Ночь подкралась незаметно, тёмным, мягким покрывалом, прохладным воздухом и звенящей тишиной засыпающего мира. Но прозрачное стекло и яркий свет зажженных светильников надежно отрезали жителей дома от этой обволакивающей тьмы. Да и сколько там было этих жителей – сидевший на своей кровати понурый мужчина и толкущийся рядом крошечный котёнок.
Им не спалось.
Риенс никак не мог отделаться от какого-то странного чувства. Что-то пошло не так. Он бы мог поверить, что его бросили, если бы речь не шла о доме. Но тревога острыми коготками впилась в душу и никак не хотела разжимать незримую хватку.
Котенок несколько раз укладывался спать, но то ли ему было слишком непривычно засыпать в чужой комнате, то ли он ощущал тревогу единственного оставшегося в доме человека. Идти к себе он напрочь отказывался, возвращаясь в отведенную шпиону комнату и уже там ища себе ночлег. Ему тоже было одиноко.
В конце концов, тишина и усталость сделали своё дело. Риенс не понял, как он уснул, но разбудили его какие-то тихие звуки в коридоре и попытки котёнка царапаться в закрытую дверь. Шпион протер запястьями глаза и с некоторым трудом выбрался из кровати, ругая затекшие суставы. Он открыл дверь, выпуская Кота, и только затем вышел сам.
Жизнь не готовила его к представшему перед заспанными глазами зрелищу. К пятнам крови на светлых стенах, дверях и даже полу. И уж точно он не был готов увидеть лежащее в коридоре на первый взгляд почти бездыханное тело девушки. Бывший шпион даже не сразу понял, что девушкой это была Цирилла. Наверное, он просто не верил, что пепельноволосая ведьмачка может оказаться в таком положении.
Он медленно подошёл к девушке и опустился рядом на корточки. Котенок неотступно следовал за ним. Тихонько, неуверенно, крошечный зверек подошёл к своей хозяйке, почти коснулся носиком измазанной кровью щеки.
- Я не знаю, что случилось. – Оправдываясь перед крошечным животным, произнёс мужчина.
Он действительно не знал. Не понимал, как её могли ранить. Где-то рядом с домом? Или она смогла проделать долгий путь, прежде чем потерять сознание? Насколько всё было плохо?
Сейчас он смотрел на девушку, истекавшую кровью в собственном доме, и не мог разобраться в своих чувствах.
Риенс протянул руку, прикоснулся большим пальцем к шее, ища пульс. И, кажется, только сейчас, в этот самый момент впервые смог задержать взгляд на собственной безнадежно искалеченной руке. На белых бинтах, скрывавших страшные раны.
И нанесшая ему эти раны ведьмачка сейчас лежала перед ним на полу, без сил и чувств.
Что-то дрогнуло внутри, в самой глубине тёмной души опального чародея. Хищный голос, шептавший в метущемся разуме.
… Может быть, оно так и должно быть? Может, это справедливо? Посмотри на свои руки. Посмотри на себя. Вспомни, во что ты превратился. Вспомни всё, что ты потерял. Вспомни всё, что она отобрала у тебя…
Неужели все эти дни, мучаясь в кровати, терпя боль, унизительное существование слабого, беспомощного калеки, ты не думал о мести…
Может быть, это и есть твоя месть?
Протяжно мяукнул котёнок, топорща пушистую шёрстку.
Месть. Он помнил, он всё помнил. Как же он должен жаждать этой мести! За неуслышанные мольбы, за невыносимую боль.
За смерть.
Так и было бы. Несколько недель назад. Или десять лет?
Так и было бы, если бы то, что должно было бы стать жаждой мести, упоением страданиями обидчика, не тонуло в липком кошмаре собственной беспомощности.
Он мог винить Цириллу в той боли, через которую он проходил. Но разве не она боролась с ней, находя время и на зелья, и на перевязки, и на подходящую еду и питьё?
Он мог винить её в неуслышанных мольбах, в отчаянных просьбах умирающего человека. Но она услышала. Спустя десять лет, но она вернулась за ним, именно за ним.
Мог винить в том, что потерял всё. Но это в её дом он вернулся добровольно. В её доме он то, что ещё сам не мог оценить до конца. Принятие? Спасение? Терпение? Он не знал.
Мог винить в своей смерти. Но он жив. И каждый прожитый день, день, который он воспринимал как пытку, как личную муку, но от которого никогда бы не отказался, каждый день был её подарком.
Он не хотел умирать. Даже сейчас, даже беспомощным калекой, он отчаянно хотел жить, хоть и не признавался в этом самому себе.
Ведь ему даже ни разу не пришла в голову мысль «лучше бы я умер тогда, на том озере».
Ноги сами несли его в свою комнату. Уже порядком помятые коробки. Шприц-ручка с обезболивающим зельем. Хотя он не знал, что такое шприц и категорически не понимал при чём тут ручка.
Котёнок пищал откуда-то снизу лестницы, словно не верил, что человек вернётся. Но он вернулся. Присел рядом, прижал к колену странный инструмент. Сколько раз он украдкой смотрел, как Цирилла работала с этим устройством. Стеклянная колбочка с зельем уже была внутри, вчера утром Цирилла делала ему укол. Говорят, надо то ли иглы менять, то ли ещё что-то с ним делать перед каждым уколом, но он не знал. Но это не значит, что не должен попытаться.
Руки болели. Руки, превратившиеся из ловких, умелых конечностей в почти что бесполезные… нет, он не знал как это назвать. Но каждое прикосновение к ним причиняло боль, кисти рук сводило судорогой.
Молодой мужчина зажал шприц между забинтованными ладонями.
…Мы все умираем в одиночестве…
Что-то такое он слышал ещё в своём мире. Как же ему было тогда одиноко, в тяжелой, ледяной воде. Как же ему было одиноко, когда он кричал от боли, но вместо воздуха в лёгкие хлынула вода.
И вот теперь, рядом с бесчувственным телом Цириллы, он вновь ощутил себя одиноким и таким же беспомощным, как и в той треклятой проруби.
Может, поэтому он так вернулся сюда, когда девушка дала ему выбор. Он хотел, чтобы кто-то спас его и от одиночества.
Рядом тихо мяукал крошечный котёнок.
Кажется, он пришёл к ним с той же самой целью целью.
Может быть, это не так уж необычно. Может, это не позорная слабость – бояться одиночества. Не похоже, чтобы котёнок стыдился своего страха.
Большие пальцы обеих рук легли на кнопку. Риенсу казалось, что иначе ему не хватит сил. Пот застилал глаза, катился струйками по взмокшей от напряжения спине. Шприц, приложенный «острым концом» к шее девушки издал лёгкое шипение. Руки свело судорогой. Тонкий тёмный цилиндр выскользнул из забинтованных ладоней, точнее того, во что их превратили чудовищные раны. На белых бинтах алели пятна чужой крови.
Шпион бессильно привалился к стене рядом с бесчувственным телом. Воздух обжигал лёгкие. Тёплое пушистое тельце замерло где-то под согнутыми коленями.
«Очнись... Я больше ничего не могу сделать. Очнись!»
