Шесть лет. Шесть долгих, бесконечных лет после той злополучной записки, которую он получил, ища заказы на Севере. Шесть лет с того самого вечера, когда он орал раненным зверем, завывая, не щадя собственной глотки и не помня себя от ярости. Тогда его разум снова заволокло пеленой безумия, невзирая на принятое несколько часов назад зелье. Он разбил руки в кровь, сорвал голос, покрошил все, что было в его собственном небольшом тайнике. Вот только эта вспышка ярости не могла вернуть разрушенный ненавистью к ведьмакам дом. Дом, само воспоминание о котором наполнено болью и кровью, но тем не менее, это было место, где собирались только ведьмаки его Школы. Место, куда он всегда мог вернуться. Какими бы не были агрессивными Коты, они всегда держались друг друга. Сталкиваясь с ненавистью, неприязнью остального мира, как-то само собой в твоей голове укладывается самая привычная схема "свои-чужие". К "своим", само собой, относились ведьмаки, а чужие - все остальные. Вот только шесть лет назад он узнал, что "своих" более нет - люди, которых они защищали, уничтожили крепость, разграбили и разрушили единственное место, где Кот ощущал себя в безопасности. И теперь, нет у него ни дома, ни той точки опоры, которая еще удерживала ведьмака от пути более простого и кровавого.
Тогда он не желал даже думать о причинах произошедшего. Ладони в крови, соленый вкус отдает металлом на губах, болящее горло, будто разорванное бессвязным воплем, и вязкая красная пелена, отпускающая разум ведьмака. Думать тогда было слишком тяжело и жарко, хотелось только мести или смерти. Последняя здравая мысль, прорезавшаяся сквозь алый туман: "Хорошо, что я не стал читать письмо в деревне". Тогда очень повезло, что ведьмак не сорвал свою злость и беспомощность на невинных людей в деревне.
Отсидевшись тогда пару дней, утихомиривая свою ярость зельем, Гаэтан направился к крепости, надеясь тихо пробраться туда и попытаться найти хоть какую-то зацепку, чтобы найти и покарать виновных. А пока он осторожно направлялся в Ковир, то пришло понимание того, что всем этим событием кто-то управлял. Ярость не ушла, но утихла, и стал слышен голос разума. И по пути, мужчина стал и осторожнее и осмотрительнее. Зелье он принимал уже регулярно, чтобы не сорваться раньше времени и не натворить того, что придется расхлебывать впоследствии. Возможно, именно непростой путь и стал тем, что спасло его от неосторожных действий, потому что, оказавшись тайком на родных когда-то землях, Гаэтану пришлось уходить к Школе окольными путями, избегая людей, городов, и, особенно, войск и стражников. Однако, разгадать тайну заказчика уничтожения Школы Кота оказалось весьма сложным делом. Шептались о жестокости и агрессивности ведьмаков, о их бесчеловечности, о том, что они не должны были вообще существовать. Раз за разом, улавливая краем уха подобные настроения, мужчина еле сдерживался, чтобы не отрезать лживому болтуну ненужную ему часть тела, например, голову, раз ею он более не пользовался. Но приходилось сдерживаться, приходилось терпеть, стиснув зубы, пить успокаивающий настой и силой воли удерживать темную сторону своей души под контролем.
Но шли дни, недели, месяцы, однако, зацепок почти не было. Рядовые солдаты ничего не знали, был лишь дан приказ. А откуда исходил этот приказ изначально, проследить было сложно, по причине того, что те посредники или информаторы, чьи имена ему удавалось найти, оказывались либо мертвыми, либо пропавшими, что, в свою очередь, лишь усложняло поиски. Солдаты не знали, скупщики тех или иных вещей, которые попадали к ним как трофеи, почти ничего не рассказывали, не запоминая тех, кто приносил им этот товар, книги и записи будто провалились сквозь землю, из-за чего ведьмак предполагал, что именно информация и оборудование было нужно заказчикам или заказчику. Но все же, кое-какие ниточки удавалось найти, только вот результата пока не было.
Приходилось, к тому же, выживать, скрываясь и зарабатывая на жизнь, заказами, или иной наемничьей работой. А что делать, если живот от голода сводить начинает? Запасы, сделанные Гаэтаном, не бесконечны, в конце-концов, приходилось крутиться как только возможно. Вот только не хотелось ведьмаку опускаться до того уровня, как некоторые из его братьев. Из-за действий некоторых Котов на Школу легла темь мрачной репутации, однако, сдаваться под напором обстоятельств мужчина не желал. Не хотелось ему становиться тем, из-за кого так ненавидели их школу. Это означало бы, что он перестал держать удар и позволил жизни втоптать себя в еще большее дерьмо, чем то, в котором они оказались. Так и жил эти годы, гоняясь за малейшими слухами, да перебиваясь заказами время от времени, или иной работой, пока однажды его Путь не пересекся с Айденом, который рассказал о намечающемся событии.
Надо сказать, что после того письма, Гаэтан почти не пересекался с другими ведьмаками. Одному проще выжить, чем привлекать внимание целой группой. Да и не хотелось слышать о том, что кто-то из "своих" погиб. Он вылавливал крупицы свитков, книг, как мог, но, неосознанно, не стремился узнать, что же стало с его братьями. Не из черствости, а из страха, что услышав о погибших братьях не сдержится, и тогда он может устроить резню.
Но все же, Кот решился поехать вместе с Айденом и Брэеном, невзирая на весь возможный риск, поскольку, потеря связи с братьями по цеху было бы знаком, что для него и тех, кто остался в живых, прошлые узы ничего не значат. Что поганая людская ненависть ухитрилась разрушить у выживших ту нить, которая связывала безумных ведьмаков. И где-то там, в глубине души, он все же был бы рад увидеть собратьев, как бы горько не было при этой встрече. Потому он ехал с братьями по грязной дороге, вдыхая воздух с первыми признаками подступающей зимы. Да, он оставил в своих тайниках достаточно припасов, чтобы не умереть с голода на период зимовки, однако набрал в седельные сумки припасов и алкоголя в честь их будущей встречи.
И вот он наблюдает за Айденом, который высматривает следы, вдыхая воздух полной грудью. Взгляд привычно осматривает окрестности на предмет угрозы, но все тихо. Зима вот вот вступит в свои права, обещая морозы, сугробы снега и гордое одиночество в полуразрушенной древней башней, которую он присмотрел для зимовки. Всколыхнувший ветер по зимнему холодный и промозглый, скользнул по плащу, пробираясь холодными крыльями под одежду, желая поглотить столь драгоценное тепло у человеческих тел, а темные ветви облетевших давно деревьев царапали ставшее таким высоким небо. Дороги становились все более тяжелыми для путешествий, да и погода не баловала привычных практически ко всему бродяг с кошачьими глазами. В такие моменты Гаэтан сам себе казался бездомным котом, которого вышвырнули на улицу в дождь, снег и грязь. Настроение, приподнятое было грядущей встречей, стремительно ухудшалось, потому мужчина отчаянно отмалчивался последние пару суток путешествий. Не хотелось просто так сорваться на кого либо и окончательно все испортить, а учитывая не самые простые отношения с братом-ведьмаком из одного с ним помета, невольный срыв мог привести к драке. А драться в пути, да перед таким сбором ой как не хотелось. Но слова Айдена кое-как ухитрились немного снять напряжение, царившее в душе Гаэтана, и тот ответил ему легкой полуухмылкой- полуулыбкой, кивнув в ответ. Известие о том, что их скорее всего ждет не пустой дом, а ведьмаки, все же радовало. Хотя и мелькнуло горькое осознание, что их численность сильно и безвозвратно уменьшилась.
Достигнув, наконец, деревни, первым делом, ведьмак привычно огляделся, осматривая обстановку. Неплохое место для зимовки - заброшенное место, но если постараться, можно вполне прожить, не опасаясь неудобств и недопонимания с кметами. Гадать, какой им нужен дом не пришлось - дым из печной трубы и явно более обжитый вид выдал нужное место. Почему-то Коту показалось, что все трое подумали о том, что стоит устроить сюрприз и подъехать как можно более тише и незаметнее, хотя здравый смысл подсказывал, что их прибытие ожидавшие в доме уже давно услышали. А тут еще кобыла Брэена заржала, чем окончательно разрушила хрупкую задумку. Конь Кота вскинул голову, и тот погладил его по шее, успокаивая, и присматриваясь к дому. Самому было непонятно, что же именно так притягивало его взгляд, и что ворошилось в темных глубинах памяти. вызывая какую-то странную смесь горечи и радости в душе. Прищурившись, ведьмак посмотрел на вышедшего навстречу брата, и, впервые за много лет смог улыбнуться по настоящему. Пусть Брэен прячет свои настоящие эмоции за ядом и ворчание, однако, сам Гаэтан не смог сдержать своей радости, увидев Шредингера. "Что до Шредингера — я не уверен, жив он или нет." - всплыли строчки того письма. Как оно вообще уцелело в той мясорубке, непонятно. В любом случае, строчки этого письма Гаэтан помнил наизусть. "Жив старик, еще как жив!" - радостным галопом пронеслась в его голове эта мысль, - "Живее всех живых, задери меня кикимора!" Но на его приветствие ответил привычно ворчливым тоном, в котором все же отчетливо слышалась радость:
- Твои слова да богам в уши. Не особо хочется плутать в сугробах всю зимовку, знаешь ли. - с этими словами ведьмак все же опустился на землю, аккуратно снимая тяжелые седельные сумки со снедью. Когда он повернулся к хозяину жилища, к ним уже подошел Гарет, которому мужчина тут же ответил язвительно-радостной ухмылкой:
- Кто знает, еще не вечер. Но пока есть все же дела поважнее, чем дать кое-кому по шее. - после этой фразы ведьмак покосился на собрата, который бесцеремонно вручил ему сумку с вином с привычным язвительным комментарием, потому, не сдержавшись, так же столь же язвительно ответил Брэену:
- Смотри, как бы оно у тебя по голове не растеклось.
"Как всегда. Все как всегда. Может и правда треснуть его этой сумкой? Хотя, вряд ли мозгов прибавится."
Но, несмотря на обычный обмен колкостями, Гаэтан не удержался все же все же выдал свое настоящее отношение к остальным:
- Живы, черти. Все таки живы. Я тоже рад вас видеть. - взглянув на Брэена, добавил, - И твою кислую рожу при встрече тоже, к слову.
Кони были уведены под навес, сумки занесены в дом и сложены в общую кучу с коротким:
- Разбирайте кто что хочет.
И троих ведьмаков, наконец-то, встретило живое тепло очага, который приветливо растекалось по помещению, прогоняя осенний холод, засевший в одежде и на коже путников. Взяв предложенную кружку, Гаэтан уселся около очага с видимым удовольствием вытянув уставшие в пути ноги, ощущая, как ледяная хватка подступающей зимы ослабевает под действием тепла. Слушая рассказ Айдена, он пристально посмотрел в лицо молодого ведьмака, уже без тени ухмылки, заметив:
- Похоже, некоторых из нас все же это сломало, да? Или освободило, уж кто как видит.
Это была не ирония и не издевка. Так, усталая констатация факта. Не всем была по душе ведьмачья жизнь, далеко не всем. Но одни находят плюсы на Пути и держатся за что-то, а кто-то сознательно рвет все связи и убегает прочь.
Вопросы которые озвучил Айден, терзали и самого ведьмака, а потому пристальный взгляд перенесся на Гарета, ожидая его ответа. Сам Гаэтан мало что знал о своих собратьях, потому в его глазах тоже проявился истинный интерес.
- Нутром чую, что кто-то из них не приедет. Я правильно понимаю?
Душу скребло какое-то странное чувство. Оно возникло еще когда ведьмаки подъезжали к деревне, но здесь, в тепле и в копании, оно лишь усилилось. Потому Гаэтан пока отмалчивался, вертя в руках кружку. Чтобы хоть как-то заглушить это непонятное ощущение, он выпил и сжал емкость в руке. "Ностальгия, будь она неладна" - понимание пришло внезапно, пока горечь вкупе с радостью от встречи, сплетались в клубок где-то на дне кошачьей души.
Отредактировано Гаэтан (24.12.20 18:49)
