Aen Hanse. Мир ведьмака |
|
|
Приветствуем вас на ролевой игре "Aen Hanse. Мир ведьмака"!
Рейтинг игры 18+ Осень 1272. У Хиппиры развернулось одно из самых масштабных сражений Третьей Северной войны. Несмотря на то, что обе стороны не собирались уступать, главнокомандующие обеих армий приняли решение трубить отступление и сесть за стол переговоров, итогом которых стало объявленное перемирие. Вспышка болезни сделала военные действия невозможными. Нильфгаарду и Северным Королевствам пришлось срочно отводить войска. Не сразу, но короли пришли к соглашению по поводу деления территорий.
Поддержите нас на ТОПах! Будем рады увидеть ваши отзывы.
Наша цель — сделать этот проект активным, живым и уютным, чтоб даже через много лет от него оставались приятные воспоминания. Нам нужны вы! Игроки, полные идей, любящие мир "Ведьмака" так же, как и мы. Приходите к нам и оставайтесь с нами! |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Aen Hanse. Мир ведьмака » Эхо минувших дней » [3 декабря, 1268] — Ночь
Ночь. И с тонким чешуйчатым шумом
зацветающие угольки
расправляют в камине угрюмом
огневые свои лепестки.
Время: 3 декабря 1268 года
Место: крепость барона Хога в Вердэне
Участники: Бертрам, Фиона
Предисловие: Война и жаркое лето пока что остались позади, а впереди ждут долгие зимние вечера у очага и много, много воспоминаний.
Отредактировано Фиона (26.12.20 19:26)
День выдался спокойным и долгим, и самое странное в нём было то, что странным это не казалось. Поначалу непривычно было точно знать, где застанет зима, непривычно проводить в собственном доме - даже более того, в крепости - но Бертрам начинал привыкать. Жизнь барона оказалась отнюдь не такой занятой, как он себе представлял, а зимой делать и вовсе было практически нечего - солдаты отдыхали и отъедались, кто здесь, кто по вердэнским гарнизонам, кметы тоже предавались праздности, готовясь встречать Йуле и набираясь сил для весенних работ... Да, тренировки определенно занимали часть дня, часть уходила на еду, купание и прочие необходимости. Но вот остальное время проходило за такими увлекательными занятиями, как: проведать солдат, пошататься по крепости, поиграть в шахматы с Лотаром и проиграть, пофехтовать с Лотаром и победить, и так далее.
Был уже вечер, давно уж скрылось солнце, ночь потихоньку вступала в свои права, но спать совершенно не хотелось. Бертрам сидел в кресле у камина, вытянув ноги на распластанную по полу медвежью шкуру, и смотрел в огонь, размеренно пляшущий на потрескивающих поленьях. В прошедшие годы он бы не находил себе места, проклиная безделье, но война научила ценить и такие моменты. Ей он отдал себя без остатка, пусть даже охотно и добровольно, и она, война, в душе Хога оставила свой след, сгладить который помогали мир, покой и кое-что - а точнее, кое-кто - ещё. Фиона. Его - теперь уже - супруга. Сама мысль об этом всё ещё удивляла, и удивление - в отличие от многих, многих других случаев - было приятно.
Да, вместе они непременно нашли бы, чем скрасить вечер, как находили всегда. Но Фионы в покоях не было, и хоть отстуствие её было недолгим, скука уже вступала в свои права. Наверное, Бертрам слишком привык к её обществу - о чём, впрочем, не жалел.
Он поднялся, подошел к камину, подбросил поленьев в огонь. Всё ещё скучно. Пошел, взял покрывало, завернулся в него, усевшись обратно в кресло. Стало уютнее, но ничуть не веселее. Начинала закрадываться мысль, что было б не так уж плохо, если б у Лотара в его каморке, которую он величал не иначе как "лабораторией", опять чего-нибудь бахнуло - это бы хоть разнообразия добавило - но нет. После крайнего случая (и последовавшей за ним братской беседы) чародей стал удивительно осторожен. Чёрт бы его побрал.
Бертрам чуть не подскочил, когда скрипнула дверь покоев. Не от неожиданности. От ожидания.
И ожидание это было оправдано.
Отредактировано Бертрам Хог (04.08.20 21:41)
Ступени тихо поскрипывали под ногами, рассеивая пугливую тишину зимнего вечера. На лестнице было темно — здесь ни лампад, ни свечей никогда не жгли, ведь потребности в том не было: каждый идущей по ней в ночи, мог захватить источник света с собой. Фиона же могла обойтись и без света — знала уже каждый закуток этого дома как свои пять пальцев и могла передвигаться по ней с завязанными глазами, ни разу не споткнувшись и не врезавшись в стену.
Ведь это был ее дом.
Какой бы странной ни казалась эта мысль ей, человеку, без дома прожившему почти полтора десятка лет, одновременно она была и приятной. За эти годы судьба помотала ее почти по всему миру — от крайнего севера до близлежащего юга, заносила в разные передряги, порой распростертые на тонкой грани между жизнью и смертью. И после всего этого обретение собственного очага, безопасного жилища казалось чем-то непостижимо великим, по сути, окончательной целью, к которой стоило стремиться и достижению которой несомненно стоило радоваться.
Здесь у нее было все, что нужно: латунная ванна, о которой она так давно мечтала и в которой могла теперь нежиться хоть часами; ворох платьев разных цветов, которые она уж и позабыла как носить; не знающая клопов и вшей постель, мягкая и всегда застеленная благоухающим чистотой бельем; вкусная еда, приготовленная умелыми руками кухарки… И человек, разделявший с ней все эти приятные вещи. Кроме платьев и ванны, конечно же, ведь и то, и другое, было ему совсем не по размеру.
Человек этот был ей мужем вот уже без малого полгода, а верным спутником — и того дольше. Сейчас он ждал ее в их совместной опочивальне, и заставлять его изнывать от ожидания еще дольше Фиона не собиралась. Добравшись по коридору, такому же темному, как и лестница, до двери комнаты, толкнула ее плечом — руки у нее были заняты хрупкой ношей темного стекла.
Дверь скрипнула, привлекая внимание мужа, и Фиона недовольно сморщила нос. Она ведь надеялась подобраться к нему тихо и сделать сюрприз. Но, по правде, даже если бы петли провернулись без единого звука, ей вряд ли удалось бы исполнить желаемое: он везде и всегда будто чуял ее присутствие, даже не обладая к тому никакими сверхъестественными способностями.
— Вижу, Бертрам, ты здесь без меня совсем замерз, — улыбнулась она, приметив, что он, несмотря на распространяемое очагом тепло, накинул на плечи одеяло. — Придется тебя согреть. Выбирай!
И показала ему то, что прятала за спиной: две бутылки вина — одна с красным, которое она любила сама, другая с белым, которое предпочитал он. Обе еще не успели запылиться в погребе, ведь новоиспеченные хозяева въехали в этот дом и завезли все необходимое не так уж давно.
— Я спрашивала у Лотара, не хочет ли он к нам присоединиться, — продолжила, усаживаясь в свободное кресло и удобно устраивая бутылки по обе стороны от себя. — Но он отворчался, что занят экспериментом, и выгнал меня. Думаю, в отместку нам стоит состряпать собственный эксперимент, чтобы он обзавидовался.
Фиона обладала множеством удивительных свойств. Стоило ей появиться в поле зрения - так сразу как-то теплее стало, а ведь огонь в очаге горел точно так же, как и до того. Столько времени прошло, а чувство это всё ещё казалось странным, непривычным. Но оттого не менее приятным.
Стало ясно, что скучать остаток вечера не придется. И хотя слово "согреть" из уст Фионы сперва породило вполне определенные предположения - против которых, стоит заметить, возражений не имелось - подразумевала она нечто иное. Две бутылочки отменного вина из крепостного погреба поблескивали, отражая свет пламени очага, и меж ними Бертраму предстояло сделать выбор. Он хотел было спросить, зачем вообще выбирать из двух, если можно сходить ещё и за третьей, но... Нет, в тот вечер он был не в настроении для обильных возлияний, да и Фиона наравне с ним их поддержать не смогла бы. Тем более, что Лотар составить им компанию отказался, и Бертрам даже не был удивлен. Чародей вот уже несколько месяцев только и делал что изнывал от скуки, резался с солдатами в карты и дул пиво, пока вдруг не нашел своим мозгам какое-то другое применение. "Секретный проект" то, "секретный проект" это... Какие уж там родственники, действительно.
Итак, выбор вина был прост. Бертрам очень любил цидарийское белое, но жену свою любил больше. Он старался не упускать всякой возможности чем-то её порадовать, пусть даже самой малой. За её преданность, за то, что была рядом, казалось, уже целую жизнь, за то, что добровольно пошла за ним на войну - и помогла на той войне себя не потерять, не превратиться в нечто совершенно ужасное, за всю ту грязь, и кровь, и боль, через которые они вместе протащились... За то, что согласилась жизнь связать с таким человеком. Да, после всего, через что они прошли, выбор напитка был сущей мелочью.
- Пожалуй, госпожа моя, я в настроении для красного, - подчёркнуто степенно ответил Бертрам. Он поднялся на ноги, подошел к Фионе, и снял с плеч свой "плащ". - Но согревать, думаю, следует всё же не меня. Не я ведь столько времени бродил по холодным коридорам, - продолжил он, укрывая сидящую Фиону плотной, мягкой шерстяной тканью.
Закончив с этим простым, но исключительно важным делом, Бертрам, вместо возвращения в своё уютное кресло, опустился на колено перед Фионой, с интересом глядя прямо на неё.
- Так в чём, говоришь, суть эксперимента?
Отредактировано Бертрам Хог (09.08.20 02:28)
— В настроении для красного, говоришь, — довольно улыбнулась Фиона, принимая возложенное на ее плечи одеяло. — Вот это настроение, которое я одобряю.
«Но согревать меня, пожалуй, пока не надо. Не так уж я и замерзла, ведь все это время я думала о тебе».
Она улыбнулась еще раз, запрокинув голову, чтобы посмотреть на Бертрама, бережно расправлявшего одеяло, и мешать ему в этом не стала. Лицо его, как обычно, ничего не выражало, но ей было прекрасно известно, что скрывается за этой видимой беспристрастностью и невозмутимым спокойствием.
За все то растянувшееся на годы время, проведенное в совместных путешествиях и скитаниях, между ними установилось особое понимание чувств и намерений друг друга, которое не требовало выражения ни в словах, ни в мимике. Фиона была уверена, что дело не в ее способностях чующей, а в чем-то другом, что позволяло им общаться на ином уровне, вести беседу от сердца к сердцу, не произнося ни единого лишнего звука и не делая ни одного движения.
Когда Бертрам опустился рядом с ней на колено, она незамедлительно воспользовалась шансом протянуть руку и прикоснуться к его коротко остриженным волосам — нечастное удовольствие, которому она потакала настолько редко, что оно все еще будоражило ее и откликалось теплом в груди. Волосы под ее пальцами были одновременно жесткими и податливыми — почти как ежиные иголки, только не такие колючие, и послушно щекотали кожу.
— А суть эксперимента такова, — медленно ответила она, все еще не оставляя свою забаву, — что это сюрприз. Знаю, что ты сюрпризов не любишь, но придется тебе подождать. И пока будешь ждать, чтобы не заскучал, присмотри-ка за этими двумя мазелями.
Из-под уютно укрывавшего ее одеяла она добыла обе бутылки и передала Бертраму. Можно было не сомневаться, что «мазели» попали в надежные руки и дождутся ее в целости и невредимости. Сама же поднялась, на миг замешкалась, решая, сбрасывать ли одеяло. А потом обернула его на манер плаща, придерживая у горла.
— Скоро вернусь.
|
В коридоре, если сравнивать с теплой и хорошо освещенной опочивальней, царили тьма и промозглый холод. Фиона поежилась и поморгала, привыкая к отсутствию освещения, а потом пошла в сторону лестницы, спустилась на первый этаж и добралась до кухни.
Там, при свете заново зажженной лампы, в сопровождении посудного грохота и тихой ругани, отыскала все необходимое для выполнения своего «эксперимента»: небольшой котелок с дужкой, деревянную ложку с длинным черенком, горстку сушеных фруктов, а еще некоторые заморские специи, на которые местная кухарка косилась с недоверием, отказываясь сыпать это в честную еду. И, конечно же, две кружки.
Сложив весь собранный скарб в котелок, перекинула его через руку наподобие корзинки, вооружилась той самой лампой и поспешно вернулась в комнату. Будто боялась, что Бертрам мог оттуда сбежать или выпить вино, не дождавшись ее.
— Вот и я, — объявила, снова толкнув дверь плечом. — Скучал? Освободи место в очаге. Надо втиснуть туда котелок.
Одеяло пришлось сбросить и оставить на кресле, чтобы не мешалось. Но сожалеть об этом Фиона даже не думала. Ведь рядом с ней было целых два источника тепла: один, потрескивая поленьями, согревал ее тело; второй, прохаживаясь по комнате, — душу. А третий с помощью первого и второго готовился впитать в себе волшебные ароматы фруктов и пряностей.
Фиона не торопилась раскрывать свои карты, говорила про сюрприз, про то, что придется подождать. Обычно Бертрам сюрпризы не жаловал, но то была черта профессиональная. Что во флотзамском гарнизоне, что в годы охоты на всякое отребье, что при командовании отрядом всякая неожиданность носила характер опасный, могла порушить даже тщательно проработанный план и, в конечном итоге, стоить жизни хорошим людям.
Но сюрпризы от Фионы были делом иным. И если раньше, в первое время их знакомства, Бертрам мог ожидать от неё опасной глупости, то с годами научился ей доверять. В конце концов, она ещё ни разу не подвела - не по своей вине уж точно. Тем более что в этот раз даже интуиция подсказывала, что он останется доволен.
- Ну что, мазели... - обратился он к холодившим руки бутылочкам, оставшись в одиночестве. - Будем скучать вместе, а?
|
Впрочем, долго ждать не пришлось. Фиона вернулась, принеся с собой котелок, который ещё и явно не пустовал. До Бертрама начало доходить, в чем заключалась соль эксперимента. Он вдруг закашлялся, пряча лицо в ладонях, хоть уже много лет не бывал простужен.
Настроение становилось всё лучше. Бертрам подошел к очагу, и начал разгребать угли по двум сторонам - очаг в их опочивальне хоть и не предназначался для таких задач, но кого это волновало? Огонь - он огонь и есть. По собственному опыту Бертрам знал, что в такой очаг и человека можно затолкать, да ещё и удержать там, пока сопротивляться не перестанет. Котелок же и вовсе разместился так, будто там и был, аккурат по центру, меж углей.
- То есть, мы просто решили... Подогреть винца винца в собственных покоях. Потому что можем. Интересные из нас дворяне вышли, вот уж точно, - Бертрам усмехнулся, задумчиво глядя на котелок, и тут перевел взгляд на супругу. - Что-то вспомнил комнатку в той занюханной корчме в Вергене, где мы с тобой в первый раз распивали. "Котёл", если память верна. Будто целую жизнь назад было, а?
Это воспоминание посещало его нередко, было из числа приятных, и, в отличие от многих других, относилось к нему отнюдь не из-за того, что какая-то сволочь тогда подохла. И ранение, полученное в тот день, и проклятый медальон, и теснота комнатушки блекли в памяти, оставляя основное место вкусному вину и хорошей, приятной компании. Иногда Бертрам размышлял, как бы повернулись события, не окажись он в ту пору одержимым убийцей. Иногда.
Казалось, скорое возвращение Фионы в опочивальню поразило Бертрама до глубины души: только взглянув на нее и приметив повисший у нее на руке котелок, он закашлялся.
«О, да тебе смешно, Бертрам Хог?» — подумала она, но вслух ничего не сказала, только улыбнулась.
Он мог сколь угодно притворяться, но она знала, всегда точно знала, когда он смеется. Под этим своим ненастоящим кашлем он, как обычно, пытался скрыть смех. Ему по каким-то причинам казалось, что такие простые человеческие эмоции не пристало показывать никому, даже ей. Поначалу она обижалась, считала это признаком недоверия, но после смирилась. В конце концов, его истинным чувствам не было необходимости проявляться каким бы то ни было внешним образом — она их и так чуяла.
Котелок, освобожденный от всего содержимого, был наконец-то передан Бертраму, а тот принялся устраивать его посреди очага — то еще было зрелище! Фиона тем временем ловким и опытным движением ввинтила штопор и избавила бутылочку красного от сдерживавшей его пробки.
Дворяне из них и правда получались своеобразные — увидели бы соседи, чем они тут занимаются холодными зимними вечерами (не говоря уж о том, чем втихомолку занимался Лотар в своем подвале), без осуждающих взглядов и шепотков за их спинами не обошлось бы. Но никто не видел. А даже если бы и видел, и осуждал, и шептался, то им двоим, вышедшим из купеческой среды, но закалившимся в течение лет скитаний по всем близлежащим королевствам и особо — во всепоглощающем огне войны, было бы все равно. Чужие мнения не принимались во внимание.
— О, да, «Котел», — подтвердила Фиона, ухмыляясь в ответ, и передала Бертраму бутылку. — Выливай, только осторожно.
Забыть о той комнатушке в вергенской корчме было сложно. Такая махонькая она была, размером почти что с чулан! А ведь они смогли почти что комфортно уместиться в ней вдвоем. И даже блаженно отужинать и распить вина. Только не пряного, а обычного. Ведь если бы в той комнатушке был еще и очаг, парилка образовалась бы знатная.
— А знаешь, я припоминаю, что тогда у нас тоже было красное, — следом за содержимым бутылки в котелок отправились и сушеные фрукты со специями, а Фиона, помешав свое «колдовское зелье» ложкой, выпрямилась, уперла руки в бока и поглядела на супруга с подозрительной строгостью. — Скажи-ка, Бертрам, неужели ты снова ради меня жертвуешь любимым напитком?
Ее строгость была, конечно же, напускной. И она сама знала, что ради нее ему приходилось жертвовать значительно более серьезными вещами, чем простая выпивка.
Не то Фиона явно знала, что делает, не то очень удачно импровизировала, но аромат, начинавший распространяться из котелка по всей опочивальне, подсказывал: эксперимент проходит удачно. Скучно больше не было, нет. Было тепло. Уютно. Празднично. За долгие, долгие годы такие ощущения стали совсем непривычны, почти стерлись из памяти, оставшись во Флотзаме вместе с юностью Бертрама. Не по прихоти судьбы - он сам от них избавился, отсек всё лишнее, всё отвлекающее, оставив место только работе. Такой кровавой, опасной, иногда не очень приятной, иногда невыносимо тяжелой, но в то же время такой необходимой. Необходимой миру. Необходимой, прежде всего, ему самому.
А потом появилась Фиона. И мало-помалу возвращала в жизнь Бертрама немного, собственно, жизни. Обычной, человеческой. Сначала он честно сопротивлялся, опасаясь, что это пойдет во вред его делу, его людям, его дисциплине. Потом смирился, иногда поддаваясь. Затем - начал ценить. Иногда эта женщина была куда мудрее, чем казалась, быть может, даже самой себе.
И сейчас она стояла перед ним, взирая столь строго, что пришлось приложить почти что нечеловеческие усилия чтоб не представить на её месте светлый образ своего первого десятника из Флотзама. Не то, чтоб Бертрам имел что-то против старого Прокопа, но в это время и в этом месте ему было не время и не место. Да и лицо Фионы было куда приятнее злобной, пропитой мужицкой рожи.
- Допустим, - невозмутимо ответил Бертрам с лицом осужденного, который ни в чем не раскаивается. - Но не могу ж я идти против семейной традиции, правда?
А ведь традиции этой - чем-то жертвовать ради друг друга - лет было столько же, сколько их знакомству. И вино изо всех этих жертв было самой меньшей и самой приятной. Однажды он даже едва не лишился командования отрядом, сознательно пойдя против устава, который сам же и создал. И именно в тот день было положено начало военной карьере Фионы.
Эти события всплыли в памяти не просто так. Бертрам задумчиво взглянул на котелок.
- Знаешь, а ведь в последний раз я пил такое вот вино, с пряностями, в том занюханном городишке... Как его там... Штольцбург, что ли? Когда я... Мы... Тебя завербовали. Градоправитель угощал.
***
Осень уже вступила в свои права, но дороги ещё не размыло. В Штольцбурге отряд Хога остановился по пути на запад, к предгорьям Махакама, где им предстояло провести зиму. Пополнить припасы, дать людям отдыха... Обычное дело. Встали лагерем недалеко от городских стен, и лагерь этот уже начал было обрастать разного рода дельцами, милосердно готовыми сберечь солдатские силы и предложить разного рода товары и услуги вот прямо здесь. Ценой этой доброты была какая-то ма-аленькая наценка, но тем не менее этих милосердных людей быстро разогнали. От греха подальше.
В таких ситуациях в город всегда отправлялись несколько бойцов - уши погреть, информацию собрать. И в этот раз один из них - Лука - принес достаточно интересные сведения. А именно - в городе планировалась казнь. Казнили женщину, и Бертрам уж было подумал, что это какая-то атаманша попалась, или гавенкар, или отчаявшаяся любовница, или ревнивая жена... Но нет. Крови в этом деле, вроде как, не было, и чем больше скудных подробностей становилось известно, тем сильнее было странное желание подняться, и разузнать об этом деле поподробнее. Лично.
Итак, Бертрам шел по улице, искусно избегая луж. По счастью, улица была пуста - уже холодный осенний ливень загнал людей под крыши и навесы, откуда некоторые из них и наблюдали за путешествием Бертрама. Не то с недоумением, не то с сочувствием, не то с тем и другим - до этого не было дела, как не было и до льющей с неба воды. Нет, он не хотел сэкономить на банях (хоть и принимал во внимание такую выгоду ситуации). Просто определенные новости породили в нем неопределенные чувства и предчувствия, которые решено было счесть обычным любопытством. Просто очень сильным.
Он не стал снимать насквозь промокший плащ, добравшись до ратуши, и не вытер ног у её порога, оставляя грязные отпечатки сапог на всём своем пути до кабинета градоправителя. Хватился только на половине лестничного пролета, испытав укол совести за то, что добавил работы людям, поддерживавшим чистоту в этом строении, но ощущение это было мимолетно, и даже не заставило убавить шаг.
Бертрам собирался было резко открыть дверь кабинета, но опомнился, и вместо этого в дверь постучал. Вежливо. Даже трещин на древесине не оставил... Почти.
- Войдите, - послышался голос из-за двери.
Он не заставил себя долго ждать. За широким, крепким, но весьма скромно исполненным столом его встретил усталый мужчина средних лет. Сложение его выдавало в нем крепкого, здорового человека, и всё же канцелярская работа уже оставила свою печать - плечи его были сутулы, а на носу уже красовались очки. Оставалось надеяться, что место того стоило.
- Добрый день, господин градоправитель, - поздоровался Бертрам, поклонившись.
- Добрый, господин... - градоправитель вопросительно посмотрел на своего гостя, сняв очки и отложив их в сторону. Последнее действие будто бы отразилось тенью облегчения на его лице.
- Хог. Бертрам Хог.
- А... Так это Вы командуете тем отрядом. Рад встрече, - градоправитель поднялся, и совершенно не по-канцелярски протянул ему руку.
- Взаимно, - ответил Бертрам. Крепость рукопожатия, признаться, едва не застала его врасплох. Ох, не к перу эти руки когда-то были привычны. Не к перу.
- Так... Чему обязан, стало быть, визитом?
- Казни. Той, что планируется. Если позволите, я бы хотел узнать подробности - кого, за что, и так далее.
- Позволю, отчего нет. Только сначала... Жозефина! - градоправитель позвал, очевидно, прислугу, начисто игнорируя предназначенный для этого колокольчик. Похоже, так и не привык. Впрочем, с таким-то голосом из всех колоколов разве что башенный мог конкурировать, да и то, наверное, не всякий.
Девушка - очевидно, Жозефина - не заставила себя долго ждать.
- Звали, господин?
- Звал. Скажи, будь любезна, не осталось ли у нас пряного вина?
- Осталось, господин.
- Сделай милость, подогрей и принеси нашему гостю. Да и мне, пожалуй, тоже.
- Прошу прощения, но... - возразил было Бертрам, но градоправитель остановил его жестом.
- Отказа не приемлю. Вам с дождя отогреться надо, да и мне - душу согреть после этой вот проклятущей... Простите, после важной государственной работы с важными государственными документами, - казалось, он едва удержался, чтоб не сплюнуть на пол. - А в одиночку пить, да ещё и среди дня, мне как-то не по положению.
Бертрам понимающе кивнул.
- Так вот, что до казни...
Вино в котелке прогревалось, медленно впитывая томный аромат пряностей и фруктов. Запах испаряющегося алкоголя едва ли дурманил голову, но Фиона чувствовала, как щеки ее смущенно и радостно зарделись.
«Семейная традиция».
Она прекрасно поняла, о чем говорит Бертрам. Очень тонкое, очень четкое описание того рода взаимной поддержки и череды сложных решений, пронесенных ими через годы знакомства.
Кто-то мог назвать бы подобное глупостью, наивной добротой, слабостью большого сердца… Но для них двоих эти поступки, хоть и могли получить такую оценку в то время от них самих, постепенно сложились именно в это — в семейную традицию.
Фиона мягко улыбнулась, поражаясь тому, как для нее, человека, не доверявшего никому, кроме себя и собственных мыслей, никого не ценившего превыше себя, кто-то другой оказался более важным. И такая расстановка ее ничуть не утомляла, не ущемляла и не меняла в корне ее сущность.
Она оставалась все такой же своенравной и самовлюбленной, такой же беспечной и безалаберной. Но в каждое ее решение с давних пор — с которых, она и сама уже не могла определить, — прокрадывалась мысль: «а как это повлияет на Бертрама?». И эта мысль, не заглушенная другими ее мощными порывами, руководила выбором.
То же самое правило действовало и для Бертрама, в этом она могла не сомневаться. Впрочем, его решения всегда сопряжены были с большими сложными, чем ее: в отличие от нее он долгое время нес ответственность не лишь за себя самого.
Ложка, которой Фиона помешивала готовящийся напиток, гулко стукнула о дно котелка.
— В Штольцбурге тебя поили пряным вином? — она вмиг помрачнела, вспоминая мрачные обстоятельства той «вербовки». — А мне предлагали только затхлую воду…
* * * |
В каземате было холодно. Вообще-то, в каждой в тюрьме, в которой не посчастливилось побывать Фионе, тепла и уюта не сыскать было ни днем, ни летом, ни с огнем, ни с благими намерениями. Особенно же если оказаться доводилось по ту сторону решетки.
Чаще всего ей удавалось избежать подобных, так сказать, неудобств — способность к внушению вкупе с болтливостью и невообразимым чутьем на запах жареного позволяли выкрутиться и слинять до того, как кто-то подумает выдвинуть какие-то обвинения. Или хотя бы до того, как дело перейдет в руки стражей правосудия.
Но не в этот раз.
В этот раз Фиона серьезно оплошала. Деньги, которые ей удалось выманить у местных обделенных вниманием женушек на якобы сверхъестественное лечение их мужей от неверности и недостатка чувствительности к своим благоверным, быстро вскружили ей голову. И хоть глас рассудка подчас напоминал ей об осторожности и чувстве меры, она от всего беспечно отмахивалась.
Хотелось получить еще больше денег, пока выдавалась возможность. Потому что окрученные ею женушки, как оказалось, усматривали какие-то результаты и приписывали «госпоже» благотворное влияние на пациентов. Отказаться от буквально золотой реки, самотеком идущей ей в руки, Фиона была неспособна.
На этом и погорела.
— А ведь я говорил… — забрюзжал глас рассудка в лице Эмриха.
Его силуэт тускло поблескивал рядом с решеткой, едва различимый в полутьме, лишенной нормального источника света. Фиона поерзала на тонком тюфяке, скупо набитом соломой, который почти что никак не спасал ее задницу от ощущения жесткости каменного пола.
— Говорил тебе, что пора убираться, пора остановиться!
Фиона закатила глаза, но промолчала — не хотела, чтобы соседи по камере приняли ее за умалишенную.
А ведь Эмрих был прав. Ей следовало в первую очередь поменьше тратить, а во вторую — побыстрее делать ноги, чтобы не оказаться в той ситуации, в которой она пребывала сейчас: накануне казни по обвинению в обмане и мошенничестве в особо крупных масштабах, а также в попирании нравов и моральных устоев добропорядочных жителей города.
Скрестив на груди руки и съежившись, она прислонилась к стене, будто могла теплом собственного тела нагреть ее настолько, чтобы камень начал в ответ отдавать ей тепло, будто растопленная печь. Она понимала, что это все глупости и ничего не получится, но уперто стремилась совершить чудо. Может, если бы это ей удалось, то и избежать казни тоже оказалось бы возможным.
— Всего на день раньше…
Эмрих все никак не хотел заткнуться, и Фиона шикнула на него, наплевав на мнение бедолаг по соседству — все равно помирать скоро:
— Тихо ты, кто-то идет!
Кто-то и правда шел. По каменному полу тюрьмы чеканным шагом стучало несколько пар сапог.
- Ясно, - Бертрам кивнул. Он получил то, зачем явился - информацию о деле. Достаточно подробную, чтобы сделать выводы и спланировать дальнейшие действия. Достаточно подробную, чтобы понять: дело дрянь. - Спасибо.
- Было б за что, - ответил градоправитель, пожав плечами. Было очевидно, что ему эта ситуация тоже не очень-то по душе, но сделать он ничего особо не мог. - Что собираетесь делать?
- Решать, полагаю, - ответил Бертрам, потерев подбородок. Щетина, царапавшая пальцы, безжалостно напоминала об ещё одном упущении: перед выходом в люди капитан начисто забыл побриться, и рожа его, и без того не вызывавшая в людях добрых чувств, теперь, должно быть, и вовсе приобрела вид злобный и несколько разбойничий.
Впрочем, в определенных ситуациях это могло сыграть на руку.
- Решение это, я надеюсь, не подразумевает скорейшего пополнения кладбища моего города?
Бертрам уловил в этом вопросе чуть больше, чем просто вопрос, но и чуть меньше, чем прямую угрозу. Предупреждение - и, пожалуй, толику опасения. Градоправитель, кажется, понимал, что даже такой вариант предотвратить не сможет. Но давал знать, что последствия у такого решения будут, и будут, по меньшей мере, неприятны.
- Нет. Полагаю, - ответил капитан, надеясь, что его собеседник поймет шутливый оттенок последнего слова.
- В таком случае... Желаю удачи, - градоправитель кивнул. - Начать рекомендую с госпожи Вейс. Убедить её будет нелегко, но если справитесь - это сильно поможет с остальными.
- Благодарю, - Бертрам поднялся со стула, и одним глотком прикончил оставшееся в кубке вино. - В таком случае, с неё и начну. Незамедлительно.
Капитан направился к выходу, но у самой двери остановился, обернувшись.
- Могу задать ещё вопрос?
- Да-да? - градоправитель, уже вернувший очки на законное место на собственной переносице, снова оторвал взгляд от листа пергамента.
- Почему? Всё это... - он обвел взглядом кабинет. - Как так сложилось?
Мужчина за столом сразу понял этот странный вопрос.
- Дочь родилась, - он пожал плечами, будто извиняясь. - Сирот миру и без того хватает.
- Понимаю, - сухо ответил Бертрам.
Он вышел из кабинета и направился к лестнице на первый этаж. Градоправителя он не осуждал. Приятно было знать, что ещё один достойный человек успел выйти из военной игры, да ещё и разыграть свои карты так, чтобы остаться наплаву. Многие гражданские чиновники использовали армейскую службу как первый шаг на политическом поприще, хотя этот, кажется, не имел такого намерения изначально.
Впрочем, долго размышлять об этом не было времени. Следовало сосредоточиться на вопросах, требовавших скорейшего решения.
Итак, рассматриваемой персоной, рисковавшей в ближайшем времени в буквальном смысле потерять голову, оказалась Фиона. Это исключало наиболее разумный вариант: не вмешиваться. По определенным - крайне рациональным и логичным, вне всяких сомнений - причинам. Требовать судебного поединка также было невозможно - случай не тот. А если б такая возможность и была... Во-первых, это означало бы риск оставить отряд без командующего. Бертрам никогда не отличался высокомерием, но понимал, что в данный момент это означало бы его уничтожение. Во-вторых, обвинение всё-таки было правомерно. А значит, даже победа означала бы смерть невиновного человека.
Бертрам вздохнул. Нет, план Фионы ему даже нравился. В меру дерзкий, в меру безвредный, и отнюдь не такой рискованный, каким мог бы быть, зная её. Только вот разгневай она, допустим, воротил преступного мира - Бертрам, вместе со своими людьми, затопил бы им кровавую баню. Без суда, следствия и объявления своих намерений. Без опознавательных знаков. Без выживших. После он бы публично и громко отрицал свое вмешательство, а Штольцбург публично и громко верил бы ему. И, тихо и непублично, говорил бы "спасибо".
Но сейчас смерти Фионы хотело разгневанное влиятельное бабьё, и это усложняло ситуацию тысячекратно. Была причина, по которой Бертрам старался избегать работы на богатых женщин. Слишком их легко разозлить, и если это сделаешь - они не угомонятся, пока тебя не похоронят. Казалось, даже если снести такой особе злобную башку - она, что та змея, будет ещё пытаться укусить.
И всё же, редко бывали такие проблемы, какие не решило бы доброе слово, подкрепленное тяжелым кошелем. И, возможно, самой малостью запугивания.
***
Убедить госпожу Вейс оказалось проще, чем ожидал Бертрам, но сложнее, чем хотелось бы. Она начала с беседы, задавала вопросы. Не про непосредственную причину визита, но про него самого и его компанию. Бертрам ощущал, как его рассматривают по частям, оценивают, взвешивают - и позволял это делать.
И, закончив со своими расспросами, она согласилась на сотрудничество. Переговоры длились недолго, сошлись на материальной компенсации, и определенной услуге в будущем. Последовавшее за этим предложение несколько сократить размер компенсации в обмен на помощь в отмщении неверному мужу - его же монетой, так сказать - повергло в искренний ужас, и когда госпожа Вейс рассмеялась, обозначая неудачную шутку, Бертрам выдохнул так, что едва не сдул хозяйку дома вместе с одной из стен.
В тот день произошло много разных встреч со множеством разных людей. В основном, это были обвинительницы, иногда - люди, через которых они могли влиять на ситуацию, и без поддержки которых становились не опасны. Имя госпожи Вейс и правда облегчало дело, однако не решало его полностью. Каждого нового человека приходилось заново оценивать, причем на ходу - времени на сбор информации просто не было. Нащупывать слабые места, подбирать тон разговора... Жалость, лесть, угрозы. Деньги, деньги, деньги.
Да, в конечном итоге все свелось к денежному вопросу. Бертрам торговался за каждый орен (и надеялся, что ничуть не посрамил свое происхождение). Только вот ведь беда - его личные сбережения закончились куда раньше последних переговоров. И в дальнейшем он обещал деньги, которых у него не было. Но это было... Решаемо.
***
Тот единственный день вымотал сильнее, чем недельный переход ускоренным маршем с ежедневными стычками. Каждый кровеносный сосуд во всей голове, от затылка до глаз, пульсировал тупой болью с каждым шагом по тюремному коридору, едва не заставляя скрежетать зубами. Но это была победа.
Оставался один последний разговор - тот, с которого, вообще говоря, следовало бы начать. Следовало бы.
Бертрам узнал её в свете фонаря. Может быть, узнал бы и без света - по голосу. Он подошел к решетке, и вежливо, но настойчиво отослал прочь сопровождавшего стражника.
- Ну здравствуй, Фиона. Давно не виделись.
Звук шагов — кажется, двух пар ног, — все приближался, никуда не сворачивая и не останавливаясь. Фиона встрепенулась, но с пригретого места на тюфяке не поднялась. Нежданные гости темницы могли следовать к кому угодно — хоть даже к ее соседу напротив, неудачливому воришке, пойманному на краже пирожков. Или к тому дебоширу в камере дальше по коридору, запертому «чтобы проветрился».
И уж точно не к ней, не для того, чтобы повести ее на публичную казнь.
«Рано, еще рано!» — Фиона отчаянно вжалась в угол, будто могла спрятаться и остаться незамеченной для глаз пришедших забрать ее, спастись таким образом от неминуемой участи.
Шаги вдруг затихли совсем рядом с ее камерой. Мужчины о чем-то между собой переговаривались.
«Пусть они будут к воришке! — она задрожала всем телом. — Пожалуйста, ну пожалуйста…»
На мгновение ей почудилось, что она узнает голос одного из говоривших: хрипловатый, уверенный, невозмутимо спокойный…
— Все же сходишь с ума. Или нет?
Фиона сжала кулаки, едва чувствуя, как ногти впились в мякоть ладоней. С чего ей сходить с ума? От страха? От злости на саму себя? От невыносимого ожидания?
«Ну здравствуй, Фиона», — слова говорившего диким эхом забились в ее сознании.
Она резко вскочила с места. Тут же ощутила, как сильно задеревенели у нее мышцы от почти что недвижимого прозябания у холодной стены. Покачнулась на непослушных ногах, неуверенно шагнула ближе к решетке.
Ошибки быть не могло: почудившиеся ей знакомые нотки и правда были знакомыми. От человека, стоявшего по ту сторону тяжелых железных прутьев, исходил эмоциональный фон, спутать который с другим было сложно. А где-то в глубине сознания теплился маленький, едва приметный огонек.
— Бертрам?!
Голос ее прозвучал удивленно, хоть она пыталась вложить в него уверенность и радость узнавания. Может быть, виной всему была слабая дрожь и хрипотца.
Ей хотелось спросить, что он здесь делает. Или, скорее, какого лешего забыл здесь — в этой темнице, в этом клятом городе. Но чутье подсказывало: не с таких вопросов следовало начинать разговор. Логика же голосом Эмриха утверждала:
— Ишь ты, проведать тебя пришел!
Фиона прислонилась к холодным прутьям, уставшим взглядом всмотрелась в лицо Хога. Он почти не изменился с последней их встречи, разве что щетиной оброс, но это и во времена их общих путешествий случалось. Шрамов, казалось, не прибавилось. Нос был все таким же приплюснутым, а глаза — все такими же серыми. Наверное, все такими же, — в полутьме-то едва ли разглядеть.
— И ты здравствуй, — выдохнула она, совладав со своим смятением, даже дрожь и хрип в голосе почти пропали. — Какими судьбами, Бертрам? Прости, что вот так невежливо принимаю, не угощаю ничем. Меня здесь и саму не слишком хорошо кормят, а уж поят-то совсем отвратно.
Она улыбнулась, слабо и, наверное, жалко. Тенью своей обычной задорной улыбки.
— Но ты ведь простишь, да? — зябко повела плечами, прогоняя очередной приступ нервной дрожи. — Меня тут завтра казнить собираются, знаешь ли. Не хочешь чем-то помочь, м?
Вопрос ее не был сопряжен с надеждой на успех. Она даже не прилагала усилий, чтобы вложить в свой голос просительный тон, будто не умоляла спасти ее, а всего лишь интересовалась погодой. Это была просто вялая попытка, порожденная безысходностью и крайней усталостью.
Отредактировано Фиона (21.11.20 21:55)
Фиона, при ближайшем рассмотрении, оказалась чуть больше, чем бледной тенью самой себя. Бертрам, не обладая никакими особенными способностями, умел видеть в людях разное, "читать" их, если угодно, и в своей давней знакомой читал страх и отчаяние, которые она даже скрыть не особо пыталась.
Её оптимизм, задорная наглость, болтливость... Все те черты, которые временами так раздражали, почти что исчезли. И от этого лучше не стало. Нет, стало погано, мерзко и неправильно. Бертрам прекрасно знал, что казематы делают с людьми, и в случае некоторых "людей" было этому весьма рад. Но Фионе тут было не место.
- А с чего б ещё, по-твоему, мне здесь находиться? - прогудел Бертрам. Хотел бы он сказать, что всё уже решено. Дескать, "ступай, Фиона, на все четыре стороны света, ты свободна. Я всё уладил, обо всем позаботился". Но возможности такой не было. Не в этот раз.
- Твои обвинители... Больше не хотят одной лишь твоей крови. Они согласны на деньги. Большие, - пальцы Хога стиснули решетку так, что костяшки на руках, должно быть, побелели. - Я смогу оплатить только малую часть. И если у тебя вон в том тюфячке не припрятано мешка золота - у меня есть предложение.
Нелегко было озвучивать такие условия. Было в них ощущение какой-то подлости, шкурного, так сказать, интереса. Но иного выхода не было.
- Я, видишь ли, несколько поднялся с нашей последней встречи. Командую вольным отрядом. У отряда есть казна, но влезть в неё по своему усмотрению я не имею права, - это была чистая правда. Права такого он действительно не имел.
Отрядная казна была запасом неприкосновенным, общим, принадлежащим отряду в целом, и потому даже капитан не мог заявить на неё право собственности. Каждый солдат отдавал туда одну монету с каждых пяти заработанных, будь то жалование, кошель, найденный у убитого бандита, или деньги с продажи трофеев. Из этих средств платились компенсации калекам и семьям погибших, на эти деньги решались проблемы, которые не решить ни одним другим способом, эти деньги расходовались в самый черный день из всех возможных, когда под угрозу становилось само существование отряда - хоть до такого пока и не доходило.
- Но. Если будешь работать на нас - мы сможем ссудить тебе столько денег, сколько понадобится. За два-три года с долгом рассчитаешься, и можешь быть свободна. Что скажешь?
Отредактировано Бертрам Хог (17.11.20 11:20)
Ожидать от Хога в ответ можно было многого: что он молча развернется и уйдет, что молча останется с пренебрежением прожигать ее взглядом, припасенным обычно для тех, кому не посчастливилось оказаться в его «рабочем» списке. Меньше всего — что станет осуждающе отчитывать за совершенное.
И уж совсем точно не озвученного им предложения.
Фиона открыла рот, не издав ни звука, потом снова закрыла. Кашлянула, прочищая першившее горло, и крепче вцепилась в прутья решетки, чтобы прочувствовать под пальцами твердость и холод металла — убедиться в том, что ей этот разговор не приснился.
Нет, не приснился. Она не проснулась от бессмысленного и тяжелого сна на своем тонком тюфячке, не вздрогнула, не смахнула с опухших век наваждение. А Хог никуда не пропал, все стоял по ту сторону решетки, вцепившись в прутья, как и она, и согревая ледяной металл своим теплым прикосновением. И выжидающе на нее глядел. Умел он вот так, молча, почти недвижимо замирать, словно затаившийся в засаде хищник, но всем своим видом давая понять, что ждет от нее ответного хода.
— Ты это… — Фиона с трудом сглотнула, слюна была вязкой и будто бы липла к языку. — Серьезно? Не шутишь?
Насколько она знала Бертрама Хога, шутить он изъявлял милость в крайне редкостных случаях, и этот ей лично подходящим для шуток не казался. Но вот с чего бы ему делать ей такое предложение, она не знала.
Поднялся до командира отряда, сказал он. А ведь она помнила его еще десятником во Флотзамском гарнизоне, а потом самым обычным наемником и охотником за головами, которые по северным трактам десятками шатаются.
«Ладно, господин командир, посмотрим, что ты там думаешь на самом деле…»
Пальцы ее, все еще впивавшиеся в прутья решетки, задрожали от предчувствия опасного предприятия, непроизвольно скользнули вверх, едва коснулись пальцев Бертрама и тут же отдернулись, как от огня. С Хогом всегда было опасно и сложно. Тем более сейчас, когда она устала, оголодала, замерзла, почти утратила концентрацию.
— Сказал бы я тебе, что он думает…
Голос Эмриха звучал ворчливо и недовольно. Фиона в ответ только тряхнула головой и потянулась к тому маленькому, но ярко горящему язычку пламени, воплощавшему в ее воображении сознание Бертрама Хога.
Первым, что она ощутила, был стыд.
Жгучий стыд за предложенную сделку. Будто было в ней что-то бесчестное, какая-то хитрость, которую сама Фиона пока не могла выудить из мешанины его мыслей, как и не могла самостоятельно разгадать, сопоставив все известные ей факты.
Потом было сожаление. Оно пряталось глубоко в тени прочих мыслей и чувств, но Фиона приметила его проблеск и тут же ухватила за изворотливый хвост. О чем жалел Бертрам Хог?
О том, что ему, возможно, не удастся ее спасти.
— Да ты ведь слепая!
На этот раз на окрик Эмриха она повернула голову, скривила губы в недовольной гримасе — ему стоило помолчать и не мешать ей. А потом повернулась снова к Хогу.
— Согласна!
* * * |
— Да уж, — Фиона вздохнула, поднесла к носу пропитанную пряным напитком ложку, оценивающе вдохнула аромат. — О Штольцбурге у меня воспоминания остались не самые приятные. Хотя были там и некоторые… хорошие вещи.
Она одарила мужа улыбкой, подначивая его самостоятельно догадаться, что для нее было самым приятным в этой истории — может, куча заработанных и тут же бездумно выброшенных на ветер денег, а может и то самое почти что волшебное спасение от петли. Или что-то еще, о чем ему было неведомо.
— Думаю, что готово, — прибавила она, поглядывая в сторону котелка. — Можно разливать… — Потянувшись рукой к дужке, чтобы убрать котелок от огня, она тут же с тихим шипением отдернула пальцы — обжигающе горячо. — Ах, проклятье, Бертрам! Забирай, забирай!
Прихватку-то она с кухни взять позабыла. Вино тем временем потихоньку бурлило, медленно, но угрожающе целеустремленно выкипая. Но не успела Фиона отскочить от очага, давая Бертарму возможность собственноручно спасти их напиток, как по крепости прокатился оглушительный грохот, будто гора камней обрушилась вниз по склону. Вот только были они совсем не в горах.
— Что это? — она взволнованно глянула на мужа.
Бертрам кивнул. Были в Штольцбурге приятные моменты, да. У каждого свои.
Он ведь солгал Фионе тогда. У него не было права запустить руки в казну отряда, но была возможность, и он воспользовался бы ей в любом случае. Надеялся, что она не станет докапываться до истины, не хотел заставлять чувствовать себя должной без права выбора. Может, Фиона и не стала, а может, просто виду не подала - теперь уже было не важно.
За такое безрассудство Бертрам себя корил. Не считал верным руководствоваться одним лишь душевным порывом, всегда старался найти рациональное обоснование своим поступкам. Иначе ведь долго не проживешь, не с такой профессией.
И всё же тогда, в Штольцбурге, он поставил на кон дело своей жизни именно что по такому вот порыву, что бы он себе ни говорил. Конечно, никто не стал бы его гнать, всего вероятнее. Только вот останься он на посту - и что толку было бы от отрядного устава, если капитан, его продумавший, первый же им и подтерся, как только выдался случай? О какой традиции, о каких принципах могла идти речь? Это стало бы началом конца.
Будь у него возможность заново пережить тот день... Поступил бы так же. Правильно. И ни о чём бы не пожалел, как не жалел и сейчас.
От мыслей и воспоминаний отвлек голос Фионы. Ей было больно - или, как минимум, очень неприятно - и это быстро заставило собраться, прийти в себя. Не котелок, требовавший спасения, в первую очередь приковал к себе внимание, но среагировать Бертрам не успел.
Раздался грохот. И даже направление определять на слух не было нужды. Что - а точнее, кто - это было понятно и так. Ясно, как зимний полдень. В коридорах начали раздаваться голоса, послышался топот ног, подсказывавший тренированному слуху, что шестеро солдат из охраны замка уже спешили к месту происшествия.
Быстро среагировали. Меньшего ждать и не приходилось.
- Ебучий Лотар... - одними губами произнес Бертрам, прикрывая глаза. И тут же встряхнулся, восстановив невозмутимость. - Подождёт. Так.
Он быстро подошел к Фионе, взял за руку, взглянул на ладонь. Что же, звать Зигги нужды не было, хотя мысль такая имелась.
- Отвори окно, зачерпни снега, и подержи, - сказал быстро, будто скомандовал. Только "команда" получилась куда мягче обыкновенного. Да, ожога там, может, и не вышло бы, но перестраховаться не мешало. Фионе не шли разного рода отметины, да и боль была не к лицу.
Сказав это, Бертрам сразу же переключился на котелок. Быстро осмотрелся в поисках подходящей тряпицы. Не нашел. Вздохнул, сорвал с себя рубаху, намотал на руку, ухватился за дужку котелка.
Опять вздохнул. С облегчением - напиток был спасен, труды Фионы не пропали даром. Да вот куда ж его поставить? Дно-то выпуклое, водрузишь на стол - покатится и разольется!
Взгляд Бертрама обратился к поленнице. Свободной, левой рукой он сложил четыре полешка квадратом рядом с очагом - чтоб вкусно пахнущее "зелье" не успело остыть, пока будут решаться дела менее значимые - и установил на них котелок. Результат можно было считать удовлетворительным, положение котелка - надежным. Можно было надеть рубаху обратно и перейти к менее значимым делам.
- Вот теперь можно нанести визит господину чародею. Ты как, со мной?
***
Решение направиться к Лотару в последнюю очередь было продиктовано двумя резонными мыслями. Во-первых, в безопасности чародея можно было не сомневаться - это был не первый такой случай, и он бы никогда не пошел на свои эксперименты не обеспечив сохранности своего бренного тела. Во-вторых, с другой стороны, сам Бертрам этой безопасности гарантировать брату не мог. По крайней мере, до тех пор, пока не повторил себе, что насилие - не выход, Лотар - полезен, а братоубийство неправильно, достаточное количество раз.
Один лишь вход в "лабораторию" обо многом сказал. Дверь ещё была на своем месте, не обуглена, дверной проем также цел, а камни - не просто не оплавлены, но даже холодны наощупь. Значит, случай был пустяковый. На сей раз.
Солдаты стояли у входа - очевидно, проникновения в свои небольшие владения Лотар не допустил, как всегда отстояв их границы всеми силами.
- Капитан! - Кир из Вороньей Рощи, десятник, руководивший ночной стражей в ту ночь, выпрямился при приближении Бертрама. Он хорошо скрывал усталость и раздражение, но капитан мог понять это и без внешних признаков.
- Он там жив? - сухо осведомился Бертрам.
- Ещё как...
- Хорошо. Можете быть свободны, господа. От имени господина чародея приношу извинения за эту неурядицу.
Десятник кивнул, и отдал людям команду возвращаться на свои посты. Вместе с ними скрылся и сам. Когда они ушли, Бертрам решительно, но осторожно открыл дверь лаборатории. И если б Лотар попробовал снова встать на их защиту... Ему же хуже.
Лотар, впрочем, не попробовал. Он стоял посреди комнаты, и смотрел на сваленные на полу металлические емкости и осколки стекла. С виду он здорово напоминал сельского осла в дождливое утро - флегматичный, понурый и мокрый. Бертрам прошел в комнату. Взгляд задержался на куске металла, прочно засевшем в дверном косяке.
- Тут безопасно? - спросил он, остановившись на пороге.
- Да... Теперь, по крайней мере, - недовольно, но спокойно ответил Лотар. - Не уследил за давлением. Бак рванул. Теперь новый покупать...
Бертрам кивнул Фионе - мол, можно заходить, всё хорошо. И поинтересовался, вежливо, как мог:
- Так что, говоришь, ты тут делал?..
- Это, - Лотар поднял руку, в которой сжимал заткнутую пробкой стеклянную колбу, наполненную темной и, кажется, пенной жидкостью. Бертрам уследил в нём оттенок некоторой гордости. Чародей распечатал колбу, и протянул Бертраму. - Попробуй. Честное слово, оно того стоило! Надеюсь... - последнее он добавил себе под нос, так, что едва было слышно.
Бертрам вздохнул, взял сосуд, отхлебнул. Замер. Широко раскрыл глаза. Моргнул, потом ещё и ещё. Затем проглотил.
- Лотар... - начал он вкрадчиво и дружелюбно. - А ты сам-то пробовал?
- Нет. Пока что!
- Хм. А зря! Это... Неожиданно восхитительно. Давай же, брат!
- Да подожди. Я же вам честь оказать хочу, раз уж вы тут. Фиона, твоё мнение хочу услышать особенно, - Лотар отобрал у Бертрама ёмкость, и протянул Фионе.
Бертрам посмотрел на свою жену. Едва заметно покачал головой, хотя взгляд его, должно быть, был красноречивее всякого слова и жеста.
"Не делай этого, Фиона. Не. Делай. Этого!"
Паника была бы в этой ситуации, может, и уместна, если бы Бертрам не проявил свое коронное спокойствие, мгновенно передавшееся и самой Фионе. Внешняя невозмутимость не могла ее обмануть — она всегда чувствовала, что скрывается под его сдержанным выражением, и если на душе у него царила тревога, то безошибочно определяла по крайней мере само это чувство, а иногда и его причину.
Сейчас же Бертрам ощущался собранным и сосредоточенным, но никак не встревоженным происшествием. А значит, Фионе тоже не о чем было тревожиться. Тем более, что слух ее уловил едва слышное имя — «Лотар» — слетевшее с губ ее мужа.
Второй Хог в крепости и старший брат Бертрама. Чародей, хитрец, любитель игры в шахматы и порой еще более невыносимый и невозможный человек, чем младший. За те несколько лет, совместно проведенных в «Зеленой», Фиона свыклась с его присутствием, но полностью не смирилась.
Вот и сейчас, пока Бертрам хлопотал вокруг ее обожженной ладони, сама она, недовольно сморщив нос (а совсем не от боли, как можно было подумать), размышляла, что же на этот раз вытворил непоседливый чародей, если дом содрогнулся от самого подвала до хозяйской спальни. Неужто пытался изобрести что-то новое для вооружения компании своего брата?
— Да не надо, все хорошо, — пробормотала она.
Черпать снег из окна не хотелось, да и нужды в этом не было — осторожно коснувшись своей ладони языком, Фиона почувствовала, что кожа хоть и стала горячей, и покраснела, но волдырей не было. Житейское дело!
* * * |
Отказать себе в радости понаблюдать за разговором Бертрама и Лотара, попутно узнав, что же все-таки вытворял чародей, она не смогла. Только с легкою грустью поглядела на еще неопробованное пряное вино. Остыть-то оно, скорее всего, не остынет — Бертрам заботливо устроил котелок неподалеку от очага, чтобы сохранить тепло. А все же хотелось испробовать свое творение как можно быстрее.
Но любопытство было сильнее, и Фиона направилась следом за мужем в подвал, добровольно отданный в полное владение Лотару.
Собравшиеся у входа стражники выглядели взбудораженными и чуть-чуть растерянными. А Бертрам, казалось, был доволен их прыткостью и исполнительностью — у источника шума они оказались намного раньше, чем капитан.
Войти сразу же, как только стражники разошлись по своим постам, не удалось. Сначала Бертрам осторожно отворил дверь вошел в подвал сам, и только потом подал знак Фионе. Она спустилась по старым, истертым ступеням, с опаской придерживаясь рукой стены. В «лаборатории» Лотара было достаточно света, но пламя отбрасывало на лестницу кривые тени, обманчиво скрывавшие все выщерблины и неровности.
— И что это?
Фиона недоверчиво покосилась на протянутую ей колбу. Если судить по выражению лица Лотара и по исходивших от него волн радости, то в этом сосуде плескалось не менее чем то самое зелье, которое чародеи употребляют для сохранения здоровья и молодости. Но вряд ли он был настолько сведущим в тайнах алхимии, чтобы состряпать такое зелье в домашних условиях, к тому же готов в обход всех запретов на его распространение поделиться им с родичами.
Бертрам к тому же вел себя странно. Высоко оценив созданный братом эликсир, смотрел на Фиону с такой опаской и отрицанием, будто бы не хотел, чтобы она его пробовала. Фиона же чувствовала себя крайне растеряно.
Любопытство в очередной раз взяло верх над здравым смыслом, и пальцы ее потянулись к стеклянному сосуду. Крепко сжав горлышко колбы, она приложилась к нему губами и щедро отхлебнула жидкости.
И тут же выплюнула прямо на пол, и так уже усеянный пятнами, брызгами и осколками — последствиями неудачно завершившегося эксперимента.
— Бес тебя дери, Лотар! — едва ли сдержавшись, чтобы не бросить колбу в чародея, она заткнула ее пробкой от беды подальше. — Что за гадость? Отравить нас задумал?
Губы, язык и рот немилосердно жгло после контакта с горькой жидкостью всего-то на миг. Как там ощущал себя Бертрам, сделавший добрый глоток этой чудовищной микстуры, сложно было себе представить.
— На, забирай свое зелье! — тыкнула колбу прямо в руки чародею. — А я пойду попытаюсь смыть это мерзкое ощущение во рту чем-то приятным.
Сказав это, резко развернулась и зашагала вверх по лестнице, на первой же ступень чуть было не споткнувшись. Тихо выругавшись, продолжила подъем. Настроение было подпорчено происшествием, но в комнате наверху ее ждал целехонький котелок ароматного пряного вина.
Отредактировано Фиона (26.11.20 14:18)
Фиона не вняла молчаливому предупреждению, а Бертрам не успел устно покаяться в своем обмане и предупредить её. И попросту выхватить из рук колбу тоже не сообразил.
Реакция была ожидаема. Благо, хоть отхлебнула не так много, иначе могло быть куда хуже. Тем не менее, настроение Фионы заметно испортилось, это слышалось в её голосе, виделось в движениях... Чувствовалось. Когда она ушла, Бертрам задержался в лаборатории. Он стоял, совершенно недвижимый, и не отводил взгляда от дверного проема.
- Так что это, всё-таки, было? - поинтересовался он равнодушно.
- Эксперимент, - кисло ответил Лотар. Его это происшествие, кажется, тоже несколько раздосадовало - большая редкость. - Пивоварение и алхимия. Наложил руки на записи Маврикия из Третогора, решил опробовать - ну и рецептуру доработать заодно. Так как оно, кстати? Будь честен, окажи услугу.
- Как дерьмо, - флегматино сообщил капитан.
- Не очень-то точная характеристика, знаешь ли, - Лотар совсем не обиделся. Или виду не подал. - Погоди, а откуда ты знаешь вкус...
- Так его же только что и отхлебнул твоей милостью, разве нет? - паскудная ухмылка так и норовила прорезать лицо помимо воли. - А если серьезно... Слишком насыщенно, я бы сказал. Хмельная горечь и спирт, что б ты там ни делал для вкуса - они всё забивают.
- Слишком большая концентрация, значит, - магик хмыкнул.
- Раз так в пять, а то и в десять. И спиртом отдавать оно не должно.
- Само собой. Благодарю! - Лотар вздохнул.
- Так всё это... - Бертрам обвел царившую в лаборатории разруху взглядом. - Чтобы сварить пивка?
- Вроде того, - Лотар пожал плечами. - Только не смотри на меня, будто на дуралея. Я, может, хотел оставить миру наследие, а какие ещё у меня варианты? Создать заклинание? Так им смогут пользоваться только магики. Артефакт какой? Опять же, магики и богатеи. Книгу написать? Так сколько людей на Севере смогут её прочесть? А захотят - и того меньше. То ли дело - пиво...
Бертрам вздохнул.
- Или тебе просто нечего делать.
- Или так, да, - чародей снова пожал плечами. - Кажется иногда, что от безделья крыша протечет до конца зимы. Ты сам-то как с этим справляешься?
- А ты, надо думать, полагаешь, что я для защиты держу в замке столько солдатни? - ответ Бертрама был совершенно серьезен. На этот раз неспроста - долю шутки в нем не мог точно определить даже он сам. Да, бойцы "Зеленой" стойко сопротивлялись влиянию мирного времени, способного даже профессионального, дисциплинированного солдата расслабить и наделить разумностью десятилетнего ребенка, но даже просто гонять их на тренировках и решать рутинные вопросы вроде назначения дозоров помогало как-то провести время.
- Да и Фиона помогает, надо думать?
- Есть немного.
"Немного". Настолько немного, что если б не она - Бертрам сейчас, пожалуй, варил бы пиво вместе с Лотаром. Неожиданно эта мысль, полушутливая, положила начало другой, уже серьезной. И несколько... Печальной.
"Да тебе же просто одиноко, чародей. Оно не мешает, пока есть дело, пока мысли заняты, пока надо решать проблемы, но чуть замедлишься, чуть расслабишься - и оно нагоняет, а? Знакомо. Да ведь у меня есть отряд, селяне с их проблемами и Фиона. У тебя есть... Ты и твои мозги, которые и применить-то некуда. И всё на том".
Остатки раздражения, вызванного выходкой Лотара, вдруг начали уходить. Понимание и укол сочувствия смягчали, но виду Бертрам не подал - ни к чему это было.
- Ладно, - Лотар упер руки в бока, теперь уже деловито обозревая свою "вотчину". - Надо бы тут прибраться.
Чародей натянул толстые рукавицы - похоже, чтоб не порезать руки и не насажать металлических заноз ненароком - и бодро направился к стоящей в углу метле.
- А магией не можешь? - спросил Бертрам, с интересом наблюдая за ним.
- Могу, - коротко ответил Лотар.
- Так почему не...
- А зачем? - чародей вдруг стал совершенно серьезным. - Если что-то можно сделать без магии - так предпочту и поступить. Магия требует уважения, в конце концов, если тратить её на каждую бытовую мелочь - она станет обыденностью. А тебя расслабит и разбалует до такой степени, что сто шагов без портала пройти тебе станет непосильной задачей.
Бертрам вскинул бровь. И это было нечастым явлением.
- Не самая распространенная точка зрения в чародейских кругах, я полагаю?
- Ага, - Лотар начал методично заметать стекло, действуя со сноровкой опытной горничной. - Магией мы, в большинстве своем, разве что задницу не подтираем, да и то за всех не поручусь, и мнение о себе по этому поводу имеем такое, что каждый - будто царь земли и неба император. Само величие и могущество во плоти.
Магик оставался совершенно серьезен, продолжая методично заметать острые осколки в единую кучку. Похоже, Бертрам, сам того не ведая, зацепил важную тему. И об этом не жалел - больно интересные рассуждения.
- А ведь бывают ситуации, капитан, когда мы остаемся без магии. Её у нас можно забрать, её иногда совершенно не следует применять. И вот тогда за теми, для кого магия есть единственное решение всякой проблемы, становится очень интересно наблюдать. В рыбе, что в зиму вынули на лед, больше величия, и большим могуществом обладает пятилетний ребенок. Я в таких ситуациях... Бывал.
- Интересно мне знать, с какой стороны... - пробормотал Бертрам. Он вполне мог представить себе Лотара лишающим магии какого-нибудь зазнавшегося чароплета.
- С обеих, - удивительно сухо ответил магик. - Будь так добр, сдвинься чуть... Ага. На стекле стоял.
Бертрам отошел к самой двери.
- Много я о тебе ещё не знаю, - отметил он.
- Да мы не то, чтоб часто болтали, - Лотар снова пожал плечами, выправившись.
И верно, нечасто. Всё как-то не до того было. То отрядные дела, то война. А когда всё закончилось - молчание уже стало им привычно, все разговоры, какие и были, сводились к какому-то делу.
"Даже собственный брат - и тот не желает тебя видеть без надобности. И при этом держит тебя в это чертовой крепости, когда тебе б в столицу или на границу, ловить шпионов, заключать сделки, искать информаторов. Плести, плести свои сети и раскидывать их, будто жирному пауку, приносить пользу и делать дела - желательно с Муравьем на пару. Тогда-то ты будешь живой, да? Тогда перестанешь маяться всякой дурью, чтоб совсем не сойти с ума?"
Что же, все это было уже невозможно до конца зимы. После - это Бертрам себе побещал - Лотару будут отданы соответствующие распоряжения, в крепости уж как-нибудь без него перебьются. Но немного разбавить скуку, отвлечь от неё, было можно.
- Считаю это досадным упущением, - сообщил Бертрам. - Предлагаю начать наверстывать. Мы там с Фионой котелок вина подогрели...
- Да ну? А я с кухни не слыхал ничего.
- В опочивальне.
Лотар вдруг перестал мести. Во взгляде его на какой-то момент прочиталось недоверие и недоумение.
- Понятно, - он кашлянул. - Ну так и что с того?
- Бросай это дело и давай к нам.
А почему бы, собственно, и нет? Вечер, благо, располагал к разговорам, да и вина должно было хватить - упиваться ж никто не планировал.
- О Боги, капитан. Хочешь сказать, тебе ночью в покоях с женой нечем заняться, тем более под котелок вина? Так есть специальные эликсиры...
- Забываешься, чародей, - Бертрам недобро зыркнул на магика.
- Прости. Так ты серьезно?
- Абсолютно.
Лотар вздохнул.
- Ладно, уборка подождёт. Так и быть, пропущу с вами чарочку.
- В таком случае, раздобудь себе стул и чашу, и подходи.
***
Бертрам прошел в покои, надеясь, что не заставил Фиону ждать себя слишком долго. И надеясь, что новости о компании она воспримет положительно - учитывая случай в лаборатории Лотар имел все шансы впасть в немилость.
- Фиона, - начал он, проходя к креслу. - Я предложил чародею угоститься вином в нашей компании. Надеюсь, его разберет, он пойдет спать, и больше не подвергнет крепость опасности хотя бы в эту ночь. Ты ведь не против?
Оставив обоих Хогов киснуть в подвале с Лотаровым дрянным зельем в компании, Фиона гордо прошествовала вверх по плохо освещенной лестнице на первый этаж. И только за дверью сникла, поежилась — холодно, да еще и темно. Лампа-то осталась с Бертрамом.
Ей бы стоило вернуться, чтобы в потемках хотя бы на стены не натыкаться, не говоря уж о том, чтобы не свалиться со ступеней, ведущих на второй этаж. Но Фиона чувствовала, что мужчины могут это воспринять как ее беспрекословную капитуляцию. О чем была их «война», она не задумывалась, это не имело значения. Главное было — не сдаваться.
И она не сдалась. Пошла, осторожно и медленно ступая по каменному полу, вытянув перед собой руки, чтобы ни на что не наткнуться.
Подъем в спальню оказался гораздо проще, чем дорога от подвала до лестницы: знай себе, держись стены да ноги поднимая на равную высоту, чтобы подняться на следующую ступень. А там уже и до комнаты недалеко, вот даже свет пробивается сквозь щели в неплотно прикрытой двери.
Прогретая очагом опочивальня встретила ее жгучим теплом. Фионе поначалу показалось даже, что здесь слишком жарко и стоит отворить окно, чтобы проветрить. Она подошла к ставням, прикоснулась к прохладному дереву, приотворила и тут же почувствовала дуновение морозного ветерка на своих щеках.
«Снег черпать из окна, — подумала она, ухмыльнувшись. — Вот так придумал!»
Ее взгляду открылся вид на усыпанные белым крыши домишек, ютившихся в стенах крепости. Слежавшийся на них снег отсвечивал даже в ночной темноте, под густо застилавшими небо зимними облаками. А вот истоптанные, измазанные смесью грязи и слякоти дорожки между ними терялись среди черноты.
На узком отливе по ту сторону окна Фиона приметила невесть как задержавшийся там слой снега. Обожженная о ручку котелка ладонь не болела, хоть кожа еще казалась красноватой. Холодить ее совсем не хотелось, да и в целом Фиона начинала уже дрожать от холода. А значит, пора было запирать ставни и приниматься за вино.
Она успела согреть у очага продрогшие руки, наполнить пряным напитком одну из кружек и как раз собиралась удобно устроиться в кресле, чтобы им насладиться, когда заслышала шаги: Бертрам возвращался. И это у него ушло больше времени, чем Фиона ожидала. Надо думать, они с Лотаром успели еще о чем-то посудачить.
— Да ты его, поди, еще и уговаривал! — будто бы раздраженно хмыкнула она, заслышав объяснения мужа по поводу его не слишком разумной затеи. — Пусть приходит, мне-то какое дело? Вина на всех хватит. Если только вы не желаете упиться вусмерть.
Сказав это, устроилась наконец-то в кресле и укрыла ноги брошенным в нем одеялом.
Фиона, очевидно, довольна не была. Сделала вид, будто ей все равно - человеком больше, человеком меньше. А может, так оно и было на самом деле. Уютный настрой, казалось, куда-то улетучился, будто пар от того самого вина. Он уступил место вещам куда менее приятным, какому-то раздражению, что ли. Разговаривать и вспоминать старое уже не хотелось, попить вина в тишине и лечь спать, оставляя в прошлом этот странный, непонятный вечер - вот и все желания, какие остались.
Наверное, приглашать Лотара было не лучшей идеей. Бертрам вообще не славился хорошими идеями, если дело не касалось войны и убийства, а ни того, ни другого - вот ведь досада! - не намечалось. Он уж и не помнил, всегда ли был человеком одного дела, или же стал таковым, от всех прочих сфер жизни попросту отказавшись. Так или иначе, что-то переигрывать было уже поздно, так что и ему, и Фионе нужно было смириться с компанией чародея и немного потерпеть.
Бертрам не стал тревожить покоя жены, и ни одним словом не ответил на её слова. Что сказать, что сделать, чтоб поднять ей настроение? Неизвестно. Видели боги, что на большой дороге, что на войне было как-то проще. Почти что любая проблема так или иначе решалась устранением источника, а тут... Разве что Лотара котелком перетянуть и из окна выкинуть, да и то он переживет, а котелок может помяться.
Он прошел к очагу, прихватив чашу, и, по примеру Фионы, налил себе вина. Затем опустился в кресло, вытянув ноги и неотрывно глядя в огонь, наслаждаясь вкусом напитка и пытаясь очистить разум от всякой мысли.
В последнем не преуспел.
- Да ладно. Его можно понять, - начал вдруг Бертрам, не отводя глаз от пляшущих языков пламени. - У нас троих ведь есть что-то общее. Эта крепость... Она хороша, чтобы в ней укрыться. Отдохнуть. Её удобно оборонять, и тут можно хранить вещи. Но жить тут постоянно? Целые месяцы напролет в одних стенах, где заняться-то толком нечем? Чародей от такой жизни отвык, она его медленно убивает. Не знаю, как ты, а я совершенно точно могу это понять.
Он вздохнул.
- Иногда я думаю, что было б неплохо выбраться отсюда, да прогуляться по большаку, от южной и до северной границы. Выследить и прирезать какую-нибудь мразь, найти проблем на свою голову, решить, найти ещё. Как в старые-добрые...
Непонятно, что на него нашло. Откуда взялись эти откровения, почему были озвучены, а не оставлены, как обычно, при себе. Мысли были глупые и безответственные, однако это осознание совершенно ничем не помогало.
Дверь, между тем, открылась снова. Лотар явился - слишком быстро, пожалуй, мог бы ещё побродить. С собой он притащил простой деревянный табурет и глиняный кубок. Бертрам, как и его жена восседавший в уютном кресле, таким положением дел был весьма доволен, и несколько злораден.
- Интересные вещи вы тут обсуждаете. Как в старые-добрые, говоришь? - чародей ухмыльнулся.
- Говорю. А ты, я смотрю, и рад уши погреть, - ответил Бертрам. - Вино в котелке.
Пряное вино приятно пощипывало губы, его терпкий привкус мягко согревал нутро. Фиона могла гордиться собой — напиток получился весьма и весьма недурственным. Достойным ее теперешнего высокого положения, так сказать.
Очередной глоток, и взгляд ее украдкой вернулся к Бертраму: что он будет делать? Как поведет себя? Станет ли что-то делать или говорить?
Ничего он делать не стал. Как человек рассудительный, знал, что трогать раздраженную кошку, особенно же тянуть ее за хвост, — плохая идея. То же самое было правдивым и для Фионы.
Она, впрочем, таким решением мужа была столь же недовольна, сколь и сердилась бы, предпочти он другой вариант решения их маленького разногласия. Ведь разногласие это на самом деле существовало только в ее воображении, и Бертрам — как человек рассудительный, конечно же — ни подтверждать, ни опровергать его наличие не намеревался, тем самым не давая почву для развития нового разногласия.
Как человек рассудительный, Бертрам молча проследовал к очагу и налил себя вина из котелка, удобно устроился во втором кресле. А потом его рассудительность рассыпалась вдребезги: он заговорил, и своими словами пытался найти оправдание сложившейся ситуации.
Фиона удовлетворенно ухмыльнулась.
Отвечать она не спешила. Сначала бережно разгладила укрывавшее ее ноги одеяло, чтобы ни горсточки тепла не вырвалось за его пределы. Далее отпила еще один пряный глоток, и только потом взглянула на мужа.
Но ни словечка не успела сказать — дверь в спальню отворилась. На пороге появился Лотар, своим появлением вызвав у Фионы приступ изжоги.
— Присаживайся, раз уж пришел, — проворчала она чародею, — только вино все не выпей за раз, будь добр. Его надобно смаковать. А мы тем временем продолжим наш интереснейший разговор.
Который она только-только пыталась поддержать.
Бертрам говорил разумные вещи. Как, впрочем, и всегда. Ведь неразумные мысли он обычно держал при себе и всячески подавлял, что не мешало Фионе о них узнавать.
И все же, его слова были правдивыми, и Фиона сама чувствовала, что нечто подобное уже пару недель витает в холодном воздухе их каменного жилища. Им всем не сиделось на месте. Привыкшие к жизни в пути, к постоянной дороге под ногами, оседлыми они чувствовали себя будто птицы с подрезанными крыльями. И Лотар, и Бертрам, и сама Фиона.
— Так и в чем же проблема? — улыбнулась она. — Разве нельзя назначить здесь управляющего, а самим выбраться на большак, как ты говоришь, поискать приключений? После случая с тем рыцарьком, как там бишь его… — она сморщила лоб в попытке припомнить фамилию их недавнего оппонента, оспаривавшее право Бертрама на эти земли, — Вшевлен?.. В общем, после случая с этим оболтусом вряд ли кто-то решится соваться сюда. Да еще и зимой.
Да что там и говорить — они могли бы просто отправиться в объезд земель, а приключения, глядишь найдут их самих. С ее-то удачей уж точно найдут!
Отредактировано Фиона (13.12.20 20:11)
Всегда следует следить, что ты говоришь. Выбирать и обдумывать свои слова прежде, чем они вырвутся из глотки, потому как обратно их потом не засунуть, и слово сказанное есть изменившее мир.
А ещё надлежит обращать внимание, кто эти самые слова слушает. Потому как дурацкая идея или неуместное откровение, высказанные правильному человеку, могут все же привести к тому, что тебя поставят на место, объяснят, что идея, собственно, дурацкая, а откровение было неуместно. Но в иных обстоятельствах её, идею, поддержат, подавляя здравый смысл и подстрекая совершить абсолютную глупость.
Так оно и вышло. Фионе-то, само собой, мысль о том, чтобы поискать приключений на многострадальную голову, пришлась по душе, да и Лотар как-то оживился, навострив уши и ожидая ответа.
Бертрам молчал. Все так же не отрывая взгляда от камина, сделал добрый, но совершенно неосторожный глоток вина. Напиток тут же нещадно обжег рот. Бертрам даже не поморщился.
Самым страшным в этой ситуации было то, что ответ просился как раз тот, которого ждали собравшиеся в комнате. Неразумный. Опрометчивый. Может, и не случайно он так разоткровенничался. Может, ожидал поддержки, искал её, сам того не зная. В конце концов, все эти странствующие рыцари тоже далеко не безземельные. Если не на подвиги - то по турнирам и приемам разъезжают только так. Да и крепостей у многих больше одной, и ведь не рушатся же они в отсутствии хозяина.
Бертрама, хоть он теперь тоже был из рыцарей, ни турниры, ни приемы не интересовали, а что до подвигов... Они остались в прошлом. В том самом, где всё, что у него было - собственные мозги, опыт и оружие, где весь этот скудный ресурс приходилось пускать в дело во имя безопасности простого человека и кровавой гибели тех, кто этому человеку угрожал.
Сейчас у него было достаточно сил, чтобы даже короли с ним считались. И теперь, когда эти силы странствовали по дорогам Вердэна и соседних государств, охотились на бандитов и дезертиров, несли гарнизонную службу и охраняли торговцев, когда он, Бертрам Хог, сумел направить сотни людей на то, чем занимался сам до становления наемным капитаном, любой личный вклад в это дело виделся незначительным. А любой риск грозил оставить компанию обезглавленной - с уходом Гуго Бертрам ещё не выбрал себе преемника, не успел подготовить запасной план на случай своей гибели.
- Чего молчишь, капитан? - поинтересовался Лотар, уже устроившийся на стуле, и бережно удерживающий в руках чашу с вином.
- Думаю, - прогудел Бертрам, не поворачивая головы.
- О чем, позволь поинтересоваться? О том, что солдатня обрушит замок себе на головы, стоит тебе скрыться из виду?
- Не буду лгать, есть такое опасение, - этот ответ был серьезен, как летящий в голову сапог. Действительно, оставлять бойцов "Зеленой" без присмотра крайне не хотелось. В конце концов, даже в мирное время дел у него хватало, так кому их передать? Секачу? Девятипалому? Они были опытные командиры, но над ними всегда был Бертрам. Что, если попадется вопрос, решить который окажется им не по силам?
Что, если они попытаются, но ошибутся?
- Боги милостивые, капитан! У нас тут одна десятая часть компании собралась. Остальные же как-то выживают! - Лотар совершенно неуважительно закатил глаза, и вдруг перевел полный надежды взгляд на Фиону. - Опять он за старое взялся. Перепутал замок с сиротским приютом, не иначе, а вот этих вот бугаев, что его населяют, с детишками. Откормленными, вооруженными детишками-убийцами, не меньше. Может, как-то вправишь ему мозги? Как тогда, в ноябре шестьдесят седьмого...
Бертрам вдруг пристально посмотрел на Лотара. Откуда ему было знать, что тогда произошло? Подслушал? Навряд ли. Догадался, скорее.
А день тот, меж тем, в памяти буквально оживал.
***
В шатре было тихо. Планы составлены, указания розданы. Молчал Секач, хотя в самом его виде читались обычная злоба и необычное предвкушение - его гизармам и алебардам грядущая битва сулила славную жатву. Молчал Хабрен, как обычно. Этот точно сделает свое дело, за то можно было не беспокоиться. Остальные сотники отряда тоже молчали, лица их были сама мрачная решимость.
Молчал и Бертрам. Надеялся, что лицо не подведет, не выдаст, не покажет слабости. Не даст просочиться наружу тому, что надлежало оставлять в самой глубине души. Не покажет ни страха, ни сомнения. И боги были свидетели, удержать внешнее спокойствие было непросто. Внутреннее - невозможно.
Он объявил окончание совета. Голос не дрогнул, не выдал, но прозвучал будто не свой. Будто кто другой говорил, и отзвук слышался словно через толщу воды. Командиры разошлись, и стало легче.
Легче не смотреть в лица, которые послезавтра можешь не увидеть. Не гадать, кто это будет на этот раз. Не думать, сколько их будет.
Бой предстоял кровавый, не за землю, не за выгодную позицию, с которой врага можно просто отбросить малой кровью. Бой за жизнь, бой на смерть. Без пощады и сожаления. Истребить столько живой силы, сколько будет возможно, разгромить нильфгаардскую группировку, стереть с карты начисто. Такие сражения легкими не были никогда. Не могли быть.
В шатре остались только Лотар с Фионой, не считая самого капитана. Бертрам не знал, почему эти двое задержались. Лотару уж точно следовало отдохнуть - ему в грядущем сражении тоже была уготована роль. Да и Фионе силы лишними не будут - отступать-то, может, и не придется, но быть готовыми к этому отступлению следовало всегда.
- Итак? - поинтересовался Бертрам, глядя на них.
- Я... - начал было Лотар, но осекся. - Ничего, капитан. Просто задумался. Ухожу.
Чародей развернулся, и зашагал к выходу из шатра. Он был устал и бледен, последние недели выдались для него особенно тяжелыми. И не мудрено - в подготовке к этому сражению он сыграл одну из решающих ролей.
А вот Фиона не уходила.
- Ты что-то хотела? - спросил Бертрам, стараясь удержать все тот же ровный тон. Только вот что в нем было толку, учитывая, кто перед ним стоял?
В опочивальне воцарилось молчание, но никак не тишина. Комната полнилась звуками: в очаге потрескивали поленья, облизанные горячими язычками пламени; сухо поскрипывали завесы на неплотно запертых ставнях, а за окном слышался посвист морозного ветра. Даже устроившийся на полу котел с пряным вином — и тот будто тихо гудел.
Для Фионы же все эти внешние и реальные звуки тесно переплетались с воображаемыми, которые она улавливала в мыслях и настроениях присутствовавших рядом двоих мужчин. Большую часть ее внимания занимал, конечно, Бертрам.
Она хорошо представляла себе, о чем он размышляет, и какие сомнения его терзают. Всегда он был человеком, который ни шагу ступить не мог, чтобы не продумать все наперед, не спланировать, не подготовиться, не предусмотреть.
Ее предложение, легкое и незамысловатое, как почти все, что она предлагала, вертелось сейчас в его мыслях, подставляя причудливый бок под светлое пятнышко его внимания. А потом поворачивалось другой стороной, чтобы дать себя оценить. Или это он сам его поворачивал, рассматривая варианты.
Фиона чувствовала, как он тянется к тому, чего всего они втроем хотели — махнуть рукой на крепость, на зиму, на какие-то там обязанности и уехать куда глаза глядят в поисках приключений. Но знала, что извечное Бертрамово чувство ответственности так просто его не отпустит.
Она медленно потянула очередной глоток вина из своей кружки, расслабленно вслушиваясь в мысли мужа. Он был упертым чертякой, и несвоевременный пинок мог оказать действие прямо противоположное ожидаемому. Поэтому она не хотела спешить, выжидала момент.
Но Лотар, казалось, ждать не желал. И, будто не зная характера брата, принялся давить. Может и правда, что чародей совсем уж со скуки сбрендил, и так ему не терпелось вырваться из своего каменного мешка, что он решился рискнуть.
«Спугнешь, дурак», — телепатировала она ему, зная, что хоть он и экранируется от ее вынюхиваний, но сообщения ловит исправно.
Ей показалось, что чародей едва заметно вскинул бровь, но не посмотрел в ее сторону и ничем не выдал, что услышал ее. А потом у нее в голове зазвенело:
«Не спугну. Подсекаю».
Фиона, не удержавшись, фыркнула.
Но мастер-рыбак в чародейской личине, казалось, достиг успеха: в сердце Бертрама ярким пятном вспыхнуло новое воспоминание, и только-только зародившееся желание пуститься в путешествие укрепилось. Он захватил наживку.
* * * |
На военных советах Фиона всегда чувствовала себя лишней среди всех этих хмурых мужчин, обсуждавших дела и события, в которых она мало что смыслила. Обычно она забивалась в угол подальше и делала вид, что слушает, хоть никому никогда не приходило в голову проверять ее на внимательность — мнение дознавателя мало кого интересовала в любой ситуации, кроме, собственно, дознания.
В тот день воздух в шатре был особо пасмурным. Напряженное молчание всех собравшихся можно было ножом резать и бросать в противника, разя его тяжестью наповал.
Из своего угла Фиона видела, как Бертрам хмурится — едва ли стоящая чужого внимания морщинка пролегла между бровями. Но за ней она чувствовала нечто большее, что-то глубокое, словно трещина, словно расселина, грозящая расколоть мир, таящийся внутри этого человека, напополам.
Она могла многого не понимать в этих их тактиках и стратегиях, но осознавала чрезвычайно четко: бой сегодня будет кровавый. Не только для вражеских войск, но и для своих. Особенно для своих.
Это-то и терзало его — потери. За каждого потерянного солдата он переживал больше, чем переживал бы, пожалуй, за собственную утерянную конечность. В этом была сила Бертрама, и в этом была его слабость.
Ее же, Фионы, роль состояла в том, чтобы не дать ему потерять баланс. Не позволить из осторожного, но успешного командира превратиться в трясущегося над каждой жизнью труса.
Потери ведь на войне неизбежны.
«Уходи, Лотар», — мысленно обратилась она к чародею, как только тот открыл рот.
Все офицеры покинули уже шатер, остались только они втроем. И Лотар, казалось, поначалу даже не заметил ее присутствия.
«Уходи, нам нужно побыть вдвоем».
Чародей запнулся, но перечить не стал, ушел. Фионе оставалось гадать, догадался ли он, что это ее «побыть вдвоем» значило совсем не то, что могло значить для большинства.
Они с Бертрамом особо не афишировали свои отношения, даже можно сказать скрывали. Но прозорливый тип вроде Лотара не мог не понять, что между капитаном и дознавательницей что-то есть. Но догадался ли он, что это что-то было совсем не физической близостью? Разве что влез брату в голову и все достоверно узнал.
— Хватит себя терзать, — тихо сказала она из своего угла, где все еще продолжала сидеть на раскладном табурете. — Хватит над собой измываться. Ты взваливаешь на свои плечи непомерную ношу, капитан.
Капитан — именно так. Не Хог, как она уже давно не называла его в своих мыслях, не Бертрам, как имела право теперь называть. Капитан. Чтобы дать понять ему, что она помнит, кто он сейчас в первую очередь.
— И эта ноша переломит тебе хребет. Ты думаешь о том, кто завтра умрет. Сколько их будет. Видишь уже в воображении их растерзанные тела на поле боя. И начинаешь проигрывать до его начала.
Она поднялась, подошла к застеленному картой столу, у которого стоял Бертрам. Тронула рукой одну из фигурок, изображавших отряд противника. Та упала безвольной игрушкой.
— Не делай этого. Не отбирай эту ношу у тех, кому она принадлежит. У тех, кто может ее понести сам. Кто готов ее понести.
Другая фигурка, опрокинутая небрежным движением, легла рядом с первой.
— Те, кто погибнет завтра, сами выбрали свою участь. Сами выбрали идти в бой. Не дураки ведь, понимают, что ждет их не богатство, не слава, а клинок врага в животе или стрела в груди.
Очередная фигурка отправилась на небольшое кладбище у края карты, будто черное предсказание исхода предстоящей битвы.
— Отдай эту ношу им, капитан. Ведь она принадлежит им, не тебе. Каждый из них понесет ее с честью, с гордостью, и в последний свой миг — случится ли он завтра, или через тридцать лет — сможет осознать, что прожил свою жизнь достойно. Не забирай этот шанс у них. И не терзай себя.
Среди сложенных в кучку фигур были и «свои», и «чужие». Фиона медленно и задумчиво перебирала «павших». Чувство ужасной усталости давило на ее плечи.
Всегда она была легка и остра на язык, толкать разномастные речи для нее было, что рыбе — плавать, а птице — летать. Но сейчас, когда дело касалось дорогого ей человека и требовало искренности, не было ничего тяжелее, чем подобрать правильные слова.
Одна из фигурок выскользнула из-под пальцев, упала наземь.
Фиона впервые с момента, как ушел Лотар, подняла взгляд на Бертрама. И улыбнулась.
— Прости, я разрушила твою… картину войны.
Ну конечно, Фиона что-то хотела. Исполнить свои негласные обязанности, взятые на себя совершенно добровольно. Бертрам мог упрятать свою слабость от самого прозорливого бойца и самого приближенного офицера, мог казаться невозмутимым, несгибаемым и держащим под контролем всякую ситуацию даже, наверное, самому себе.
Но не ей. Фионе хватало способностей, чтобы без труда обнаружить любое колебание его души, и не хватало такта, чтобы оставить обнаруженное при себе. И за это Бертрам был ей благодарен.
Впрочем, в этот раз ей, наверное, даже стараться не пришлось. Компания Бертрама Хога, "Зелёная" компания, за последние месяцы выросла в численности многократно. Череда эффективных, решительных побед, пара трепливых языков - и репутация начала нарастать, будто снежный ком, привлекая всё больше людей - и даже нелюдей - под стяги компании.
И теперь им всем предстояло самое крупное сражение за историю отряда. Завтра войска Кистрина сойдутся на поле с крупной нильфгаардской группировкой. Завтра наёмники Хога ударят нильфам в тыл, вступят в бой с быстрого марша и в полную силу. Вся Зеленая, со всей своей новой численностью, в одном сражении - никаких резервов. В победе Бертрам почти не сомневался...
Как не сомневался и в величине потерь. Они тоже будут несопоставимы с любым другим боем. Иначе не могло быть при таком количестве людей. Да даже если б погиб один человек - это было бы на одного больше, чем допустимо. Допустимые потери могут быть только вражескими. Провести каждого бойца через войну живым - вот был долг Бертрама.
И его бременем было знание того, что это невозможно.
Фиона об этом знала. Чувствовала, безошибочно определяла - и пыталась, как могла, его облегчить. Иногда у неё получалось. Вот и сейчас она не осталась в стороне.
Бертрам дал ей говорить, хотя и был уверен, что в этот раз её слова будут напрасны. Как могла она, далекая от сражений, понять его, этими сражениями управляющего? Что можно было сказать такого, чтобы облегчить совесть человека, вот-вот собирающегося отправить на смерть, самое меньшее, сотню хороших людей, доверивших ему собственные жизни?
Но она говорила - и уверенность Бертрама вдруг дала трещину, а затем и рассыпалась в прах. Снова он совершил ошибку, которую когда-то пообещал себе не совершать. Снова он недооценил Фиону Валленштайн. Потому как она знала, что сказать. Понимала больше, чем понимал он сам. Её слова были разумны - и вместе с тем безболезненны, не жестоки.
В какой-то момент возникло острое желание ударить себя по лицу.
Эти люди - его люди - были здесь по своему выбору. Они доверяли ему свои жизни, приносили их в жертву, ставили на кон в военной игре, они шли за ним через ад и дальше потому что они так решили. Добровольный риск, добровольная жертва. Да как он смел отнимать у них это право, как можно было считать их, сильных, профессиональных солдат, одних из лучших на всем севере, за неразумных детей, которые не знали, на что идут? Бертрам не мог взять на себя их боль, их скорбь, не мог бы при всем желании, так какое право он имел отнимать у них честь, лишать уважения, которое они заслужили?
Когда Фиона закончила свою речь, Бертрам смотрел на неё так, как не смотрел никогда раньше. А может, именно так и смотрел каждый раз, когда ей удавалось его удивить, и если так - то этот взгляд мог уже стать ей привычен.
- Разрушила. Да, - сказал он глухо, почти не шевеля губами. И подразумевал отнюдь не фигурки, за два месяца до того взятые трофеем в нильфгаардском лагере.
***
Да, про тот разговор напоминать не было нужды. Слишком хорошо он врезался в память, слишком сильно было удивление. Помнится, Бертрам тогда хотел сказать, что-де ему жизни не хватит, чтоб отплатить Фионе за всё, что она для него сделала. Сдержался. И просто начал потихоньку отплачивать.
Неизвестно, планировал ли Лотар такое, или же у него получилось случайно, но воспоминание попало в десяточку. Бертрам снова допустил ровно ту же самую ошибку - начал недооценивать своих людей, и теперь это осознал. О нет, крепость не рухнет без него. Если в ней будет хоть один наемник "Зеленой" - крепость выстоит, даже если рухнет весь мир вокруг неё.
- Ну что же, господа, - начал Бертрам, задумчиво отпив вина. Оно, по счастью, уже чуть поостыло - а может, обожженному рту было уже все равно. Проклятая ухмылка угрожала проявиться на лице, но он сопротивлялся, как мог. - Вынужден вас поздравить - я безоговорочно капитулирую. Когда отправляемся?
Вы здесь » Aen Hanse. Мир ведьмака » Эхо минувших дней » [3 декабря, 1268] — Ночь
