Свет безразличной луны померк, ее серебристый лик скрылся за неожиданно набежавшим облаком; тьма летней ночи неестественно сгустилась вокруг Цири, сузила ее мир до восприятия только жаркого, гибкого тела Кэльпи, несущегося по дороге, мимо цепких когтей кустистых зарослей, до ощущения трепавшего волосы ветра и гула копыт удирающего прочь рыцарского скакуна.
— Быстрее, быстрее! — торопила она вороную, опасаясь, что потеряет из виду силуэт Леграна, уже едва маячивший впереди.
Горькое разочарование сдавило сердце, когда Цири поняла, что стоило ей только моргнуть — и больше она не различает очертаний беглеца и не слышат звука копыт его жеребца. 
— Проклятье...
Она придержала Кэльпи. Кобыла затанцевала на месте, тревожно заржала. Коварное облако, так некстати лишившие Цири обзора, медленно уплывало своей небесной дорогой, отпуская луну из мягких объятий и позволяя ей вновь залить бледным светом всю округу. Молчаливый ночной пейзаж ничем не выдавал, куда скрылся рыцарь.
Его выдал крик. Пронзительный вопль боли и ужаса, в котором смешались воедино голоса человека и лошади.

Цири оказалась в окружении старых, покосившихся, почти рассыпавшихся в пыль зданий так быстро, как только смогла донести ее Кэльпи. Во дворе тут же соскочила на землю и отпустила поводья. Ласточка пока оставалась в ножнах.
— Помоги... — рыцарь Кроличьей лапки корчился земле и тянул к ней неповрежденную левую руку в просительном жесте. — Госпожа Цири... помоги мне... ведьмачка!
Страх и мольба плескались в его взгляде, беспорядочно метавшемся от лица Цири к девочке, поднявшейся от трупа павшего коня. Та казалась такой спокойно и безмятежной, такой невинной, и только пятна крови на ее платьице выдавали, кем она была на самом деле.
— Нет!
Краткий ответ гулким эхом прошелся между развалин.
— Нет, — повторила Цири, — не уйду.
— Спасибо, спасибо тебе, госпожа, — с облегчением забормотал Легран.
Но она резко оборвала его:
— Заткнись! — и глянула вновь на насторожившуюся вампирицу. — Это ты уходи и оставь это дело нам. И передай своей госпоже, что мы нашли виновного. Он получит сполна за свое преступление.
Мелкие зубки девочки опасно блеснули в горькой ухмылке, больше похожей на оскал.
— Сполна? Получит? — в ее голосе звучала желчь. — Всей его жалкой жизни недостаточно будет, чтобы заплатить за все те, что он отобрал.
— Не тебе это решать, достаточно или нет, — возразила Цири и медленными осторожными шагами двинулась в сторону Леграна, а заметив краем глаза, что тот пытается подняться, прикрикнула: — Не рыпайся! Вздумаешь бежать — сломаю тебе и вторую ногу.
От тихого, совсем не детского, зловещего смеха вампирицы у Цири мороз пошел по коже.
— Не мне решать, говоришь? А кому? Тебе? — Вторя ей, девочка тоже сдвинулась с места, подбираясь поближе. —  Ты ведь ведьмачка, так? Убиваешь чудовищ? Вот, перед тобой чудовище, — она махнула обманчиво хрупкой детской рукой в сторону дрожащего на земле рыцаря. — Чудовище, погубившие этой ночью десяток невинных жизней. Убей его. Или дай мне убить.
Цири почувствовала, будто на ее плечи навалилось что-то тяжелое, придавившее ее к самой земле, заставляя колени предательски дрожать. В горле у нее пересохло, а язык никак не хотел отлипать от нёба.
«Где же ты, Геральт? — думала она. — Почему не здесь, не рядом? Почему не помогаешь мне? Ты ведь знаешь… Ты ведь уже делал выбор. А я…»
Отвращение поднималось со дна желудка вместе с горькой тошнотой.
Оба ока за око. Все зубы за зуб.
Я — ведьмачка. Я борюсь против Зла. Я истребляю чудовищ.
Осуждающий взгляд Высоготы прожигал ее из глубин воспоминания.
Правосудие в руках одного человека — или не человека — превращается в преступление.
— Не могу этого позволить, — выговорила Цири охрипшим голосом.
Пыльцы ее, едва сгибаясь, крепко обхватили рукоять Ласточки. Блеснула в лунном свете посеребренная сталь.
«Будь по-твоему».
Вампирица не стала тратить времени на пустые слова — было и так понятно: от своей цели она не отступит. В единый миг ее черты исказились, нежная девичья кожа потемнела и натянулась, удлинились клыки и бритвенно острые когти. Она прыгнула, бесхитростно метя противнице в беззащитную шею.
А Цири увернулась, безуспешно попыталась достать ее острием. Крутнулась на месте, чтобы не потерять из виду. Вампирица — брукса, а может муля — была быстрой, очень быстрой. И бросилась на ведьмачку в новом опасном прыжке.

Отредактировано Цири (08.11.20 14:17)

Геральт подоспел вовремя.
Хоть Цири и удалось неоднократно ранить вампирицу, сама она тоже не осталась неповрежденной. Острым когтям чудовища удалось оставить неглубокий, но болезненный след на ее бедре, не зацепив, к счастью, важных сосудов, а рукав рубахи был полностью исполосован — ее предплечье всего на четверть вершка разминулось с длинными клыками.
Вампирица была очень опасной противницей, и Цири знала, на что идет, когда ввязывалась в этот бой. Все это время, раня мелко, но метко, она медленно и уверенно лишала ее сил и подвижности, одновременно стараясь уходить от атак. Все усложнилось, когда клыкастая тварь дотянулась до ее ноги. Теперь уж сама Цири лишилась доли свое подвижности.
И вот тогда подоспел Геральт.
Внимание вампирицы разделилось между ними двумя, а в следующий миг мощный толчок аарда с оглушающим грохотом отбросил ее в стену ближайшей постройки.
Скрипнув зубами, Цири перенесла вес на раненную ногу и отскочила, увеличивая дистанцию. Как бы ей ни хотелось сердиться на Геральта за подсказки, а он был прав.
Всего пару мгновений понадобилось чудовищу, чтобы выбраться из-под засыпавших ее кирпичей. Двигалась она нарочито медленно и лениво. Цири тоже не спешила сходить с места: в этом изнурительно долгом обмене краткими росчерками клинка и когтей вскоре одну из них должна была одолеть усталость.
— Помечтай! — выпалила она в ответ и шагнула навстречу мельтешащей туда-сюда вампирице, чтобы выбить ее из ритма.
Но та, избежав нацеленного в нее острия, которым Цири и не ожидала ее достать, бросилась к Геральту. А уж он не терял времени даром. Наполненный болью и удивлением вой чудовища эхом прошелся среди руин.
Цири, невзирая на боль в бедре, тут же подскочила и с широким замахом рубанула еще не успевшую оправиться от потрясения вампирицу по шее. Та захрипела, ухватилась когтистыми пальцами за глубокую, выплевывавшую кровь рану на горле, будто могла как-то заставить ее края сойтись — серебро Ласточкиного клинка не позволяло ей регенерировать.
Второй удар пришелся почти в то же самое место, отсекая прижатые к ране пальцы и расширяя ее так, что голова вампирицы дернулась назад, а сама она повалилась на землю, забилась в конвульсиях. Кровь, почти черная в лунном свете, растекалась по пыли. Цири ударила в третий раз, для верности, отсекая чудовищу голову.
И только когда тело перестало дергаться, она позволила себе расслабиться. Плечи ее поникли, а сама она опустилась на землю рядом с обезглавленным тельцем зеленоглазой девочки. Ласточка безвольно звякнула, выпадая из ладони.
Виверны, василиски, мантихоры и бесы, не говоря уж о мелочи вроде гулей, утопцев или накеров — все это было просто, все это было понятно. Вампиры, обладавшие разумом, как эта девочка, как ее госпожа, оказались совсем иным делом, к столкновению с которым Цири была не готова.
— Геральт… — она подняла уставший взгляд на ведьмака.
Хотела спросить у него, как он с этим живет. Как может позволить себе каждый раз выбирать. Но не успела. Внимание ее привлек стон, донесшийся со стороны.
— Легран!
Подхватив меч, Цири вскочила и зашипела словно кошка — боль в рассеченном бедре снова дала о себе знать.
— Ни с места! — рявкнула она рыцарю, который за время с боя, пока никто не обращал на него внимания успел отползти достаточно далеко и сейчас пытался взобраться в седло. — Помнишь, что я говорила тебе о ноге?
— Прошу, госпожа! — взмолился он. — Не надо! Я столькое пережил! Оно, — он испуганно кивнул в сторону поверженной вампирицы, — хотело меня убить!
— И поделом тебе, — пробормотала Цири, хватая его коня за узду и уводя в сторону. — Геральт, у нашего доблестного рыцаря сломаны рука и нога, и, может быть, ребра. Как думаешь, если перебросим его через седло, он доживет до Боклера?
А потом, мимолетно взглянув на распростертое посреди двора тело, тихо добавила:
— Что будем делать с ней?

Геральт взял инициативу на себя: приблизился к Леграну, заговорил с ним, рисуя тому реалистичную картину его ближайшего будущего. Теперь Цири могла быть уверена, что бесчестный рыцарь никуда не денется, что стоит ему только дернуться лишний раз — и ведьмак о нем позаботится. Крепко позаботится.
Она отпустила поводья рыцарской лошади, припадая на здоровую ногу, отошла к Кэльпи.
«Перевязаться бы, — подумала вяло. — Ранка совсем махонькая, считай, царапина. Важные сосуды не задеты. Но кровь не останавливается… И жжет, жжет-то как!»
Из седельной сумки достала лоскуты ткани, уселась прямо на землю, принялась бинтовать. Взглядом скользнула в сторону обезглавленного девичьего тела посреди двора. Был ли на когтях у вампирицы яд? Если был, то ей очень не повезло. Противоядие надо бы…
«Дуреха! — оборвала сама себя. — Не бывает у вампиров яда».
Не бывает, и то правда. Естественного не бывает. А вот на когтях, которые чудовища вонзают в плоть, если вдруг что останется и загниет, то может образоваться трупный яд. Об этом Цири помнила с давних ведьмачьих уроков.
Снова глянула в сторону тела. Руки у девочки были чисты, по крайней мере были, когда Цири видела ее в последний раз. До того, как она, оказавшись среди этих развалин, обернулась бестией. Нет, не могло быть яда на ее когтях.
Зато был он на языке у Леграна. Тот, учуяв близкую расплату за свои дела, начал выкручиваться, вертеться, словно угорь на сковороде. И лить двум ведьмакам в уши подслащенный яд лжи. Цири нахмурено глянула в его сторону. Верит ли Геральт в его болтовню?
«Я вот не верю».
Ткань повязки под ее пальцами туго стянула бедро. Может быть, даже слишком туго. Еще ведь верхом ехать до Боклера — как бы не ослабела повязка, и кровь не пошла вновь.
Цири медленно поднялась, опробовала свою работу. Решила, что пока и так сойдет. Подошла ближе к распростертому на земле рыцарю.
— Лжешь ты все, — процедила она, нависая над ним. — Лишь бы жизнь свою жалкую спасти!
— Не лгу, госпожа! — бледное лицо Леграна исказилось от боли, когда он попытался подняться и принять смиренную позу молящегося. — Лебедой клянусь!
— Чем хочешь клянись, а я тебе ни капли не верю, — Цири едва сдержалась, чтобы не пнуть его в переломанную ногу. — Как бы там ни было, Геральт, тебе и правда стоит поспешить к госпоже Ориане.
«Мы убили ее подопечную. Еще одну. Пусть и была она такой же бестией, как сама госпожа. Будет ли это для нее горем? Сможет ли она выдержать его так, как выдержала смерть детей из приюта, или окончательно сойдет с ума и устроит обещанную кровавую баню?»
На сердце у Цири будто тяжелый камень лег. К горлу подступила тошнота. Эта бесконечная ночь, обещавшая наполниться радостью встречи с дорогим ей человеком, превратилась в нескончаемый кошмар, изобличавший все грязные, нелицеприятные стороны человеческой натуры.
— Я сопровожу нашего пленника в город и передам его страже, — предложила она. — А ты езжай в «Мандрагору», останови то, что может начаться. Я вскоре к тебе присоединюсь.

Пламя, рожденное знаком игни, еще долго стояло у Цири перед глазам. Яркие огненные языки, поглотившие щуплое тельце мули, развеяли его сизым пеплом и едким дымом.
В движения и действиях Геральта было столько уверенности, что оставалось только гадать, сколько раз таких чудовищ — или таких жертв — ему довелось подобным образом похоронить. Можно было не сомневаться: случалось это не единожды.
Путь ведьмачий — не только прямая дорога, не хорошо утоптанный тракт, на котором все просто и ясно, когда видишь перед собой горизонт и свою цель. Этот путь полон не одних только опасностей, но и сомнений, необходимости делать выбор между злом и другим злом.
«Вот и конец… Почти конец», — подумала Цири.
И с трудом отвела взгляд от того, что осталось от опасного чудовища, скрывавшего в теле ребенка. Нельзя было мешкать. Ее ждало важное и неотложное дело — передать другое чудовище в руки правосудия.
Легран охал и стонал, пока его взгромождали в седло. Цири готова была сохранить ему жизнь, но делать его путь до города удобным не собиралась.
— Ты тоже будь осторожен, — кивнула в ответ Геральту.
Их дороги пока разошлись.
Ему предстояло задание более сложное и опасное, чем ей. Но кому, как не ему, можно было доверить такое щепетильное дело, как разговор с вампирицей, потерявшей в эту ночь слишком многое?
Цири ни мгновения не сомневалась, что он сделает все, что сможет. И что примет верное решение, если для того будет необходимость.

Ночной город был все таким же умиротворенным и тихим, погруженным в сытое и сонное неведение. Будто и не было всех этих смертей, всех этих кровавых событий. Будто не угрожала ему опасность погрузиться в еще более ужасный кошмар, сотворенный когтями и клыками бестий.
Даже Легран умолк и перестал причитать, уже не пытался уговаривать или умолять. Может, смирился со своей судьбой. А может — слишком устал. Цири бесцеремонно стащила его из седла у самой караульной, которую отыскала с немалым трудом. Рыцарь Кроличьей Лапки застонал, припав на сломанную ногу, кое-как взятую в лубки.
— Спите на посту?
Цири одарила встретившего ее стражника суровым взглядом. Глаза у него были подпухшими и красными, будто он и правда только что проснулся от шума, который они с Леграном устроили у порога.
— Помилуйте, милсдарыня, — стражник скорчил жалобную мину. — Не сплю уж вторые сутки ни ночью, ни днем — жена родила…
На последних словах его измученное лицо просветлело, а Цири почувствовала некое облегчение, немного расслабилась и даже слегка улыбнулась. Но улыбка тут же померкла в тени предстоящих объяснений по поводу ее спутника.
— Этот человек, — она грубо толкнула Леграна в спину, тот, издав очередной стон, непроизвольно шагнул вперед, — Бартомиу Легран, повинен в происшествии в детском приюте. Позаботьтесь о том, чтобы его надежно заперли.
Стражник растеряно переводил взгляд с нее на рыцаря. То ли не слышал, что произошло этой ночью, то ли поверить не мог, что виновником окажется простой человек.
— Да что вы стоите пнем? — рассержено воскликнула Цири. — Забирайте!
Нетерпение нарастало. Она бы должна уже была мчаться в Мандрагору, поддержать Геральта, если вдруг госпожа Ориана окажется не такой покладистой, как она надеялась.
Все еще удивленно моргая своими покрасневшими веками, стражник крепко взял Леграна за плечо, чтобы увести. Прежде чем развернуться и направиться к выходу, Цири уловила полный злобы взгляд, брошенный ей рыцарем.
«Мы еще встретимся!» — говорил этот взгляд.
«Сомневаюсь», — отвечала гордо распрямленная спина Цири.
— Э, подождите, милсдарыня! — окликнул ее стражник. — А вы-то кто будете?
У самой двери она замерла, чтобы ответить:
— Ведьмачка.
И вышла.

К «Мандрагоре» она подоспела почти вовремя. Стражи, стоявшие у ворот, выглядели настороженными, к тому же решительными. Цири готова была уже пробиваться в поместье с боем, но услышала шаги по стеленной камнем дорожке. Потом тихо отворилась калитка и из проема появился Геральт.
Он выглядел мрачным, но, бегло окинув его взглядом, Цири не приметила свидетельств состоявшегося нового боя. Значило ли это, что боя не было? Что Ориана смирилась с решением ведьмаков и не впала в ярость? Или что Геральт согласился с ее предложением?
Она подождала, пока он заберется в седло, и они смогут отъехать от «Мандрагоры». Не хотела обсуждать произошедшее при лишних ушах.
Какое-то время они ехали молча, и только стук лошадиных копыт развеивал тишину.
— Легран под стражей, — наконец-то заговорила Цири. — С госпожой Орианой, как я понимаю, все обошлось мирно?
Даже странно, что все могло так обойтись. Цири надеялась, на этот исход, но глубоко в душе понимала, что в действительности ожидала совсем другого. Ярость и злоба кипели в ее собственном сердце, и она, пожалуй, была бы благодарна, если бы брукса повела себя как чудовище, взяла правосудие в свои когтистые лапы.
Так было бы проще. Понятнее, где та грань между чудовищем и человеком.
— Не представляю, — вздохнула она, — как ты вот так живешь. Неужели подобное здесь случается часто? Неужели такой у тебя отдых, Геральт? Неужели нет для ведьмака места, где он сможет найти покой?

Ведьмаку нет покоя — вот что Цири услышала за полушутливым, как ей казалось, ответом Геральта. Нет покоя тому, кто пытается бороться со злом и несправедливостью. Нет покоя тому, кто стремится истреблять чудовищ. Не закрывая глаз, не забывая о своей цели, не обманываясь безобидным видом или сладкими уху речами.
Ступив впервые на Путь, вооружившись мечом, цеховым знаком и знаниями, обретенными за годы обучения, ведьмак уже никогда не сможет с него сойти. Что бы ни думал о судьбе, уготованной ему Предназначением, как бы ни хотел отдохнуть.
Нет ведьмаку покоя, не будет его и ведьмачке, всего несколько лет как начавшей свою нескончаемую охоту.
С тяжелым ощущением безысходности, сдавившим сердце, и новообретенным, особенно острым пониманием, что жизнь ведьмачья — не прогулка по залитой солнцем дороге, а исполненное опасностью и смрадом болото, Цири пустила Кэльпи в неспешный бег. Нескончаемая, тяжелая ночь подходила к концу.

В Геральтову усадьбу они вернулись с рассветом, окрасившим мир вокруг изумительно нежным цветом, любоваться которым у них не было сил. Измученные и молчаливые, они разбрелись по своим комнатам, не обращая внимания на всполошенные взгляды сонного Варнавы-Базиля, которому — слава богам! — хватило такта, не расспрашивать об успехах.
Цири, пожалуй, готова была разреветься или впасть в ярость, спроси кто у нее, чем закончилось их расследование. И сохранила в сердце огонек благодарности обходительному мажордому, хоть вслух ничего не сказала. Слишком тяжелы были оставшиеся на душе впечатления.
В скромно убранной комнатке, выделенной ей, она упала на кровать, даже не раздеваясь, только сбросила перевязь. Мягкая перина настойчиво утягивала тело в свои пушистые объятия. Прохладная ткань подушки нежно касалась щеки, пытаясь убаюкать, прежде чем летняя духота прокрадется в спальню.
Но сон все не шел.
Усталость отдавалась ломотой во всем теле, тянущей болью в висках и гулом в ушах. Весь предыдущий день Цири провела в дороге к Корво Бьянко, летела будто на крыльях, ожидая встречи с Геральтом. А большую часть ночи вместе с ним отдала поискам виновника произошедшей в приюте резни.
В памяти все всплывали воспоминания об увиденном. Побуревшие пятна крови на мешковине, укрывавшей маленькие тельца. Ослепленный давней обидой и ненавистью старик, уверенный в своей правоте. Рыцарь без чести, но со сломанной ногой и лицом, исказившимся от ужаса. Зеленоглазая девчушка — то, что от нее осталось, — в магическом пламени. И бледная женщина, погруженная в горе утраты.
Образы сменяли друг друга, возрождая мысли и сомнения, которыми Цири задавалась в течение всей этой ночи. Они обступали ее плотным кольцом, а она вертелась, словно юла, опасаясь хоть на миг открывать спину кому бы то ни было из них.
Ведь чудовищем мог оказаться каждый.

Она уснула, в конце концов, и последней мыслью, посетившей ее перед забвением, было: «Возможно, что это я».
А потом проснулась так резко, будто и не смыкала глаз. Но яркий дневной свет за окном и разлившийся по комнате жаркий воздух подсказывали: время было уже после полудня. 
Непродолжительный сон, впрочем, не принес желанного и такого необходимого отдыха. Цири чувствовала себя все такой же уставшей и разбитой. А еще — ужасно грязной.
Выйдя из комнаты, она отыскала Варнаву-Базиля.
— День добрый, госпожа, — поприветствовал ее мажордом.
— Добрый… — эхом отозвалась Цири, потирая припухшие веки. — Скажите, можно ли мне помыться… с дороги?
«Отмыть глаза от увиденного, руки от сотворенного и душу от пережитого? От всех ужасов этой бесконечной ночи?».
Варнава-Базиль поглядел на нее так, будто понял, что у нее на душе. Но ответил обыденно:
— Могу растопить баньку, если желаете. Или, если предпочитаете ванну, можно одолжить оставленную госпожой Йеннифэр.
Упоминание Йеннифэр отозвалось теплым трепетом в сердце, заставившим на какое-то время позабыть все терзавшие его тревоги. Легкая улыбка появилась на губах Цири.
— Ванна — это прекрасно.

Вода была прохладной, но не слишком холодной — самое то, чтобы освежиться в жаркий день. Цири, впрочем, искала не свежести, но чистоты: тщательно мылила волосы, не обращая внимания на то, как въедливо пена щиплет глаза, долго и усердно терла каждый участок кожи до болезненной красноты.
А чистоты так и не чувствовала.
Когда на ее теле не осталось ни пятнышка дорожной пыли, пришлось смириться с мыслью, что чище уже не стать, и выбираться из совсем остывшей воды.
В столовой она нашла оставленный для нее завтрак или, скорее, почти ужин. А вот Варнавы-Базиля нигде не было видно.
Цири села за стол, но к еде не притронулась — желудок у нее будто сжался в склизкий комок и совсем не желал принимать еду. Зато отпила из кружки прохладного травяного отвара. Он пах мятой, чабрецом и еще какими-то травами, которые она не смогла определить.
Вскоре из коридора донеслись звуки шагов и в столовой появился Геральт.
Она поглядела на него рассеянно. Наверное, сама выглядела точно такой же уставшей и осунувшейся, как и он.
— Уже знаю? Знаю что?
Варнава-Базиль тихой тенью скользнул мимо хозяина, выставляя на стол посуду для него. Цири уловила его мимолетный виноватый взгляд, породивший у нее подозрения.
— Что-то случилось? Что-то связанное с госпожой Орианой?
Геральт мог не отвечать. Не стоило и гадать, что кроется за его тяжелым взглядом.
— Что?! Она что-то сделала?
«Убила Анри ле Маршана? Излила свое горе в мести, порожденной его жаждой мести?»
Цири могла предполагать многое, но важно было другое: их с Геральтом действия. Их желание соответствовать своему призванию — бывшему ли, настоящему ли — и готовность в очередной раз выбирать, решая, кто здесь чудовище.
— Что нам делать?
Ее голос звучал почти жалобно, разбито. Ей хотелось тут же вскочить с места, помчаться в город, забираться вновь и вновь в произошедшем, чтобы понять ответ на вопрос, мучавший ее со вчерашней встречи с хозяйкой «Мандрагоры».
— Что же нам делать, Геральт?

Геральтовы слова легли тяжелой ношей на сердце Цири, придавили ее к земле с силой навалившегося на плечи валуна. Ни пошевелиться, под ним, ни вздохнуть спокойно.
«Ориана не сделала ничего. Пока еще ничего».
Но готова была сделать, и имела на это право. Цири знала и принимала это. И Геральт это знал. Опрометчивые поступки Анри Ле Маршана, глупого мстительного старикашки, неспособного отпустить прошлое. Ослепленный жаждой мщения, он нарушил границы, которые не стоило нарушать. Разворошил гнездо хищника, способного на чудовищное возмездие.
«Мандрагора» была для Орианы центром ее существования, средоточием ее стремлений, домом, в котором жило ее сердце. Цири видела это в ее взгляде, слышала в ее голосе, когда слова ее говорили о чем-то другом. Скорбь по погибшим детям из приюта, злость после смерти маленькой бруксы, взявшей в свои руки свершение справедливости, наполняли ее душу до самых краев, но память о доме, который хочется сохранить, о собственной жизни, которую хочется жить так, как раньше, не давала выплеснуться этим чувствам, этой ярости.
Теперь же, когда дом этот был разрушен, когда по воле толпы людишек, не ведающих, что творят и какой опасности подвергают себя и весь свой город, ничего больше не связывало ей руки. Порвалась та связь с человечностью, к которой могли взывать ведьмак и ведьмачка.
Цири только кивнула в ответ и поднялась следом за Геральтом. Как бы они ни хотела не верить в то, что грустная рыжеволосая женщина, обретя облик когтистой сморщенной бестии, бросится лить реки крови, но позволить себе бездействовать не могла, если был хоть малейший шанс, что именно так все и повернется.
— Простите! — бросила она всполошившемуся Варнаве-Базилю, стремительно направляясь к выходу.
Времени на еду у них не было.

Предвечерний Боклер встречал их удушливой атмосферой, в которой смешалась людская тревога и дым от пожарища. Цири взволнованно поднялась на стременах, будто от городских ворот могла разглядеть отблески пожиравшего «Мандрагору» огня. Но ничего не увидела.
«А остановит ли ее хоть какой крепкий замок?» — подумала Цири, понукая строптивую Кэльпи двигаться дальше по мощеной камнем улочке.
Но вслух ответила:
— И я надеюсь…

У входа в городскую тюрьму сразу стало понятно: что-то здесь не в порядке. Никто не преградил им путь внутрь, и когда они вошли под тяжелые каменные своды, услышали причитания немногочисленных заключенных со всех сторон:
— Выпустите меня! Выпустите, всеми богами молю!
— За что мне такое, я всего-то кошель спер…
— Чудовище! Чудовище!!!
— Требую освободить немедленно! Я буду жаловаться…
Цири настороженно поглядела на Геральта. 
— Мы опоздали? — тихо спросила она, вслушиваясь в звуки за пределами криков запертых в камерах узников.
Из коридора донесся торопливый топот, и тут же появились два стражника, тащивших за собой третьего.
— Слава Лебеде! — взволнованно воскликнул один из них, увидев Геральта. — Кто-то позвал ведьмака… Мастер, она ушла в глубь тюрьмы… Бестия, то есть. И всех, кто встал на ее пути…
Взгляд его мимолетом скользнул по окровавленному лицу товарища, которого он помогал нести. Цири тоже вгляделась в его черты и узнала в нем того самого стражника, которому ранним утром передала Леграна. Того, что вторые сутки не спал, у которого жена родила.
— Жив? — едва слышно спросила она.
— Пока да, — был ей ответ, но потупленный взгляд говорил правдивее слов: недолго осталось искромсанному острыми когтями человеку, и скоро его бессонный караул может закончиться вечным сном.
Цири кивнула.
— Пойдем, Геральт, — она решительно добыла из ножен Ласточку. — Если она все еще здесь, мы должны…
«Должны — что?»
Она запнулась, не договорила. Остановить ее. Предотвратить убийство. Наказать…
Все, что Цири могла сказать сейчас, казалось ей глупым, непотребным. Предотвратить эту бойню, эту гибель ни в чем не повинных людей, всего лишь выполнявших свой долг, можно было, просто отдав и Леграна, и Ле Маршана в руки самой Ориане.
— Пойдем, — повторила она и двинулась дальше по коридору.

Они двигались тихо, почти что бесшумно ступая по мощеному гладким камнем полу тюремного коридора, не издавая ни скрипа, ни звона от хорошо подобранного снаряжения. Но Цири знала, что шелест ее сдавленного дыхания и оглушительный грохот ее сердца для упырицы будут слышны и за версту.
Геральт ее обогнал и пошел впереди. Она не перечила. Его острое ведьмачье чутье, почти что единственное, помимо опыта, в чем он действительно превосходил ее, было сейчас намного важнее ее чувства гордости и желание оказаться тем острием меча, который положит конец этой затянувшейся кровавой истории.
Прошедшая ночь и сегодняшнее утро принесли этому городу слишком много смертей, бессмысленных, жестоких, проистекших из злобы, глупости, мстительности. И люди, и чудовища в равной мере оказались подвержены им. Границы между теми, кого следует защищать, и теми, кого необходимо уничтожать, размывались все больше.
Здесь и сейчас цель была ясна: заплатить должен тот, кто последним решился на зло ответить таким же злом.
Сдавленный стон боли эхом пронесся по коридору. Первым порывом Цири было тут же броситься на помощь, но Геральт ее остановил скупым жестом. Он был прав, торопиться не стоило.
Бартомиу Легран, самоуверенный Рыцарь Кроличьей Лапки, скулил и содрогался в безжалостных когтях своего воздаяния — рыжей и растрепанной, потерявшей абсолютно все хозяйки дотла сгоревшего приюта искусств. Было что-то ужасающее завораживающее в том, как она истязала его плоть, в том, как струилась его кровь, и как искажалось его лицо.
Губы Цири на миг дрогнули в полуулыбке. Ориана воздавала Леграну то, что сама Цири не смогла позволить себе: страх, боль, безнадега, страдание. «Человеческое отношение». Совершенное им в приюте вернулось к нему сторицей.
Чувство извращенного удовлетворения сменилось отвращением.
Цири устало прикрыла глаза и отвернулась. Она хотела правосудия для Леграна, но никак не того, что сейчас творила с ним Ориана. Хотела верить, что такого было ее истинное желание, что не засевшее глубоко внутри кровожадное мстительное чудовище руководит ее мыслями.
Геральт подал знак и вошел в камеру. Она двинулась следом.
Свободного пространства было до неприличия мало, совсем не то, что в ночном бою с маленькой бруксой. Одновременно и недостаток, и преимущество, которой может оказаться для одной из сторон смертельным.
Цири скривилась, заслышав очередной болезненный стон Леграна. И закрыла за собой дверь.
Ориана говорила с Геральтом, но обращалась будто бы и к ней тоже, заглядывала глубоко в душу своими невообразимыми, полными света глазами, и просила понять ее. Простить. Отпустить.
Резко встряхнув головой, Цири прогнала прочь наваждение.
Упырица пыталась запутать их, заманить в сладкие сети обманчивых слов.
Месть есть месть, на кого бы она ни была направлена — толи ли на виновных, или и на невинных. Взявшийся отомстить навсегда марает свою душу ненавистью. Кому, как не ей, это знать.
Ласточка в ладони у Цири потяжелела, наливаясь уверенностью.
— Кем же тогда были те стражники, которых ты смела на своем пути сюда? — тихо спросила она, ощущая, как рассыпается стройное плетение лжи, едва не сумевшее затуманить разум двоим ведьмакам.
Ждать ответа она не собиралась. Легким прыжком бросилась к упырице, метя ей в шею, но не надеясь ранить: понимала, что та успеет уклониться или отскочить. Но внимание ее будет занято этим маневром. А там уж дело за Геральтом.

В тесноте камеры, пропахшей страхом и смрадом ускользающей человеческой жизни, выбора не было ни у кого.
Цири, проведя свою отчаянную атаку, не оставила его никому. Ни себе, в глубине души желающей отступить и оставить свершение наказания кому-то другому, кто не знает сомнения. Ни Геральту, не стремившемуся вмешиваться в распри двух чудовищ, из которых одно — смертельно опасное. Ни Ориане, жаждущей наказать виновника своих страданий.
Ни у кого из них не было шанса покинуть камеру незапятнанными.
Кровь уродливыми лужами марала истертые камни пола, липла к подошвам сапог. Темнела на изогнувшихся острыми когтями пальцах Орианы, стекала с них тяжелыми каплями. Грязными потеками проступала на ведьмачьей одежде. И тяжелым стуком отдавалась в висках.
Все произошло быстро.
Вампирица уклонилась, как и предвидела Цири. Избежала удара и резко толкнула ведьмачку в живот, выбивая воздух из легких. Вывернулась, со звоном схлестнулась когтями с клинком Геральтового меча.
Холодная твердость ближайшей стены с силой врезалась Цири в плечо, возбуждая вспышку боли в израненном бедре. Ласточка в ее руке покачнулась, но пальцы крепче сжались на рукояти. Клинок хищно взблеснул, вторя гулу и скрежету острых когтей по покрытому серебром металлу.
Слабая вспышка магии пронизала спертый воздух, и Цири поняла: сейчас.
Знак Аард — простое и эффективное заклинание — выбил Ориану из равновесия всего лишь на краткий миг. Но и его оказалось достаточно, чтобы меч Цири из разворота мощно врезался в основание черепа вампирицы, рассекая на своем пути кость, оголяя брызнувшие темной кровью сосуды, уродуя когда-то бывшее красивым лицо.
Тело, лишившись половины черепа, еще в течение нескольких торопливых ударов сердца не осознавало, что все закончилось. Злобно скалило остатки зубов, судорожно пыталось достать когтями Геральта, сделать неуверенный шаг… Потом наконец повалилось на пол.
Цири, тяжело дыша, отступила обратно к стене, оперлась спиной о надежный холодный камень. И не сводила глаз с копны растрепанных рыжих волос — всего, что осталось от ясноглазой госпожи Орианы.
Крови вокруг стало еще больше.
— Это конец, Геральт, — Цири устало отерла лоб рукавом, размазывая по лицу проступивший пот и темно-алые брызги.
«Надеюсь, что это конец».
Отвела взгляд от останков женщины, посмотрела на неподвижное тело Леграна.
Мертв. Не было у него ни единого шанса дожить до конца этого поединка. И хоть перед смертью он выдал мучительнице, где найти своего господина — Зурбарран, — Цири не чувствовала в себе сил отправляться и по его душу.
Анри ле Маршан, своей жаждой мести запустивший всю эту нескончаемую цепочку убийств, был седым стариком, которому вряд ли судилось увидеть еще много весен. Поддавшись тлевшей в его сердце ненависти, он опрометчиво принес в земли солнечного княжества много смерти и боли. И при этом остался человеком. Худшим из людей, жалким, отвратительным, но человеком.
«А мы убиваем чудовищ».
Цири снова окинула угрюмым взглядом изувеченное тело рыцаря, обезглавленные останки вампирицы. А потом устало поглядела на Геральта.
— Правда ведь, Геральт? — спросила охрипшим голосом. — Конец ведь?