Радомир не хотел отправляться в Бан Глеан. Волчья сущность, нераздельно связанная с сущностью человеческой, не жаловала больших городов и тяготилась многоголосицей да обилием запахов. Зверю было проще в лесу али где-нибудь на отшибе в заброшенной деревеньке, однако, несмотря ни на что, охотник привел возлюбленную именно сюда, минуя несколько сел да, в том числе, назначенное для встречи Ровище. Так было проще, сытнее, удобнее. «В городе и потеряться недолго, а в деревне всегда будешь у всех на виду», - так рассуждал волколак, бредя по размытым дождями дорогам, и также думал теперь, переходя от лотка к лотку да прицениваясь к тому, что предлагали местные торгаши.
Не то, чтобы они с Рыской в чем-либо нуждались, однако, отказываться от возможности пополнить припасы не стоило. Да и девица после обращения, признаться, совсем одолела, грезя то огородом собственным, то треклятой скотиной. Боролся Бирон с кметкой, твердил раз от раз от разу, что не жить козе рядом с волками, но да куда там? – Не слушала его Вольская, и не слушать не хотела, уверяя, будто коли козленком козочку взять, то и дурного не выйдет. Так и пришлось охотнику примириться да плюнуть, рукой махнув на причуды. «Пройдет еще у тебя», - пространно заметил он, - «перебесишься да примиришься. Это сейчас тебе кажется, что ты человек, да, пройдет пол годика, и перекажется. Может быть. Коли сложится. А нет, так и будешь, как я, по свету мытариться да терзаться мыслями всякими».
Думал Радомир о родном доме да Белом Яре, и, хоть и много воды утекло с тех пор, а все равно стремился вернуться да воображал, как распахивает родные двери да обнимает младших. До встречи с Рыской мыслилось ему, что дело это пустое, что ежели и удастся вернуться, то закончится все кровавой бойней в первую же ночь полнолунную, а теперь вот взвилась в сердце надежда глупая да опасная. Поверил мужчина, что сможет Зверя в себе сдержать, да не погубит близких. Подумал, будто и службу сослужит родителю, да порадует матушку. Представлял порой и Любаву счастливую, и Бронислава украдкой ухмыляющегося, и Ярополка разгневанного. Знал, станет для старшего среди младших ударом его появление, и так сердце тому радовалось, что нет-нет да и размышлял Бирон, не повернуть ли ему назад да не забрать ли Рысью с собой, в жизнь сытую да довольную. Казалось охотнику, что пойдут Вольской меха собольи да тяжелые медные обручи. Одно только и останавливало – помнил оборотень, что должно Рыске с родителем встретиться, и что сам он давно уж лежит в землице сырой. «А такие, как водится, не воскресают уже. Так и не скроешь, что сделался чудищем. Кметы от страху на вилы поднимут да по всему селу клочки разметают».
С такими мыслями в голове Радомир и следовал прочь от отчего дома, забирая все дальше и дальше в сторону гор, а от них уже по тракту к портовым городам и селениям. Следовал да все озирался, принюхивался да прислушивался, страшась за Вольскую, что Зверя своего не боялась. Помнил Бирон себя в ее годы, а потому и переживал, не зная наверняка, чем помощь его обернется. Но добрались мирно, да также мирно в городе и устроились. Кметка в доме сидеть никогда не любила, а потому, не желая ее с собой брать на площадь базарную, охотник пораньше поднялся на ноги да тихонько с постоялого двора выскользнул. Думал, быстро оборотится, а вышло так, что застрял, втянувшись в беседы людские да торги за лишний медяк. Словом, когда Зверя чужого почувствовал волколак, рассудил, что Рыска это его отыскала. Знакомый был запах, родной, приятный. Кабы чужак какой за спиной оказался, встрепенулся бы Радомир, оскалил бы зубы, вздыбил бы жесткую шерсть, а так лениво «хвостом вильнул» да и продолжил дело свое, покуда голос не заслышал мужицкий. Тут уж и обернулся, улыбаясь приветливо.
- Если бы, - так посетовал, принимая из рук торгаша набитый кошель, да отходя от лавчонки в сторону, - обнищал Бан Глеан. Люди стали жадные да наглые, как один. Шкуру лисью продал, считай, за бесценок. В Новиграде состояние бы стоила целое, а здесь – на вот тебе грошик да перебейся, а не хошь – так пушнины в округе много, да охотников каждый третий. Тьфу ты, курва!
Выругавшись сплюнул Радомир себе под ноги да, хлопнув Майнхарда по плечу по-дружески, прочь с базара направился.
- Ты-то здесь какими судьбами? – так вопросил, обходя толпу баб галдящих, - Один? Али с Льеной? Я, кстати, кое-что сказать тебе должен… Остановился я на дворе постоялом, но не один. Волчица со мной. Совсем еще молодая. Белая. Приметишь-почуешь – не суетись напрасно. Коли в корчме она, так скоро и познакомитесь.
На том и прервался Бирон, дав понять, что не куда-то знакомца ведет, а прямиком в трактир местный.

Отредактировано Януш (15.12.20 14:39)

Тяжестью вопрос Радомира отозвался. Не нужно было провидцем быть, чтобы заметить, как погрустнел Майнхард, да как тень скорби лицо его омрачила. «Курва…» - выругался охотник мысленно, отвернулся в сторону, сделав вид, будто не ощутил перемены разительной, уставился на один из лотков с показным интересом, - «захочешь рассказать – сам расскажешь, а нет, так, стало быть, и не больно надо. Мало ли для горя поводов может быть во времена беспокойные».
- Один значит, - так протянул мужчина, внимание возвращая да головой покачивая непроизвольно, - жаль, что с Льенкой не встретиться. Давно уже не видали друг друга. Но хоть жива, и то хорошо.
На том и прервался Бирон. Не знал он, как друга старого успокоить, да как поддержать. Одно дело было о волчице как о знакомице рассуждать, и совсем другое – всем сердцем ее любить да мечтать в жены взять. Непокорная она была, свободолюбивая, да все бежала за местью. «Поди и в этот раз за ней унеслась…»
Вспомнил охотник, как познакомился с Красной, подбородок потер задумчиво, не зная, стоит ли поделиться догадкой внезапной, но рассудил, что не стоит овчинка выделки. «Дрянное дело затеяла. Ничего путного из него не получится. Влезешь – сгинешь, а того ни я себе не прощу, ни Льена. Нет уж… Ходи в неведении. Да и много ли я рассказать могу?» Фыркнул Радомир, отгоняя мысли незваные, да остановился, думая, куда отвести друга старого, раз уж до разговоров личных дошли.
- Я бы тебе сейчас трактир предложил, - так волколак начал, варианты в голове прокручивая, - там у меня снятая комната, да вот только не я один в ней живу, а где теперь Рыска, поди разбери. Может, в корчме и осталась, а может, вон, на базар отправилась за покупками. Ее дома держать, что ветер в силках. Тайн у меня от нее, признаться, немного, но, раз местечко нужно непременно тихое, то стоит где-нибудь здесь поискать. Знаю я избу одну на отшибе. В ней какой уж день никого. Соседи говорят, хозяева уехали в пригород. За пару монет можно будет остановиться на час-другой. Правда, не с нашими лицами, но уж как-нибудь уболтаем. А нет, так назад воротимся. Хотя…
Нахмурился Бирон, щетину поскреб да и свернул на узкую улочку, уходящую прочь от базарной площади.
- Есть идея получше. Не один трактир в городе. Другой сыщем, да подешевле. Там уж нас никто тревожить не станет. Посидим, выпьем, а там и решим, как быть. Коли решишь задержаться, в комнате и останешься. Да не смотри на меня так – есть, чем за постой заплатить. Мы теперь не в одну, а в две пасти охотимся.
Рассмеялся мужчина да, белье, на веревке висящее, отодвинув, дальше по улице устремился. Нравилось ему про Рыску рассказывать, а настроение все равно не дурным оставалось, несмотря на печальные вести. Как не крути, привык Радомир расставаться с Льеной, и никогда не обещали они друг другу, что снова свидятся. Так уж оно выходило – пересекались дороги, да и вновь бежали в разные стороны. Признаться, думал оборотень, будто так оно единственно правильно, да Рысь по-другому жить научила, пригладила шерсть на загривке заботливо.
- Заходи, да здесь обожди, - произнес охотник, стоило им с Майнхардом до корчмы упомянутой добрести, - я мигом.
Помнил сынок баронский порядки любимой Родины. Умел и с людьми разговаривать. Не терпели здесь мягкотелости, не прощали любезностей. Без словца крепкого ни одно дело не делалось, а уж сговориться о чем и вовсе не выходило. Ну… Слово за слово, стребовал Бирон комнату для себя и гостя заезжего, головой качнул, предлагая Менно следом отправиться, а там уж и внутрь войти пригласил.
Тесная, конечно, была комнатушка, с одной кроватью; зато возле окна стол имелся, а рядом с ним табурет да лавка. Предоставив старшему выбор, устроился Радомир на лавке, положил на столешницу руки, уперся подбородком в замок из пальцев.
- Ну, рассказывай, что за дело, - так припечатал, не желая вокруг да около темы ходить, - время у нас с тобой есть. Место тихое. Пиво с закусками нам сейчас принесут. Не серчай, что тебя не стал спрашивать, а на собственный вкус подобрал.
На том и затих охотник, приготовился слушать историю долгую, да, правда, и пары минут не прошло, как прервался да к двери за пивом метнулся. Впрочем, недолгое то было дело, кружки на стол поставить да закуски сунуть под нос другу вновь обретенному.

Отредактировано Януш (02.01.21 21:56)

- Моего отца? – Радомир так и замер возле стола, не зная, чего и думать. Помнил он, уходя, что не было в Белом Яру никакого горя, - «А ну как теперь случилось? А ну как не просто так мы на ярмарке Бронислава с Войцеком встретили?»
Закололо в груди предательски. Заходили желваки на щеках. Нахмурился охотник, готовясь тяжелую весть принять, пиво от себя отодвинул.
- Так что там с моим отцом? – коротко поинтересовался, сухо, вид делая, будто не трогает его Бирон-старший да оставленное за спиной прошлое, - Неужто помер? А, ежели и так, то ты-то откуда знаешь? Не на тракте село стоит. Просто так никто туда и не ездит. Не Большеягодник, чай.
Усмехнулся оборотень, горечь, наружу рвущуюся, стремясь внутри удержать; руки скрестил на груди; взгляд тяжелый вперил в своего собеседника, желая стойко удар принять, а Майнхард возьми да поведи разговор в сторону совершенно иную, точно не новость пришел сообщить тяжелую, а в прошлые деньки воротиться.
- Ну, помню, - откликнулся Радомир, силясь понять, что, как да к чему, - было, кажется, дело. Не помню только, с какого ляда я тогда разговор завел. Может, принял на грудь больше, чем полагалось. Да какое уж дело теперь? – Я с тех пор много чего сказать-то успел. К чему ты об этом, Майнхард. Коли есть чего сообщить, так ты говори уже – не тяни из меня жилы, а коли нет, так и чего ради такая таинственность?
Расслабился охотник, рассудил, что приятель старый просто тень на плетень навел да из мухи страховидлу целую раздул, притянул к себе кружку с пивом, сделал глоток большой, да едва и не подавился им, сплевывая жидкость горькую обратно в посудину.
- Что?! – так переспросил, ушам собственным не желая верить, - Как не родной?! Курва! Ты… Что???!!!
Бирон было поднялся, думая Менно встряхнуть за грудки, чтобы не нес тот всякую околесицу, да так на лавку и плюхнулся, приникая губами к кружке и тогда лишь дар речи снова обрел, когда опустела оная больше, чем на половину.
- Отец значит… - глухо протянул волколак, отчаянно, не зная, как реагировать на новость такую внезапную, - Я уж думал, что ты мне весть привез страшную, что занесло тебя в Белый Яр, когда там панихиду служили, а оказалось вон как…
Вздохнул волколак, провел ладонью по волосам, пропустив между пальцами тяжелые смоляные пряди. Посмотрел на них отрешенно. Были оные черными, точно вороново крыло. Совсем как у Радомира-старшего. Поговаривали в округе, что и нравом сын пошел в своего отца. Оттого и не верилось, будто не Бирон отец, а этот вот рыцарь, совсем незнакомый. Подумал вдруг оборотень, что и знать ничего не знает про Майнхарда. Опечалился. Засомневался. Прищурился. Голову уронил на кулак подставленный.
- Ну и как же так вышло? – сухо поинтересовался Радомир, коротко, злобу скрытую затаив, с неверием смешанную, - Как так вышло, что я тридцать лет почти отцом своим человека другого считал? Как вышло так, что ты в селе том не появился ни разу? Как? Как, я тебя спрашиваю? А еще спрошу, какого ляда ты нынче об этом вспомнил? Льенки лишился, решил меня удержать, да ничего лучше и не придумал? – Нет… Не так ты прост, старый черт! Что-то другое здесь – нутром чую! И на лжеца не похож ты, больно уж мнешься искренне. И подлецом назвать язык у меня не ворочается. Так рассказывай, Менно, рассказывай! Все рассказывай! Рассказывай, как оно так получилось, а заодно еще и о себе рассказать не забудь чего интересного. Я по глупости собственной тридцать лет себя баронским сыном считаю, да думаю, как домой вернуться, а тут, оказывается, что и не к чему мне возвращаться! Говори, Майнхард, как есть говори! И молись всем Богам, чтобы рассказ твой вышел складный да вероятный, иначе прикончу я тебя прямо здесь и не посмотрю, что люди вокруг да город!
Вдохнул Радомир глубоко да и затихнуть себя заставил. Взгляд только и продолжил яростью полыхать неприкрытой. Казалось, слово одно неверное, и правда кинется Зверь Кровавый на своего собрата, что тайну страшную вдруг рассказать решил.

Внимательно Радомир слушал Майнхарда. Тихо сидел, неподвижно, точно любое движение неосторожное откровенность могло спугнуть да все дело испортить. Время от времени даже дышать забывал, а как закончил бывший рыцарь рассказ невеселый, так из-за стола поднялся да, вздохнув тяжело, к окну отошел, не желая в глаза собрату смотреть да чувства свои выдавать.
Тяжело охотнику было, горестно. Долгие годы жил он с мечтой однажды Зверя своего покорить да домой воротиться, а теперь желания эти пришлось вырывать из груди, оставляя раны кровавые. «Не судьба… Как есть не судьба… Может быть, и не зря все тогда случилось… Жаль только, что я не помер. Был бы конец бесславный да справедливый. А теперь… Теперь мне что делать? Чем пустоту занимать?»
Снова Бирон вздохнул да и за стол воротился, к кружке полупустой приникая губами. Схлынула ярость, улегся гнев, и остались в сердце одна лишь тоска да печаль отравляющая, точно жив был да помер снова. «Как тогда. Совсем как тогда. Не так уж сильно и изменился я с похода того окаянного. Все мне чудилось, что другой совсем стал, а вон как вышло».
Кружка опустела, стукнула дном о столешницу. Радомир наклонился к бочонку и снова себе налил, намереваясь в пиве утопить все переживания да мысли здравые. Спроси его кто сейчас, чего ему хочется, ответил бы волколак, что ярости хочется первозданной, бойни кровавой да голода нечеловечьего, но да где все это теперь взять? Знай себе сиди да думай о том, что услышал.
Поднял охотник глаза на Майнхарда, вгляделся в черты его, пытаясь представить, каким он был тридцать лет назад, да как смотрелся рядом с молоденькой матушкой. Выходило, что славно. Помнил Бирон, как нежно мужчина о Льенке заботился, да как внимательно относился к просьбам ее и желаниям. «Стало быть, и с матерью также было. Отчего бы и не влюбиться? Сердце юное склонно к чувствам подобным… А еще склонно к глупостям всяким да к ошибкам непоправимым». Фыркнул оборотень, качнул головой коротко да вздохнул тяжело.
- Не мне вас винить, - изрек он наконец, - я и сам не безгрешен, а раз так, то и не мне судить, что там было, да прошлое мерить мерками настоящего. Встретились, значит, встретились. Значит, нужно так было Высшим Силам али еще кому. Что теперь говорить да сетовать? Не ожидал я подобной новости. Шутил порой над собой, но и помыслить не мог, что шутка моя однажды правдой окажется. Когда Рыска, вон, о своем отце говорила, думал, как же так выйти могло, а получается, что и сам я не дворянчик какой, а так… подкидыш приемный. Знай барон Бирон о том, сразу бы меня прогнал со двора, рассудив, что не принесет кровь паршивая ему счастья. Может быть, и убил бы даже, так что оно и к лучшему. Не знает и знать ему не за чем. Как и мне возвращаться… Нечего раны чужипе тревожить да беспокоить напрасно. Сгинул я в пасти Зверя Кровавого – что есть уж, то есть. Прав ты, не ходить Волку людскими тропами и не жить жизнью обыкновенной. Давно мне пора признать: не человек я больше, а чудище. Нет никакого меня да его, есть только то, что от нас обоих осталось.
Прервался Радомир, сделал пару глотков пива пенного, да вновь кружку на стол поставил, решив в этот раз в глаза посмотреть собеседнику да попытаться открывшийся факт принять. Странно это было, конечно, жить, жить, да и отца сыскать настоящего. Не верилось в то охотнику, что-то внутри противилось яростно, а все равно легко истина неприглядная в голове улеглась. Сложилось многое да наконец прояснилось. Вспомнил Бирон, как мать его избегала да как поджимала губы, когда отец восхвалял успехи его али разговор заводил о будущем. О том подумал, что и могила, наверняка, материнской была идеей. Скривился, рыкнул коротко раздраженно да вновь на Майнхарда посмотрел.
- Мне теперь время нужно, - так произнес охотник, сердце скрепя да буйство чувств уняв, - не день и не два. Может, пяток, али неделя даже. Ты будь рядом и не сбегай никуда. С Рыской тебя познакомлю, а там уже видно будет. Пока, коли хочешь знать, скажу, что зла на тебя не держу и что не виню за прошлое. На то оно и прошлое. Да и не мое даже. Что же до меня… до нас, то я сейчас не готов к ответу. Нужно мне все осмыслить да с новостью этой ночь провести хотя бы. Может, все и уляжется. Не враг ты мне, Майнхард, и стычек каких у нас с тобой не случалось, а что чужой совсем, так то не беда. С Рыской, вон, мы тоже когда-то чужими были, а теперь одной крови волчьей. Рыска – детеныш мой, можно сказать. Сам я ее обратил, когда выбора не осталось другого.
Договорил Радомир да и затих, тарелку с закусками к себе пододвинув. Цапнул мяса кусок, понюхал и в рот отравил, прикидывая в голове, что же скажет ему отец обретенный по поводу девицы.

Януш кивнул, отправляя в рот очередной кусок мяса да хрустнув соленым огурчиком.
- Верно, - сухо проговорил он, - как ты спросил, так оно все и было. Хотел спасти да ничего толковее не придумал. Короткая это история и, с какой стороны не глянь, все равно выходит паршивая. В декабре еще все началось. Понесло кметов в путь-дорогу в полнолунную пору. Не помню уже сейчас, что там было: толи колесо у телеги сломалось, толи просто в снегу завязла она, да и неважно уже. Важно то, что ехала в той телеге невеста со сватами, а вместо своего нареченного нашла вот меня. Сбежала. Не поверишь, Мин – в морозную ночь вплавь по горной реке уходила… Да разве уйдешь от судьбы? Отыскала охотничью избу да в ней от меня схоронилась, ну а я – что я? – на утро домой вернулся. Надо было мне сразу уйти, как девку почуял чужую, но да сам знаешь, каково оно на утро-то от полнолуния. Стали мы вместе жить. Обижал я ее всячески; гнал от себя, как мог, да только не захотела она уходить. Ни тогда, когда мужика перед собой увидала заросшего, ни тогда, когда тайну его узнала да Зверя увидела. Все ей чудилось, будто с ней ничего не сделается. Молодая еще, наивная. В людей верит, в любовь да прочие чувства светлые… Только люди ее не жалуют. Ведьмой кличут за глаза желтые, да все норовят уколоть побольнее. На ярмарке нарвалась она на баронского прихлебателя, тот и повелел ее высечь. Я заступился… Так и закончилось гулянье кровью да смертью, а следующим же утром покинули мы Белый Яр да направились вот сюда. Пристроились кое-как в деревеньке горной. И все бы ничего, но потянуло нас в село соседнее, а там хворые. Рыска по доброте душевной взялась их выхаживать. Подхватила заразу какую-то. Несколько недель боролась да мучилась, но и болезнь с силой в тело вцепилась. В общем, понял я, что помрет моя Рыска. А я без нее уже жить не хотел. Это ведь она меня убедила, что не так страшно чудищем быть. Она же и показала, что могу я не только расправы устраивать да валяться в беспамятстве, но еще могу любить, заботиться да оберегать всячески. Ради нее я впервые по собственной воле в чудовище перекинулся. Ради нее же решился и возле деревни остаться в ночь полнолуния. Рискованно это было, опасно, глупо в какой-то мере, но не мог я себе позволить не дать Рыске шанса последнего. Повезло нам в ту ночь, и с обращением повезло тоже. Частенько думать я начинаю, а стоило ли оно того, и не вернее ли было бы душу девичью отпустить в чертоги небесные, но, когда вижу Рыску, когда рядом с ней сплю и когда в глаза ей заглядываю, то мнится, что за всю жизнь свою не принял я решения более верного. Влюблен я, Майнхард, и любовь эта дает мне веру со смыслом.
Прервался охотник, вздохнул протяжно да за окно уставился. Тяжело ему было дни вспоминать февральские. Не хотелось думать да представлять, что бы было, кабы не выжила бы Вольская, а так и осталась бы в Горжичках поганых. Болью да горечью отдавались мысли подобные, потому и пресек их оборотень, предпочтя вновь к кружке своей приложиться да тему сменить неприятную.
- Знаешь, Мин, одно мне обидно, - так произнес, бороду почесав задумчиво, - когда был ты мне более всего нужен, не было тебя рядом. Не твоя то вина, конечно. Откуда тебе было знать про Зверя Кровавого да одного дурака самоуверенного и самовлюбленного? – Но все равно обидно. Я ж тогда знать не знал, что мне делать, и не понимал ничего. Помнил только, что людей своих погубил, да нутром чуял, что не имею права в баронство отцовское возвращаться. Не потому, что сам обратился чудовищем, но оттого, что подвел его, что уроков, данных мне, не усвоил. Терзал меня стыд тогда жгучий, вот я и сбежал от этого чувства куда подальше. Постепенно понял, что превратил меня Зверь Кровавый в себе подобного. Жить пытался так, как умел, да только, думается мне, что все больше смерти искал. Так с Льенкой и встретились. Заплатили ей за мою голову, а она, вместо того, чтобы просто убить меня, взяла к себе на поруки. Научила охотиться да выживать в глуши. Я ведь даже и этого не умел. Привык жить в роскоши да со слугами. Никак без людей и не обходился. А где люди, там и убийства, и смерти жестокие. Сходил я с ума медленно да неотвратимо. Тогда, в восемнадцать, и после, когда впервые тебя повстречал. И думается мне, что, кабы был ты рядом, ничего бы этого и не случилось. Вырос бы я, на тебя глядя, да за твоим примером и следуя. Глядишь бы, и примирился с самим собой. А теперь… Теперь вроде как и сам я со всем управился, а тут ты… Надо же… Батька мой…
Фыркнул Януш да отвернулся, принимаясь за тем наблюдать, как люди спешат по делам своим.

Отредактировано Януш (14.01.21 14:07)