Люций вернул своё оружие, взяв клинки из рук безымянного эльфа. Ему было все равно - передал бы их ему сам Эредин или кто ещё с его корабля: пират ничего не смыслил в этикете символических жестов, которые могли быть очень важны для такой серьёзной политической фигуры, как король.
Пристегивая кинжал обратно внутрь рукава, а саблю возвращая в полуножны на перевязи, капитан следил за тем, как его люди вереницей бессознательных призраков возвращались обратно на борт "Чёрной лисицы". Они были как будто оглушены - странно озирались, порой спотыкались на ровном месте, но даже не пытались сопротивляться закованным в броню эльфам - шли покорно туда, куда их вели. Даже Серрик и Зигефар, проходя мимо своего капитана, лишь мельком взглянули ему в лицо отрешенным взглядом, как будто видели Люция первый раз в жизни и он был интересен для них не более, чем случайный прохожий на оживленной базарной площади.
Пират догадывался, что это было последствие того самого воздействия эльфских колдунов, которое он видел в трюме огромного корабля - и ему оставалось лишь надеяться, что сам Эредин его не обманет и рано или поздно все пираты отойдут от наваждения, пусть и не будут помнить, что с ними происходило.
- Сделка есть сделка, - ответил нильфгаардец на слова короля после осмотра им книги. Поставил одну ногу на край борта своего корабля, наблюдая, как рассекают мечами канаты с крюками, удерживающие два судна в сцепке, - И тебе доброй дороги, Эредин Бреакк Глас. Куда бы она ни лежала.
Он махнул рукой эльфу, так, будто бы они были сотню лет знакомы. Нагльфар стремительно набирал скорость - и Люций оценил, что это происходило против ветра. От раздумий и восхищенного наблюдения его оторвало внезапное осознание: у "Чёрной лисицы" оставались развёрнутыми некоторые паруса и теперь, никем не контролируемую, оторванную от абордажных канатов, её неумолимо несло на скалы.
Весело матерясь, капитан подбежал к носу корабля. У него было ещё немного времени - он быстро перевесился через борт, хватая один из канатов, которыми был закреплен якорь. Потянул на себя, уперевшись ботфортом в борт - и тут же скинул петлю с якорного рыма. Со вторым канатом оказалось сложнее - его должны по-хорошему удерживать трое моряков, пока четвёртый отвязывает - ведь на него теперь приходился весь вес якоря.
Оглянувшись на бессознательные тела, что бродили по палубе, Люций попросту достал саблю и рубанул по канату - один раз, другой, третий. На четвёртый удар волокна просоленного каната лопнули с громким щелчком и якорь рухнул вниз, брызнув холодной водой во все стороны и утягивая вслед тяжёлую цепь, которая едва не захватила ногу пирата за собой.
"Чёрная лисица" заскрипела, будто бы недовольная нерешительностью собственного капитана. Постепенно остановилась, слегка довернув корпус вокруг места сброса якоря.
Аэп Эрхаеран, вернув саблю в ножны, вздохнул. Теперь оставалось лишь ждать - пока его люди придут в себя. Сколько на это уйдёт времени он не знал, поэтому решил скоротать ожидание самым приятным для себя способом.
Он достал из трюмных запасов пару бутылок с водкой. Вышел на палубу, приветствуя моряков громким криком:
- Получилось! Ебать Мелителе в жопу, у меня все получилось!! Да! Сегодня мы победили! Приказываю всем праздновать!
Он, выдернув пробку, залил водки себе в глотку, обжигая язык и гортань. Тишина была ему ответом - ибо никто из пиратов никак не отреагировал на его слова.
А капитан продолжил бродить по палубе своего корабля, заливая в себя спиртное и общаясь с дезориентированными моряками так, будто бы они могли его слышать. Он кого-то ругал, кого-то поздравлял, с кем-то отчаянно спорил, толкал и обнимал, бил и пожимал руки, шутил и смеялся.
Ему никто не отвечал. Но это было и не нужно. В голове безумного капитана было достаточно голосов, чтобы озвучить каждого пирата.
Пил он до тех пор, пока не почувствовал, что сознание начинает его покидать. Тогда Люций, шатаясь и опираясь о подвернувшиеся деревянные конструкции, добрел до своей каюты и рухнул на лежанку, провалившись в сон.

***

Его отец стоял рядом с ним возле корней огромного дерева. На каждой ветке этого дерева сидели вороны - неподвижно, жутко. Глаза их были закрыты.
- Что это, папа? - Люций разглядывал исполинское дерево с тревогой.
- Это птицы, вороны.
Казалось, что с дерева то там, то тут срывались маленькие капли - и, падая, растворялись в воздухе, не долетая до лесной подстилки. Люций не успел задать своего вопроса, а его отец ответил:
- Они плачут.
- Но... почему?
- Они оплакивают твою душу, малыш.
Люций поднял непонимающие глаза на отца. Тот стоял с кинжалом, вогнанным в грудь по самую рукоять. Тем кинжалом, что сам нильфгаардец уже очень давно имел привычку носить в рукаве.
Сверкнула молния. И, зажмурившись от внезапной вспышки, Люций обнаружил, что лицо отца изменилось. Теперь это был он сам. Смотрел сам на себя.
- Ненавижу тебя! Ненавижу! - мальчишка бросился бежать, но упал. Вокруг уже не было ничего - ни леса, ни дерева, ни плачущих птиц.

Отредактировано Люций аэп Эрхаеран (09.01.21 22:41)