Томный вечер опустился на Новиград, накрыл город, как пуховое одеяло. Милеанэль безоговорочно подчинилась заданному природой настроению и легла в постель поверх одеяла, не раздеваясь. Как обычно, сон не шел к уставшей за день эльфке, которая успела пройти половину Новиграда за один день. Она закурила самокрутку, выпустила несколько колец и прикрыла глаза, просмаковала свежий, резко пахнущий дым. Разум медленно подчинялся влиянию психоактивных трав, но заснуть у врачеи никак не получалось. Она прислушалась к звукам с первого этажа. Арендодательница ругалась на мужа, который наотрез отказывался "жрать это дерьмо". Милеанэль предположила, что на столе опять оказалась похлебка из наполовину протухших овощей, вовремя не выуженных из погреба.

* * *

- Ты не боишься?

Милеанэль пожала плечами. Зачарованная ею игла сшивала ткани самостоятельно, пока эльфка заготавливала обеззараживающую мазь.

- Охотников, - шепнула беженка. Голос у нее был перепуганный. Милеанэль могла поклясться, что даже ее заостренные уши затрепетали при одном только упоминании церковного отряда специального назначения.

- Нет. Об этом, - эльфка кивнула на саму по себе летающую иглу, - мало кто знает.

- Когда чародеев здесь не останется, они на нас перейдут... - Пациентка приложила усилия, чтобы подавить спонтанно вырвавшийся всхлип. Врачея снова пожала плечами и подсела к ней, держа на левой ладони серо-зеленую мазь, стала обрабатывать уже зашитые участки.

- Волков бояться - в лес не ходить, - коротко ответила она. В комнатке, темной из-за задернутых штор и закрытых ставен, повисла тяжелая пауза. Наконец, беженка посмотрела на Милеанэль и повернулась к ней в полоборота, чтобы чародейка не могла достать до шва на ее спине. Кто-то из проезжающих мимо Охотников сгоряча огрел эльфку кнутом, рассек кожу до глубокой раны.

- Esse gar'eanna, sor'ca. Siad frecnen.

Игла вдруг уколола девушку, заставив ее ойкнуть от неожиданной боли. Милеанэль сморгнула и обнадеживающе угукнула, правой рукой осторожно развернула пациентку так, чтобы снова иметь доступ к почти законченному шву.

- Me hel`esse.

* * *

Через два часа, когда Милеанэль задремала вместе с окурком от третьей самокрутки в левой ладони, скрипнула дверь на первом этаже. Эльфка, спавшая всегда очень чутко, сразу же распахнула глаза, прислушалась к звукам. Она услышала, как сразу же вскочившая со своего ложа хозяйка запричитала, а ее муж спросонья грубо поинтересовался, какого, собственного, arse в его доме делают посторонние люди. Но все восклицания немедленно прекратились после чьего-то тихого объяснения, и дом обуяла напряженная тишина. Милеанэль тихо, чтобы ее кровать не заскрипела, поднялась с постели, шепотом произнесла заклинание, заставившее щеколду на двери мягко скользнуть в сторону и запереть вход.

Она усиленно вслушалась в слова, звучащие на первом этаже. Голос был незнакомый, и говорил он то, что заставило все волосы эльфки, и на голове, и на теле, встать дыбом.

Они здесь.

Тяжелые каблуки неумолимо застучали по хлипкой лестнице, которой впору провалиться вместе со всеми Охотниками под их тяжестью. Грохот, с которым приземлился на пол хозяин дома после сильного толчка, возвестил, что мирно разойтись уже не получится. Милеанэль на цыпочках скользнула к окну, из-за угла, так, чтобы не было видно ее белое, как мел, лицо, оценила обстановку. Взведенные арбалеты, перекрытая стражниками улица - до боли классический прием любого отряда инквизиторов.

Они не давали опомниться и хотя бы перевести дух; звук не поддавшейся чужой руке двери заставил эльфку отпрянуть назад. Она ударилась бедром о тумбу, в которой хранила большую часть лекарственных трав для замешивания мазей и настоек. Бьющееся стекло лишний раз подтвердило, что Охотники ломятся явно не в пустую комнату, а Милеанэль вырвало из оцепенения, которое не могло не охватить ее.

Соображать нужно было быстро. Она бросилась к кровати, запрыгнула под нее и выудила припрятанную в дальнем углу сумку. В ней лежало две бомбы, обе ослепляющие за счет яркой вспышки. Сделала их Милеанэль недавно: как раз после визита женщины-эльфки, которой пришлось зашивать рассеченную кожу на спине. Может, ее вычислили после покупки рецепта? Может, кто-то запомнил ее лицо, вычислил место жительства и сообщил властям о потенциально опасной диверсантке?

Под грохот двери, которая сдалась бы уже давно, если бы не узкий коридор и необходимость Охотников толкать ее по очереди, а не всем разом, Милеанэль вылезла из-под кровати, с трудом уняла дрожь в руках и поочередно достала обе маленьких бомбы. Оставшейся парой секунд она воспользовалась, чтобы прыгнуть на стол и рывком открыть ставню, ведущую на чердак. Ей нужно было быть только достаточно проворной и забраться туда раньше, чем в ноги вцепится ревностный блюститель порядка. Оттуда можно выскочить на улицу через маленькие окошки с другой стороны дома, можно попытаться выбраться на крышу и поскакать, как горная коза, по зданиям, пока не удастся скрыться от инквизиторов...

Когда дверь рухнула на пол и сила инерции потянула одного из Охотников вперед, Милеанэль сразу же ударила оземь подожженную заранее бомбу. Снаряд разорвался перед носом первого влетевшего в комнату целительницы инквизитора, и ярко-белая вспышка заставила его завопить, схватиться за лицо и отшатнуться назад, заграждая проход своим телом. Милеанэль, заблаговременно закрывшая глаза, знала, что никакого урона состав причинить не мог - только ослепить, да так, чтобы перед глазами еще долго плясали разноцветные круги.

Она не стала дожидаться, пока за одним Охотником появится другой. Воспользовавшись заминкой, которая обеспечит эльфке секунду-другую форы, женщина подтянулась, попыталась забраться вверх на силе одних рук и отталкиваясь от стола ногами. Однако уже через секунду она почувствовала на обеих ногах крепкие мужские руки, а еще через одну - пропахала носом пол собственной комнаты. В ушах зазвенело, зубы противно лязгнули друг о друга, голова закружилась. Милеанэль, однако, не позволила своему телу подчинить себя и поддаться соблазну развалиться на полу и следовать тактике встречи с медведем. Охотники за колдуньями никогда не верят, что их жертва умерла; они сначала проверяют, так ли это на самом деле. То, что одним разговором встреча не обойдется, стало понятно еще на этапе, когда эльфка заметила в ночной темноте тусклый блеск арбалетных болтов.

Не став дожидаться, пока на руках замкнутся двимеритовые кандалы, она поступила так, как поступает любая женщина: провизжала магическую формулу и, воспользовавшись тем, что пальцы охотников после ее падения ослабили хватку, наградила обоих мужчин пинками в лица. Кинетическая волна заставила тех инквизиторов, что еще были на ногах, если не упасть, то потерять равновесие. Одному, кто стоял ближе всего к окну, не повезло: его выбросило из комнаты на улицу спиной вперед. Квартал огласил крик летящего Охотника и свист нескольких арбалетных болтов, выпущенных его боевыми товарищами. Приказ командира исполнялся беспрекословно: вдруг это ведьма, принявшая облик их сослуживца?

Чародейка попыталась подняться, одновременно подтягиваясь на руках и отбрыкиваясь ударами ног, каким позавидует суккуб. С губ срывалась следующая заветная фраза на Старшей Речи. Выбора у Милеанэль почти не было: телепортироваться она уже не успевает - слишком длинна нужная к произнесению формула, а выход заслоняет несколько мужских тел. Но молния, теплившаяся в ладони эльфки, была такой слабой, что требовалось повторить заклинание. Окружение до сих пор плыло перед глазами из-за неудачного удара о пол...

Отредактировано Милеанэль (10.02.21 19:35)

Молния сорвалась с ладони эльфки, врезалась в одного из охотников, которые повалили ее на пол. Ведьмоборец не издал даже предсмертного вопля, а просто уткнулся тем, что осталось от его лица, в пол. Его товарищ в панике закричал, заглушив собственным голосом приказы командира. И правда, сразу же стоило нацепить на Милеанэль кандалы, хотя бы на щиколотки. Ногу эльфки, однако, обожгло жаром разряда, и она попыталась направить его в другую сторону, к главному шакалу церковной стаи. Но молния была выпущена преждевременно, иначе от инквизиторов разом не осталось бы и следа, и, пока оглушенная целительница перехватывала над ней контроль, она и не заметила, как командир Охотников содрал с чьего-то пояса какую-то колбу. Милеанэль увидела только момент замаха, прокричала заклинание. Электрический разряд устремился к Адаму, но колба уже разбилась о пол между чародейкой и инквизиторами.

Молния сразу же пропала с громким пшиком, только достигнув взметнувшегося в воздух облака. Если бы у эльфки было время проанализировать свои ощущения, она бы осознала, что за одну секунду ее бросило в жар, в холод и в липкий, противно стекающий по спине и копчику пот. Единственное, что женщина успела сделать, - это закрыть рот и нос предплечьем, чтобы осколки двимерита не попали в дыхательные пути. Однако сразу же о своем решении Милеанэль пожалела. От обилия двимерита в тесной комнате ей стало дурно; чародейку вывернуло на собственную руку. На ужин она принимала целое ничего, и поэтому в основном на рукаве и полу оказались слюна и желудочный сок.

Силы ее очень быстро оставили. Милеанэль, как только рвотные позывы закончились, рефлекторно вдохнула облако двимеритовых осколков, страшно закашлялась и завалилась на бок. Щеку обожгло горячей рвотой, в которую она опустилась лицом. Эльфка захрипела, уже почти не чувствуя, как ей заломили обе руки за спину, как защелкнули на запястьях необычайно легкие двимеритовые кандалы, как врезался в кожу противный, тошнотворный металл. Целительницу пробила крупная судорога, которая оборвалась вместе с ударом по голове, обрушенным одним из охотников, чтобы ведьма лежала тихо.

Дальше была темнота.

* * *

Милеанэль проснулась от холода, пробравшего спину. Она открыла глаза и обреченно застонала, увидев перед собой сырой потолок своей маленькой камеры. Темноту каземата разгонял только факел, горевший в коридоре над стулом, на котором чинно восседал охранник тюрьмы. Решетка щедро пропускала единственные лучи света, в которых Милеанэль разглядела на запястьях, заботливо выведенных вперед, двимеритовые кандалы. Вид оков убил лопатой последнюю надежду выбраться из тюрьмы самостоятельно.

Эльфка не стала пытаться подняться на ноги, справедливо рассудив, что силы ей еще понадобятся. Она прислушалась, попыталась определить, сколько еще заключенных таят в себе казематы Охотников, но так и не прошедший гул в голове не дал произвести даже простой подсчет. Какой-то шепот доносился справа от нее, однако Милеанэль не узнала голос. Эльфка придвинулась поближе к стене, прислонилась к сырой кладке ухом и прошептала:

- Где мы?

- Ы... ы... ы-ы-ы-ы... - был ответ. Целительница с досадой вздохнула; похоже, соседка ей попалась либо умственно отсталая, либо только вышедшая с допроса. Голова по-прежнему гудела; Милеанэль осторожно завела обе руки за затылок и коснулась его. Место удара пробудилось и причинило чародейке немало неприятных секунд.

Где она? В Оксенфурте? В Новиграде? В Редании ли вообще? Сколько прошло времени с момента, как она наглоталась двимеритового облака и потеряла сознание? Эльфка провела рукой по лицу, с усмешкой отметила, что его явно протирали мокрой тряпкой. Приводили в порядок перед встречей с начальником, который брезгует видеть результат работы своих подчиненных?

Звон кандалов отвлек охранника, который взял стоящую у ног лампу и, лязгая доспехами, подошел к камере эльфки. Она, еще не сломленная пытками, не стала, как многие другие жертвы, отползать в самый дальний угол камеры. Инквизитор брезгливо сплюнул на землю.

- Очухалась?

- Где я?

- Еще спрашивает! - хихикнул Охотник, находя в короткой беседе с чародейкой извращенное удовольствие. Но дольше разговору их продлиться было не суждено. Скрипнула тяжелая дверь, отделяющая казематы и коридор, ведущий в штаб. В холодный подвал ввалился полный инквизитор, напоминавший своей манерой ходьбы шарлея.

- Эльфку наверх. Сфорци ждет.

- О, сейчас и узнаешь, где ты, - довольно заулыбался охранник. Он снял с пояса ключи, поставил лампу у решетки и, покопавшись немного в замке, открыл камеру. На этот раз эльфка все-таки сделала попытку отползти в край камеры, но цепкая рука инквизитора на плече остановила ее и рывком подняла на ноги. Милеанэль покачнулась; ее явно штормило. - Только попробуй сблевать мне на сапоги, сука! Только вчера купил.

- Это что... - высокая чародейка с очень большим размером ноги не удержалась, чтобы не хмыкнуть, - мои?

- Не болтай!

Инквизитор грубо вытащил ее из камеры, поднял лампу и толкнул вперед, к лестнице, где пленницу уже ожидал "шарлей". Милеанэль успела обернуться и увидеть, как в самом дальнем углу соседней клетки съежилась совсем молодая девушка, взглядом загнанного зверя сверлившая новую соседку. По запекшейся крови над верхней губой и попытке спрятать нижнюю часть лица докторка предположила, что на последнем допросе жертве вырвали щипцами носовую перегородку.

Ноги не слушались. Она с трудом преодолела крутую лестницу, ведущую из подвала в застенок, и не падала только благодаря клещом вцепившимся в ее руку колобку. Толстяк открыл тяжелую дверь и пихнул эльфку вперед, однако, не дав ей пропахать носом пол во второй раз за сутки. Пока ее сопровождающий закрывал дверь за собой, Милеанэль успела оценить и приглушенный свет пыточной, и несколько самых ходовых инструментов. Инквизитор, уже ожидавший ее в застенке, был знаком чародейке.

- Господин Сфорци, как заказывали.

"Шарлей" встряхнул Милеанэль, как половую тряпку. Эльфка, возвышавшаяся над низким инквизитором на голову, презрительно сощурилась.

Заплетающейся походкой женщина покорно последовала за сильной рукой низкого охотника. Лишнее сопротивление обычно говорит о том, что и зубы во рту жертвы тоже лишние, а есть кашу до конца дней своих Милеанэль не хотела. В голове заметалось сразу несколько мыслей. Первая: как они боятся ее, раз даже с двимеритовыми кандалами на запястьях выставляют дополнительную охрану за дверью. Вторая: как гармонично в праведных борцах с ведьмами уживается набожность и животная похоть, наверняка позорящая столь благородную должность. И третья: почему она допускает, что доживет до конца этой недели и зубы ей когда-либо понадобятся?

Металлические колодки с противным лязгом защелкнулись на конечностях. "Шарлей" не стал фиксировать Милеанэль голову, а эльфка взамен удержалась от смачного плевка в его раздутое лицо. Пока ее не спрашивали, она стояла тихо, про себя молясь Деве о том, чтобы ее мучитель был как можно дольше занят своими делами. Но инквизитор, к сожалению, подготовился к встрече с чародейкой заранее. Как только щелкнул засов, он нарушил только-только повисшую в застенке тишину. Милеанэль по-прежнему хранила молчание и совершенно бесстрастное выражение лица.

Какие у жертв пыток могут быть лазейки? Говори сразу все, что знаешь; какая разница - они отправят тебя на костер в любом случае, а так ты дойдешь до своего места казни самостоятельно. У тебя не порвутся мышцы и связки, не выпрыгнут суставы, останутся в полном комплекте все зубы во рту, сохранятся глаза и язык. Не коснутся твоей кожи раскаленная кочерга и железные когти, по-прежнему будут в целости все ногти на руках и ногах, не обезобразится лицо и тело от ярких полос новых, не смертельных ран. Милеанэль взглядом опытной докторки скользнула по богатому арсеналу Сфорци, вполуха слушая инквизитора. Хорошие инструменты, подумала она, не отказавшаяся бы иметь такие в своем распоряжении. Как жаль, что применяется эта красота для того, чтобы уродовать людей, а не спасать их. Но Охотникам, конечно, дела никакого нет...

Мысль, только-только пустившаяся в свободный полет, сломала себе оба крыла, когда Адам неожиданно ударил эльфку по лицу. Щеку обожгло, голова Милеанэль дернулась вслед за ладонью инквизитора. Чародейка рефлекторно задвигала челюстями, смазывая ощущения от пощечины, и исподлобья взглянула на Охотника. Тот скрестил руки на груди, засверлил ее тяжелым, ледяным взглядом. Он был знаком целительнице, которая и сама иногда смотрела так на родственников своих пациентов, наотрез отказывающихся выполнять рекомендации или платить за труды.

Милеанэль, тяготящаяся весом собственного тела, вытянула стопы и попыталась встать на цыпочки. Ощущение того, что она продолжала стоять на земле, вселяло толику уверенности. Женщина бросила косой взгляд на писаря, съежившегося в темном углу с пером наперевес; он уже был готов фиксировать все, что скажет, прокричит, простонет, провизжит или прохрипит жертва Охотников.

- Избавь меня от бравады, dh'oine... - устало пробормотала целительница. Щека по-прежнему горела от удара наотмашь, напоминая: дальше будет только хуже. Но какой у Милеанэль был выбор? Илларэна, ближе которого в спецотряде у нее никого не было, эльфка давно не встречала, а что говорить об остальных? Но даже если они все еще живы, пребывают в добром здравии и ведут свою размеренную, счастливую жизнь, какое она имеет право лишать их этой радости? Может, ее сослуживцы находятся далеко за пределами Редании и пламя Вечного огня никогда не обожжет их. Но к чему риски? - Мы оба знаем, что любой мой ответ тебе не понравится.

Адам совершенно не скрывал того, что он страстно желает услышать только то, что придется ему не по вкусу. Перед мысленным взором Милеанэль пронеслось сразу несколько собратьев и сестер, которых ей довелось встретить за последние два года. Одна рыжая женщина ее предупреждала.

Для них, эльфов, все всегда кончается одинаково.

Писарь заскрипел пером, занося в протокол допроса каждое слово жертвы и делая приписку: "Отказывается сотрудничать". Умелым движением канцелярист избежал попадания крупной капли чернил на середину нового пергамента и свободной рукой расстегнул воротник. В застенке становилось душно: двери и окна закрыты, чтобы крики чародейки не мешали работать другим Охотникам. Милеанэль тоже почувствовала, как воздуха в пыточной становится маловато, и глубоко вздохнула.

- Я надеюсь, ты знаешь Старшую Речь. - Эльфка искривила губы в неприятной улыбке. - Я буду говорить с тобой только на ней.

Из угла писаря раздался вопросительный хмык. Канцелярист высокий язык явно не знал и застыл над пергаментом в странной, неуверенной позе. Он растерянно посмотрел на господина Сфорци, ожидая, когда инквизитор обернется, и немо спрашивал его: "А как мне вести протокол?".

Отпущенный удар не стал для эльфки неожиданностью; разбитое лицо и сломанные ребра - только вопрос времени. Милеанэль не в первый раз получала в нос, но этот был особенно унизительным и неприятным, ведь вряд ли она сможет, как обычно, быстро вправить сломанную переносицу. Ее хруст глухо отпечатался в голове, послушно, как марионеточная, мотнувшейся в сторону вслед за кулаком инквизитора. Милеанэль успела рефлекторно напрячь мышцы корпуса, чтобы смягчить удары под ребра, но что она могла сделать в таком положении, кроме как не впитывать в себя чужую злобу? Женщина ударилась спиной о деревянное перекрестье, согнувшись на конструкции, как могла, и сдавленно выпустила изо рта выбитый Адамом воздух. Вместе с ним на лицо и шею ведьмоборца полетели маленькие красные капельки вперемешку с соплями.

Милеанэль не нужно было смотреть на Сфорци, чтобы знать, что он выглядит очень довольным собой и своим выбором профессии. Эльфка вместо того, чтобы слушать вопросы инквизитора, боролась с желанием высморкаться: кровь может начать расплываться по всему лицу, и тогда следующую неделю она будет похожа на жертву осиных репрессий.

Нож молниеносно рассек единственную одежду, которая осталась у целительницы в распоряжении. Агрессивные рывки Сфорци довершили дело, обрекая Милеанэль на очень холодную и неприятную ночь в сырых казематах, если у нее эта ночь будет. Она протестующе зашипела, напоминая оскорбленную, но беспомощную перед человеческим произволом кошку. Носом дышать уже было невозможно; соленая, загущенная слизью кровь стекала в рот, и эльфка подумала, что умереть в таком виде будет просто ужасно. Она поймала себя на забавной мысли, что ее почему-то пугает только ее униженное положение, а не тусклый блеск острейшего ножа, который Адам отложил в сторону.

Инквизитор ударил кулаком по столу, заставив все инструменты подпрыгнуть на месте. Вместе с ними закрыла и машинально отвернула голову Милеанэль и подскочил на своем теплом стуле писарь. Канцеляристу было настолько не по себе, что он вместе с эльфкой заслушался Адамом. Даже в него, опытного работника застенка, инквизитор Сфорци вселял первобытный страх. Казалось, ему-то ничего не угрожает, а его задача проста до омерзения: сиди себе да слушай, что говорят, записывай слово в слово. Из твоих каракуль потом составят обвинительный приговор, который зачитают жертве на площади Иерарха или у любых ворот в вольный город и приведут в исполнение немедленно. На казнь являться не обязательно, если только ты не хочешь послушать, сколько в итоге добавили в твои записи и что переврали...

И все-таки Сфорци его пугал. Капли пота градом катились по разгоряченному лицу канцеляриста. Он смахивал их посеревшим от времени платочком и послушно скрипел пером, фиксируя каждое слово ведьмоборца. Вся исповедь Адама была перенесена на бумагу с такой бережностью и точностью, что позавидует любой биограф. Милеанэль же вместо того, чтобы слушать откровения инквизитора, сосредоточилась на скрипе пера.

Когда Охотник за колдуньями закончил, эльфка подняла на него взгляд и сделала то, о чем не будет жалеть, даже если ей выдерут все зубы. Она в точности отзеркалила его выражение лица: улыбнулась так же отрешенно, посмотрела таким же маниакальным взглядом, как у него. Не изменилось выражение лица Милеанэль и тогда, когда в руках Сфорци оказались скальпель и иглы; усилием воли женщина заставила тело расслабиться и покорно ждать своей участи. Она решила, что не доставит ему удовольствия наблюдать, как испуганно будет вжиматься в крест в тщетной попытке спастись от неминуемого.

Ей было холодно и душно. Эльфка по-прежнему не сказала ни слова.

Писарь спрятал взгляд, вперился им в лист пергамента и приготовился обмакнуть кончик пера в чернила. Следующие пометки будут носить характер сугубо формальный и фиксировать не сведения от жертвы, а названия дознавательных операций. Для отчета.

Она работала с болью много лет. Удерживала извивающихся пациентов, пока была ассистенткой на подхвате, сама резала чужое тело и отнимала конечности - только по медицинским показаниям. Слышала стоны, как могла, пыталась облегчить страдания и не позволяла себе принимать чужую боль, нарушать свое и без того хрупкое душевное равновесие. Милеанэль встречалась с болью каждый день, причиняя и прогоняя ее. А теперь старая подруга пришла за ней - и противиться долго целительница не могла.

Чтобы отвлечься, она выбрала свою обычную тактику: вместо того, чтобы смаковать болевые ощущения, женщина отстранилась и механически определяла, куда именно загоняет иголки Адам. Она сжала губы, силясь сдержать вскрик, зажмурилась, но нервная система работала без перебоев. Сигналы шустро побежали от спинного мозга и запустили простые рефлексы. Милеанэль им безропотно подчинялась: дергалась каждый раз, когда Сфорци раздирал ее кожу. В голове стучала мысль: "Лимфоузел поврежден, нужно принять меры... лимфоузел поврежден... лимфоузел...". Целительница несколько раз прокляла свой болевой порог, из-за которого, она знала, сможет терпеть еще, по меньшей мере, час. Потом надпочечники перестанут вырабатывать адреналин, и Милеанэль, скорее всего, потеряет сознание. Или умрет от сердечного приступа; мышца забилась так часто сразу же после первой глубоко вогнанной иглы, что, казалось, вот-вот выпрыгнет изо рта. Может, поэтому эльфка так плотно сжимала губы: чтобы помешать сердцу покинуть ее бренное тело раньше времени.

Она стоически терпела, страшно корча лицо; дергалась, причиняя себе еще большую боль и, кажется, очень радовала этим инквизитора. В слова Адама женщина почти не вслушивалась, предпочитая думать о том, о чем могла: о характере полученных травм. Она не выдержала и взвизгнула, когда первая игла прошила сосок; тогда Милеанэль поняла, что значит выражение "искры из глаз посыпались". Целительница распахнула их и увидела то же самое, что и раньше: мерзкое лицо ведьмоборца, наслаждающегося своей работой. Он ее знал очень хорошо, постоянно меняя характер наносимых травм; эльфка терялась в догадках, сколько уйдет времени на восстановление... если оно вообще когда-нибудь случится. Думать об этом она не могла. От каждой новой иглы Милеанэль содрогалась, стонала через по-прежнему плотно сжатые губы, но терпела - все еще терпела. И все еще не говорила ни слова, даже когда услышала из уст Сфорци знакомое любой выпускнице Аретузы имя.

И все-таки инквизитор был не прав. Да, она не Филиппа Эльхарт, знаменитая чародейка, испортившая детство несчастному Радовиду V и поплатившаяся за это выколотыми глазами. Филиппа была очень ценна для нынешнего реданского короля, и только в ее грудь он желал всадить кол больше, чем в сердце императора Нильфгаарда. Но Милеанэль не Филиппа. Она ценна только тем, что знает о своем отряде, что знает о своем командире. И эльфка понимала четче, чем кто-либо другой в этом застенке: расскажи она Адаму все, что ей известно, даже наплети с три короба неправды, ее костер разожжется на следующий же день, а искалеченное тело станет предметом обсуждения для местных пьяниц на пару веселых вечеров. А пока Милеанна - единственная во всем Новиграде, а может, и во всей Редании, кто хоть что-то знает об «Aeksinan aenye». Менге будет в ярости, если ниточка порвется раньше времени, правда? Даже такая ненужная и бесполезная по сравнению с великой Филиппой Эльхарт.

Она опустила голову, посмотрела на грудь, превратившуюся в двух маленьких ежей. Посередине них остервенело билось измученное сердце, и до появления в ее жизни Адама Сфорци искалеченное до неприличия. Но инквизитор не думал останавливаться; он хотел оставить собственный след на игрушке, холсте, который получил в свое распоряжение. Ведьмоборец безжалостно растряс все иглы несколькими тяжелыми ударами; Милеанэль дернулась в такт каждому из них и несколько мгновений не могла дышать. К цветущей и пахнущей боли в подмышках и груди добавилась острая, режущая боль в боку. Кажется, Сфорци перестарался и отбил почку... Милеанэль не могла сказать точно: теперь даже обычные для врача мысли расплывались и не могли собраться в одну более-менее здравую кучу.

На иголки закапала кровь и слизь, заставила металл чутко дрогнуть от тяжелых капель. Но это было мелочью; эльфка знала, что Адам только начал.

Лицо ведьмоборца внезапно исчезло; мир поплыл перед глазами, потолок и стена поменялись местами. Крест подпрыгнул, опустившись в горизонтальное положение; сидящие не так глубоко, как остальные, иглы опасно зашатались и, наконец, выпали, заставив эльфку снова застонать. Но любая из них не была Милеанэль так же противна, как пальцы инквизитора; она подавила бессильное шипение, подозревая, что оно только больше раззадорит мучителя.

В короткую паузу женщина повернула голову и нашла в размытом темном углу писаря, бледного, как мел, силящегося удержать в себе скромный завтрак. Милеанэль уже даже не чувствовала тошноты от давящего на кисти двимерита. Она впилась невидящим взглядом в канцеляриста, который, как загипнотизированный, пялился на ее мокрое от крови и слизи лицо. У эльфки не было сил ни улыбаться, ни говорить; только злость и здравый смысл стояли между ней и признанием во всем.

Несмотря на то, что Адам принялся за дело почти сразу, без долгой паузы, Милеанэль не ожидала, что скальпель прорежет кожу так быстро. Первые несколько разрезов она еще стерпела, но когда инквизитор, наконец, решил, что будет писать на ее теле, и принялся за дело с воодушевлением, понятным только маньякам, броня целительницы дала трещину. Она задергалась, сделав себе еще хуже и спровоцировав появление некрасивой черты после буквы "м", и завизжала так, что писарь не выдержал и закрыл уши обеими ладонями. Чернила с пера, которое канцелярист не выпустил из руки, испачкали ему висок, край инструмента едва не воткнулся в глаз; но таких слабых затычек было недостаточно, чтобы не слышать целительницу. По щекам у нее потекли слезы; самое интересное, что Милеанэль плакала даже не от боли, а от смертельной обиды. По движению скальпеля она уже поняла, что инквизитор не просто кромсает ее, а что-то пишет, и ей было страшно представить, что теперь ее кожа навечно сохранит почерк этого человека. В уши эльфки вошла и навсегда осталась мелодия, которую напевал безумец; навязчивая, но приятная, в исполнении Сфорци превратившаяся в гимн боли и ненависти.

Появилась странная мысль: добить к шраму татуировку. Если это имя, дописать, что Адам Сфорци-де отъявленный засранец, которого...

Она потерялась сразу же в ворохе остальных. Ведьмоборец еще не дописал ее имя, но эльфка уже потеряла сознание, не выдержав сочетания скальпеля и постоянно трясущихся, в том числе, из-за ее движений иглы.

Как только крик женщины стих, писарь отнял руки от ушей и принялся скрипеть пером, пока Сфорци не заметил, что тот откровенно филонил от работы. Перо ходило в его пальцах ходуном, а на протоколе расцвели кляксы; такие же, как на теле эльфки, запятнанном ее же кровью.

Из бессознательного состояния Милеанэль вырвал Мирт - тот самый шарлей, который сопровождал ее в застенок. Он небрежно бросил эльфку в дальний угол одиночной камеры, захлопнул решетку, зазвенел ключами и защелкнул замочный механизм. В полумраке подвального помещения целительница, которая попыталась приподняться на локте и сразу же рухнула обратно, пораженная болью в подмышке, блеснула улыбка охотника.

- Ничего, он с тобой скоро наиграется, - довольно бросил он застонавшей от вернувшейся разом боли Милеанэль. Шарлей отошел и вернулся через несколько минут с ведром. Остальные заключенные, только увидев его, тут же оживили тюремный блок своими голосами. Кто-то закричал, отчаянно моля о пощаде, кто-то забормотал что-то себе под нос, закрыл уши и отодвинулся в самый темный угол своей темницы.

- За что? - с ненавистью и усталостью, какая может быть только у очень долго проживших магов, спросил у Мирта старик, лежащий ближе всего к месту, куда охотник установил ведро. Шарлей обернулся на исхудавшего, испещренного шрамами разной давности чародея и пожал плечами: так буднично, будто заключенный поинтересовался, как ведьмоборцу погодка.

- У этой сучки спросите. Она очень расстроила мастера Сфорци. - Мирт хмыкнул и пошел обратно, к коридору, ведущему на верхние этажи. Неизвестно откуда взятой палкой он простучал по каждой решетке, которая встретилась на его пути, и остановился напротив камеры Милеанэль. Эльфка, с трудом принявшая сидячее положение, ответила на высунутый и нелепо трясущийся язык Мирта коротким плевком себе под ноги. Шарлей расхохотался и, наконец, ушел, оставив чародеев, алхимиков, травников и просто попавшихся под руку людей наедине с Aen Seidhe.

Даже в темноте она чувствовала на себе буравящие ее взгляды. Казематы не затихли; к оглушительно капающей с идеальным интервалом воде прибавились стоны и крики тех, кто находился в тюрьме Охотников слишком долго и теперь готов был на все: хоть на костер, хоть на виселицу, лишь бы больше не слышать этих мучительных звуков. Милеанэль постаралась стать как можно меньше, съежиться и забиться в угол, но горящая в груди, в подмышках и на боку боль мешала полноценно двигаться. Женщина неловко запахнула разорванную Адамом рубаху; штаны еще как-никак держались на эльфке, пусть и были распороты напополам. Милеанэль пришла к выводу, что двигаться следует как можно меньше, и кое-как доползла до отсыревшего, сильно протертого спального матраса. Он тут же отозвался в местах, где целительница коснулась его, выступившей водой. Решив, что спать на мокром - дело гиблое, женщина неловко отодвинулась к стене.

Она была сырой и холодной. Как все тут, кроме растекшейся по телу боли и обжигающих кисти двимеритовых кандалов. Милеанэль сделала жалкую попытку сдвинуть их: не вышло. Намертво приставшие к худым рукам цепи нещадно растирали кожу, но то было не самым страшным. Эльфка покосилась на грудь, шмыгнула носом, почувствовала, как буквально наливается кровью разбитый нос. Вид истерзанной кожи, прежде - одной из ее гордостей, привел Милеанэль в самое разбитое чувство. Она закрыла глаза, поняла, что обречена наблюдать за такой собой очень долго - до тех пор, пока Сфорци с ней "не наиграется".

- Пс, - услышала она. Милеанэль повернула голову, открыла глаза и увидела в шаге от себя женское лицо. Девушка приникла к решетке, гремя такими же кандалами, как у нее. - Тебя как зовут?

- Милеанна, - ответила эльфка. Кровь запеклась над верхней губой и стянула ее, мешая говорить. - А ты?

- Кардия. Здорово он тебя... Сфорци.

- Сфорци?

- Да тот, чье имя у тебя теперь... - подруга по ремеслу замешкалась. Фамилию инквизитора она произносила с трудом из-за выбитых передних зубов, - посмотри. - Она кивнула на бок Милеанэль. Эльфка опустила глаза и едва удержалась от всхлипа. Через наскоро сделанную повязку проступили кровавые контуры. Целительница несколько раз прочитала перевернутое имя. Адам Сфорци. Адам Сфорци. Адам. Сфорци.

- Не повезло тебе. К нему попадают только несговорчивые. Такие у них в особых списках, как опасные.

- Не говори с ней! - зашипел ближе всех сидящий к ведру старик. - Это из-за нее теперь у нас сна не будет! Хочешь, как Мыслав, с ума сойти?

Ему вторил неразборчивым больной алхимик, который сидел на полу и качался, схватившись за голову.

- Полно, Конрад. Мы в одной лодке все. Тебя за что, Милеанна, сюда?

- Кажется, быть чародейкой теперь достаточно, - глухо произнесла Милеанэль. Ее предупреждали. Ей говорили: беги из Новиграда, что есть мочи. - Я думала, что никто не знает. Никто и правда не знал...

- Значит, знал кто-то, - резонно прошепелявила соседка. Она бессильно, как и Милеанэль, опустилась на пол камеры, оперлась головой о решетку. - Разве нет?

Эльфка не ответила. Она подняла руку и с трудом вправила себе сломанный нос; боль была почти нестерпимой. Милеанэль не удержалась от вскрика, который потонул в ненормальном крике сумасшедшего Мыслава. Охотник за колдуньями, стерегущий казематы, прикрикнул на чародеев и ведунов, пригрозил поставить второй капельник. Стоны и крики постепенно стихали, и заключенные по одному пытались забыться коротким сном, полным кошмаров.

Даже Милеанэль заснула, ненадолго провалившись в пустоту. Проснулась она уже через час, когда из камеры выволакивали верещащего и обещавшего рассказать все Мыслава. За сломавшимся чародеем мрачно наблюдал старик Конрад и его помощница, бывшая адептка Аретузы Кардия. Больше эльфка не могла спать; она то проваливалась в дремоту, то выныривала обратно. Раны саднили. Ненависть в ней, однако, кипела больше, чем боль в груди и свежем автографе инквизитора.

* * *

- Просыпайся, золотце!

Милеанэль едва не захлебнулась от ушата ледяной воды, который на нее выплеснул Мирт. Ведьмоборец шагнул к закашлявшейся женщине, рефлекторно пытавшейся отползти от него, и рывком поднял ее на ноги. Милеанэль закачалась и тут же получила от шарлея звонкую пощечину. Он не дал целительнице упасть и грубо дернул за растрепавшуюся косу.

- Выспалась, сука? Пошли!

Мирт потащил ее наверх, по уже знакомой дороге. Эльфка не думала отпираться; постоянно сверлящая руки, грудь и бок боль не давала ей даже лечь, не то что отдохнуть, и сил на даже попытку побега у нее не было. Двимеритовые кандалы натирали запястья и тянули их вниз, причиняли еще больше неудобств, чем всего днем ранее. Мирт буквально за шкирку протащил ее обратно в застенок, где гостью ждало все то же самое: боль, мучение и долгая борьба с собой. Правда, писарь сменился. Тот, видимо, решил взять временную паузу в карьере.

Кажется, она даже ухмылялась разбитыми пощечинами губами, пока Мирт затягивал дополнительные ремни. Сегодня Сфорци настроен серьезно: думает, что уже имеющиеся путы ее не удержат? Значит, будет очень больно. И очень долго. Но Милеанэль и так понимала, что выбора у нее нет. Адам несколько раз повторял: шансов никаких. Отпустят ее отсюда только на аутодафе; так и зачем ей говорить? Не было даже иллюзорной надежды на спасение.

Каково это - знать, что никто не придет?

Каково это - знать, что никого не будет, когда у нее не останется больше сил держаться?

Каково это - быть одной?

Сфорци был назойливым, неприятным комаром. Все зудел... ту же самую песню. Свежую рану обожгло огнем еще до того, как охотник сорвал с нее повязку и снова открыл кровотечение. Навязчивая мелодия моментально всплыла у Милеанэль в голове. Кажется, она могла даже подпевать ведьмоборцу. Взглядом женщина зацепилась за новый набор инструментов, лежащих на столе; нет, хорошие все-таки... Увидев иглы, эльфка поспешно отвернулась. Заведенные вверх руки ныли, а на подмышки и вовсе было страшно смотреть. Милеанэль подсчитала, что протянет с такими ранами около месяца, не больше - с местной медициной это был самый оптимистичный срок. Сфорци даже не представлял себе, как это: быть целителем, знать досконально все последствия промедления и не мочь помочь самой себе. Видеть эти страшные, зияющие раны, чувствовать боль каждую секунду: Адам был очень амбициозным, если считал, что может сделать ее телу еще хуже. Но дух эльфки он еще не сломал. Пока еще.

Но ведьмоборец начал над этим работать.

Конечно, они взяли ее: несчастную девочку, пострадавшую по случайности, попавшись под руку охотнику без настроения. Она даже не была чародейкой; всего лишь Aen Seidhe, которой не к кому больше было идти, кроме как к Милеанэль. Целительница закрыла глаза, не желая смотреть на его лицо и встречаться взглядом чаще, чем сама себе отмерила, и сделала очень скучающее выражение лица. Только подрагивающие мышцы свидетельствовали о том, что ей уже больно.

Он решил сделать еще больнее.

Адам Сфорци - единственный, кто видел эльфку настолько удивленной. Она распахнула глаза и сразу встретилась взглядом с его, безумным, ненормальным. Одно только имя - сколько оно для Милеанэль значило. Единственный, от кого она не могла ожидать ножа в спину. И получила: по самую рукоять. Сфорци улыбался. Нет, это ошибка. Он просто ее испытывает, рассчитывает, что она надломится, узнав, что предал ее собственный ученик. Целительница с трудом справилась с удивлением и обидой, сдержалась; Адам, сам того не зная, помог ей, грубо сдернув повязку со своего автографа. Милеанэль с жадностью ухватилась за резкую боль и сдавленно выдохнула в сторону. Потекла горячая кровь, заляпавшая живот и ремни.

Пусть лучше он мучает ее тело. А душу, ведьмоборец, не трогай. Это все, что у нее осталось.

Безумец крикнул на нее; Милеанэль посмотрела на него, потом - на банку и лопатку, которые Сфорци взял в руки. Зачем они? Чародейка старалась не слушать охотника, а только глядеть: пусть она видит каждое его намерение, каждое действие. Так проще знать, чего ожидать. Так проще справиться с болью; она как медичка сможет оценить серьезность раны.

Зачем? Для чего ей держаться как можно дольше? За ней все равно никто, никто не придет.

Адам замахнулся, сделал резкое движение, собираясь отвесить ей пощечину. Милеанэль рефлекторно зажмурилась и уже была готова ощутить удар, но его вдруг не последовало. Хуже - он ее погладил. Погладил! Как собаку. Как паршивую псину!

Эльфка не знала, что в ее груди может кипеть злость такой силы.

Она слабо двинула головой, будто ластилась к его руке. А потом резко, молниеносно повернула голову и впилась в чужие, мерзкие на вкус пальцы зубами. Повернула так, чтобы ухватиться не передними зубами, к тому же, лишенными клыков, но премолярами и молярами. Они хорошо расправляются с твердой пищей - так задумала природа. Справятся ли с суставами этого охотника?

Милеанэль знала, что за это может лишиться вообще всех зубов. Знала - и сделала. Терять ей было нечего. Она уже смирилась с тем, что свободы больше не видать. Женщина сомкнула челюсти так прочно, как могла, и дернула головой в сторону. Может быть, оторвет кусок мяса. Может быть, ему просто будет больно. Этого достаточно.

Кажется, умудрилась прикусить собственный край рта... Неважно.

Зубы заныли, когда Адам резко отдернул руку. Милеанэль вместе с инквизитором уставилась на его кровоточащую ладонь и мерзко улыбнулась - так, что сама бы не узнала свое лицо, стой напротив креста зеркало. Кровь осталась у нее на зубах, неприятным металлическим вкусом царила во рту; эльфка облизала сухие губы, которых давно не касалась вода, за исключением той, которой ее окатил перед самым допросом Мирт. Сфорци явно не ожидал, что эта часть дознания пойдет не по плану. Значит, не только он может переворачивать ситуацию с ног на голову. Такая малость - а в глазах ведьмоборца уже поселилось непонимание. Почему она считает, что ей сойдет это с рук? Неужели думает, что так отсрочит свой конец? Выказывает неповиновение, молчит в ответ, а если что-то и говорит, то только на Старшей Речи, которую Адам понять не в силах. Наверняка что-то, что к предмету разговора не относится.

Однако уверенность Милеанэль начала таять вместе со злостью, как только Сфорци взял в руки раскаленную кочергу. Ей показалось, что в белом от жара куске металла таится само пламя - вот оно, мелькает на самом краю игривым огоньком. Эльфка не смогла смотреть, ни на орудие, ни на Адама: закрыла глаза, отвернула голову, упершись подбородком в плечо. Она ожидала боли, уже приготовилась к ней, но вместо этого услышала запах паленой кожи и стон. Глухой, злой и... извращенно довольный. Глаз Милеанэль так и не открыла, чувствуя, как, соединившись с эффектом двимерита на ее запястьях, аромат вызывает у нее рвотные позывы. Рвать, однако, ей было нечем, поэтому дело окончилось пустыми судорогами на кресте. Во рту собралось столько слюны, что целительнице показалось: еще немного, и она просто захлебнется.

Сюрпризы на этом от Сфорци не закончились. Милеанэль удивилась примерно так же, как и писарь, искренне опешивший от внезапного заявления инквизитора. Она приоткрыла глаза, покосилась на своего мучителя. Нет, это не жест доброй воли. Сукин сын что-то придумал, и это "что-то" ей точно не понравится. Под шуршание записей канцеляриста и грустный лязг доспехов Охотников за колдуньями они со Сфорци остались в гордом одиночестве. Почему-то эльфку это пугало гораздо больше, чем если бы за дверью стояла стража, а в углу скрипел пером делающий вид, что не слышит страшных криков, штатный писарь. Понимая, что ни в коем случае нельзя показывать вторую свою слабость, Милеанэль вперилась взглядом в собственную грудь, истерзанную иглами Адама. Она изучала ее взглядом и ждала.

Вот он вернул кочергу обратно в огонь. Вот что-то сказал - ей было неважно, что именно. Слова Сфорци эльфка училась не воспринимать, не вслушиваться. В этот раз получилось благодаря соленой крови на зубах. Она провела по ним языком, будто прощаясь: дурное предчувствие не отпускало Милеанэль. Уж больно был спокоен инквизитор, скрипнувший подставленной поближе к кресту табуреткой. Слишком ровно звучал его голос, слишком отрешенно. Будто не было его рычания, когда чужие зубы впились в руку, не было злобного шипения от неожиданной боли. Милеанна подняла взгляд на Адама, все еще ожидая, что грядет нечто очень нехорошее.

Предчувствие ее не обмануло. Эльфка, кажется, ни разу не моргнула до тех пор, пока Сфорци не достал трубку и не поджег табак. Это ее не пугало: Илларэн делал так сотни раз, и к такому огню Милеанэль привыкла. Но Адам курил совсем не так, как ее командир. Она не могла объяснить, почему. Может, потому, что Эль'Итлитиэн не был больным садистом, таким, как этот ведьмоборец. Таким, как они все - слепые служители культа, призывающего убивать тех, без кого не была бы выиграна Первая Северная война, не были бы побеждены болезни, остановился бы прогресс.

Она сфокусировала взгляд на трубке, в которой весело трещал табак, вдохнула тяжелый дым, ощутила невероятную тоску по своим самокруткам. Все, что угодно, только бы не слышать Адама. Не думать о предателе - как он мог?! Милеанэль, если бы могла, замотала бы головой, но сейчас ей пришлось ограничиться только молчанием. Невольно она задумалась о предложении Сфорци. Оно было... заманчивым. Не потому, что женщине хотелось найти предателя и посмотреть ему в глаза: нет, такими глупостями Милеанна не страдала. Просто покинуть это место, этот город, эту страну. Найти приют в другом месте, оставить все, последовать советам, которые отметались ею из-за врачебного долга. Затаиться, зализать раны и жить, как раньше...

Как раньше...

Да разве это жизнь будет, Милеанэль? Разве будешь ты жить, зная, что ты трусиха? Разве будешь ты лучше, чем тот, кто передал тебя в заботливые руки инквизитора напротив?

Ответом Адаму был прицельный плевок на носок сапога ведьмоборца. Слюна, которую эльфка специально не сглатывала, перемешалась с чужой кровью; она облизала губы, собралась с силами и прошипела на Старшей Речи:

- Гори в своем вечном огне, ублюдок.