По дороге от Боклера до Корво Бьянко Цири ехала медленно — спешить было некуда, убегать — не от кого, утомлять Кельпи галопом — незачем. Дорога, приглаженная недавно прошедшим легким дождиком, вела ее к одному из тех немногих мест, которые она могла назвать домом. Там ее ждали, там ее любили, там она могла отдохнуть и отодвинуть прочь все заботы… И разрушать это расслабленное, готовое к покою настроение она не хотела. Наоборот, желала насладиться каждым мгновением путешествия по мирным цветущим землям Туссента.
Кельпи с решением всадницы была, кажется, не согласна: пофыркивала раз за разом и порывалась сорваться вскачь, будто стремилась побыстрее добраться до заветной цели, юркнуть в тихую и уютную конюшню, зарыться носом в душистое сено… Ей на долю выпало множество путешествий, множество дорог стелилось под ее копытами, в этом мире и во многих других мирах; ее беспокойство редко когда бывало беспричинным.
— Тише, девочка, тише, — прошептала Цири, склонившись, к шелковистой гриве, черной, будто самая глубокая и безлунная ночь. — Тебя что-то напугало, а? — ласково провела ладонью по гладкой точеной шее. — Мы уже совсем-совсем близко.

х   х   х   
И правда близко: уже выбрались на мощенную камнем дорогу, ведущую к воротам поместья. Кельпи, успокоившись, шла дальше ровно, не капризничая, мерно поцокивая копытами. Легкий и теплый ветерок шуршал в придорожных кустах дикой кошкой, шаловливо трепал темные пряди лошадиной гривы и светлые, выбившиеся из прически прядки Цири.
Их ждали — ворота распахнулись тут же, как только Кельпи, покоряясь воле хозяйки, остановилась. Цири не сомневалась, что Геральт ее услышит заранее: застать его врасплох было делом крайне сложным.
Она спешилась, и тут же оказалась в его объятиях.
— Здравствуй! — она улыбалась, пряча улыбку на его плече, и все еще не отпускала. — На Пути нынче пыльно, жарко и душно. Так что нынче Путь привел меня к тебе, — наконец отстранилась и снова улыбнулась. — А ты, кажется, похудел? — шутливо похлопала его по бокам. — Марлена плохо тебя кормит? Что же вы, Варнава-Базиль, — обратила осуждающий взгляд к мажордому, стоявшему рядом с фонарем в руках, — совсем за ним не присматриваете? Совсем ваш господин исхудал и истончился, скоро останется от него меньше, чем от призрака!

Отредактировано Цири (03.12.19 19:45)

В ответ на обмен шутками между Варнавой-Базилем и Геральтом Цири улыбнулась, искренне и жизнерадостно, так, как улыбаются в окружении дорогих людей, в родных стенах, когда сердце трепещет от радости и согревает грудь нежным теплом. Такие улыбки она дарила не всякому и не везде, не каждому разрешала видеть свое почти что детское восхищение жизнью, уподобляясь Геральту пыталась скрыть от чужаков свою сущность и свои чувства.
— Не слушайте его, ведьмаку растолстеть сложнее, чем лошади протиснуться сквозь игольное ушко, — продолжая ухмыляться, сказала она вслед уходящему управ управляющему, — и добавляйте не чуть-чуть, а вдвойне!
Тот, может, тоже улыбнулся в ответ, да только Цири уже не видела — он скрылся в направлении дома, а они с Геральтом медленно побрели вдвоем по дорожке от ворот. Кэльпи фыркнула, напоминая о себе, о том, что первым делам пристало позаботиться о любимой лошадке, а уж потом болтать и ужинать.
— Почти угадал, — ответила она Геральту, хитро прищурившись и выдержав паузу. — Давай-ка к конюшне свернем, уважим Кэльпи, иначе она мне ухо откусит. — Лошадь фыркнула, будто подтверждая серьезность своих намерений. А Цири, похлопав ее по шее, продолжила. — Василиск то был. Ох уж я с ним намучилась! Все норовил меня свои ядом оплевать…
Ведьмачьи книги, по которым ее обучали в Каэр Морхене, советовали в бою с василисками и другими ядовитыми существовами пользовать зелье «Иволга», но Цири, хоть и знала его рецепт, подозревала, что для ее организма, не прошедшего мутации, зелье окажется ядом похуже, чем тот, от которого она пыталась бы им защититься. Было время, когда она надеялась найти способ приспособить ведьмачьи эликсиры — алхимики, в конце концов, не зря свой хлеб едят, — но пока что ни один из них не смог ей в этом деле помочь.
Того василиска под Марибором она взяла тем, что у нее было, — ловкостью и хитростью. Плясала вокруг, что заведенная, быстрее, чем пляшет огонь в пьяном танце на Бэллетейн; уворачивалась, отпрыгивала, финтила, уклоняясь от острых зубов, опасных когтей и мощного хвоста — уроки на маятнике не прошли для нее даром и не были позабыты. А потом, выждав момент, взобралась гаду на спину, отыскала на длинной шее место, скрытое, казалось бы, такой же мощной чешуей, изо всех сил рубанула раз, другой… С разъяренной, но раненной бестией, отравленной нанесенным на клинок маслом, справилась быстро.
— Значит, обо мне даже в ваши глухие края доходят? — ухмыльнулась она, передавая Кэльпи в руки заспанного конюха. — Отрадно слышать. Скоро буду такой же известной как ты. Обо мне, знаешь, даже баллады уже слагают.
По правде, баллада была так себе, и даже совсем не баллада — так, какое-то скопище неумело сложенных и коряво зарифмованных слов, да и слагал ее совсем не именитый бард, а какой-то парнишка в трактире, возжелавший славы не менее громкой, чем сыскал себе Лютик. Он весь вечер увивался вокруг Цири, обещал сопровождать ее во всех подвигах, воспевать победы и достижения как на Пути, так и на любовном поле битвы, намекая при том, что не прочь и сам оказаться среди сраженных. Она только пила свое пиво и смеялась, а когда парнишка решил доказать, что достоин сопровождать великую воительницу — взобрался на помост и принялся исполнять свою «балладу», — она незаметно выскользнула из трактира, оседала Кэльпи и уехала.
Спутники ей были не нужны. По крайней мере, такие. По крайней мере, пока.

Кельпи, переданная в руки конюху, с напускным недовольством фыркала, била землю копытом — напоминала, что предпочитает, когда за ней ухаживает хозяйка, а не какой-то там посторонний мужик. Цири погладила ее по шелковистой гриве, успокаивая. В чужих руках, изрядно делающих свою работу, нет ничего плохого, — говорили ее прикосновения, — а привередливых кобылок реже угощают яблочками.
Вместе с Геральтом вышли во двор.
Стрекот цикад услаждал слух не хуже некоторых баллад, а Цири думала, правда ли ей хочется добиться той же известности, что и знаменитый Белый Волк, действительно ли хочется слышать свое имя в песнях — не как Львенка из Цинтры, потерянной беглой княжны (такие до недавних пор все еще были популярны, засевали грусть и сожаление во многих трепетных сердцах, напоминали о давно ушедшем прошлом), но как ведьмачки, спасительницы, героини.
А ей и правда хотелось. Хотелось славы и признания, остаться в людской памяти на века, и не благодаря своему происхождению или веренице событий, в которой ее закружило Предназначение, а заслужить своими делами, при том достойными. Чего-то более достойного, чем освобождение мира от чудовищ, Цири не знала.
Они шли к дому, спокойно и не спеша, вроде бы обсуждали пустые слухи и домыслы, вспугнутыми галками кружащие вокруг их жизней, жизней их друзей, но в голосе Геральта сквозила слабая тревога. Цири его понимала: Эскель с Ламбертом — последние, может быть, из тех, с кем он рядом рос, кого знал многие годы, настоящие братья, пусть и не по крови. Диавол, да она и сама их знала будто целую вечность! Из тех пяти ведьмаков, что обучали ее в Каэр Морхене, осталось трое — больше не было дядюшки Весемира, не было и улыбчивого Койона. Ведьмаков в этом мире становилось все меньше.
— Слыхала, — ответила, проглотив вязкий ком, вставший в горле; улыбнулась, окрашивая голос шутливыми нотками, — что какой-то ведьмак якобы нанялся в услужение к Кейре Мец за еду и ласку: всюду за ней ходит по пятам, будто комнатная собачка, выполняет прихоти, таскает ей редкие ингредиенты для исследований… — тут и думать недолго надо было, чтобы понять, о котором из их товарищей шел этот слух: после битвы с Дикой охотой Кейра уехала в компании Ламберта. — А еще слыхала шутливую песенку о ведьмаке, полюбившем козочку, которая оказалась зачарованной графиней…
Уж о ком была эта песенка — о настоящем ли ведьмаке, или о выдуманном, — Цири не знала. Услышала от того же юного несостоявшегося барда, который грозился слагать в ее честь баллады. Парнишка признался, что услышал ее от проезжего менестреля, а откуда тот черпал свое вдохновение, знать не мог.
— Вот и все, что я слышала, — подытожила, — песни да слухи, ничего конкретного. Ты, я так понимаю, от них тоже вестей не получал?

На своем Пути Цири повидала многое — разные миры, разные времена; в калейдоскопе событий и перемен встречала вещи непостижимые, пугающие и захватывающие. В ее родном мире и времени бумага и чернила были почти что единственным способом передавать сообщения (еще вестовые и, конечно же, не всем доступная магия), в других мирах и временах возможностей было много — те, что читались, будто обычные письма, те, что слушались, как переданные гонцом, но без гонца, даже те, что позволяли видеть друг друга, — часть из них Цири не понимала, но точно знала, что они никак не связаны с магией и доступны почти всем желающим. И даже там и тогда, при таком обилии возможностей, все зависело от желания.
Что-то подсказывало Цири, что ведьмаки Каэр Морхена не сообщались друг с другом совсем не по той полушутливой причине, которую назвал Геральт, и даже не потому что для перекатиполей вроде них сложно передавать друг другу весточки — письменные ли, устные, они долго будут гулять по миру, пока найдут своего получателя. Она чувствовала горечь и грусть в его улыбке и словах, и не стала бередить эту рану дальше.
Молча, стесненная чувством вины, она проскользнула в дом.
Прохлада июньской ночи обернулась уютом укутанного заботой жилища. Даже скрип особо строптивых половиц под ногами говорил совсем не об необжитости и заброшенности, а о том, как этот дом любят и берегут в его цельной гармонии скрипов, шорохов, темных углов, щербинок и трещинок.

х   х   х   
После скромного ужина, оставленного для гости добрым мажордомом, — удивительно, но сыр, хлеб и ветчина еще никогда не казались Цири такими вкусными, — она вместе с Геральтом осталась на кухне. Кувшин вина на столе оставался почти нетронутым, пустел медленными, ленивыми глотками.
— Боклер… — Цири задумчиво погладила ножку своего почти полного кубка, — … необычен.
Она недолго пробыла в самом городе, да и по княжеству путешествовала не слишком много — пространство и время прогибались по ее желанию, а она желала поскорее повстречаться с Геральтом. Но он был прав: даже то немногое, что она успела увидеть и почувствовать, создавало странное ощущение, будто она из настоящего, реального мира, провалилась в глубокую темную нору и увязла в мире сна, видений или иллюзий — как ни назови это ощущение нереальности.
— Неужели здесь и правда все так спокойно, как кажется? — в памяти всплыло беспокойство Кельпи на подъезде к поместью. — Не верится, что ты навсегда сложил свой меч и медальон, выращиваешь виноград… — она выпрямилась, будто потягиваясь, а потом склонила заговорщицки голову и прошептала: — Признайся, все еще выбираешься на охоту время от времени?

Отредактировано Цири (03.12.19 19:45)

Можно было подтрунивать над Геральтом до бесконечности — напоминать ему об идущих годах, неумолимо несущих старость, о сытой и тихой жизни среди виноградников, такой чуждой и неподходящей ведьмаку, о видимом спокойствии и умиротворенности этого края. Можно было, но не нужно.
Цири знала и понимала, что в этом мире, как и в сотнях других миров, мало найдется действительно спокойных уголков, свободных от зла, и что ведьмаку в этом мире не найти покоя. Не думала, правда, что Геральт покоя и не ищет: слишком уж хорошо он был осведомлен о том, что водилось в округе.
Археспоры, гули, призраки и реликты — она слушала и кивала, про себя отмечая, кто же из них мог вспугнуть Кельпи еще издалека, не насторожив ее медальон и не решив напасть. Может, вороная учуяла лишь остатки какого-то из чудовищ — семена, испражнения, эктоплазму, останки… А может, под копытами у нее пробежала всего лишь полевая мышь.
— Мог бы заделаться княжеским ловчим, — усмехнулась она, не удержавшись и вообразив Геральта в парадном камзоле в туссентских цветах, — не так страшен двор, как его малюют. Есть в этом свои выгоды!
О беспокойстве Кельпи говорить не стала. Бередить спокойствие летней ночи тревожным расспросами не хотелось. Время у них еще будет, и раз уж Геральт не тревожился близостью каких-то бестий к его дому, то и ей нечего волноваться. Может, и правда то была всего лишь полевка или лошадь переняла от хозяйки волнение перед встречей.
Во дворе послышался перестук копыт и лошадиное ржание. Цири подумала поначалу, что это Кельпи, вырвавшись из стойла, начала куролесить — своенравности ее вороной было не занимать. Но уже через миг поняла, что голос у той лошадки другой.
— Ты ожидаешь еще гостей? — нахмурилась, размышляя, кому бы еще, кроме нее, могло вздуматься посреди ночи примчаться в Корво Бьянко.
«Йеннифэр?»
Перевернутый неосторожным движением кубок со звоном ударился о пол, разбрызгивая вокруг красные капли недопитого вина. Цири выбежала через черный ход на улицу, обогнула дом, оказавшись во дворе.
Чародейки там не было. Была испуганная брыкающая лошадь и ее всадник, сброшенный из седла и повалившийся наземь ей под копыта.
— Тише, девочка, тише, — Цири медленно пошла по кругу, не спуская глаз с повода, чтобы ухватить, как только выдастся возможность.

Лошадь настойчиво не давалась в руки, вихляла, брыкалась и всхрапывала — ей явно не нравилось происходящие. И все же, убежать ей не удалось: лошадь поймать — не двойной маятник с завязанными глазами пройти, а в этом-то деле Цири была мастерица. Извернувшись, обманом усыпив бдительность животины, она наконец-то ухватила повод и приготовилась усмирять брыкливую, но это не понадобилось: вмешался Геральт.
Цири так и не удалось освоить ведьмачьи знаки. Она знала, как нужно складывать пальцы для каждого из этих простеньких невербальных заклинаний, как концентрироваться и сосредотачивать нужное действие на объекте, но поначалу, еще в Каэр Морхене, она была отрезана от магии бурлящими в ней силами Старшей крови. Когда Йеннифэр помогла ей разобраться с чародейскими премудростями, научила черпать Силу из жил, ее время начали занимать более сложные заклинания. После она снова оказалась отрезанной от магии по собственной воле, а ведьмачьи знаки так и остались для нее тайной наукой.
— Спокойно, девочка, не шали, — погладив лошадь по загривку, она наскоро привязала повод к ближайшему заборчику. Та вряд ли куда-то могла бы уйти под действием Аксия, но через какое-то время, когда действие знака спадет, может попытаться сбежать, оставив гонца без средства передвижения.
Гонец, к слову, тоже вряд ли куда-то собирался в ближайшее время: уж очень вымучено он поднимался с земли и говорил с болезненной натугой в голосе. Цири, вместе с подоспевшим Варнавой-Базилем, помогла ему подняться, провела кратким взглядом исчезающих в дверном проеме мажордома и гонца, а потом обернулась к Геральту, скорчив обиженную мину.
— Ты еще спрашиваешь! — в голосе тоже звучала обида.

х   х   х   
Лошадей оседлали быстро. Кельпи была как шелковая — будто чувствовала, что дело серьезное для хозяйки, не капризничала, шла спокойно бок-о-бок с Геральтовой Плотвой, отставая всего-то на шаг-другой и разумно позволяя привычной к этой местности лошади вести.
— Гонец говорил о приюте… и об убийствах? — прокашлявшись, подала голос Цири, когда они выехали за ворота поместья. До того времени она молчала, пытаясь справиться с собственными мыслями и не выдавать излишнего волнения, не приставшего ведьмачке. — Что это приют? Он тут где-то неподалеку?
Кельпи нервно фыркнула, точно так, как по пути в Корво Бьянко. Цири подумалось, может тогда она что-то учуяла — запах крови, неразличимый человеческим нюхом, или страх, к которому животные более восприимчивы? Может, ей тогда стоило не спешить в теплые объятия, а свернуть, доверяя чутью верной вороной?

Когда они подъехали к приюту, Цири была удивлена: копошившиеся там стражники не только сразу признали Геральта и не стали задавать лишних вопросов о ней, но и с готовностью уступали ему повсюду и рассказывали все, что знали, будто присутствие старого ведьмака было для них делом обычным.
«А ведь говорил, что на зов княжеского двора не спешит!» — подумала она, про себя улыбнувшись: знала ведь, что как бы Геральт не пытался отстраниться от чужих проблем, и что бы он ни говорил о своем безразличии, сердце его никогда не позволяло ему оставаться в стороне от страданий других. А здесь, на землях приюта, соленый привкус страдания висел в воздухе извращенным туманом. Прохлада и свежесть июньской ночи полнились запахом смерти. На истоптанную сапогами траву оседала замутненная красным роса.
У рядов укрытых мешковиной тел Цири задержалась. Если бы не расплывшиеся по ткани темные пятна крови, их можно было бы принять за мешки картофеля, яблок или другого урожая, мирно уложенного кметами, — такие же бесформенные и неживые, будущая пища для червей. Немолодые, но зоркие ведьмачьи глаза Геральта могли разглядеть в неверном свете фонарей и факелов многое, недоступное человеческому глазу, ей же оставалось осматривать то, что более очевидно.
Помедлив, Цири присела рядом с ближайшим телом, по размеру походившим на взрослое, и отбросила край пыльного «савана», вгляделась в обманчиво умиротворенное лицо женщины, пожилой, лет пятидесяти, с сединой в волосах и сетью морщин, сглаженных посмертной маской. Раны на ее теле были хаотичными, но с ровными краями, такими, как оставляет железо. Ее искололи (или, может, изрубили) в спешке и оставили истекать кровью, захлебываясь собственной болью и страхом перед неминуемой смертью.
Цири поджала губы, вернув мешковину на место. Передвинулась к другому телу рядом. Пересилив себя, потянулась к ткани, укрывавшей малую кучку костей и мяса, бывшую когда-то ребенком. Как бы ей ни хотелось избежать этого зрелища, а узнать было нужно, умирали ли дети точно так же, как и взрослые.
Мальчику лет десяти позабыли закрыть глаза, когда укладывали рядом с другими жертвами, и теперь он невидящим взглядом всматривался в летнее звездное небо, будто пытался разглядеть среди звезд очертания дивных животных и волшебных вещей. Цири вздрогнула — ночной ветерок зимним морозом прошелся по спине под рубахой — и коснулась прохладных век ребенка.
Раны на его теле были, похоже, такими же, как и у женщины.
Цири, вздохнув, осторожно вернула мешковину на место. Остальные тела осматривать не стала. Следом за Геральтом прошла в дом, высматривая вокруг следы произошедшего. Что-то в этой ситуации казалось неправильным, и дело было не в пятнах крови на земле и не в рядах бездыханный тел, выложенных во дворе.
— Бруксы, Геральт? — она была удивлена и озадачена. — Оружие брукс — их когти и зубы, они не оставляют таких ровных ран на своих жертвах. Все, что я видела здесь, сотворили люди. Если только ты не нашел какие-то еще следы? — Она помешкала, раздумывая о том, что могло бы сподвигнуть людей совершить такое зверство. Вряд ли в приюте хранились какие-то ценности, которые смогли бы привлечь внимание бандитов, да и те наверняка не стали бы вырезать всех до единого. — Этот алтарь… — она кивнула на изувеченный знак поклонения неведомому божеству, — чей он? Если здесь проводили какие-то жуткие ритуалы, как говорят стражники, то, может, кто-то из местных, узнав, не обрадовался и решил взять дело в свои руки? Думаю, нам стоит поговорить для начала с покровительницей приюта и узнать, что ей об этом известно.
Цири не хотела спешить с выводами. Упомянутая влиятельная особа могла и знать, и не знать о происходившем здесь, могла быть не быть причастной к произошедшему здесь этой ночью. Человеческому страху и ненависти нет предела. Обозлившиеся обыватели не раз и не два, здесь и там брались за оружие в попытках защитить свои общины от того, чего не понимали и боялись. А виновные в кровавых мессах порой сами пытались замести грязные следы своих богомерзких действий, убирая всех тех, кому хоть что-то было известно.

Что ж, им и правда нечего было больше делать в этом приюте, омытом кровью невинных. Геральт с ней согласился, а Цири не стала дальше расспрашивать, о каких тварях, таящихся в недрах гор, он говорил. Хоть спросить и стоило, чтобы знать, что ее может ждать в таком, как еще недавно казалось, мирном и благодатном краю. Но сознание упорно отказывалось воспринимать еще один меткий и разрушительный удар по волшебной мозаике, сложенной ее воображением и нареченной сказочным Туссентом, ничего общего с настоящим княжеством не имеющей.
Она спросит. Но не здесь и не сейчас. Возможно, потом. Когда хоть немного поблекнут воспоминания об этой ночи, о едком запахе смерти и пыльных мешках на земле.
Из дома они вышли молча, не разговаривая друг с другом, и не обращая внимания на пытливые взгляды стражников. Те, кажется, ждали каких-то объяснений от мастера ведьмака и его спутницы, но ни Геральт, ни Цири не стали ничего объяснять. Ей уж, по крайней мере, пока что ничего не было понятно.
Кельпи нервно перебирала ногами, будто хотела сорваться в бег и побыстрее убраться из этого проклятого места. Забравшись в седло, Цири успокаивающе поглаживала кобылку по шее. Мчаться в ночи по малоизвестной местности сломя голову — не лучшая мысль.
Только когда они отъехали от приюта, Геральт наконец-то нарушил установившееся между ними молчание. Цири сперва показалось, что она ослышалась. Меценатка, ценительница искусства и брукса, бывшая покровительницей приюта, преспокойно проживала среди жителей Боклера.
Вероятно, на ее лице отобразилось все то недоверие и все те сомнения, взбурлившие в самых глубинах души и поднявшиеся на поверхность, потому что Геральт умолк, отвел взгляд и выглядел виновато, будто совершил что-то недостойное. И далее, неверно истолковав ее собственное ошарашенное выражение, начал оправдываться.
Цири знала его достаточно хорошо, чтобы понимать его философию и доверять его чутью. С ее сторон глупо было бы требовать от него ответа за последствия решения, принятого годы назад.
Она и не требовала. И не обвиняла ни в чем. Только была удивлена узнать, что здесь, рядом с Боклером, с ним приключилась такая ситуация, в которой он вынужден был решать, оставить ли в живых бруксу. И более того — принял положительное для бруксы решение.
— Я… — Цири все еще чувствовала себя обескураженной и полностью запутавшейся. — Ты поступил так, как считал правильным, — она вздохнула, сдерживая рвущуюся в быстрый бег Кельпи и вихрь собственных мыслей, закружившихся в голове. — Тебе не в чем себя винить… Но почему ты решил, что она жаждет мести? Может, она сама…
«Сошла с ума и убила своих воспитанников, а вместе с ними — и слуг?» — хотела возразить Цири, но еще не начав, поняла, в чем ошибка. Ни следов когтей, ни следов зубов они в приюте не нашли. Только колотые и резанные раны, оставленные железом.
— Ох, ты прав. Верно, так оно и было, — вздохнула в очередной раз, чувствуя, как ночной ветер забирается прохладными пальцами под рубашку, вызывая мелкую дрожь. — Но кто мог хотеть смерти детишкам? Или так сильно насолить ей, чтобы опуститься до их убийства? Местные, я полагаю, не в курсе о ее… хм… природе? — вопросов у нее не поубавилось. Им правда стоило посетить эту Ориану перед тем, как делать какие-то выводы. — Едем к ней. Она все еще живет в городе?

По дороге до Боклера они снова молчали. Все, что нужно для дела, было сказано и произнесено. Для всего остального — не место и не время.
Всего пару часов назад, подъезжая к Корво Бьянко, Цири даже представить себе не могла, чем обернется для нее это путешествие. Она ожидала радостного и спокойного времени в компании Геральта, шутливых разговоров, дележки ведьмачьим опытом, больше похожих на байки, чем на действительно произошедшие с ними обоими, историй.
Теперь же не радость и не спокойствие царили в ее душе. Не шутливые байки бередили ее ум. Жестокие смерти разрушили ее заблуждения о сказочном Туссенте. Здесь все было точно так же, как и во всех остальных уголках и мирах, где она побывала. Точно так же, а может и хуже.
Копыта ее Кельпи и Геральтовой Плотвы мерно отстукивали по выложенной камнем дороге, а Цири в каждом ударе собственного сердца слышала невысказанные сомнения: брукса, мирно живущая среди людей, пьющая кровь воспитанников из приюта, в прошлом помилованная волей гуманного ведьмака…
Тук-тук… Это невыносимо и отвратительно!
Тук-тук… Она ведь никого не убивала?
Тук-тук… Все равно — чудовище.
Тук-тук… Каждый заслуживает на второй шанс.
Тук-тук… Геральт ошибся. Тук-тук… Тук-тук… Тук-тук…
Невыносимый грохот крови в ушах заглушал стук копыт. Ночной ветерок, обдувавший взмокшую спину, вдруг показался совсем не ласковым, а кусаче холодным. Цири крепче сжала поводья — они подъезжали к Боклеру, а значит, были так близко к цели, которая разрешит, вероятно, ее сомнения.
Неугомонное сердце стихало и успокаивалось.
Цири следовала за Геральтом. По городу — все еще верхом. Далее, у ворот усадьбы пришлось спешиться и оставить Кельпи на попечение стражников. Кобыла неспокойно топталась и фыркала, будто не хотела оставаться одна, без хозяйки. Цири на прощанье успокаивающе погладила ее по шее. А потом почувствовала прикосновение Геральта к своему локтю и мелкую, едва ощутимую вибрацию своего ведьмачьего медальона, висевшего на поясе.
Тут же взглянула с осторожностью на встретившую их девочку, нахмурилась, поджала губы, пряча за их истончившейся линией невысказанный вопрос: «И она тоже… опасна? Чудовище?».
Во взгляде Геральта читался точно так же невысказанный ответ: «Решай сама».
Цири кивнула, будто бы согласилась, что ей придется принять решение, и пошла следом через калитку вглубь усадьбы. Жилище бруксы впечатляло своими размерами и убранством, но больше всего впечатлила хозяйка: красивая молодая женщина с аккуратно заплетенными рыжими волосами и глубокой печалью, затаившейся в глубине карих глаз…
«Значит, вот как выглядят… чудовища? Или нет?».
Брукса заговорила с ними. А потом Цири с удивлением отметила, что юный лютнист, чья голова до того момента покоилась на коленях хозяйки дома, поднялся и ушел. А ведь она совсем не заметила его присутствия, когда вместе с Геральтом вышла в богато обустроенный дворик. Все ее непростительно расточительное внимание было посвящено женщине. При других обстоятельствах эта ошибка могла стоить ей жизни. Могла, пожалуй, и сейчас, если их разговор пройдет в недружелюбном тоне.
— Тебе известно о том, что произошло в приюте?.. — худшего вопроса, вместо того, чтобы представиться, Цири не могла бы придумать, даже охмелев от пары пинт пива. Конечно же, брукса знала. Она говорила о горькой ночи, а потом — что они пришли обвинить ее. — Откуда тебе это известно? — снова выпалила она, не взвесив вопрос. Голос ее дрожал и ломался от подозрений и смутного ожидания того момента, когда ей все же самой придется решать. — Ты знаешь, кто это сделал? Там были люди, у них было оружие: мечи, ножи и топоры. Они резали и рубили… — перед глазами всплывали тела, укрытые мешковиной, следы крови повсюду… Цири сжала кулаки. Глупое сердце снова принялось стучать и выстукивать. — Ты знаешь, кто это мог сделать?

Когда брукса — госпожа Ориана — сморщила свой прекрасный носик, Цири тут же почувствовала себя растрепанной, запыленной, уставшей после долгой дороги путницей, которой совсем не место в этом храме искусств. Но хозяйка «Мандрагоры», конечно же, была недовольна не внешним видом своих гостей или, по крайней мере, не ставила его на первое место. И даже не «северными манерами», о которых сделала замечание.
Ей, судя по тому, что и как она говорила, в целом не нравился их с Геральтом поздний и незваный визит. И те невысказанные обвинения, которые они принесли с собой в своих мыслях, в своих едва ли неловких шагах по выложенному камнем дворику, в складках своих рубах, пропитанных запахом смерти тех, кто был ей дорог. Ее можно было понять — если она и правда страдала от боли утраты так, как хотела им показать, то их приход удваивал эту боль и печаль, как новый глубокий порез поверх едва ли схватившейся раны.
Ориана предложила им сесть, но Геральт остался стоять. А Цири помялась на месте в нерешительности, и потом все же села, осторожно, на самый краешек лавки. Она чувствовала, что должна хозяйке хоть какое-то извинение за свои резкие, зацепившие ту за живое вопросы. И пусть высказать извинение у нее не получалось, то хотя бы выполнить эту простую просьбу она могла.
Геральт же, казалось, был непреклонен и сочувствовать не пытался. Цири прекрасно знала, что и он может быть мягким и добросердечным, проникаться к чужой беде и несчастью, сопереживать и относиться с пониманием. Но в этой беседе с бруксой он оставался таким, каким его видело общество: хладнокровным мутантом, не имевшим никаких чувств.
Острые ноготки — или, может быть, когти? — врезались в дерево лавки, заскрежетали, а Цири едва удержала себя, чтобы не вспрыгнуть с места, не потянуться за рукоятью меча. Брукса злилась, но держала себя в руках. Значило ли это, что она всегда способна была себя контролировать? Значило ли это, что Геральт не ошибся, приняв то решение в прошлом?
Цири не знала.
Но обещание — или, скорее, угроза — утопить Боклер в крови вызвало зябкую дрожь во всем теле. Можно было не сомневаться, что хозяйка «Мандрагоры» способна выполнить обещанное. Подтверждение тому звучало в скрежете ее ноготков по дереву, пылало во взгляде ее прищуренных глаз. Счастливо спящему городу грозило большое несчастье. Если только ведьмак и ведьмачка не выполнят свою работу — не отыщут чудовище, погубившее стольких невинных.
— Мы тебя поняли, — кивнула Цири. — Пойдем, Геральт, у нас есть дело.
Ориана ошибалась. Сердце Геральта было совершенно точно не каменным.
Из дворика они вышли той же дорогой, что и пришли. По пути Цири краем глаза заметила в одном из альковов юношу, ранее почивавшего на коленях у хозяйки дома, и ту самую девочка, что встречала их у входа. У этой на коленях покоилась лютня, и она дергала струны, негармонично бренча, и по-детски задорно хихикала, а молодой музыкант, бормоча какие-то шутки, старательно возвращал ее локоток и запястье в правильное положение.
— Не думала, — заговорила Цири уже почти у самых ворот, — что твой выбор мог быть таким сложным. Она так похожа на человека… Ее совсем не отличить. По сути, она и есть человек. Потому что… потому что в чем разница между человеком и чудовищем, Геральт?
У нее был свой ответ на этот вопрос: чудовище убивает детей, человек о детях заботится. Какой ценой — другой вопрос. Зачем — тоже. Новый круг вопросов о том, кто перед тобой — чудовище или человек. Все просто, и одновременно так сложно.
— Ты ей веришь? Не хотела ли она нас обмануть и послать по ложному следу?
О, она могла. И это было бы очень хитро с ее стороны: пообещать им учинить кровавую бойню в городе, послать их в погоню за выдуманным чужестранцем, а самой взяться вершить свою собственную справедливость над тем, кого ведьмак и ведьмачка, возможно, не смогут привлечь к ответственности. Но Цири хотелось верить, что Ориана была с ними искренней. Очень хотелось верить, что в своей оценке она не ошиблась, как не ошибся когда-то Геральт.
За воротами их ждали лошади. Плотва посматривала на мир с флегматичностью старого циника, Кельпи нетерпеливо топталась на месте.
— В любом случае, у нас нет других зацепок, правда? — Цири решительно забралась в седло. — Поедем искать этого таинственного человека. Начнем, пожалуй, с постоялых дворов, где он мог бы остановиться. Что скажешь о «Фазанерии»? Или лучше приглядеться к чему-то попроще?

Цири оставалось только согласно кивнуть. Она доверяла чутью Геральта и не собиралась перечить. Ее же собственное чутье разбивалось в пух и прах о теплый взгляд карих глаз бруксы, все еще не покидавший ее воспоминаний.
Разум ее говорил о том, что полностью доверять хозяйке «Мандрагоры» было бы глупостью, но сердце твердило, что та нежность, грусть, скорбь и даже ненависть, что теплились в ее взгляде и сквозили в каждом движении, были чувствами настоящими, истинными. Чувствами, которые пережил бы на ее месте любой человек.
Могли ли они с Геральтом ошибиться? Время покажет.
А пока, как и было решено, ведьмак и ведьмачка отправились в лучший трактир Боклера. Надежды отыскать там того самого чужестранца было мало, но с чего-то нужно было начинать. И «Фазанерия» действительно была местом, которое мало кто из приезжих готов был упустить из своего внимания.
Ночной город простирался перед ними во всей своей красе. Выложенная истертыми камнями мостовая бросала в окружающую тишину гулкое эхо в такт шагу их лошадей. Яркие уличные фонари не оставляли на их пути почти ни единого уголка тьмы даже посреди глубокой ночи. Только длинные тени тянулись за двумя всадниками, приплясывая в вычурном танце и тут же удирая, как только рядом появлялся новый источник света.
И все же, окружающая красота и спокойствие не могли спасти от тяжких размышлений, от воспоминания о покрытой бурыми пятнами мешковине. Цири глубоко сожалела, что впервые восхищенно проехаться по прелестным улочкам Боклера ей довелось в ту самую ночь, что обернулась жестокой смертью для жителей того приюта, стала для них последней. В горькую и печальную ночь.
Она молчаливо и покорно следовала за Геральтом. У трактира их поприветствовали так, будто они были здесь желанными гостями, даже завсегдатаями. Старого ведьмака тут точно знали и уважали.
«Удивительно, — думала Цири, — как радостно люди встречают его. Верно, не перевелись еще в мире человеческая благодарность и простое добродушие».
Корчмаря она слушала вполуха. Геральт задавал все необходимые вопросы, и ей мешаться в разговор не было смысла. Вместо этого она рассматривала наполненный посетителями зал. Ее внимание привлек человек у дальней стены. Он будто тоже кого-то высматривал, и как только их взгляды на мгновение пересеклись, Цири почувствовала, что ее медальон дрогнул.
— Ты видел, Геральт? — спросила она так тихо, что вопрос наверняка мог затеряться в гуле человеческих голосов, которым полнилась «Фазанерия».
Попыталась привлечь его внимание, зацепив за плечо, но только впустую махнула рукой в воздухе, так как не спускала глаз с незнакомца у стены. Тот уже вставал с места, вероятно, собираясь уйти. Не дожидаясь ответа от Геральта, Цири направилась в его сторону, чтобы перехватить и расспросить. И тут же с кем-то столкнулась.
— Прошу прощения, сударыня, — извинился мужчина в скромной одежде слуги.
— Ничего… Простите и вы. Позвольте пройти…
Цири перевела на него взгляд всего на миг, но когда снова глянула в другой конец зала, заинтересовавшего ее незнакомца не увидела. Она растеряно всматривалась в лица других посетителей в попытке снова его отыскать. Но теперь его не было. Будто испарился за то краткое время, на которое она отвлекалась. Тот же мужчина, что ее толкнул, пошел дальше. А потом Цири услышала, как кто-то говорит у нее за спиной:
— Ведьмак Геральт, полагаю? Мой господин хотел бы с вами встретиться.

Отредактировано Цири (25.08.20 22:26)

Привкус разочарования горечью оседал на языке. Цири поверить не могла, что достаточно было отвлечься всего на краткий миг, чтобы потерять из виду того таинственного незнакомца. Может, виной тому был шум и гам, царящий в переполненной посетителями «Фазанерии». А может — то, что вызвало дрожь ее медальона. Верить же в то, что человек этот ей всего-навсего примерещился, она не хотела.
Поглазев еще немного по сторонам, она нехотя вернулась обратно к Геральту, который как раз знакомился с посланцем какого-то таинственного господина, назвавшегося Бартомиу Леграном.
«Надо же! Рыцарь Кроличьей лапки! Прозвища у них здесь — что надо».
Она рассеяно улыбнулась своим мыслям и кивнула Леграну, давая понять, что настроена дружелюбно. В отличие от Геральта, который по своей привычке на людях пытался сказаться неприветливым, черствым и бессердечным, каковым ведьмаков и считали. Не хватало им только ввязаться в драку в людном месте. Или хуже того — невежливо и грубо отказавшись от предложения, получить заслуженную «благодарность» в виде засады из пары-тройки громил или какой-то другой пакости.
К счастью, Геральт не был уж совсем твердо настроен послать Леграна вместе с его господином к бесам. Пока они шли следом за рыцарем во двор, Цири услышала тихий шепот Геральта — «видел» — и поняла, что она говорит о том самом слишком быстро скрывшемся незнакомце. А значит, он ей все же не примерещился.
На улице их уже ждали лошади. Кажется, Легран был уверен в своем красноречии и позаботился о том, чтобы не задерживаться ни мгновением дольше. Он подал Цири руку, и она поначалу озадаченно на него уставилась. И только потом поняла: он хочет помочь ей взобраться в седло. Уже лет сто, как ей никто с этим делом не помогал, и Цири сама не могла понять, то ли ей приятно, то ли странно.
— Спасибо, — оказавшись в седле, поблагодарила она рыцаря. — Меня зовут Цири. Показывайте дорогу.
Тот кивнул, взобрался на свою лошадь и поехал впереди. Когда они выехали из города и оказались на просторной дороге, лошади пошли быстрее. Легран, казалось, и правда боялся замерзнуть, если не поторопится. Тем не менее Цири придержала Кэльпи, давая знак Геральту, приблизилась к нему и обе кобылы пошли бок о бок так близко, что всадники едва не коснались коленями.
— Что это было? — тихо спросила она, поглядывая на маячающую впереди спину Леграна. — Там, в «Фазанерии». И что у тебя с этим рыцарем? Ты его знаешь?
— Господа! — невовремя обернувшись и приметив их хитрость, рыцарь придержал свою лошадь, та затанцевала посреди дороги. — Отстаете!
— Уже догоняем, — раздосадовано сообщила Цири, понукая Кэльпи. — Далеко еще?
— Почти приехали. Сворачиваем вот здесь, — он махнул рукой в сторону поросшей травой тропы, когда-то, вероятно, бывшей дорогой.
Подъехав, Цири с сомнением оглядела их будущий путь, ведущий сквозь заросли к темной громаде далекой усадьбы, едва проглядывающей среди листвы.
— Ваш господин не очень хорошо приглядывает за своими владениями.
— Это не владения моего господина, — ухмыльнулся рыцарь в ответ. — Едем же, — и смело свернул на тропу.

Отредактировано Цири (30.08.20 14:54)

Ветки кустов, обступивших узкую, хилую тропку плотной стеной, так и норовили ухватить за одежду или оставить на коже царапину. Цири прикрывала лицо рукой и взволнованно поглядывала на Кэльпи — как там ее вороная справляется с чешущими ей бока ветвями?
Кобыла шла на удивление спокойно, только стригла ушами, будто к чему-то прислушивалась. Цири ласково потрепала ее по шее. Ее и саму не настораживала вся эта таинственность. Будь у хозяина рыцаря Кроличьей лапки чистые намерения, он бы выбрал место менее заброшенное и менее удаленное от города.
Незавершенный разговор с Геральтом тоже давил на голову. Загадочный незнакомец, исчезнувший в мгновение ока, мог оказаться кем угодно — даже тем самым человеком, которого они в «Фазанерии» пытались найти. И если это был он, то ведьмак и ведьмачка в таком случае потерпели серьезную неудачу: их единственный подозреваемый понял, что его ищут, и теперь мог навсегда скрыться в любом направлении, пока они вынуждены были отправиться на эту встречу.
Тропа тем временем расширилась, заросли отступили, и трое всадников выехали на что-то уже более мене подходящее на дорогу, с которой четко просматривалась освещенная лунным светом усадьба. Легран принялся отвечать на вопросы Геральта, а Цири внимательно приглядывалась к имению, которое когда-то, по словам их провожатого, было великим. Сейчас же вызывало в сердце щемящую жалость при виде охватившего его запустения.
— Сангреаль? — переспросила она.
Название было незнакомым, но очевидно касалось какого-то весьма дорогого сорта вина, известного и Леграну, и Геральту. Впрочем, ответ она не получила — вопрос ее утонул в цокоте лошадиных копыт по неровным камням мощеной дороги, встретившей всадников за границей покосившейся ограды. Их путешествие почти достигло своей цели.
Ночной мрак и милостивый серебристый свет луны скрадывали следы одичалости, придавая и двору, и усадьбе налет потусторонности. Будто это место стало обителью призраков прошлого, не желавших покидать мир живых.
Цири ловко спрыгнула с лошади, попутно прикоснувшись к своему медальону — не дрожит ли? Согретый рукой металл, казалось, едва уловимо вибрировал, но настолько слабо, что это могло ей всего лишь показаться.
Старик, по зову рыцаря показавшийся на пороге усадьбы, призраком не был: он двигался и говорил как настоящий, живой человек, от него не исходила зловещая аура смерти. Но нечто призрачное таилось в его словах и в его взгляде, какая-то грусть и сожаление по ушедшему прошлому.
Он назвался ле Маршаном, и поместье это носило его фамилию. И хоть Легран ранее сообщил, что эти земли не принадлежат его господину, из слов старика было понятно, что когда-то принадлежали. Что же случилось — это, возможно, предстояло узнать.
— Прошу, господин ле Маршан, не стесняйтесь, — ответила Цири ясно и звонко, будто своим голосом хотела разрушить сонное очарование этого места. — Страшных историй я не боюсь. Мы с Геральтом, можно сказать, коллеги. Но вместо историй поведайте нам лучше, зачем пригласили сюда. Когда нас отыскал ваш слуга, — взгляд ее скользнул к Леграну, скромно отошедшему к краю дворика, под прикрытие одичавших виноградных лоз, — мы занимались кое-каким важным делом, которое потерпит теперь значительную задержку из-за этого… маленького детура.

Почти все старики, с которыми Цири доводилось вести беседы, обожали начинать свой рассказ настолько издалека, что впору было удивляться, какая существует связь между вопросом и ответом. К тому же, временами они значительно отходили от темы разговора, начиная разглагольствовать о чем-то постороннем, навеянном воспоминаниями, и с трудом возвращались в необходимое русло.
Не был исключением и Анри ле Маршан.
Хоть Цири и просила его поскорее сообщить, зачем он пригласил ее и Геральта в эту обитель призраков прошлого, он начал свою речь с рассказа о том, каким это имение было в лучшие годы своего процветания. Она была недовольна тем, что ее просьбой пренебрегли, но слушала молча и не перебивала. Пожалуй, в Каэр Морхене этому не учили, но наверняка каждому ведьмаку известно, что умение слушать и задавать правильные вопросы вовремя было не мене важным, чем способность различить след лешего среди палой листвы.
Все наконец-то прояснилось, когда со старческих губ сорвались жалобные обвинения: в запустении своего родового гнезда он винил хозяйку «Мандрагоры». Тяжело было поверить, что та ласковая и печальная женщина, с легкой непринужденностью очаровавшая Цири, могла поступить подобным бесчестным образом.
«Брукса, не женщина, — напомнила она себе. — К тому же прожившая с тех пор много десятков лет».
Не ей было судить, достойно ли повела себя Ориана в прошлом, да и как действовала сейчас. Не она была их с Геральтом целью. Лишь одно происшествие и один проступок имели сейчас значение: гибель всех жителей загородного приюта. И вина за это деяние лежала никак не на падком ко вкусу детской крови вампире.
— Так это вы? — если бы Цири могла, испепелила бы рыцаря Кроличьей Лапки взглядом. — Вы это сделали? Убили невинных, потому что они якобы одурманены?
В голосе ее звучала ядовитая горечь. Геральт казался ей слишком спокойным, непростительно безразличным в ситуации, требовавшей быстрых решений. Но Цири с трудом верила в то, что он, ни мгновения не сомневаясь, примет сторону ле Маршана и его слуги-детоубийцы.
— Беда, которая обрушится на Боклер? — насмешливо повторяя слова старика, спросила она. — Разве не беда, когда гибнут в ни в чем не повинные дети? Не беда, когда призраки прошлой обиды столь сильно сдавливают человеческое сердце, что мысли о мести не отпускают его спустя десятки лет?
Ле Маршан смотрел на нее как на умалишенную. Он, казалось, не понимал, как после всего им рассказанного она могла встать на сторону бруксы.
— Уезжайте, немедленно, — ее решение было категоричным. — Как можно скорее. И забудьте о прошлом. Лично на ваших руках пока еще нет чужой крови. Вы виноваты только в том, что позволили мстительности затмить ваш разум. А вот вы… — она обвинительно указала пальцем на Леграна. — Вы ответите за свои действия. Геральт, мы ведь сможем проводить господина рыцаря к начальнику городской стражи, где он признается в содеянном?
— А как же моя Жози? — испуганно и растерянно пробормотал старик.
Слова его утонули в гулком эхе от голоса его слуги.
— Я так не думаю! — он покосился на своего господина, будто искал поддержки. — Я всего лишь выполнял приказ. Я освобожден от ответственности!
Казалось, он и сам не верил в то, что говорил. Просто тянул время, и через мгновение Цири поняла, зачем: Легран отодвигался в сторону своего коня. Он собирался заговорить им зубы и сбежать. А она не собиралась ему это позволить.
Она резко свистнула, и Кэльпи тут же взвилась на дыбы, пронзительно заржав. Конь рыцаря испуганно шарахнулся прочь, но Леграну удалось ухватить его за узду, забраться в седло и тут же рвануть прочь из двора.
— Геральт, уйдет ведь, уйдет! — выкрикнула Цири, подскочив к Кэльпи.