел в сторону, шаркая в сторону помещения, откуда доносился звук трескающегося от пламени дерева и запах копоти.
— Ждите здесь, я позову, — сказал он и скрылся за дверью.
Сев на лавку, ведьмак опустил голову на стену и прикрыл глаза. Со стороны могло показаться, что он уснул, но сам мужчины прибывал в сознании, лишь слегка отключившись от мира. Волчий сон, как его называли некоторые собраться. Все слышишь, всегда готов подскочить и ринуться прочь, но вроде бы спишь. Грудь медленно и спокойно поднимается, да опускается от равномерного дыхания. Единственное, что могло выдавать — веки. Они не дрожали, как у человека в активной фазе сна.
— Можно идти, — сказал банщик, выходя из помещения, а следом за ним под потолком тянулся пар. — Одна кадка полная, вторую сможете набрать, мастер ведьмак, если понадобиться заменить. Хотя, — он обвел его взглядом с ног до головы, — судя по вам, менять ее точно придется.
Отвернув голову, он пошел на свое место, где сел на широкое кресло-качалку, спрятал руки в рукава и прикрыл глаза. Ему было за пятьдесят, подумал Ламберт. Видавший многое, ничему не удивляющийся. Ведьмак кивнул ему, хотя прекрасно понимал, что этот жест банщик уже не видел. Он подошел к двери, за которой таился горячий пар и высокая температура. Отворив ее, жестом пригласил вампиршу пройти внутрь, после чего вошел сам и запер двери.
— За вещи рассчитаюсь потом, — коротко сказал он, снимая с себя кожаный жилет и вешая его на стойку.
Под потолком клубился пар, пахло хвойной свежестью и какими-то маслами, смесь которых можно было бы разобрать на составляющие при должном желании, но… зачем? Они приятно щекотали обоняние, и этого было более чем достаточно.
Могло ли быть стеснение, между существами, у которых чувств по определению, говорят, нет? Люди судачат, что вампиры — страшные существа, способные лишь пить кровь, драть людей на лоскуты и изводить худобу, а ведьмаки — бессердечные наемники, которые за половину орена продадут собственную мать в рабство, если бы такая возможность была.
Могло ли существо, что живет веками, видевшее за свою жизнь тела людей и сородичей в разных позах, облачениях и состояниях — чего-то стесняться? Вряд ли.
Могло ли существо, что выведено экспериментальным путем, с притупленными людскими чувствами, а вернее, с поражающим хладнокровием, видевшее за свою жизнь тоже многое, поддаваться стеснению? Тоже вряд ли.
Ламберт закатил измызганные рукава по самые плечи, после чего ополоснул руки из посудины, где грелась вода на печи.
— Сомневаюсь, что тебе удобно будет отмывать спину от крови и канализационной грязи, — он зашел со спины. Скорее по привычке и из этикета, чтобы нагло не пялиться. Демонстративно отвернул голову в сторону, якобы не разглядывая. Но все же, она была хороша. Что не говори, а бледное тело было сложено, словно умелым мастером по лепке фигур из глины. Казалось, что перед ним была, скорее, эльфка, чем представитель расы разумных кровососущих. Бледность тела и, пожалуй, лишь ведьмачий опыт мог ему дать истинное понимание ее природы. Не говоря уже о том, сколько пришлось пройти вместе. 
Ламберт опустил мочалку в кадку с мыльной водой, помогая убрать ту грязь, что скопилась на изящном теле во время происшествия в канализации. Во время происшествия, в котором она, собственно, не обязана была принимать участие. И тот факт, что она помогла ему — вызывал у Ламберта теплое чувство доверия и… пускай он и не любил этого слова, но — обязательства.

Отредактировано Ламберт (06.10.21 23:27)

Ламберт не щадил монстров. Он убивал их по заказу. Убивал из личных интересов, когда они мешали ему достичь какой-то определенной цели. Он убивал их ночью и днем. Под дождем, в грязи и при засухе при сильном ветре, что слепил глаза. Таковой была его работа. И как же часто под словом «монстр» подразумевались абсолютно все: люди, эльфы, низушки, краснолюды, чудовища.
Если бы ведьмаку дали за голову этой высшей вампирши с пять сотен монет лет, эдак, пятнадцать-двадцать назад — он бы хмыкнул, скривив губы, и сказал, что в деле. В принципе, сейчас мало что менялось, кроме подхода. В первый день их знакомства, когда Ламберт понял, кем является Амайя, он не ринулся искать заказчика. Здравый разум и многолетний опыт давали ему понимание в простой вещи: разумные монстры редко выдают себя и обитают среди людей. И тем более куда реже берут кого-то в ученики. Эта вампирка была социальной. Превзошедшей свои низшие инстинкты и социализировавшаяся. Такой факт объяснял и переворачивал многое с ног на голову. Дальнейший контакт только утвердил одно умозаключение, которое зародилось в голове ведьмака — сего представителя расы высших вампиров он не тронет и пальцем. Не за ее красоту (что греха таить, она была хороша), не за ум или какой-то интерес, который она могла вызывать. За гуманизм, которого в людях было чаще куда меньше, чем в существе, которое часто нарекали «безмозглым кровососом». Чудовищем. Страховидлой.
— Солидно, — тихо сказал он с каким-то задумчивым спокойствием. За размышлениями он и не заметил, как бродил глазами по рядам ровных рваных ран, что параллельными бороздами шли в стороны, точно от плугов пахарей на полях. Сомнений, что такие раны заживут на ней за несколько дней, не было. Да, они могли вызвать ужас, если бы сейчас в комнату зашел банщик и увидел своим глазами. Но он мирно похрапывал на своем кресле качалке. Ламберт это слышал. Он методично и аккуратно проводил мочалкой от плеч — вниз, где ополаскивал в воде приблуду и снова повторял действие, деликатно обрабатывая края ран.
Вода в ковше кипела. Ламберт спокойно поднялся, когда вампирша не то попросила, не то отдала указание, словно преподаватель студенту. Волк хотел съязвить, мол «пожалуйста». А на ее поднятую бровь (о, Ламберт был уверен, что она точно бы ее подняла), он бы криво усмехнулся и сказал «ополосни холодной водой ПОЖАЛУЙСТА. Ведь именно так говорят люди, когда о чем-то просят. Но прикусил себя за язык. В конце концов, он тоже сегодня устал. И, пожалуй, кое-чему можно было поучиться и у этого спокойного вампира. Иногда, действительно, нет смысла в язвительности и желчности. Иногда куда удобнее разговаривать спокойно. Нет, это не означало, что Волк бросил все и стал образцом интеллигентности во всех Северных Королевствах. Просто заставило задуматься и… сделать выводы.
Он сходил до кадки с прохладной водой, набрал в ковш и вернулся к ней, опустившись на колени. Отодвинув мешающие влажные пряди, ведьмак аккуратно стал сливать ледяную воду на кожу. Удивительным было то, как интенсивно затягивались раны этой женщины, если так ее можно было назвать. Если в первые несколько минут, когда Ламберт омывал ее бледное тело, ткани были разорваны так глубоко, что без слез не взглянуть, то сейчас… они все еще выглядели плачевно, но немного лучше.
— Хм, — он мягко усмехнулся, изучая ее тело, когда вода закончилась. — Уже лучше, — мутант сходил за еще одной порцией воды, после чего повторил все сначала. Еще несколько минут он неспешно помогал Амайе с водными процедурами. Не без собственного интереса и эстетического удовольствия, если таковым можно назвать наполовину истерзанное женское тело.
Подав полотенце вылезавшей из кадки вампирке, ведьмак подтянул вторую пустую емкость, куда стал заливать горячую воду. На взаимную помощь он не рассчитывал и — откровенно говоря — даже не думал. Скинув с себя старый кожаный жилет, который перетерпел уже множество ремонтов, Ламберт развязал тесьму на вороте рубахи и стянул ее через себя. Миру явились множественные шрамы: укусы, порезы, когти, жвала, клинки, арбалетные болты, жала, человеческие зубы и ногти. Не стесняясь вампирки, ведьмак разделся донага и опустился в кадку. Теплая вода окутала его тело, приятно обволакивая. Старые ссадины и синяки, обогреваемые горячей влагой, расслабились. Суставы благодарили своего хозяина за такую вещь, как горячая вода и возможность просто откиснуть какое-то время.
Ведьмак блаженствовал. Все же, способность принять горячую кадку воды была редкостью, когда ты почти все время проводишь в дороге. Удалось помыться в проточной реке — уже счастье. И так много лет. Так и живет.

Отредактировано Ламберт (09.10.21 23:33)

Теплая вода приятно расслабляла тело. Старые синяки и свежие раны ныли, но приятно, окутываемые приятной теплой влагой. Ведьмак откинул голову, расслабляясь в кадке, насколько это было возможно.
— Просто нужно, чтобы кто-то усердно потер мне спину. Всего-то, — Ламберт хмыкнул, скривив морду в привычной гримасе. Ничего он с собой не мог поделать. Иногда слова успевали вырваться до того, как он успевал их обдумать. Простота, которая жила внутри ведьмака главенствовала, и, пожалуй, была его положительной чертой. Он скорее скажет правду, нежели начнет юлить или откровенно врать. Хотя бы потому, что язык мчался впереди мыслей. 
Хотел ли монстроборец этим задеть вампиршу? Нет. Упрекнуть ее во взаимном жесте, которым он с ней поделился? Тоже нет. Ламберт просто язвил, потому что так он общался с теми, кто ему импонировал. И те, кто научились понимать, что зла его слова не несут, а кислая улыбка — просто часть его физиономии. Если бы вы спросили у Ламберта, что с его лицом, то он бы ответил вам, что он и сам не знает. Живет с ним много лет — а разгадки на этот вопрос так и не смог найти.
— Мне позвать банщика? — вопрос Амайи звучал спокойно. Ламберт прикрыл глаза, улыбнувшись так, как еще никогда прежде. Мягко и расслабленно. Его лицо разгладилось от кислых морщин, что придавали ему гнусно-желчного вида. Да и сам Волк расслабился всем телом. Жутко хотелось спать.
И все же, если она не понимала, то явно догадывалась. Могла отвечать его манерой. Может и неосознанно, но так уж совпадало.
— Любви к конкретике в тебе не занимать, — отозвался он, говоря в потолок и не меняясь в лице. — Не-а, сам справлюсь. Подождешь или пойдешь к себе?
— Ламберт, — обратилась вампирка к мужчине по имени, приспустив свое полотенце с плеч и оборачивая вокруг себя. — Я хоть и не человек, но не умею читать чужие мысли. Если у тебя есть просьба ко мне, то просто озвуч ее. Я не умею играть в "угадайку", и вероятно зря влезла в твою схватку с обезумевшим катаканом.
Амайя подвернула край кполотенца над грудью, закрепив то, и тряхнула волосами, отжав кончики от воды.
— Если у тебя не найдется запасной рубахи, то ждать не буду.
— Зря. Или не зря, — ответил ведьмак, — решать тебе. Рубаха найдется, но в корчме.
Вампирка кивнула и удалилась из парной, оставляя ведьмака одного со своими мыслями и спиной. Когда дверь закрылась за вампиркой, ведьмак как-то неоднозначно стукнул костяшками пальцев по кадке. То ли от досады, то ли кто его знает от чего еще. Полежав несколько долгих минут в воде, Волк принялся оттираться от зловонной сивухи, которой облился некогда. Тщательно вымыл волосы, намочалился и стал обмываться. Коричневые струи воды стекали с него в бадью, перекрашивая все в мыльно-грязный цвет. Ополоснувшись, ведьмак обтерся и, перекинув полотенце через плечо, принялся натягивать на себя одежду. Одежду, что пропиталась запахом спирта и эфира. Не самую чистую, но в чем-то, все же, следовало дойти. Пожалуй, не лучшая идея была вовсе принимать баню до того, как взять с собой одежду, но… чего сделано – того не отменить.
Ламберт вышел из парной, поправляя ремни и, рассчитавшись с банщиком, пошел в сторону выхода, кивком подсказав вампирше, что пора бы удалится.
Светало. Серое небо, затянутое тучами, стало значительнее ярким, но все еще казалось мрачным. Ламберт ускоренно двигался в сторону корчмы, явно взбодрившись от принятой бани.
Шли молча. И через несколько минут ведьмак и высший вампир добрались до корчмы, где остановился ведьмак. Скрипя половицами лестницы, Ламберт поднялся наверх со своей спутницей, чей бледный вид мог намекнуть, что она вот-вот и рухнет по лестнице вниз. Достав походный вещмешок, мутант выудил оттуда две запасные льняные рубахи, одной из которых поделился с женщиной.
Комментировать о том, что она мужская, но и так сойдет – даже не собирался. Он видел Амайю в походной одежде, которая была близка к мужскому наряду, поэтому воздержался от лишних слов.
— Спасибо, — коротко сказал он, переодеваясь в чистую одежду. Эфирная вязкость снова осела на теле, но уже так не раздражала рецепторы. Выудив сверток из кармана, на котором было написано послание, Ламберт взглянул на него. Пропитавшись эфиром, на нем выступили дополнительные символы. Его глаза сощурились.
— Хм, «двигайтесь в Новиград запасным путем. Усилили охрану. Ржавый», — прочитал он, глядя на листок. — Интересный способ передачи посланий. Никогда такого не видел, — он протянул сверток вампирше, а сам тем временем завязал тесьму на шее.
— Как минимум, теперь понятно, о чем шла речь и куда нужно идти, — он взглянул на нее, улыбаясь чуть ли не с ребяческим задором. — Амайя, нет желания проехаться до Новиграда? Естественно, научного интереса ради.