Бани Сиги Ройвена - Улицы Новиграда - Предместья Новиграда - Дорога на Оксенфурт
- Короли сами оброзели настолько, что решили, будто они неприкосновенны, - отозвался ведьмак. Что Визимир, что Фольтест и пальцем не пошевелили, когда люди убивали эльфов, низушков и краснолюдов. Лишь увеличивали налоги. Но когда последние восстали, очень бодро собрали отряды живодеров под гордым наименованием "подразделения специального назначения". С одной стороны Шредингеру было, по большому счету, плевать на Старшие Народы, с другой стороны он им немного сочувствовал, потому как его крайне возмущало то, что он, рискуя своей жизнью, обязан был выплачивать солидный процент из своей награды в пользу этих самых королей, которые даже слыхом не слыхивали о тех напастях, с которыми приходилось бороться ему, ведьмаку. Ему-то было немного легче: он мог уехать в любой момент, особенно оттуда, где ему так и норовили зазвездить камнем между глаз. А что приходилось терпеть осевшим в городах нелюдям? Чуть ли не вдвое повышенные, - относительно людей, - налоги, побои, издевательства и унижения. И практически полную незащищенность со стороны закона. Нет, все-таки Шредингеру было проще. Он мог в любой момент пустить обидчикам кровь и скрыться.
- Брюнет или шатен... - повторил Шредингер, не спуская взгляда с собеседницы. От его взора не укрылось напряжение, возникшее после его демонстрации медальона. Он уже привык улавливать это в работодателях, привык к цепким взглядам и голосам, готовым сорваться в крик, чтобы позвать охрану. Привык к тому, что "медальоном не вышел". Дурную славу получить легче, ибо только дурные поступки люди запоминают охотнее всего. Добрая слава никогда и никого не застигала при жизни. О добрых делах люди говорили так же стыдливо, как неверная жена или муж говорили о своих похождениях на стороне. Таковая гнилая природа человека. Только после смерти начинают говорить о хорошем и забывают о плохом. При жизни же все будут по уши в дерьме, вне зависимости от поступков.
- Если ты говоришь правду и не собираешь ведьмачьи медальоны, - считай, что тебе повезло, - выдавил ведьмак. - Потому как у моего друга были светлые волосы. Но если я узнаю, что ты меня обманула, - я тебя найду. И разговаривать с тобой буду по-другому.
Он сделал шаг назад, потом другой, а затем повернулся и пошел к выходу. Внутри все горело. То ли это была совесть, то ли просто ненависть. Прочь, прочь из этого проклятого всеми богами города, думал ведьмак. Надо ехать. Лучше поем и выпью в "Семи котах", чем где-нибудь здесь. Не могу я больше видеть этих холеных горожан, их самодовольные рожи. Их презрение к таким, как я. Срали они на защиту от когтей чудовищ. У них сытая и довольная жизнь. Но ровно до тех пор, пока чьи-то зубы не начнут их рвать на куски.
Ведьмак одевался быстро, резко зашнуровывая сапоги, а затем куртку. Он спешил убраться подальше из бань, из улиц, из города, на дорогу, на Путь, пока то, что сидело в глубине его не вырвалось на свободу и не дополнило запах горелой плоти, запахом крови.
А ведь стоило поддаться ненависти, расслабиться чуть-чуть и действительно может случиться непоправимое. Даже целая нильфгаардская армия не сможет сделать то же, что может сделать один обезумевший от злости ведьмак. Ведь злость и ненависть действует не хуже эликсира, а если их смешать... ведь уже вечереет, люди понемногу выходят с работы... подождать еще чуть-чуть, а потом объяснить этим сволочам, показать им, что бывает, когда их защитников ставят в один ряд с реликтами Сопряжения Сфер. Скольких он убьет, пока не прибежит Храмовая Стража? Сотню или две? А когда на него кинуться все, кто может держать оружие, сколько человек будет валяться в весенней грязи, умирая, истекая кровью из перерезанных вен и артерий? Сотен пять? Ведь люди забыли, насколько они беспомощны и беззащитны, забыли, зачем они отдавали своих детей чародеям на чудовищные эксперименты, для чего создавались ведьмаки. Ради чего у одних лопались от мутагенов глаза, другие сходили с ума, а третьи выживали и вырастали в тех, кто потом лез в темные склепы, вонючие пещеры и канализации, кто умирал сражаясь за спокойный сон этих людей или тех, кто выходил, таща за собой трупы кошмарных тварей.
Он не помнил, как шел по улицам к корчме, где остановился. Как прохожие торопливо расступались, видя его бледную, перекошенную от ярости рожу. Как он забрал свои вещи из комнаты и отдавал ключ перепуганному корчмарю, как бросил две полновесных кроны конюшему, за чистую и накормленную лошадь. Как запряг ее и выехал их города. Как быстро миновал предместья за городской стеной. Он пришел в себя лишь на половине пути в Оксенфурт. Лошадь плясала под ним, радуясь движению и призывая мчать дальше. За спиной догорал закат, вокруг не было ни души, а впереди была дорога. Больше ведьмак решил не торопиться. Он послал лошадь рысью, чтобы не загнать ее, но все же побыстрее удалиться от города, скопления людей, туда, где ему самое место: в темной чаще, в танце среди когтей, зубов, крови и блеска стали. Посреди того, чему он был предназначен.
Отредактировано Шрёдингер (22.12.20 22:00)