Сколько бы битв ты не пережил, сколько бы крови не пролил, а первобытный страх перед животными и насекомыми все равно таится где-то в сердцах людей, ожидая лишь подходящего момента, чтоб себя проявить. Казалось бы, что такого страшного в мелкой, жужжащей черно-желтой пчелке, тихо и мирно занимающейся своими делами? Может, и ничего, но когда их становится много, и ты им очевидно не нравишься, то становится как-то не по себе.
Благодарно кивнув Анне, он облачился в эти забавно выглядящие "доспехи" и принял дымарь из ее рук, вроде бы случайно дотронувшись до нее. Окуривание ульев оказалось делом не таким уж и хитрым, и после пары попыток Вернон приловчился и уже дымил почти как заправский пасечник. Пчелы разлетались в разные стороны, ища укрытия от дыма, и все еще немного опасающийся их темерец посмеивался - наконец пришла его очередь гонять мелких пакостников. Особо бесстрашные все равно шли в атаку и отчаянно жалили его, но это было ерундой. Почешется пару дней, и все.
Когда неравный бой с медоносцами наконец закончился, а телега Тилей была полна добычи с поля битвы, семейство решило отпраздновать победу легким перекусом перед возвращением домой. Он грыз лепешку и любовался красотой вокруг - даже возведенные человеком пчелиные домики гармонично вписывались в картину из полей, лугов и лесов, не выбивались из нее, не становились режущим глаз пятном на полотне мастера. За такую жизнь, за такие виды и сражаются солдаты любого из северных королевств, пусть и не все.
От половинки луковицы, которой Вернон хорошенько прошелся по еще зудевшим местам укусов, изрядно щипало, но он лишь щурился и совсем слегка кривился. И настолько увлекся обрабатыванием укусов, что чуть не упустил новость о том, что домой им с Анной придется топать пешком, одним. Сдержать хитрую улыбку от такого известия оказалось трудно, еще труднее не начать играть со своей возлюбленной в гляделки. Мысли тут же начали роиться в голове, и все они - радостные. И немного лукавые.
Он помог погрузить улей на телегу и помахал отправившимся в путь старикам. Что-то подсказывало ему, что быстро шпион и швея до дома не доберутся.

***

В разговорах и шутках они совершенно не обращали внимания на тропу, по которой шли, то брались за руки, то отступали друг от друга на шажок, заливаясь смехом. Вернон лениво, будто нехотя уклонялся от пытавшейся пощекотать его за ухом травинкой Анны, иногда все-таки давая ей достичь своей цели, на что отвечал светлой и такой непохожей на него улыбкой. Он ощущал себя мальчишкой, впервые влюбившимся, очарованным и не видевшим белого света вокруг него. Такие непривычные чувства, и в то же время такие желанные. Будто июльское солнце растопило окутавшую его сердце смолу, показало, каким прекрасным может быть мир.
- Ну ты напросилась! - со смехом он ответил на поддразнивания Анны и медленно погнался за ней, увлекаемый с дороги в усыпанное белым цветом поле.
То догонял, то отставал на пару шагов, но заполучить эту самую травинку у него не получалось. Азарт закипал, но совсем не из-за ребяческой игры, которой развлекались два вполне взрослых человека, абсолютно не беспокоясь из-за ее глупости и наивности. Но когда Анна упала, все еще смеясь, и солнечный свет упал на ее ноги и бедра, пробиваясь меж росшей вокруг цветущей гречки, стало очевидно, чего хотели они оба. И совершенно не смущались того.
Их губы вновь сомкнулись в поцелуе, руки Вернона скользили по нежной и такой светлой коже, а дыхание их обоих словно слилось в одно, как и сердца. А время будто замедлило свой ход, оставив влюбленных наедине.

***

Все так же не выпуская Анну из своих объятий, он лежал на траве, зарываясь носом в волосы кметки, так приятно и уютно пахнувшие. Скоро им придется возвращаться на дорогу, спешить домой, ведь старики наверняка недоумевают, чего молодежь с сильными и быстрыми ногами бредет так долго. Но сначала им стоило обсудить кое-что наедине. То, что они не успели обговорить вчера.
- Так что ты разузнала в Сосновке, Аннушка? - его голос посерьезнел, несмотря на все еще осенявшую лицо легкую полуулыбку.
Если призадуматься, то им повезло. Солдат, которого вчера избил Вернон, его не увидел, а Анну, видимо, не запомнил, так что мстить со своими товарищами не заявился. Или же испугался и решил позабыть о произошедшем.
Да, такой вариант был бы определенно лучше.

Он качал головой, слушая рассказ Анны, и прикидывал. Не желающие рыпаться солдаты, ропчущие лесорубы, привыкшие защищать свой дом от нападок пришлых, нерешительное командование - это все были ингредиенты для опасной и кровавой ситуации. Будет совершенно не удивительно, если засевшие в Сосновке ищейки снимутся с места и отправятся дальше, на бесполезные поиски шпиона, который "наверняка уже улизнул"... А значило это много вещей сразу.
Значило то, что можно уже меньше страшиться по ночам - не столько за себя, сколько за этих людей, приютивших чужака. Солдаты разбираться не стали бы, и пришлось бы любым покрывателям несладко, даже тем, кто понятия не имеет о настоящей личности купца-бакалейщика из Грыбли. Но значило это и то, что Вернону можно собирать вещи и уходить, двигать к границе, всего-то избегая встреч с солдатами на несколько лиг вперед. Таков и был план - встать на ноги, обождать, пока улягутся страсти, и спешить домой. Вот только что-то мешало ему принять этот факт и приступить к действиям. Что-то мешало встать и уйти, оставить эту необычную, непривычную жизнь позади. Что-то будто толкало его в грудь, заставляя сесть и не спешить. Подумать.
И глядя на Анну, ее улыбку и светящиеся глаза, он прекрасно понимал, что.
- Пойдем.
Задержавшиеся любовники спешно оделись, отряхнулись, не удержались от очередного поцелуя и наконец заторопились домой. А что, если?.. Впервые за долгое время он начал задавать себе вопросы, которые раньше даже в голову не приходили. На них никогда не находилось ни времени, ни желания.
Но в глубине души он понимал, что скорее всего ответ всегда будет один и тот же. На этот раз неутешительный.
Отгоняя эти мысли, он широкими шагами двигался впереди Анны, стараясь не запоздать домой, дабы не пришлось краснеть и врать перед стариками. Будто мальчишке.

***

Следующие пару дней он старался не думать о том, что сказала тогда в гречишном поле Анна, помогая семейству разливать по бочонкам мед и всячески готовиться к ярмарке. Суета и заботы немало помогали отвлечься, как и сама кметская дочь, в объятиях которой он забывал обо всем. Было в их прятках по углам что-то ребяческое, наивное и немного смешное, азартное. Это бодрило и лишь распаляло чувства Вернона, даже и не представлявшего, насколько желанным для него окажется простое человеческое счастье. Счастье, от которого не пахнет ржаной водкой, солдатскими сапогами и кровью.
С кряхтением подхватив очередной бочонок, он поставил его туда, куда указал занятый подсчетами и пересчетами Милош, не преминув незаметно для старика подмигнуть Анне. Бочонок с глухим стуком встал на свое место, рядом с кучкой собратьев. Наверняка за все это добро получится выручить неплохие деньги, и Вернон искренне радовался тому, что семья таких добрых людей не живет в нужде и бойко ведет свое дело. Справедливость в мире редка, как бы к ней кто-либо не стремился.
- Во, почти все.
Тем временем отца семейства отвлек один из местных сплетников, которого тот назвал Якимом. Несколько раз его Вернон видал, пока занимался делами во дворе, но сам не заговаривал. Да и нечего самому сплетни распускать, а уж в деревне в сплетню превратиться может что угодно. Любая неосторожная фраза.
Поведал этот самый Яким новость, и новость важную. Сосновские солдаты, подравшись все-таки с местными, покинули местность и ушли к Понтару. А это значит, что путь домой стал свободен. Больше не нужно было гадать и прикидывать. И если бы кто-то из сослуживцев Роше видел его сейчас, они бы удивились, что их боевой товарищ этой новости не обрадовался, не собрал все свои пожитки и не помчал к границе, к родной Темерии.
Нет, на этот раз его сердце дрогнуло. Будто ожидал он услышать совсем другое, будто хотел он, чтоб солдатня еще задержалась в соседней деревне.
Будто он хотел остаться здесь.
Улучив минутку, когда приготовления были почти закончены, он увлек Анну за собой в сторону и, стараясь унять волнение, тихо заговорил.
- Я слышал про Сосновку. Значит, ехать уже можно. - он сделал паузу, глядя куда-то в стену. - Но не хочу. Я хочу...
Бороться с самим собой, с давно воспитываемым чувством преданности и долга было непросто. Но к черту это все, пусть и не навсегда! Люди живут один только раз, и терять в одночасье то, что он нашел здесь, ему не хотелось.
- Я хочу еще побыть здесь.

Он молча кивал на слова Анны, не желая лишний раз нарушать тишину, в которой все было понятно без лишних слов. Она понимала, что он не мог остаться здесь навечно, несмотря на все желания, несмотря на их так внезапно разгоревшуюся любовь. Он понимал, что расставание причинит им обоим боль, но и темерцу, и кметской дочери придется найти в себе силы с этим справиться. Но на ближайшие три дня им не нужно беспокоиться ни о чем.
- И не буду. - шепотом отвечал он, обнимая Анну и нежно гладя ее ладонью по спине.

***

Не слишком довольного старика можно было понять, ведь раньше на ярмарку с ним всегда ездила дочь, а на этот раз она решила остаться дома и вместо этого отправила в помощь староватому уже Милошу матушку. Вернон прекрасно понимал причины таких необычных событий для семьи Тилей, и с трудом сдерживал улыбку, все норовившую показаться на его обычно задумчивом или нахмуренном лице. Ворчание старшего Тиля было непрекращающимся, но уже позабывший о ранении и совсем недавних невзгодах купец-бакалейщик только с улыбкой кивал его распоряжениям и всячески уверял старика, что вся работа по дому будет сделана с должным старанием. Да и не так уж много дел нужно было переделать за три дня, а значит, что у парочки влюбленных хватит времени и на поцелуи, и на объятья, и на многое другое... И им даже не придется прятаться.
Они не теряли ни минуты - стоило телеге родителей скрыться вдали, а им войти в дом, как они оказались в объятиях друг друга, чувствуя жар своих тел и сладость губ.
Три дня. Целых три дня.

Никогда не бывший женатым Роше не знал, каково это - жить с любящей женщиной под одной крышей, ловить ее взгляды, такие, от которых на сердце становится так легко, как не бывало никогда. Целоваться с ней, когда захочешь, улыбаться, рассказывать что-то, вместе смеяться, помогать с домашними делами. То и дело, когда Анне нужно было что-то отнести во двор, он вмешивался и старался оградить ее от лишних трудов. Сделать так, чтоб она чувствовала себя за надежной спиной, рядом с человеком, всегда готовым прийти на помощь или выслушать. Иногда им все же приходилось ненадолго расставаться - пока Анна готовила обед, а Вернон колол дрова во дворе, носил воду или притаскивал сорванные на лугу простые и красивые цветы. Букетам из ромашек и васильков его возлюбленная радовалась искренне, и вместе с ней радовался он, никогда в жизни еще так много не улыбавшийся и не смеявшийся.
Но три дня шли неумолимо, они летели вперед, как будто спешили их разлучить. Как будто само время ускорилось так же, как и их сердца.

***

Утро четвертого дня возвестило о своем приходе вместе с петухами, громкими, как церковные колокола в столице. Проснувшиеся Вернон и Анна не спешили вставать, нежась в объятиях друг друга. Он нежно гладил ее щеку тыльной стороной ладони и улыбался, еще немного сонный и не до конца верящий в то, что их счастливое время вместе почти подошло к концу.
- Я люблю тебя. - прошептал он и поцеловал ее в лоб, немного смущенно улыбаясь.
Об этих словах он думал все три дня, и несмотря на все это время, проведенное вместе, дались они ему не сразу. Роше не доводилось говорить их никому, до сего дня, хоть некоторых людей он и любил. Свою мать, несмотря ни на что. Фольтеста, за то, что не дал ему стать опустившимся на дно человеком и поверил именно в этого найденного неизвестно в какой канаве забулдыгу. Своих старых боевых товарищей, не один раз спасавших его от смерти. Темерию, свою родную страну, постоянно нуждающуюся в защите. Но вся эта любовь была совершенно иного толка, отличавшейся от той, которую в нем сумела разбудить простая на первый взгляд деревенская женщина.
- Нам надо вставать. Скоро старики вернутся, голодные будут поди.
Все просьбы и наказы Милоша Тиля были исполнены еще вчера, и им нужно было лишь дождаться приезда родителей Анны, справиться об их делах, разделить последнюю совместную трапезу.
А потом придется объявить о своем уходе.

Спешно одевавшийся Вернон торопился расправиться с теми небольшими приготовлениями, что нужны были поутру. Быстро надев портки и рубаху, он обулся и выскочил на улицу с семенами и хлебом, предназначавшимися на корм носившейся уже по двору птице. Куры кудахтали невпопад, хлопали крыльями и клевали бросаемую им еду, уже совершенно не боясь недавнего чужака в доме. Довольный результатом, он вернулся в дом с молотком и гвоздями и принялся за починку кровати, расшатанной их общими стараниями по ночам. Немного отвлеченно улыбаясь, он прибивал ножки к раме, чтоб они держались крепко и более по ночам кровать не скрипела. Даже в новой для него, непривычной работе он старался все делать на совесть, чтобы кметам не пришлось переделывать половину работы за ним. И надо было сказать - простая деревенская жизнь приносила какое-то монотонное удовлетворение, хотя будь Вернон обычным горожанином или всамделишным купцом, то вряд ли бы так думал.
Торопился он не один. И Анна, и Вернон хотели урвать еще хоть немного времени побыть вдвоем, подарить друг другу хоть немного любви, пока еще есть время и старики не успели вернуться домой.

***

Но наконец телега Тилей вкатилась во двор, ведомая находившимся в замечательном расположении духа Милошем, пусть и уставшим с дороги. На Вернона немедленно обрушился град рассказов о том, как хорошо прошла ярмарка и сколько сумели выручить за свой, несомненно, отличный товар родители Анны. Он лишь кивал и изредка вставлял словцо, хваля деловую хватку отца и рассказывая о том, что в их отсутствие хозяйство велось добротно и без лени. И без того видевший, что дом в порядке, Милош не скупился на добрые слова и воодушевленно размахивая руками, расписывая все прелести ожидавшей их совсем скоро баньки. Да, и правда, это стоило предвкушать - в хорошей бане Вернон не парился уже давно, а баня, как известно, прочищает не только тело, но и душу.
- Ничего, не упарится, доча. Ты гля на него - крепкий-то! - лишь посмеивался в ответ на вопрос Анны Милош.
За обедом семья шутила, делилась событиями прошедших дней, рассказывала небылицы - "купец-бакалейщик" и сам принялся плести сказки о том, какие чудные у него попадались покупатели и какие только диковины ему не приходилось продавать, дивясь тому, где его помощник их находил. Рассказал и о статуе, которую пугливые горожане однажды ночью приняли за волколака и чуть было не сожгли его лавку, а после со стыдом поясняли страже, что привиделось им что-то в свете висящих на стене факелов.
Байкам рано или поздно должен был прийти конец, и, стараясь не выдать грусти, Вернон объявил о том, что возвращается домой. И без того надолго у них задержался, да и стоило уже поторопиться, а то помощник его лавку за это время совсем разорит.
Отпустить "Винсента" без обещанной баньки семейство все-таки не могло, и вот он уже сидел, окутанный паром, и вздрагивал от ударов веника. Хорошо было сидеть вот так, довольно покряхтывать и давать как грязи, так и заботам покинуть тело и голову, изредка освежаясь маленькой рюмашечкой водки. По очереди Вернон и Милош лупили друг друга по спине немного колючим веником, поддавали жару и шутили. В арсенале темерца нашлось еще пару баек, лишь наполовину выдуманных - приходилось подправлять и опускать некоторые детали, дабы не выдать своего настоящего рода занятий, и время пролетело незаметно. Распаренные, они вышли из бани, облились холодной водой из бадьи. Довольно крякнув, Вернон принялся вытираться и облачился в свежие одежды. Те самые, в которых ему предстоит ехать до самой Темерии.

***

Он присел рядом с Анной на лавке и улыбнулся, но уже не так весело и лукаво, как раньше. Пора было поговорить и о насущных делах.
- Не врал отец твой, банька ох как хороша! И когда еще так попарюсь? Дома разве что, но это сколько ехать еще. - все равно начал он издалека. - Ты что-то про Ринду говорила, корабль до Вызимы.
Он не ожидал, что Анна сама повезет его в портовый город, находившийся не так уж и близко. Знавший карту Редании Вернон мог сесть на коня и сам доскакать до города, отвесить кому нужно несколько монет и отплыть домой, но он хотел послушать о том, как это себе представляет сама швея. А еще он хотел оттянуть момент прощания.
Одно было понятно - этим вечером он уже покинет Медуницы и гостеприимный дом, в котором живут люди, спасшие ему жизнь.
И не только.

Так и сидеть бы, взявшись за руки, и не беспокоиться ни о чем. Он чувствовал теплоту ладошки Анны, сжимал ее в своей, не желая отпускать, но от поселившейся в сердцах их обоих грусти было некуда деваться. "Обязательно сберегу. Ради тебя - сберегу." - ничего не говоря, дал он своей возлюбленной молчаливое обещание. Они вскочили с лавки и принялись собираться, пока учетчик еще не вернулся на своей повозке, которая разлучит их неизвестно на сколько. Но не на вечно. Уж в этом Роше был уверен, пусть даже и непросто будет вернуться в эти края без какого-нибудь задания короны. А пока судьбе препятствовать было бесполезно.
Но воротился Петро в Медуницы уже поздно, когда солнце уже зашло за горизонт и окрестности начала окутывать темнота. Старики не хотели ничего слышать о путешествиях в такой позднй час, и Вернону довелось скоротать еще одну ночь здесь. Это было словно подарком судьбы для не желавших расставаться Анны и темерца, и они воспользовались полученным шансом сполна, совершенно позабыв о смущении и желая лишь одного - находиться в объятиях друг друга, целоваться, чувствовать тепло тел друг друга и растворяться в желании и удовольствии. Этой ночью им почти не довелось уснуть, и возвращались они в хату уже когда почти начинало светать, будто заправские разведчики. Одарив швею нежной улыбкой, он лег и укрылся легким одеялом, надеясь поймать хоть несколько минут дремы перед тем, как всех вновь разбудят петухи.

***

- Ну, бывайте, люди добрые. Спасибо вам за все. - он искренне пожал руку Милошу, не унимавшемуся с напутствиями в добрый путь. - Не нужно так много, госпожа Тиль, этого же на целый по... на целую ораву хватит, ей-богу!
Он отнекивался от целой котомки еды и чуть было не оговорился, прощаясь с этими замечательными и добрыми людьми, не давшими ему пропасть и не давшими его в обиду просто так, не прося ничего взамен. Конечно, он оставил им тот самый обещанный мешочек с монетами, который должен был заменить деньги, забранные стражниками в тот злосчастный день. Сами старики дар от Вернона не приняли, так что он просто оставил его в одном из пустых кувшинов и шепнул Анне, где его потом искать.
- Как оказия выйдет - обязательно навещу, даже не сомневайтесь! Сувениров привезу. - заверял их Роше.
Но время прощания вышло, и он забрался на телегу, уже ждавшую отбытия. Щелкнувший поводьями Петро погнал лошадей вперед, и они помчались вдаль от Медуниц, на этот раз уже без намерения вернуться сюда вместе с темерским шпионом и просто мужчиной, открывшим для себя совершенно новую сторону жизни. И нечто большее. С легкой грустью он смотрел на удаляющиеся дома, но понимал, что так нужно.
Таков его долг.
На перекрестке за деревней Анна попросила Петро остановиться ненадолго, и они оба спустились с телеги и отошли немного в сторонку. Оба понимали зачем. Пора было прощаться, неизвестно насколько. От этого было больно на сердце, исколотом иглами сомнения и печали с тех самых пор, как повозка покинула двор Тилей. А может, плюнуть на все и остаться здесь? Может, из этого что-то выйдет? Может...
Нет. Как бы сердце сейчас не щемило, но разум твердил, что так сделать нельзя. Не сейчас. Его ждет слишком много работы, и Фольтест все еще надеется на своего доверенного человека, в котором он непонятно что увидел несколько лет назад. Чувство долга, висевшее на сердце, сейчас сковывало его не хуже кандал.
Но он понимал, что так будет поступить правильно.
Вернон взял Анну за руку, стараясь сдерживать подступившую слезу и подкатывавший к горлу ком.
- Вот и все. Пора прощаться, любимая. - он сжимал ее ладонь в своем кулаке. - Ты... ты чудесна. Я всегда буду помнить наше время вместе и тебя.
"И твои глаза. Твои губы, руки, бедра, смех, улыбку... тебя всю." Он ненадолго замолк, но тут же продолжил.
- Я не прощаюсь навсегда. Обещаю тебе - когда-нибудь, когда времена будут проще, или представится случай, я тебя найду.
"Надеюсь, ты сможешь мне поверить. Надеюсь, что я сам смогу себе поверить." Он наконец отпустил ее ладонь, оставив в ней на память выстроганную из дерева фигурку человека с торчащей из-за пояса рукоятью кинжала.
- Будь счастлива и не грусти. А мне пора.
Он обнял свою любовь на прощание, забрался обратно в телегу и помахал ей вслед.
- Можешь трогать.
Кони взоржали, ударили копытом по пыльной дороге и повозка покатила вперед, к Ринде, оставляя позади частичку счастья и кусочек сердца, оставленный здесь обычно непреклонным и хмурым темерским шпионом.

***

До портового города Ринды они добрались скоро. Как и обещала Анна, проблем не возникло ни с капитаном стражи, ни с судном, на который Роше погрузился без оглядки, все больше думая о привычном и старом - кем представляться особо любопытным, и как он будет докладывать о вышедшем боком задании в столице соседнего государства. В тетради появлялись новые пометки, на карте обозначались новые точки, а судно качалось на речных волнах, с каждой минутой все приближаясь к пункту назначения.
И все равно он то и дело возвращался в мыслях к ночам, проведенным вместе с Анной, к совместным заботам, шуткам и смеху. Все произошедшее в Медуницах из головы уже не выкинуть, но он и не хотел. Впервые в жизни он хотел что-то сохранить для себя одного, а не для Темерии и короны, во славу народа и в его защиту. Впервые он хотел быть большим эгоистом, и позволял себе это. Ведь от того, что он нашел любовь, ни от кого и ни от чего не убудет.
Через несколько дней судно прибыло в Вызиму, и Вернона встретил кипящий жизнью порт родной столицы. Туда-сюда сновали грузчики и моряки, то и дело кто-то выкрикивал команды, матеря безруких рабочих на чем свет стоит, ящики с добром переносились с кораблей на причал и наоборот. Круг жизни шел своим чередом, и на берег он ступил уже без грусти на сердце. Отсутствовал он долго, и за это время наверняка скопилось много работы, так что на отдых рассчитывать не приходилось. Собственно, отдохнуть он уже успел.
- Объявился, смотри-ка! Мы уж грешным делом думали, что тебя в Третогоре достали. - посмеивались сослуживцы, приветствуя Роше домой, в привычную обитель погонь, допросов и расследований.
Он лишь кивал да рассказывал новую легенду, близкую к настоящей версии событий, но исключавшей некоторые важные моменты. Для всех его выходили добрые люди, поверившие в байки о купеческой жизни и несправедливости конкуренции на сегодняшнем рынке, а как только он поправился и риск быть пойманным исчез, то сразу и погнал на коне в Ринду. Эту же версию он изложил Фольтесту, плохо скрывавшему радость от возвращения Вернона домой живым и невредимым.
Им всем необязательно было знать правду.
Ведь эта правда была только его.