Сумерки в хате начинали постепенно рассеиваться – там, за горизонтом, уже поднималось солнце нового дня, хотя его тусклого света пока еще не хватало чтобы обойтись в доме без лампады.
Анна встала с постели – старый, узкий топчан предательски скрипнул, – и пробралась к окну, чтобы одернуть короткую льняную занавеску. Она не зажигала по утру лампаду чтобы не будить спавших за печкой родителей. Сон их все еще был чуток и тревожен, хотя оба уже давно пошли на поправку и от перенесенной лихорадки оставалась лишь небольшая слабость.
За последнее время лихорадка была для Анны настоящим проклятием. Больше года – она уже успела снять траур, – как от этой болезни умер муж, оставив ее, молодую и бойкую, совершенно одну в немилосердном к простым женщинами мире. И вот теперь присматривавшая за стариками Марилька, кузнецова дочка, принесла с дальних болот эту заразу. Слегла сама и неделю спустя слегли старики.
Анне пришлось бросить свою пошивочную мастерскую, оставив заправлять ею одну из нанятых портних, и перебраться к родителям, в «Медуницы», чтобы выходить своих бедных стариков или проводить их в последний путь. Но все обошлось – болезнь отступила, и хотя сама Анна похудела и побледнела от тревог и забот, на душе у нее было светло и радостно.
Она скинула простую нательную рубаху, в которой спала, и приоделась в домашнее. И несмотря на то, что на селе Анна не была разодета в пух и прах, как обычно в городе, внешний вид дочери «мастера Тиля» – так местные звали ее отца, бывшего горожанина, – все равно отличался от селян, как опрятностью, так и замысловатостью наряда. Ее юбка не казалась такой серой, как у других девиц; блуза не была так широка, как то требовалось чтобы совсем спрятать в ней грудь, а подпоясана Анна была не простой веревкой, а широким, ярким кушаком изумрудного цвета. Да и ходила не босиком, а в коротких, мягких сапожках.
Справив одежку и сплетя волосы в длинную, тяжелую косу, Анна вышла во двор. Чувствовалась еще утренняя, предрассветная прохлада, которая скоро сменится летней жарой; на траве лежала роса. Напевая себе под нос веселую песенку, Анна открыла дверцу курятника и бросила зерна, но сонные птицы лишь вяло заворочались слабо реагируя даже на прикорм. Но ничего, скоро проснутся – кое-где в «Медуницах» уже вовсю слышны были петухи.
И так как все хозяйство Тилей составляли лишь куры, да небольшая пасека, Анна подхватила жестяное ведро и отправилась на реку, чтобы достать рыбу из брошенного накануне вентеря, а заодно принести воду не из колодца, а из родника.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Отредактировано Анна из Корво (07.01.20 01:29)

По первости требовалось вытрясти вентерь и нанизать на прихваченный по дороге ивовый прут пузатых карасей, да краснохвостых плотвичек, поймавшихся на размоченную корку хлеба. Анна оставила ведро у родника, припрятав его в листьях осоки – порезала палец о траву, слизнула капельку крови, – и прошлась дальше по берегу, где за кустами ивняка была брошена в воду ловчая сетка для рыбы. На берегу она разулась, подхватила подол юбки и, задрав его до бедер, связала узлом.
— Студеная, – охнула Анна, ступая в воду.
Не сильно глубокая речушка Илейка собирала воды из родников и поутру была прохладна даже летом, потому продвигаясь дальше, Анна ежилась, привыкая к прохладе реки, которая сначала омывала ступни, а затем принялась щекотать голые коленки.
Об установке вентеря близ кустов сигнализировал воткнутый в илистое в этом месте дно шест, на торчащем из воды конце которого была привязана алая тряпица. Деревенские знали силки друг друга и чужого не трогали. Разве что мальчишки по баловству могли разорить чужой вентерь, но и это быстро обнаруживалось и проказники бывали пороты розгами по задам, или оттасканы за ухи.
Пробравшись к вентерю через полоски колыхаемых течением водорослей, Анна тряхонула его, освобождая от наползшей поверх ряски и уж было собралась поднять, как внимание ее привлекла фигура, которую она с берега за кустами и не заприметила.
Мужик. Не местный.
Анна в волнении схватилась за юбку, подтягивая ее ниже – так, что вода начала подмачивать край подвязанного подола. Негоже было нагими коленками перед незнакомцами сверкать. Но и деваться было некуда.
Не местный мужик выглядел бледным и уставшим, а кровавая струйка, уносимая рекой, проясняла причины его несвежей наружности. Некоторое время Анна хранила молчание – лишь присматривалась к незнакомцу, все еще придерживая руками юбку. Мужик как мужик – обычный. Разве что суров и лицо не сельское.
— Случилось чего? – по первости несмело начала Анна. Постояла еще немного, а затем начала обходить вентерь, разводя сгустившуюся ряску руками. – Чай тебе помощь нужна, мил человек?
Когда река к берегу начала мелеть и на песчаном дне вода посветлела, Анна поспешила развязать узел и распустить подол, край которого упал в воду и вымок, обозначив на серой ткани темную полосу.
— Недобрая рана, – скептически присматриваясь к мужчине, она опустилась на коленки недалеко от него, чтобы успеть дать деру, коль придется. – Тут одним подорожным листом не излечишься. Вишь как кровит-то?
Она с сочувствием смотрела на мужчину и задумчиво качала головой.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Отредактировано Анна из Корво (08.01.20 22:29)

«Грыбля? Где ж-то это? Небось долече», – подумала Анна.
Для простой портнихи, пусть и мастеровитой, мир ограничивался Реданией, которую она тоже толком не видела – лишь только крупные города Новиград и Третогор, да проездом Оксенфурт, поездки в которые мог позволить себе тоже далеко не каждый кмет из тихих, спокойных «Медуниц». Где-то там, сплошными броскими мазками в воображении Анны вырисовывались соседние Темерия и Каэдвен. На Севере Ковир и Повис. Далекой и страшной легендой казался Нильфгаард. Всего же остального она себе просто не могла представить, поэтому неведомая Грыбля – город то, страна или просто деревня, – не вызвала никаких подозрений. А бакалейщик из Грыбли вызывал нынче сочувствие.
— Вот оно что, – все еще задумчиво, словно решаясь на что-то, произнесла она. – А меня Анной звать.
Рана и пятна крови приковывали внимание, хотя Анна все же время от времени поглядывала в лицо Винсента из Грыбли – вдруг в его глазах блеснет что-нибудь недоброе и тогда, бросив все, нужно будет что есть мочи бежать до деревни. Но история была складная, в глазах ничего опасного не блестело и, несмотря на то, что вид у бакалейщика был суровый, от него подлостью не веяло. Отчего же не мог простой купец стать жертвой коварных стражников? Этих-то ребят сама Анна знала прекрасно – с них станется и дозволить твориться бесчинству, и самим пырнуть неповинного человека. Но все ж… ох.
— Обожди здесь. Башмаки надену, а там решим, – Анна торопливо поднялась и кинулась огибать пушистую ивовую поросль, которая прежде скрыла от нее раненого бакалейщика.
Отерев ноги о траву, она спешно сунула их в сапожки, но метнулась сначала к роднику – забрать ведро. Настоящее жестяное, а не тебе деревянная кадушка, стоило оно прилично, чтобы оставив совсем без присмотра вдруг обнаружить, что его кто-то увел и продал на ближайшем базаре. Ручка скрипну; Анна выдернула ведро из травы и вновь порезалась о листья осоки, но в этот раз этого даже не почувствовала.
— Пойдем со мной, – вернувшись к Винсенту, предложила она. – Отец говорит: добрый люд должон друг другу помогать.
Анна подала свободную руку, помогая раненому подняться. Надо сказать, его ладонь оказалась грубее и жестче, чем можно было ожидать от купца-бакалейщика, но мысль эта почему-то не вызвала подозрений.
— Коль тяжко ступать, о плечо мое обопрись. Сподручнее будет.

Дорога до дома была не далека, но весь путь Анна тревожно зыркала по сторонам, боясь быть застигнутой кем-то из соседей, вышедших отвести на луг козу, выгнать на выпас корову или, как и она, проверить силки на реке. Она так и вертела туда-сюда головой, что в какой-то момент сочла, что Винсенту это покажется странным.
— Я вдова нынче. Не нужно чтобы соседи знали, что чужой в доме. Судачить будут, – уже отворяя калитку, решила пояснить Анна.
У крыльца она бросила ведро, прогремевшее и спугнувшее курицу, повернула дверную вертушку и ногой толкнула дверь. В сенях было мрачно, но чисто прибрано и ничто не стояло на пути, не мешало пройти дальше в избу, где стало светлее от поднимавшегося над горизонтам солнца, светившего сквозь тусклое оконце.
— Матушка, отец, – окликнула Анна своих стариков, помогая Винсенту опуститься на узкий топчан, еще не застланный с ночи. – Пособите-ка мне, родные мои.
Крехтя и суетливо вошкаясь из-за печи вышел крепкий седобородый старичок, в простой сельской одежде, а за ним укутанная в шаль старушка с копной седых волос, еще не покрытых платком.
— Шо ж-то случилось, Аннушка? – приглаживая реденькие волосы на макушке, спросил отец и с неподдельным изумлением уставился на незнакомца.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Мать Анны беззвучно охала, слушая рассказ Винсента, отнимала ладонь от лица, коротко ею взмахивала и вновь прижимала то к щеке, то ко рту. Отец лишь скрипуче, по-старчески, повторял «ой, беда-беда». Пожилые кметы не были готовы видеть раненого незнакомца в своем доме, поэтому первые несколько минут находились в растерянном оцепенении  – охали да причитали. Дочь же их, уже свыкшаяся с ситуацией и выстроившая в голове план действий, напротив, была бойкой и деятельной.
— Воды бы надо согреть. Да рану чем-то обработать, – обратилась она к старикам и те, как по команде, оживились и забегали.
Старушка бросилась за печку и буквально через минуту вышла оттуда уже в цветастом переднике поверх простого платья; седые локоны она укрыла ярким платком. И тут же скрылась за дверью в сенях. На улице загромыхало давешнее жестяное ведро, послышался скрип колодезного рычага, а затем плеск воды.
Отец Анны, чуть менее суетной и торопливый, открыл заслон и подкинул в печь дров, загодя аккуратно сложенных в поленнице. Он подрал с березовых чурбаков бересту и, запалив ее огнивом, теперь раздувал в печи пламя.
— Давай одежу помогу снять,  – не столько предложила, сколько скомандовала Анна.
Она помогла Винсенту выпростать руки из рукавов, а затем потянула кафтан на себя; на пол со стуком вывалился кинжал. Могло быть с собой у купца-бакалейщика оружие? Как знать. Но даже встретившись с Винсентом взглядом, Анна промолчала – просто задвинула кинжал под топчан ногой и принялась снимать расцвеченную крупными кровавыми пятнами рубаху.
— Сапоги тоже, – скомандовала Анна и присела у кровати.
Снимать с Винсента сапоги оказалось проще, чем надевать их там, на реке, и отставив снятую обувь в сторону, она надавила на плечо – то, на котором не расплывался лиловый синяк, – вынуждая гостя лечь.
— Приляг. Я осмотрю рану, – Анна начала раскручивать пропитавшийся кровью обрывок рубахи.
Тем временем скрипнула дверь – то вернулась с водой старушка. Она наполнила стоявший на краю печи подкопченый чугунок, и старичок задвинул его в растопленную печь ухватом. Все в доме крутилось и вертелось, словно сложный механизм башенных часов – каждый знал куда ему бежать и что делать. А Анна тем временем раскрыла рану и теперь хмуро посматривала то на нее, то в лицо Винсента.
— Кровит, – констатировала она.
Кое-где кровь начала спекаться, но рана все равно не стягивалась настолько чтобы полностью остановить кровотечение – понемногу мокла и мокла. Нужно было что-то делать, как-то ее стянуть, закрыть… сшить? Анна где-то слышала, что раны шьют – кажется, когда бондарь Гашек напоролся в сарае на косу и в селе проездом был городской лекарь, тот зашивал ему рану, – но сама она подобного не делала и с трудом представляла как.
— Ужель надо зашить? – спросила она, отрывая взгляд от раны и ища помощи или хотя бы согласия у Винсента.
— На-ка вот, сынок, выпей, – вмешался тем временем отец. Он держал в руках бутыль с мутноватой резко пахнущей жидкость и протягивал Винсенту глиняную кружку до краев наполненную ею. – Самогоночка моя. На поминки берег – думал, помрем мы со старухой от давешней лихорадки. Да не померли. Так шо пей. Самогоночка она лечит же.
Старушка согласно кивала.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Самогоночка, конечно, лечила, вот только Анна сомневалась, что абсолютно от всего, и потому напряженно хмурилась. А вот отец ее, уже отошедший от первой оторопи и скорого знакомство с купцом, напротив, теперь чувствовал себя уверенней – прямо даже помолодел.
— Так отчего ж не зашить-то?  Зашьем, – бойко вставил он. – Аннушка наша ж портниха. Лучшая на весь Корво. На всю Реданию, – не преминул похвалиться дочерью и даже приподнял вверх палец не занятой бутылью руки.
«Так то ж не платье, а человек живой», – напряженно вглядываясь в рану, думала тем временем Анна.
В наступившей короткой паузе послышался треск расползающейся ткани – то старуха уже рвала на бинты старое белье и скатывала получившиеся полосы в аккуратные мотки.
— Омыть надо сначала, – хмуро объявила Анна и встала с края кровати.
Она бойко выдвинула ухватом чугунок из печи и взялась лить из него воду в кадушку деревянным черпаком. Это заняло совсем немного времени – отец только успел вытащить и поставить на стол ее швейный набор в деревянной коробке, а мать кончила с бинтами и нарвала несколько крупных тряпок, чтобы ими обтирать кровоточащую рану. Прикосновения к ней наверняка причинят Винсенту боль, поэтому прежде чем первый раз коснуться раны смоченной в воде тряпицей, Анна посмотрела ему в глаза, ища там одобрения. Это были глаза храбреца – она заметила это еще на реке, – поэтому помедлила она лишь секунду и принялась промывать рану.
Надо сказать, что когда вода в кадушке помутнела от кровавых разводов, а на животе Винсента, напротив, следов крови почти не осталось, вид у раны сделался еще более пугающий. Там, где была потемневшая, частично спекшаяся кровь, теперь явно различался ровный порез. И оттого рана казалась еще страшнее, чем прежде.
— Выпей-ка тоже, – отец протянул Анне кружку с недопитой гостем брагой. Видать она стала совсем уж серьезной и бледной, раз это озаботило и старика.
Она не сопротивлялась – в несколько глотков опустошила содержимое и, жмурясь, прижала тыльную сторону ладони к губами. Выдохнула.
Вновь послышалось бульканье – то отец пополнил из бутыли опустевшую кружку. Анна еще раз осмотрела рану и, смочив в самогоне тряпку, положила ее на живот Винсента. Брага была крепкая, забористая; жгла травмированный участок кожи немилосердно.
— Потерпи, милок. Теперь только терпеть и осталось, – подбодрил старик их нежданного гостя, а Анна встала и, тревожно потирая лоб, прошла к столу, где лежали нитки с иголками.
Очевидно было, что шить человека – не портки штопать. Бондарь Гашек опосля показывал ей штопанную рану – хвастал, – но швы были уже сняты и все что могла почерпнуть из того Анна, так это с каким приблизительно расстоянием стоило накладывать стежки. Но как шить-то?
«Достаточно прочная нить нужна. И каждый стежок отдельно – чтоб не тянул один за другой. А как узелки сделать-то чтоб не выдернуло? Пожалуй, концы вместе свяжу», – перебирая иголки, размышляла Анна. Она кинула в кружку с брагой несколько подходящих иголок и моток ниток, поворошила их, а затем вернулась к больному.
При всех попытках казаться спокойной, Анна нервничала. Наверное, это не укрылось и от остальных, но родители знали, что ее волнения переходят в волевую решимость, помогавшую делать дело несмотря ни на что.
— Северина, – старик окликнул притихшую у печки жену. – Ступай ложку принеси.
Мать вернулась к тому моменту, когда Анна смочила руки самогонкой и даже вдела в иголку нить, и протянула деревянную ложку мужу, а уже тот передал ее Винсенту.
— На вот, закуси ейную ручку. Полехше будет.
— Ох уж нелегкое дело, – вздохнула Анна, откидывая с раны тряпицу.
Она посмотрела в глаза Винсента, а затем на рану. Вновь в глаза, и снова на рану. Решиться было непросто, но после короткого вздоха Анна взялась за дело – сжала пальцами края раны. Кончик иголки вошел в плоть и почти сразу выскользнул с другой стороны; от крови игла стала скользкая, но привычные к тому делу, пальцы у портнихи были цепкие и она вытянула иголку быстро, даже не обращая внимание на то, как напрягалось тело Винсента. Руки ничуть не дрожали, когда Анна связывала два конца нитки в один общий узелок; только на лбу выступила едва заметная испарина.
Со вторым стежком было сложнее всего – Анне теперь были знакомы те ощущения, когда стальная игла протыкает человеческую плоть, и если от этого не становилось по-настоящему дурно, то было крайне тяжело принять что именно ты причиняешь человеку подобные муки.
Третий, последний стежок дался легче – как второе дыхание или последний надрыв с мыслью о том, что вот уже все, сейчас все кончится.
— Все-все, – почему-то полушепотом произнесла Анна и, ополоснув руки от крови, погладила Винсента по щеке, словно бы утешая ребенка.
Все в доме как-то разом притихли. И несмотря на то, что работа продолжалась – убиралась кадка с грязной водой, возвращались на место ополоснутые иголки, промакивалась и бинтовалась шитая рана, – делало ее крестьянское семейство в каком-то уставшем молчании.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Бинтуя Винсента, Анна наклонялась ближе, чтобы то и дело перекидывать полоску ткани через спину; чувствовала его запах, видела другие шрамы на теле. Если он и был настоящим купцом, то больно уж задиристым – любителем подраться, и отнюдь не на кулаках. Но вслух об этом Анна ничего не сказала, а взгляд на Винсента подняла лишь когда он шепнул ей слова благодарности.
— Полноте, жизни должно за даром спасать, – так же негромко ответила она ему, подтягивая конец бинта и заправляя его под повязку. – А теперь приляг.
Уложив Винсента, Анна заторопилась выйти на воздух – душно было от запаха крови, – поэтому спешно подобрала с пола грязную от пыли и крови одежду, спрятала в ней кинжал и поспешила во двор. Родители ее, приоткрыв окошко, чтобы летний воздух проникал внутрь и выветривал дурной запах болезни, тоже покинули избу, оставив гостя почивать в тишине и спокойствие.

***

День для кметов прошел в привычных заботах о хозяйстве. Анна же свела пятна крови с одежды Винсента, выстирала ее и развесила сушиться за домом, чтобы не привлекать внимание любопытных соседей, прекрасно знавших, что она почитай уже год как вдова и мужской одежде, кроме отцовских кафтанов в доме взяться неоткуда.
К вечеру они поужинали, но подраенный гость все не просыпался. Его не разбудила негромкая возня, с которой Анна запаривала в печи суп из оставшейся гусиной ножки, ни их негромкие шепотки за обеденным столом, ни суета укладывающихся ко сну стариков. Потревожить Винсента Анна не решилась – лишь только проверила все ли в порядке; потрогала сначала щеку, а затем лоб. Ей показалось, что он горячий и это встревожило. Даже не буде медичкой, она прекрасно знала, что жар ничего хорошего в такой ситуации не сулит.
«Коль к утру не пройдет, придется в город до лекаря съездить», – забираясь на стоявший в комнате сундук, где ей было постелено, размышляла Анна.
С этой мыслью она закрыла глаза, но сон все не шел, мучая пережитыми за день волнениями. В наступившей тишине она прислушивалась к негромкому похрапыванию отца за печкой, к посапыванию матери рядом с ним и к тому, дышит ли купец-бакалейщик, спавший на кровати, стоявшей совсем рядом с ее сундуком.

***

Стук в дверь раздался поутру. Еще не рассвело и избу освещала лишь чадившая на коротком филите масляная лампа, почти не дававшая света, но мигавшая на столе голубыми огоньком, как ночник.
Анна выскочила из постели не сразу сообразив, что происходит – испугалась, растерялась, но скоро взяла себя в руки.
— Лежите, я отворю, – впотьмах неосвещенной избы она торопливо бросила заворочавшимся за печкой родителем, и те послушно притихли, доверяя решению дочери.
Снова послышался оглушительный стук в дверь – отчаянно дребезжал металлический засов, – словно бы в нее барабанили тяжелой латной перчаткой. Стража очевидно пребывала в нетерпении, и Анна заторопилась. Она спешно подкрутила фитиль лампы и голубой огонек в лампе вспыхнул рыжим язычком пламени, осветив комнату, очертив резкие тени и мрачные углы. Только сейчас Анна вспомнила про гостя и упавший на пол кинжал – сердце мигом ухнула куда-то вниз.
— Открываю уже. Обождите! – чуть дрогнувшим голосом крикнула она нетерпеливым стражникам, а сама спешно смочила в деревянном ведерке тряпицу и положила ее Винсенту на лоб, прикрыв половину лица.
В сенцы она вышла накинув на ночную рубаху длинную пуховую шаль; лампа в ее руках слегка подрагивала, а когда засов был отодвинут и дверь отворилась, под напором сердитого стражника отступила назад.
— Случилось чего? – босыми ногами ступая по деревянному полу, казавшемуся теперь невероятно холодным, она вернулась в избу и двое из трех стражников последовали за ней.
Третий мордоворот остался в сенях – не помещался в комнате и лишь поглядывал на происходящее через дверной проем.
— Кто в доме? – зыркая по сторонам, спросил тот, на ком было больше всего железа. За печкой послышалось взволнованное покашливание. – Там кто?
— Я, старики мои, – Анна спешно поставила лампу на стол, чтобы она не дрожала у нее в руках.
Один из стражников заглянул за печку, но возраст тамошних обитателей явно не совпадал с данной ему ориентировкой и он немедленно утерял к ним какой-либо интерес. Старики же послушно притихли, вслушиваясь в каждое слово.
— А это кто? – главный кивнул на топчан, где под тонким одеялом и мокрой тряпицей просматривалась человеческая фигура.
— М-муж, – дрогнувшим голосом, солгала Анна и укуталась в шаль, обнимая себя за плечи. – Лихорадка у него. Тяжелый совсем.
— Глянь там, – распорядился главный и второй стражник шагнул вперед.
— Кузнец тож говорил, что болотная хворь у них тут, – послышался голос третьего стражника из сеней.
И тут скрипнула под тяжелым, подбиты железом сапогом половица и все трое вмиг насторожились, а ноги Анны сделались точно ватные. Боязливо и настороженно она отступила назад, придерживаясь за край стола, а стражник тем временем снова нажал сапогом на половицу и та снова скрипнула. По лицам пришельцев было видно, что скрипучий пол заинтересовал их больше, чем хворый муж кметки. Зашелестел выдвинувшийся из ножен меч – Анна вся аж похолодела, – и в следующую секунду клинок ударил в пол между досками. Половица заскрипела натужно и выскочила, открывая мрачно зияющий провал.
— Ну-ка, чо там у них? – оба стражника глазели в тайник, а один их них пошаривал там рукой.
На свет тусклой лампады были извлечены две палки сухой говяжьей колбасы, кусок копченого сала и небольшой кошель с кронами. Все добро стражники немедленно распихали по подсумкам и вернули доску обратно на место.
— Пойдет платой за труды и собачью работу, – обращаясь к Анне, пояснил главный. – В Третогоре шпиков темерских упустили, вот и гоняемся теперь. Так что если кого подозрительного увидишь, в гарнизон ближайшего города донеси – за то денег хороших платят. Понятно?
Анна молча кивнула.
— Ну, бывай хозяйка. Мужу здоровья, – удаляясь за дверь, через плечо бросил стражник, а обобранная доблестными защитниками хозяйка задвинула за ним засов.

***

До рассвета Анна так и не уснула. Не спали и ее родители. И тем не менее, утро в кметском доме началось так же как и обычно – едва потеплел рассвет, дочь поднялась с постели и отправилась все по тем же делам, что и прежде.
Собрав рыбу из вентеря, Анна выкупалась в еще студеной поутру воде и вернулась домой. Мать с отцом уже разводили печь. Оба напряженно молчали.
— В город съездить нужно, – шепнула она отцу. – Присмотри тут за всем. Покормите, когда проснется, – она кивнула в сторону занятого гостем топчана.
— Как знаешь, Аннушка. Как знаешь, дочка, – тихо проскрипел старик и, погладив дочь по голове, вышел во двор запрягать Вечерку в повозку, да тихо шушукаться с женой о том, что случилось ночью.
А Анна взялась собираться в город. Аккуратно расчесала высохшие после купания длинные волосы, нарядилась в не по-кметски открытое городское платье. Уже знаменитой на весь Корво швейкой Анной, а не кметской дочкой Аннушкой она подошла к Винсенту и склонилась над ним, чтобы проверить не спал ли с ночи жар.

[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

•  Благосклонность Предназначения

Отредактировано Анна из Корво (20.02.20 09:19)

***

От «Медуниц» до Корво было недалече, особенно если знать эту часть большака и ловко править повозкой, объезжая знакомые ямки да выбоины на дороге. Анна держала поводья уверенно, крепко, но мысли в ее голове вились тревожные. Утром, наклоняясь и заглядывая в глаза Винсента, она пыталась многое в них прочесть, но чужая душа всегда потемки, и Анна боялась ошибиться в своих предположениях. Не важны были деньги и снедь, отобранные реданскими солдатами – важнее то, что она оставила чужака с пожилыми родителями. И пусть сомнительный купец был ранен и слаб, сердце все равно тревожно сжималось – ведь он точно не тот, за кого себя выдает. А потому Анна торопилась скорее справить все дела в Корво и воротиться в деревню.

***

Когда она въехала в родные ворота, солнце уже начало клониться к закату, окрашивая небо багрянцем. Анна прытко соскочив с повозки – поводья лошадки были сброшены на штакет забора, – и заторопилась справиться как там дела в доме, все ли живы-здоровы, все ли впорядке.
Отец встретил ее у крыльца, а мать возилась с курами, загоняя тех на ночлег обратно в курятник. От сердца сразу отлегло.
— Все у нас хорошо, как видишь, – прочтя беспокойство на лице дочери, когда та только показалась у оградки их подворья, старик поспешил ее успокоить.
— Славно, – с улыбкой и облегчением ответила Анна, на ходу быстро приобняв отца, и вошла в дом.
При себе у нее был холщовый сверток, который она принялась развязывать, разложившись на столе.
— Ну, как тут наш хворый? – она бросила взгляд на топчан, где лежал Винсент.
Бодрая, улыбчивая и смелая – в городском платье она всегда чувствовала себя увереннее, чем в сельском, – Анна присела на край кровати.
— Лекарь сказал, что ежели воспаления не будет, то нитки можно вынуть через неделю. Говорит, то не больно совсем, – она потянула с Винсента одеяло. – Дай-ка поглядим чего там?
Когда бинты были сняты и взгляду стала доступна шитая рана, Анна нашла её не такой хорошей, как должно – она была все еще воспалена. Но на сей счет у предусмотрительной швейку был план, было лекарство.
В Корво она ездила не только проверить мастерскую, глянуть, как ведет дела старшая швея да привезти родителям отобранных стражниками денег, но и чтобы справиться у лекаря о лечении. Оказалось, что все они общими усилиями сделали верно, и даже рана была пошита Анной правильно, а дальше излечить или убить Винсента могла лишь сила (или ее отсутствие) его собственного тела, да судьба, которая либо допустит заражение, либо нет. Но коль скоро Анна ввязалась во все это, предоставить жизнь купца-бакалейщика одной лишь судьбе она не могла, а потому купила у лекаря три дозы порошка для лечения воспаленных ран.
«Ну и дуреха ты, Анна. На чужого сомнительного мужика монеты тратишь. Всегда бабой странной была, навечно ею и останешься. Таким как ты, счастья не видать», – Анна мысленно слышала голос соседки Фимки, которая всегда осуждала ее даже и за меньшие проступки. Благо, никто в Корво о раненном мужике не прознал, и Фимкиных пересудов можно было не страшиться.
— Порошок у меня есть лекарский. Рану-то присыпать нужно.
Пока Анна возилась с раненным, солнце совсем уж спустилось за горизонт. В доме снова зажглась масляная лампа, старики вернулись со двора и принялись готовиться ко сну. Жизнь в кметской избе вновь входила в привычное русло. И даже вчерашний чужак, казалось, прижился, перестав быть кем-то опасным даже несмотря на то, что в одежде у него обнаружилось оружие, на теле красовались шрамы бывалого солдата, а стража реданская рыскала в округе скорее всего именно по его душу.

***

К третьему дню порошки кончились, отек вокруг раны спал и вид у нее сделался вовсе не такой пугающий, каким был поначалу. Винсенту нужно было тихонько ходить – так велел городской доктор, – и до того удобно спрятанный от взоров сельчан, теперь он был на виду. И внимание кметов привлек немедленно.
— Эй, дядь Милош, – окликнула старика Тиля пышнотелая кметка, заглянувшая в чужой двор через плетень. – А это что ж за мужик в вашем доме объявился?
Кметку нисколько не смущало что тот самый мужик мог ее слышать – сидел на крыльце и срезал с ивовых прутов лишние веточки и листики, подготавливая те, для плетения кошелки. Анна сидела тут же и лущила горох.
— Так енто ж племяш мой. Торговлю бакалейную в Темерии вел, но нонче оттудова едет обратно к отцу да матери в Блавикен. Вот остановился погостить, старика проведать. Все ж кровь родная.
— Ишь племянник, – цокнув язычком, сказала баба, и пошла себе дальше.
Слухи о племяннике Тилей разнеслись по «Медуницам» в то же день.
— Стало быть, теперича ты мой двоюродный братец, Винсент, – усмехнулась Анна, ссыпая горох из стоявшей на коленях лохани в деревянную кадушку.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Отредактировано Анна из Корво (25.02.20 09:15)

Пустая лохань едва не вывалилась из рук Анны – она ухватила ее лишь в последний момент и поставила на колени. И несмотря на то, что на шутку Винсента она ответила таким же коротким смешком, сердце дрогнуло. О словах сказанных в ночь визита стражи она давно и думать забыла – Анна не говорила их всерьез, – а комментируя расспросы соседки шутила лишь над внезапно свалившимся на ее голову родством с совершенно чужим человеком. И вот теперь… Легкая краска бросилась в лицо, а сердце сменило спокойный ритм на неровные удары. Одна лишь мысль о близости с Винсентом заставляла ее волноваться.
— Пойду-ка сушиться поставлю, – подхватив полное гороха ведерко, Анна заторопилась покинуть «двоюродного брата».
День прошел в обычных заботах, занимавших нехитрые кметские мысли. Родители уже совсем окрепли и занимались своими привычными делами без посторонней помощи, хотя заботливая дочь то и дело порывалась помочь матери поставить чугунок в печь или слазить по крутой лестнице на чердак, чтобы избавить от того своего уже порядком потерявшего гибкость отца. Родителей Анна любила сильно и постоянно чувствовала свою вину за то, что встречи их не такие частые – разъезжая между Корво и Новиградом, бывало она проводила в их обществе не более одного месяца в год, – а потому находясь рядом, окружала их теплом и заботой насколько могла.
Винсент тоже шел на поправку – казалось, креп с каждым часов. А в Анне крепла уверенность, что не зря их семья помогла ему. Хороший человек, благодарный постоялец – он не хотел сидеть без дела и даже пытался помогать по хозяйству едва поднялся на ноги. Анна лишь весело хохотала, да поручала ему всякую мелочь, а пожилые родители терпеливо назидали и обучали, коль сельская работа была для него вновь. Уют простой семейной жизни неотвратимо царил в подворье Тилей.
— Ну пойдем, сходим, – встряхивая стираное белье и вешаю его на брошенный через двор шпагат, отозвалась Анна.
Предложение сходить на реку она приняла с готовностью – большая часть домашних дел на сегодня уже была выполнена, а пройтись не помешало бы ни ей, ни Винсенту.
— Да а коль и сбежишь. Оставлю об тебе на память прятанное под одежой оружие, – скосив на него взгляд, усмехнулась Анна. – Иль может продам.
Повесив на веревку цветастый матушкин платок – последний в ведерке, – она обсушила руки о передник и, сняв тот, повесила на изгородь у дома. Двинулись в путь.
Они шли медленно – насколько позволяла шитая рана, – порой встречали кого-то из сельчан, что останавливались и задавали беглые вопросы о племяннике Тиля, а когда вышли на дорожку к реке, Анна сорвала ивовый прут и, по отсутствию иного, более разумного занятия, щелкала им по придорожным лопухам, раскинувшим свои большие листья по обе стороны тропы.
— А далече что ли отседова? – проходя мимо того места, где она впервые встретила Винсента, спросила Анна.

[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Они отошли от деревни достаточно далеко, чтобы избавиться от назойливости встреченных кметов. Здесь, – где река мелела и делала поворот, – уже нельзя было встретить деревянных мостков, на коих могла засидеться нерасторопная баба, еще не кончившая полоскать белье. Не было ненужных глаз – поросший лесом берег скрыл из виду «Медуницы».
Анна проследовала за Винсентом до указанного пня и села на поваленное дерево, подняв на него ноги и обняв руками коленки. Ей было страсть как интересно, что ж там в сумке у загадочного купца-бакалейщика, но она одергивала себя. И отнюдь не потому, что было бы невежливо заглядывать тому через плечо – Анна боялась узнать лишнего. Инстинктивно чувствовала, что любые расспросы или лишние факты, что она узнает о Винсенте, спугнут того и одним прекрасным утром она просто не обнаружат его в доме. Он исчезнет так не нежданно, как и появился.
«Знать только то, что он захочет сказать. Так лучше для всех нас», – твердо решила для себя Анна еще несколько дней назад. Старалась не отступать от своего решения.
— Так куда ж денется из пня? – хохотнула она. – Тут разве что только лешак какой мог на добро позариться. Аль зверь лесной. Больше тут никто и не ходит.
Над верхушками сосенок небо окрасилось в цвета заката, бестолковые квакушки раскричались еще сильнее – совсем скоро они внезапно смолкнут и на заболоченном участке реки наступит тишина, – и Анна немного тревожилась, как бы поспеть домой до темноты чтобы не плутать на реке да деревне во мраке. Но Винсента не торопила – ее губы чуть дрогнули в улыбке, когда он похвалил здешние места. Из уст иноземца то было слышать особенно приятно.
— На селе ж, коль нет война, всегда тишина и покой. То в городе суета сует. Но и там прелесть своя имеется, – загадочно взглянув в небо, сказала Анна.
Шумно втянув носом воздух – она почувствовала запах гречихи, приносимый ветром с дальних полей, – опустила взгляд на Винсента, сидевшего чуть ниже, рядом с пеньком-схроном.
— Не шевелись, – прошептала Анна и, спустив ноги с бревна, наклонилась к нему.
Несколько секунда она всматривалась в лицо Винсента, почти не дыша, а затем резко хлопнула того по щеке ладонью.
— Вот же кровососы проклятые, – убрав от чужой щеки ладонь, она с видом сердитым и возмущенным стряхнула с нее комара.
Солнце садилось и маленькие твари начинали жужжать да одолевать всех, кто решил скоротать время вблизи реки.
— Пойдем, мастер пеньковых схронов, – как ни в чем не бывало ухмыльнулась Анна и, оправив чуть замявшуюся юбку, слезла с бревна. – А то поест нас тут болотный гнус.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Отредактировано Анна из Корво (28.02.20 23:03)

Винсент быстро поправлялся, и после снятия швов с раны кметы по достоинству оценили наличие в семье крепкого, сильного мужчины. Пусть он все равно не мог работать в полную силу, да и сельская работа была ему вновье, купец-бакалейщик из неведомого края оказался способным – быстро схватывал, тяжелой работы не чурался, работал на совесть. Оборотистый старичок Тиль  – недаром в прошлом был торговцем тканей,  – по такому случаю затеял перестлать крышу сарая.
— Я вот что думаю, сынок,  – как-то утром сказал он сидевшему рядом Винсенту, передавая тому набитую табачком и уже раскуренную трубку, чтобы тот попыхал дымком с ним за компанию, пока бабы суетятся в огороде. – У сарая крыша совсем прохудилась. Доски обновить бы, да солому перестлать. Пособишь старику?
«Сынок» пособить согласился. И работа закипела.
Был куплен лес на доски, и пока мужчины пилили его, женщины вязали в аккуратные тюки сухую солому. Так бы и прошел их день в узком кругу семьи, если ближе к полудню Анну не окликнула из-за плетня молодая кметка, отчаянно евшая глазками племянника Тилей, рубаха которого от пота липла к телу, завлекательно очерчивая мускулатуру и выдавая в нем сильного мужика, да завидного жениха. Что греха таить – Анна тоже нет-нет да бросала на Винсента любопытные взгляды, так что интерес подошедшей девицы на выданье понять могла.
— Матушка, отлучусь ненадолго. К обеду вернусь, – окликнула она мать и отперла калитку.
Едва Анна скрылась за оградкой, послышались веселые смешки, кое-где перемежавшиеся с короткими и мало понятными без контекста комментариями Анны. Но не нужно быть Оксенфуртским ученым, чтобы понять о ком именно судачили удалявшиеся вглубь деревни женщины.

***

Вернулась Анна, когда солнце уже вошло в зенит и теперь с высоты небес пекло немилосердно. Она остановилась у плетня и так же, как давешняя кметка, заглянула во двор – отсюда можно было наблюдать, как кипит процесс перестилки крыши, возложенный теперь по большей части на одного Винсента. Старенький отец, уже порядком утомившись за этот день, присел в тени у дома и с явным одобрением посматривал на так удачно появившегося в их семье помощника. Суетливая матушка скрылась в хате, накрывая на стол к обеду. Все было так мирно и ладно, а плечи Винсента широки и вольно расправлена, но отчего-то лицо Анны не было привычно веселым. Удерживаясь ладонями за изгородь, через которую наблюдала родной двор, она так бы и стояла, поджимая губы, если бы из раздумий ее не выдернул голос матери.
— Обожди, сынок, – окликнула она Винсента, который уже полез по лестнице на крышу. – Отобедаем сперва, да устал поди – весь день без продыху. Вон и Аннушка уже воротилась.
Скрипнула калитка, и Анна вошло во двор такая же привычно веселая, как и всегда. Козырьком приложив ко лбу ладошку, чтобы яркое полуденное солнце не слепило глаза и не мешало смотреть снизу вверх, она бросила взгляд на Винсента и усмехнулась.
— Коль купеческая жизнь не сладится, можешь открывать плотницкую артель, – пошутила она.
— Ну, чаво там, Северина? – заскрипел, поднимаясь с лавочки отец.
— Подано уже, – отозвалась мать и оба, ополоснув руки, отправились в дом.
А Анна, подхватив полотенце и кувшин воды, чтобы полить и помочь Винсенту смыть грязь и пот, осталась дожидаться, когда тот спустится вниз.
— После обеда отойдем за дом? Поговорить мне с тобой нужно, – наклоняя кувшин, из которого заструилась прохладная вода, вдруг сказала она. Голос не был слишком серьезным, но в нем и не было привычного кокетства. Пожалуй, после окрошки да жареных плотвичек к обеду, Винсента ждал какой-то важный разговор.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

За столом Анна треволнений не выказала – была все так же смешлива, ласкова и словоохотлива. Она рассказала о том, что двоюродную племянницу солтыса посватал парень из соседней «Сосновки». Деревня та была недалече и сильнее «Медуниц» углублялась в лес, но несмотря на это размерами соседку превосходила значительно. Заслугой тому были тамошние лесорубы. Хорошо поставленная артель сплавляла лес ближайшей округе, а потому в «Сосновке» часто появлялись новые люди – какие проездом, а какие и на постоянное поселение. Вот один такой крепкий паренек, отец коего был на хорошем счету у главы артели, и приезжал намедни в «Медуницы» со сватами, отчего Анне теперь до осени был заказан подвенечный наряд по всем традициям.
Милош с Севериной новому заказу для дочери обрадовались, казалось, больше, чем она сама – возможность похвалиться ее талантами в родной деревне им представлялась не часто, – а веселая Анна просто шутила и вела непринужденные беседы, хлебая холодную окрошку и украдкой поглядывая на Винсента. Было и то, чего она за столом говорить не стала, ожидая разговора с ним наедине.
— Оставьте, матушка, я приберу все, – несмотря на первый порыв матери взяться за посуду, вмешалась Анна, когда обед был кончен и семья начала подыматься из-за стола. – Ступайте отдохните лучше, а то умаялись за день.
Отца семейства быстро сморил послеобеденный сон, а добрая трудолюбивая матушка села у окна довязывать дымчато-серый пуховый платок, кои отдавала затем в город на продажу. Анна же торопливо прибралась, помыла посуду и, обсушив руки полотенцем, резвой козочкой выскочила на двор, где за домом – в теньке, – ее уже поджидал Винсент.
— Жарко-то как нынче, – Анна как ни в чем не бывало проигнорировала заданный ей вопрос и села на траву, облокотившись спиной о бревенчатую стену. – Посидим, отдохнем в тенечке.
Если б не брошенные ею перед обедом слова, и вовсе нельзя было заподозрить неладное – так просто и по-обычному она вела себя поначалу. Сорвала травинку и постукивала тою по согнутым коленкам; поглядывала как поодаль куры купаются в земле, да помахивает хвостом усевшаяся на стопку готовых досок кошка.
— Там в «Сосновке» специальный военный отряд остановился. Навроде стражников, которые к нам ночью приходили, – после длительного молчания вдруг начала она, стараясь придать голосу будничный тон, а разговору житейскую простоту. – Уж почитай третий день квартируются. Ищут какого-то шпиона из Темерии, – стебелек травинки беззвучно отстукивал по коленке неведомый ритм. А Анна по-прежнему смотрела не на Винсента, а на дворовую живность. – Говорят будто бы до сих пор усиление постов вдоль Понтара не снимают и хотят то ли облаву, то ли еще что-то в этом роде затеять. Отсюда к югу через леса шпиона гнать. Ты смотри-ка, как дело спорится – уж почитай половина крыши застлана, – вдруг ни с того ни с сего она перескочила на другую тему, травинкой указывая на сарай. – Так к вечеру поди управимся. Да и доски с соломой видать останутся; нужно будет остаток в этом же сара и сложить на хранение.
Анна волновалась. День от дня Винсент становился все здоровее и крепче и она ждала, что он вот-вот распрощается с ними и уйдет своею дорогой, как бы ни жаль им было расставаться. Но вести из «Сосновки» теперь добавляли тревог, и Анна сочла, что о них Винсенту нужно непременно рассказать.
— Коль через пару дней отрядец сей места наши не покинет, схожу в «Сосновку» поглядеть на них, да справиться что и как там. Любопытно же, – Анна первый раз за весь разговор посмотрела на Винсента и улыбнулась.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Еще два дня прошло в добром соседстве с купцом-бакалейщиком, который стал семейству Тилей как родной. Если бы во власти Анны было остановить время, она бы это сделала – мирная сельская жизнь рядом с теми, кого любишь длилась бы вечно. Но прагматичный ум молодой торговки подсказывал, что едва ли все это продлится долго.
На второй день после давешнего разговора за домом, к Тилям пришла уже поправившаяся после лихорадки Марилька. Она и рассказала о том, что реданский отряд все так же стоит в «Сосновке» и, по слухам, пока двигаться никуда не собирается – разрабатывают стратегический план. Правда, как-то больно уж долго они его разрабатывали.
От своего обещания наведаться в «Сосновку» Анна не отступилась, тем более, что это было важно для безопасности Винсента, а потому, когда тот напомнил о маленькой прогулке, она кивнула и по привычке крикнув уже дремавшим родителям – они ее так и не расслышали, – что пойдет пройдется до соседской деревни, вышла за плетень, где ее уже поджидал провожатый.
— Тебе не стоит слишком-то далече со мной ходить, – бросая взгляд на журчащую реку, предупредила она.
Путь до «Сосновки» был недолгий – не больше часа ходу, – и большая его часть пролегала по открытой, раздольной местности. Зеленый раскидистый луг вдоль реки, за ним белело гречишное поле. Оно стояло в цвету и сладкий аромат белых цветков, особенно сильно ощущавшийся в жаркий день, дурманил. Жужжали порхающие над цветами пчелы, стрекотали кузнечики.
— Вызима, – задумчиво повторила Анна. Она сорвала по пути длинную травинку и теперь то размахивала ею, то грызла ее кончик. – Она ж ведь так далеко отсюда. Хм, Вызима.
Бросив на Винсента короткий взгляд, она лукаво улыбнулась. За разговором и игривыми взглядами, они не заметили, как подошли к невысокому густому подлеску, в который сворачивала дорожка. Там, дальше, начинался уже плотно разросшийся лес, через который вела широкая дорога, местами ухабистая, уже разбитая гружеными лесом возками, а местами и совершенно ровная.
— Ну все. Дальше одна пойду. Тут уж близком совсем. А ты обожди здесь, – бодро объявила Анна и, оставив Винсента на краю соснового бора, пошла дальше.
Пусть до «Сосновки» она миновала быстро и, обойдя небольшой кордон из солдат, скучающих и даже не потрудившихся надеть доспехи, направилась вглубь деревни. Тут жил близкий друг их семьи – дедушка Ян. В прошлом храбрый вояка, которому довелось пережить многое и уйти на покой с кучей шрамов, но с целыми конечностями. Он визиту Аннушки оказался рад, и немедля усадил ту пить чай да судачить о том, что творилось в его родной деревне. Прервать речь одинокого, скучающего старика оказалось совсем не просто, а потому хату дедушки Яна Анна покинула позже, чем планировалось.
На выходе из деревни она поравнялась с повозкой, груженной лесом, но подсесть к кмету в воз не вышло – уж больно плотно телега была набита древесиной, – а потому пошла рядом, болтая с тем о ничего не значащей сельской ерунде, да спрашивая с каких он мест. Но пару раз обернувшись назад, Анна приметила, что один из солдат, отделился от товарищей и пошел по дороге следом за ними. Легкая дрожь прошлась по коже, но вида она не подала и продолжила вежливо общаться с возничим.
Она растягивала этот разговор как могла, но скоро дорога выровнялась, ухабы да ямы остались позади и, распрощавшись с попутчицей, кмет стегнул лошадь. Повозка быстро укатила вперед, а Анна осталась на дороге одна. Почти одна.
Она прибавила шагу. Солдат позади тоже ускорился, а когда он перешел на бег – шарканье сапог резко участилось, – Анна сорвалась в места и опрометью бросилась в лес.
Гибкие ветви березок, перемежавшиеся в лесу с сосенками, нещадно хлестали по лицу и рукам; то и дело приходилось перепрыгивать через поваленный сухостой. Ноги путались в длинной юбке, цеплявшейся за кусты и сучки павших деревьев. От быстрого бега Анна запыхалась – в ушах гулко отдавался стук сердца, – но все равно не сбавляла ходу. У глубокого овражка, преграждавшего ей путь, Анна притормозила и съехала вниз, шелестя сухой, опавшей хвоей. Но на дне оврага она надолго не осталась – пересекла его и немедля поползла вверх, цепляясь за редкую траву и усыпанную хвоей землю.
— Куда собралась? – послышалось за спиной, когда Анна уже перебралась на другую сторону.
Кто-то схватил ее за ногу как раз в тот момент, когда она пыталась встать, и потащил назад с такой силой, что выдранная с корнем трава, осталась у нее в руках.
— Нет! Пошел прочь! – закричала Анна отчаянно молотя руками.
Она кричала, рычала, брыкалась и даже с силой ударила злодей ногой прямо в живот, но это лишь сильнее разозлило того – с искаженным от злости лицом он занес над ней кулак, вполне разумно полагая, что побитая девка будет покладистее.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Страсть как хотелось зажмуриться, чтобы не видеть, как приблизится к лицу грязный, жилистый кулак реданского солдата. Анне посчастливилось не знать побоев – ее не бил муж, она не попадалась под руку бандитам или сторожам, не лезла в пьяные городские драки и даже родительские розги не часто жгли ее. И теперь было ужасно страшно, хотя к своему счастью Анна еще не успела подумать, что будет дальше – когда солдат оглушит ее или иссякнут силы сопротивляться насилию.
Но удара так и не последовало, и едва только выдался момент, когда сила напирающего на нее тела ослабла, Анна мигом выскочила из-под него и, часто семеня ногами, – даже успела случайно пнуть насильника и пихнуть в сторону какую-то корягу, – отползла подальше от завязавшейся драки. Оглушенный внезапной атакой реданец Винсенту почти не сопротивлялся, и борьба закончилась быстрее, чем Анна успела что-то разобрать. Быстрее, чем успела выровнять дыхание.
Несмотря на взгляд затравленной глазастой кошки, каким она смотрела даже на Винсента, когда тот протянул ей руку, она его не боялась – схватилась за предложенную ладонь и, поднявшись, тут же крепко-крепко обняла его, вкладывая в эти объятия и свой страх пугливой молодой кметки, и благодарность женщины, спасенной от насилия.
И если поначалу Анна жмурилась, а кулачки ее отчаянно сжимали рубашку на спине Винсента, то от тепла его объятий страх быстро сходил на нет, ладони расслаблялись, ложась на спину – сильную и горячую даже сквозь ткань простой деревенской рубахи. Вечность бы так стоять, заслоненной им от тревог, забот и опасностей.
Отнимая лицо от его груди, Анна подняла взгляд. Неожиданно Винсент был так близко, она так хорошо могла рассмотреть его карие глаза, обычно с веселым прищуром, а теперь глядевшие на нее как-то иначе. И от этого взгляда мир в одно мгновение переменился. Сердце пропустило удар, а затем забилось невероятно часто. Было ли это раньше? Тянулось ли ее сердце к нему прежде? Возможно. И теперь, когда Анна взглянула на него другими глазами, что могла она сделать ради этого человека, о котором в сущности мало что знала? Все!
Но этот волшебный момент, от которого сердце Анны заходилось, а грудь теснила тугой жилет, с каждым вздохом плотнее прижимаясь к Винсенту, был разрушен необходимостью бежать. Бежать прочь от беспамятно лежавшего реданца, разбитое лицо которого было заляпано кровью, пылью и сухими хвойными иголками.
Сосновый бор до самой дороги они преодолели быстро – Винсент помогал Анне перебираться через сухой валежник, протискиваться через кусты, – а дальше рванули напрямик через гречишное поле к реке, берег которой на излучине был укрыт порослью высоких деревьев. Винсент бежал впереди, держал Анну за руку и тянул за собой, а та все смотрела на его плечо и спину зачарованными глазами. Все равно куда бежать – только бы с ним.
В тени высоких, пушистых ив, опустивших свои длинные ветви до самой воды, их встретила долгожданная прохлада и желанная передышка. Чуть ниже, ближе к воде – Анна это знала, – был чистый, ледяной родник, к которому она спустилась все еще успокаивая дыхание и часто бьющееся сердце. Вкусная родниковая вода придала сил, остудила пылавшие щеки. Поднимаясь по травянистому бережку обратно, Анна вновь встретилась с Винсентом взглядом и замерла; отерла тыльной стороной ладони влажные губы и коснулась рукой широкого ивового ствола, ища в нем опоры.
Наверное, он и так понял, что таилось в ее взгляде – взгляде молодой, давно уже не знавшей мужских ласк женщины. Робость, девичий стыд и верность традиции отдаваться лишь законному супругу прежде сдерживали Анну, хотя теперь она ясно понимала, что влечение к Винсенту вспыхнуло в ней уже давно. Но разбуженная случайными объятиями страсть теперь хлестала внутри с такой силой, что отсутствие между ними супружеских уз стало казаться пустым предрассудком. Да и перед кем им стыдиться? Не отрывая взгляда, Анна сделала шаг навстречу Винсенту; коснулась его живота и повела ладонью выше. Сердце стучало так гулко, что, казалось, было слышно до самой деревни. А ну и пусть.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]

Отредактировано Анна из Корво (14.03.20 15:03)

Винсент притянул Анну к себе так решительно, что сердце ее ухнуло от волнения. Она не успела о чем-то подумать, испугаться или остудить горячую голову порицанием общества, которое несомненно не заставит себя долго ждать, если кто-то узнает, а когда поцелуй обжег губы, думать о чем-то другом кроме нахлынувших чувств стало просто невозможно. Потому, что это было совсем не так, как с Юлеком – еще совсем молодым, неопытным и флегматичным супругом. От жаркого поцелуя взрослого мужчины, – каких у нее никогда не было, – земля буквально уходила из-под ног, а потому, обнимая Винсента, Анна отчаянно цеплялась за его плечи.
После недавней беготни через леса и поля дыхание их еще не восстановилось настолько, чтобы позволить себе бесконечно долгий поцелуй – в какой-то момент пришлось отстраниться, и Анна сделала глубокий вдох, на несколько секунд открывая подернутые пеленой возбуждения глаза, а затем сама преодолела разделявшее их губы расстояние и поцеловала Винсента.
Она никогда не была охочей до плотских утех женщиной – довольствовалась той простотой и скромностью, кою ей мог подарить супруг, – не приходилось ей и соблазнять мужчин, но сейчас все случилось самой собой, и приминая разгоряченным от страсти телом высокую прибрежную траву, Анна была нетерпеливой и несдержанной.

***

Домой они вернулись, когда солнце уже начало клониться к закату, по дороге торопливо пытаясь скрыть и следы лесных приключений на одежде, чтобы не вызвать тревогу у родителей, и изменившиеся и ставшие более загадочными улыбки на лицах. И если с чисткой рубах да юбки дело было справлено быстро, то с собственным лицом и тем, что творилось в душе и сердце совладать было непросто.
Обсудить подробности того, что творится в «Сосновке», в тот вечер Винсенту и Анне так и не удалось – за ужином они лишь вскользь поведали родителям о положении дел, да о том, что дед Ян передает им свой поклон, а когда на дворе потемнело, все семейство Тилей улеглось спать, чтобы утром, с первыми петухами, снова встать и взяться за работу.
Но свернувшись калачиком на своем сундучке, Анна никак не могла уснуть. За печкой давно уже захрапел отец, тихо посапывала матушка. А она все лежала, боясь пошевелиться, и прислушивалась к дыханию Винсента. Он был совсем рядом – лежал на кровати в той же комнате, – и желание выскользнуть из собственной постели и юркнуть к нему под одеяло жгло Анну так сильно, что она не могла провалиться в сон. Она закрывала глаза и вновь видела его разгоряченное лицо, склоняющееся над ней; заново ощущала все то, что происходило на реке и чего, как оказалось, не довелось в полной мере испытать прежде.
Это мучило Анну. И она не выдержала – скинула одеяло, опустила босые ножки на пол и тихонечко прокралась через комнату к двери. В сенях она тихо отперла засов и вышла на улицу. Жаркая июльская ночь не могла подарить той прохлады, которая остудила бы горячие порывы, но Анне стало легче хотя бы от того, что стоя на крыльце она не ощущала такого близкого соседства человека, который сводил ее с ума просто тем, что он есть на этом свете.
[status]Кметская  дочь[/status][ageah]Возраст: 22[/ageah]